CC BY
65
Л. Г. Малышева
ФИЛОСОФСКАЯ ЛИРИКА Ф. ШИЛЛЕРА В КОНТЕКСТЕ ТВОРЧЕСТВА И.С. ТУРГЕНЕВА
Томский государственный педагогический университет
195 лет прошло со времени смерти выдающегося немецкого поэта и драматурга, философа и эстетика И.К.Ф. Шиллера. Как и творчество И.В. Гете, его деятельность явилась эпохой как в немецкой, так и мировой литературе. Личность, судьба, творчество Шиллера вызывают неослабевающий интерес у читателей, исследователей литературы. В настоящее время можно с полным основанием сказать, что наибольшее признание среди его сочинений получила драматургия: штюрмерские драмы, созданные в начале 1780-х гг., а также историческая драматургия, которая завершает творческий путь поэта. В созданных в разное время пьесах Шиллер и предстает перед нами истинным поэтом эпохи Просвещения с характерными для нее тенденциозностью, рациональной заданностью и одновременно с пристальным вниманием к человеческой личности, миру ее чувств. В России, кроме драматургии, огромный успех у читателей и критиков имели баллады Ф. Шиллера благодаря несравненным переводам В.А. Жуковского. И все-таки Шиллер-поэт мало известен читателям, более всего это относится к его философской лирике, которая занимает заметное место в его творческом наследии.
Лирика - наименее исследованная область в творчестве Ф. Шиллера. А между тем именно в поэзии он гораздо в большей мере, чем в драматургии, раскрыл мир своих переживаний и раздумий в разные периоды жизни. В лирическом творчестве Шиллера слышны отголоски его занятий историей, философией и эстетикой, которым посвящены его специальные статьи и трактаты («Философские письма», «Письма об эстетическом воспитании человека», «О наивной и сентиментальной поэзии» и др.).
Шиллера неслучайно называют «поэтом-мыслителем, поэтом рефлексии». Философская лирика была одним из любимых им литературных жанров. Образцы философской лирики он создает в конце 80-х - 90-е гг. Это «Боги Греции» («Die Goetter Griechenlands»), «Художники» («Die Kuenstler»), «Пегас в ярме» («Pegasus im Joche»), «Власть песнопения» (« Die Macht des Gesanges»), «Поэзия жизни» («Poesie des Lebens»), «Идеалы» («Die Idealen»), «Идеал и жизнь» («Das Ideal und das Leben»), «Гений» («Der Genius») и др. Однако интерес к философской проблематике заметен уже
в первом его лирическом сборнике «Антология на 1782 год». К первой половине 80-х гг. относятся его знаменитые стихотворения «Отречение» («Resignation»), «К радости» («An die Freude»), «Руссо» («Rousseau»), «Величие мира» («Die Groese der Welt»), «Дружба» («Die Freund-schaft), «Дурные монархи» («Die schlimmen Monarchen»), Философская лирика Шиллера разнообразна по своему содержанию, но все-таки нетрудно выделить в ней господствующие мотивы, характеризующие его как поэта и мыслителя. Назначение художника, искусство и природа, нравственный долг и личное счастье, идеалы художника и действительность, судьба отдельного человека и вечность, древнее и современное искусство - эти вопросы волновали Шиллера на протяжении всего творческого пути. Деятельность Ф. Шиллера-философа, получившая отражение в его стихах, трактатах и философской лирике, неотделима от всей истории философской мысли Германии в XVIII.....
XIX вв., от Канта до Гегеля. Не приняв, как и многие немецкие мыслители того времени, революционного способа переустройства общества, Шиллер, увлеченный философией Канта, нашел выход в идее об эстетическом воспитании человека. Истинную свободу, считает он, нужно искать в идеальном «царстве прекрасной видимости». «...Путь к свободе ведет только через красоту», - пишет Шиллер в «Письмах об эстетическом воспитании человека» [1, с. 254], Однако, как утверждает В. Асмус, «Шиллер был кантианцем в философии и морали еще до того, как он стал кантианцем в эстетике» [2, с. 694], о чем свидетельствуют, например, его «Философские письма». К тому же, как всякий великий мыслитель, он не был прямым последователем Канта, более того, он пошел дальше Канта, сумел подняться над ним. «Полемизируя с Кантом, - пишет Асмус, - Шиллер движется от Канта к Гете и даже к Гегелю, от идеализма субъективного к объективному, от метафизики к диалектике, от эстетической теории познания к эстетике как средству разрешения противоречивой культуры и истории» [2, с. 702]. Шиллер никогда не останавливался в своем развитии. На эту особенность личности Шиллера обратил внимание и Гете в беседе с Эккерманом 18 января 1825 г.: «Всякую неделю он являлся мне другим, еще более умудренным. При. каждой встрече мне оставалось только дивиться еще более его начитанности, ученос-
Ю —
ти, большей зрелости суждений», - вспоминал И.В. Гете [3, с. 150]. «В отличие от Канта, - пишет H.H. Вильмонт, - Шиллер усматривал центральную проблему эстетики не в «созерцании прекрасного», а в той роли, которую выполняет искусство в развитии человечества - от полуживотного до современного культурного его состояния. Взгляд на художественную деятельность человека как на сотворение человеком самого себя - излюбленная идея Шиллера, получившая дальнейшее развитие Гегелевой «Феноменологии духа» [4, с. 52], Эстетические проблемы были частью философского мировоззрения Шиллера, неслучайно он размышлял над ними и в своих художественных произведениях. Мысли о созидательной роли искусства в истории человечества Шиллер развивает в стихотворениях «Художники», «Власть песнопения», в своей единственной философской басне «Пегас в ярме».
Шиллер не мог полностью согласиться и с этикой Канта, с его безусловным требованием подавления естественной природы человека, его личных склонностей и влечений. В статье «О грации и достоинстве» он пишет, что в этическом учении Канта «идея долга выражена с жестокостью, отпугивающей от него всех граций и способной легко соблазнить слабый ум к поискам морального совершенства на путях мрачного и монашеского аскетизма» [1, с. 146]. На путь служения нравственному долгу человек должен ставать. повинуясь собственному желанию и влечению. Шиллер, начиная со своих ранних философских стихотворений («Отречение»), был далек от христианского аскетизма, религиозной проповеди отречения от жизненных благ во имя небесной награды после смерти. Его зрелые философские стихотворения («К радости», «Идеал и жизнь», «Гений») пронизаны пафосом единения всего человечества («Seid umschlungen, Millio-nen!»), служения истине, добру, борьбы за свободу человечества, необходимости постоянного нравственного самосовершенствования, пафосом гражданственности. Жизнь невозможна без радости, без идеалов, без красоты, утверждает Шиллер, что и придает его творчеству лирико-романтический характер. Романтизм Шиллера, пафос гражданственности, пронизывающий его творчество, его эстетические идеи оказали огромное влияние на все дальнейшее развитие немецкой литературы, прежде всего на немецких романтиков, на русскую общественную мысль конца XVIII - первой половины XIX вв., на все свободолюбивое человечество этой поры. По утверждению II Г. Чернышевского, пора поэзии Шиллера «никогда не пройдет, пока человек будет стремиться к чему-нибудь лучшему, нежели окружающая его действительность» [5, с. 507].
О восприятии наследия Шиллера в России написано немало работ. Однако большинство из них, за редким исключением, и леег слишком общий характер, чтобы со всей основательностью говорить о влиянии немецкого поэта на того или иного русского писателя. Одной из самых неразработанных проблем восприятия Шиллера в России является проблема «И.С. Тургенев и.Ф. Шиллер». Несмотря на труды- Т.П. Леи, Р.К). Данилевского, Г.А. Тиме, немецких исследователей Э. Хока, П. Тиргена и др., эта тема, по существу, остается открытой. В 1998 г. при кафедре русской литературы Костромского педуниверситета О.В. Белопуховой была защищена кандидатская диссертация «Мотивы шиллеровских баллад в романах И.С. Тургенева 1850 1860-х годов». Работу Белопуховой можно считать первой в нашей стране серьезной попыткой показать влияние творчества Шиллера, в частности его баллад, на поэтику романов Тургенева «Дворянское гнездо», «Отцы и дети», «Дым». Кроме того, во введении и первой главе диссертации подводятся итоги изучения традиций Шиллера в творчестве И.С. Тургенева в отечественном и немецком тургеневеде-нии, намечена перспектива дальнейшего исследования указанной проблемы. При всех несомненных достоинствах труда О.В. Белопуховой заключение, к которому она приходит, несколько противоречиво и повторяет выводы Р.Ю.Данилевского в статье «Стихотворная цитата в повести «Яков Пасынков», опубликованной в 1977 г. [6, с. 48]. В отличие от Станкевича, Бакунина, Герцена, для которых шиллеровские цитаты «имели принципиальное значение в построении и развитии их мировоззрения», утверждает диссертантка, большинство шиллеровских реминисценций у Тургенева играет чисто литературную роль, как привычные формулы речевого стиля дворянской интеллигенции, окрашенного литературными аллюзиями. Тонкий наблюдатель, прошедший через обязательное увлечение немецкой философией и поэзией, Тургенев неоднократно изображал впоследствии русское философское шиллерианство как бытовое явление конца 1830-х и начала 1840-х гг. [7, с. 155]. Недостаточное внимание к генетическому и типологическому взаимодействию писателей помешало О.В. Белопуховой более объективно оценить роль Ф. Шиллера в становлении мироощущения И.С. Тургенева, его художественного метода. Труды немецкого слависта П. Тиргена, посвященные проблеме Тургенев - Шиллер, особенно его работа «Turgenjews «Rudin» und Schillers «Philosophische Briefe», изданная в 1980 г., получили подробное освещение в статьях Г.А.Тиме [8], в статье Р. К). Данилевского «Шиллеровс-кий элемент в романе «Рудин» (По поводу исследования П. Тиргена») [9], в диссертации О.В. Белопуховой. Его мысль о более сильном и глубо-
ком увлечении Тургенева Шиллером, чем это считалось ранее, нашим ученым кажется «несколько натянутой» [9, с. 218]. Не соглашаясь с отдельными положениями трудов Тиргена, нельзя не признать справедливым его замечание о том, что изучение влияния Ф. Шиллера на И.С. Тургенева не может ограничиться только поисками шиллеров-ского «элемента» в его произведениях, оно требует анализа мировоззрения и эстетики немецкого и русского писателей, их художественного метода.
Анализ философской лирики Ф. Шиллера позволяет сделать вывод о духовной близости двух величайших писателей: Тургенева и Шиллера. Она заключается в их преимущественном интересе к вечным, нравственно-философским проблемам бытия, в романтическом характере их мировоззрения, в стремлении откликнуться на самые злободневные, актуальные проблемы современной им действительности. Их сближает и немецкая философия, в частности философия И. Канта, и, наконец, их роднит Германия, ее культура. Оба писателя на определенном этапе своей жизни увлекаются философией, стремятся сделать ее чуть ли не делом всей жизни.
Обычно, когда речь идет о роли немецкой литературы в становлении Тургенева - художника и мыслителя, первенство отдается И.В. Гете. При этом исследователи ссылаются на две работы И.С. Тургенева: «Вильгельм Телль, драматическое представление в пяти действиях. Соч. Шиллера. Перевод Ф. Миллера»; «Фауст, траг. Соч. Гете. Перевод первой и изложение второй части М. Врон-ченко». В контексте всего сказанного выше эти работы нуждаются в более внимательном прочтении. Раньше всего, в 1843 г., была написана рецензия на перевод драмы Шиллера «Вильгельм Телль». Уже здесь Тургенев противопоставляет Гете и Шиллера по их значительности в истории литературы. Завершая сопоставление двух великих немецких писателей, Тургенев пишет: «Шиллер более, чем Гете, заслуживал это высшее для художника счастье: выразить сокровеннейшую сущность своего народа. Как человек и гражданин он выше Гете, хотя ниже его как художник и вообще как личность» [10, с. 190]. Слабости Шиллера, его риторичность, тенденциозность, Тургенев склонен объяснять особенностями немецкой нации: «...все удивительно обдуманно, и эта обдуманность с ума сводит немцев. Для них - читать «Телля» наслаждение, и они не чувствуют, что в факте этого наслаждения заключается сознание и великих их достоинств и великих их недостатков» [10, с. 189]. Завершая анализ драмы Шиллера, он пишет: «Произведение, так верно выражающее характер целого народа, не может не быть великим произведением» [10, с. 190].
«Тургенев был проникнут глубоким уважением к Шиллеру, кроме всего прочего, еще за его
трудный жизненный путь, - отмечает Т.П. Ден, -который он избрал добровольно, предпочтя свободу и служение человечеству своим словом служебной карьере при дворе Вюртембергского герцога. В 1869 г. после посещения Веймара Тургенев тепло и проникновенно писал о том, как «сходил поклониться дому Шиллера, его бедной комнатке, кровати, на которой он умер - и от которой с презрением отказался бы теперь всякий несколько зажиточный ремесленник» [11, с. 89]. Жизненная позиция Тургенева в этом отношении к Шиллеру выражена достаточно ясно. Еще отчетливее она выступает в рецензии на перевод М. Вронченко трагедии И В. Гете «Фауст», опубликованной в 1844 г. Признавая величие Гете как художника, его способности к «пластическому воссозданию жизни», Тургенев обвиняет Гете в замкнутости, сосредоточенности на сфере личных переживаний и в абсолютном равнодушии к социальным проблемам. Заслуга и величие Гете, по мнению И.С. Тургенева, заключаются в том, что он заступился за права отдельного человека и его стремление быть счастливым, но на этой истине не может останавливаться человек, ибо «краеугольный камень человека не есть он сам... но человечество, общество, имеющее свои вечные, незыблемые законы» [10, с. 216]. Не вникая в суть оценки Гете, данной Тургеневым в этой рецензии, обратим внимание на то, что Тургенев выдвигает здесь на первый план необходимость служения писателя, человека вообще интересам общества, народа. Подчеркнув еще раз величие Гете-поэта, Тургенев затем переходит к русской действительности своего времени и говорит, что «нам теперь нужны не одни поэты...» [10, с. 219]. «...Мы (и то, к сожалению, еще не совсем) стали похожи на людей, - продолжает он далее, - которые при виде прекрасной картины, изображающей нищего, не могут любоваться «художественностью произведения», но печально тревожатся мыслью о возможности нищих в наше время» [10, с. 219].
Обозревая творчество И.С. Тургенева в целом, от «Записок охотника» до «Стихотворений в прозе», можно сделать вывод, что писатель остался верен шиллеровскому идеалу художника, выраженному во многих его лирических произведениях («Художники», «Поэзия жизни», «Пегас в ярме» и др.) и подтвержденному всем его творчеством, той жизненной позицией, которой Шиллер оставался верен до конца своих дней. Близость мироощущения И.С. Тургенева и Ф. Шиллера определила и сходство их эстетических взглядов, их художественного метода. Романтизм бьш органичен для метода Тургенева на всем протяжении его творчества, в позднем творчестве его присутствие в мировоззрении и поэтике писателя даже усиливается («Клара Милич», «Песнь торжествующей любви», «Стихотворения в прозе»),
Тургенев-художник преодолел слабосги Шиллера; откликаясь в своих повестях и романах на самые актуальные вопросы времени, оставаясь злободневным, он одновременно стал на путь художника-реалиста, постоянно совершенствуя свое писательское мастерство. Ф. Шиллер прожил короткую жизнь. Материальные трудности, которые он испытывал всю жизнь, и болезнь до времени свели его в могилу. Можно, однако, предположить, каким бы образом он развивался как художник в дальнейшем, если бы не ранняя смерть. В последнее десятилетие своей жизни под несомненным влиянием Гете, собственных размышлений он вступил на путь реализма. Об этом свидетельствуют его письма к друзьям, прежде всего к Гете. «Вы все более отучаете меня от склонности идти от общего к индивидуальному (склонности, недопустимой в любой практической, а особенно поэтической деятельности), - писал он Гете 18 июня 1897г..
- - и. напротив, указываете мне путь от частных случаев к великим законам» [12, с. 361]. Об этом же говорят и его письма к Гете от 4 апреля и 7 июля 1797 г. «Поразительно, - писал Шиллер Вильгельму фон Гумбольдту 21 марта 1796 г., - как много реалистического приходит с годами, как много развилось во мне от постоянного общения с Гете и от работы над древними» [13, с. 392].
Эпиграммы, баллады Шиллера, написанные в период его тесного сотрудничества с Гете, трилогия о Валленштейне, народно-героическая драма «Вильгельм Телль» указывают на этот переход Шиллера к реализму , не осуществившийся до конца в связи с преждевременной смертью. И.В. Гете, в свою очередь, не скрывал того огромного значения, которое имели для него дружба и сотрудничество с Ф. Шиллером. Эстетические теории Шиллера, его обеспокоенность судьбой национального искусства не прошли бесследно для Гете. «Великое счастье, что у меня был рядом Шиллер,
- сказал Гете Эккерману 7 октября 1827 г., - ибо при всем различии наших натур устремления наши были едины, и это делало нашу связь столь неразрывной, что, по существу говоря, один не мог жить без другого» [3, с. 546]. И.В. Гете и Ф. Шиллер были великими мыслителями и художниками, они явились первыми немецкими классиками, оказавшими влияние на все последующее развитие мировой культуры.
«Тургенев предпочитал решать философские проблемы как художник, а не как теоретик», - пишет Р.К). Данилевский [9, с. 218]. Да, это так. Но несомненно и то, что Тургенев прошел школу Шиллера и Гете, немецких романтиков и философов, которые своими литературно-эстетическими трудами подготовили тот скачок в развитии мировой литературы, который мы наблюдаем в XIX в. К Шиллеру Тургенев обратился раньше, чем к Гете. Это был период становления его как
рики Ф. Шиллера заметно в его ранних стихотворениях («Вечер», «К Венере Медицейской»), Они свидетельствуют о том, что Тургенев хорошо знал такие произведения Шиллера, как его гимн «К радости», «Боги Греции», «Вечер». Однако влияние философских идей Шиллера на Тургенева было более глубоким и продолжительным, хотя, возможно, Тургенев и не сознавал это. В статье уже неоднократно упоминалось стихотворение Ф. Шиллера «Resignation», написанное в 1784 г. Это стихотворение дважды упоминается в повести И.С. Тургенева «Яков Пасынков», опубликованной в 1855 г. В этой повести слышны также отголоски философских стихотворений Шиллера «Идеалы», «К радости».
Как уже отмечалось выше, по мнению Р.Ю. Данилевского, упоминание Шиллера в повести Тургенева, как и в других его произведениях, не более чем «атрибут» времени [6, с. 48]. С этим утверждением нельзя согласиться, тем более что и сам Данилевский в начале цитируемой нами статьи совершенно справедливо пишет: «Философская лирика немецкого поэта, воспринятая Тургеневым в юности, в духовно напряженной атмосфере молодежных кружков 30-х и начала 40-х годов, была им глубоко усвоена, и отголоски ее, то явные, то едва уловимые, возникали в его творчестве позднейших лет, так же как и отголоски шиллеровс-кого театра» [6, с. 48]. О глубине усвоения философских идей Шиллера свидетельствует и повесть «Яков Пасынков». Герой-рассказчик вспоминает, что его настоящее сближение с Яковом Пасынковым произошло после того, как он однажды застал его за чтением Шиллера. - А что именно читаете вы из Шиллера? - спросил я с прежней надменностью. - Теперь? я читаю «Resignation»; прекрасное стихотворение. Хотите, я вам его прочту? Сядьте вот здесь подле меня, на скамейке.
Я немного поколебался, однако сел. Пасынков начал читать. По-немецки он знал гораздо лучше меня: ему пришлось толковать мне смысл некоторых слов; но я уже не стыдился ни своего незнания, ни его превосходства передо мной. С того дня, с самого того чтения вдвоем в саду, в тени сирени, я всей душой полюбил Пасынкова. сблизился с ним и подчинился ему вполне» [14, с. 59-60]. Спустя годы после описанного эпизода герои вновь встречаются, когда Яков Пасынков был уже смертельно болен. На краю могилы он вспомнил «Отречение». «Вот когда я узнал, вот когда я понял, что значит давно мною избранное слово: «Resignation», - говорит Пасынков. -Но все же она осталась моей постоянной метой, моим идеалом... А жалок тот, кто живет без идеала!» [14, с. 77]. Повесть «Яков Пасынков», как и многие другие произведения Тургенева, носит автобиографический характер. Она навеяна пребы-
вашем Тургенева в юношеские годы в пансионе
Вейденгаммера (в повести - Винтеркеллера). Мотив отречения, проходящий через все творчество писателя, впервые со всей силой прозвучал именно в этой повести, Яков Пасынков жертвует своей любовью, он всю жизнь остался романтиком, верным высоким идеалам юности. Его жизнь, действительно, - «сплошное отречение» [11, с. 87].
В контексте творчества И.С. Тургенева стихотворение «Resignation» требует специального рассмотрения. По собственному признанию Шиллера. в этом стихотворении высмеивается «не добродетель вообще», а «корыстная добродетель христиан», надеющихся ценою отречения от земного счастья купить себе блага загробной жизни» [15, с. 733]. Основная мысль фантазии Шиллера со всей отчетливостью выражена в трех ее последних строфах:
«Mit gleicher Liebe lieb ich meine Kinder!» Rief unsichtbar ein Genius. Zwei Blumen, rief er, - hoert es, Menschenkinder -Zwei Blumen bluehen fuer den weisen Finder, Sie heissen Hoffnung und Genuss.
Wer deiser Blumen eine brach, begehre
Die andre Schwester nicht.
Genieße, wer nicht glauben kann. Die Lehre
Ist ewig wie die Welt. Wer glauben kann, entbehre.
Die Weltgeschichte ist das Weltgericht,
Du hast gehofft, dein Lohn ist abgetragen, Dein Glaube was dein zugewognes Glueck. Du konntest deine Weisen fragen. Was man von der Minute ausgeschlagen, Glibt keine Ewigkeit zurueck
[16. S. 64].
Каждый человек, рано или поздно, оказывается перед необходимостью сделать выбор: посвятить свою жизнь наслаждениям (Genuss) или избрать более высокое поприще, не ожидая за это никакой награды (Hoffnung). Наградой для того, кто избрал путь служения высоким идеалам, отказа от земных благ и является сам выбор этого пути, а не посмертная слава. «Die Weltgeschichte ist das Weltgericht» («История и есть всемирный суд») - в этих словах и заключена идея стихотворения Шиллера. Шиллер утверждает право человека на реальное, земное, а не выдуманное счастье. Написанное под влиянием сложных отношений с любимой женщиной, стихотворение «Resignation», как и «Идеалы», уже давно воспринимается как яркое выражение противоречий между чувством и долгом, свойственных всякому мыслящему человеку, как выражение этической концепции Шиллера, не совпадающей с учением о долге И. Канта. И.С. Тургенев также не принимал аскетической морали, исключающей
живые чувства. Но его идеалом, как и многих
передовых русских людей середины Х1Хв., стал идеал отречения от личного счастья во имя нравственного долга. И, конечно, не только Кант и Шиллер, но вся западноевропейская и русская философская мысль конца XVIII - первой половины XIX вв. способствовали его утверждению на этой нравственно-философской позиции, которой И.С. Тургенев сохранил верность до конца своих дней. Эта позиция была обусловлена и особенностями личности русского писателя, обнаруживающей сходство с личностью Шиллера, который также был романтиком и идеалистом от рождения.
В те же годы, когда Тургенев написал повесть «Яков Пасынков», рождается и замысел его известной повести «Фауст», опубликованной в 1856 г. Это произведение традиционно рассматривается как свидетельство огромного влияния Гете на И.С. Тургенева, в частности его великой трагедии «Фауст». Да, повесть изобилует реминисценциями из гетевского «Фауста», ее название рассматривают как код к выяснению сложного идейного замысла произведения Тургенева. Однако эпиграф к повести Тургенева, для которого он заимствовал слова из «Фауста» Гете, никакого отношения к его трагедии не имеет. «Entbehren sollst du, sollst entbehren» [14, с. 90] - эти слова в переводе на русский язык означают: «Отречься должен ты, отречься». Эпиграф к повести «Фауст» указывает не на связь с «Фаустом» Гете, а с той драмой, которую переживает в повести ее герой Павел Александрович. Заканчивая последнее письмо, он, оглядываясь на свою прожитую жизнь, пишет другу: «...одно убеждение вынес я из опыта последних годов: жизнь не шутка и не забава, жизнь даже не наслаждение... жизнь тяжелый труд. Отречение, отречение постоянное - вот ее тайный смысл, ее разгадка: не исполнение любимых мыслей и мечтаний, как бы возвышенны они ни были, - исполнение долга, вот о чем следует заботиться человеку; не наложив на себя цепей, железных цепей долга, не может он дойти, не падая, до конца своего поприща...» [14, с. 129]. Финальные строки повести И.С. Тургенева «Фауст» связывают ее не с трагедией Гете, а с философской лирикой Шиллера, более всего с его знаменитым стихотворением «Resignation», любимым произведением Н. Станкевича и членов его кружка. По мысли И.С. Тургенева, отречение необходимо человеку не ради самого отречения, а ради достижения гармонии с миром и собой, ради осуществления своего предназначения, смысла жизни. Наиболее полное выражение эта мысль получает в его повести «Поездка в Полесье», романе «Дворянское гнездо», во многих последующих произведениях писателя, в том числе и в «Стихотворениях в прозе».
Но не только мысль об отречении от радостей жизни во имя высших идеалов связывает упомянутые повести Тургенева с философской лирикой Ф. Шиллера. По мнению Р.Ю. Данилевского, примером русского шиллерианства в повести «Яков Пасынков» являются стихи И.И. Козлова, включенные Тургеневым в текст повести. Это отрывок из стихотворного послания Козлова «К другу В.А. Жуковскому», в котором отсутствует начало строфы. Этот отрывок Тургенев вложил в уста Якова Пасынкова. «На небе сияли бесчисленные звезды, - вспоминает герой-повествователь. - Яков поднял глаза и, стиснув мне руку, тихо воскликнул:
Над нами
Небо с вечными звездами...
А над звездами их творец...
Благоговейный трепет пробежал по мне; я весь похолодел и припал к плечу... Сердце переполнилось... Где те восторги? Увы! там же, где и молодость» [14, с. 62]. Отсутствие начала строфы стихотворения И. Козлова, действительно, изменило ее смысл и позволило Данилевскому связать стихи, произнесенные Пасынковым, с рефреном гимна «К радости», который, возможно, и стал источником стихотворения Козлова:
Ihr stuerzt nieder, Millionen?
Ahndest du den Schoepter, Welt?
Such ihn ueberm Sternenzelt,
Ueber Sternen muss er wohnen
[16. S. 65].
Надзвездный мир предстает в гимне Шиллера полным глубокого смысла, он - обитель божества, не спускающего своих взоров с мира людей. Сознание этого и вызывает тот «благоговейный трепет», который переживают герои повести «Яков Пасынков» при взгляде на звездное небо.
В повести «Фауст» среди ее персонажей мы
встречаем учителя немецкого языка, некоего Шиммеля, к которому «благоволила» Вера Ель-цова. Этот персонаж не может не напомнить о том, что у Тургенева в детстве тоже был учитель-немец, самозабвенно любивший Шиллера. На этот факт обращают внимание все биографы И.С. Тургенева, Старый немец, конечно, мало чем напоминает главного героя повести «Яков Пасынков», но совершенно очевидно, что мир Шиллера, мир немецкой философии был ему близок. Тургенев воссоздает в «Фаусте» сцену, очень напоминающую сцену из «Якова Пасынкова», о которой речь шла выше. В тот вечер, когда Павел Александрович в китайской беседке прочитал «Фауста» И.В. Гете, он после чтения вышел на террасу вместе с Шиммелем. «Старик поднял глаза к небу, - рассказывает Павел Александрович.
- Сколько звезд! - медленно проговорил он, понюхав табаку, - и это все миры, - прибавил он
и понюхал другой раз.
Я не почел за нужное отвечать ему и только молча посмотрел вверх. Тайное недоумение тяготило мою душу... Звезды, мне казалось, серьезно глядели на нас» [14, с. 207]. Мысль о связи человека со вселенной, с космосом, которую Шиллер развивает во многих своих философских стихотворениях. в этой сцене выражена с неменьшей отчетливостью, чем в повести «Яков Пасынков».
Но не только упоминание имени Шиллера, реминисценции из его произведений дают основание для вывода о типологической связи И.С. Тургенева и немецкого поэта, о глубоком, как уже говорилось выше, усвоении Тургеневым философских идей Шиллера. Весь пафос творчества великого русского писателя, высокие идеалы добра и справедливости, стремления к истине, нравственного совершенства человечества, которые в его мировоззрении, как и мировоззрении Шиллера, были неотделимы от представления об истинной красоте, и в то же время настроение грусти от сознания невозможности осуществления этих идеалов в данной исторической реальности, понимание глубокого разрыва между идеалом и действительностью сближают художественный мир Тургенева и Шиллера, привносят в их творчество элемент романтизма, который был «неистребимым» в творчестве как Тургенева, так и Шиллера. Стихотворение Ф. Шиллера «Идеал и жизнь», являющееся одним из лучших в его философской лирике, отражает тот нравственно-эстетический идеал, который был характерен и для И.С. Тургенева. Шиллер не мыслит жизни вне высокого идеала, дающего возможность человеку освободиться от гнетущей его действительности:
Wollt ihr hoch auf ihren Fluegeln schweben, Werft die Angst des Irdischen von euch. Fliehet aus dem engen, dumpfen Leben In das Ideales Reich!
[16. S. 97].
Высокая, благородная цель, к которой стремится человек, способна дать ему силы в минуты слабости и уныния, когда мужество, кажется, покидает его:
Aber sinkt des Mutes kuehner Fluegel Bei der Schranken peinlichem Gefuehl, Dann erblicket von der Schoenheit Huegel Freudig das erflogne Ziel
[16. S. 97],
Не только отдельные повести И.С. Тургенева, но и все ею романное творчество, его драматургия и «Стихотворения в прозе» убеждают в справедливости сделанного выше вывода. В этом убеждает, кроме уже названных в статье исследований, и работа В.П. Тихомирова «Тургенев и
просветительство», изданная при Киевском государственном университете в 1984г. «Лучшие произведения, созданные писателем, - пишет Тихомиров во введении к своей книге, - характеризуются его активной просветительской позицией, чувством нового, уникальной способностью чувствовать биение пульса общественной жизни. Его призывы к гармонии, к «тесной связи человеческого духа с природой» звучат злободневно
и сейчас, в эпоху, одной из важнейших задач которой стало сохранение мира, основ человеческой жизни» [17, с. 3]. Данное высказывание сближает Тургенева как с Шиллером, так и с Гете, с просветительской идеологией в целом. Гетевс-кое и шиллеровское начала органически соединились в мировидении И.С. Тургенева, определив характерные особенности его эстетики и художественного метода.
Литература
1. Шиллер Ф. Собр. соч.: В 7 т. М„ Т. 6. 1956.
2. Асмус В. Шиллер как философ и эстетик // Шиллер Ф, Указ. соч. Т. 6.
3. Эккерман И.П. Разговоры с Гете. М., 1981.
4. Вильмонт Н. Фридрих Шиллер // Шиллер Ф. Указ. соч. Т. 1.
5. Чернышевский Н.Г. Поли. собр. соч.: В 15 т. Т. 4. М., 1948.
6. См.: Тургенев и его современники. П., 1977.
7. Белопухова О.В. Мотивы шиллеровских баллад в романах И.С. Тургенева 1850-1860-х гг. : Дис. ... канд. филол. наук. Кострома, 1999.
8. См.: Тиме Г.А. Работы немецких славистов о И.С. Тургеневе // Русская литература. 1979. № 2; Тиме Г А И.С. Тургенев в литературоведении ГДР и ФРГ последних лет // Русская литература. 1981. № 3.
9. См.: Тургенев И.С. Вопросы биографии и творчества. Л., 1982,
10. Тургенев И.С. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч.: В 12 т. Т. 1. М., 1978.
11. Ден Т.П. Тургенев и Шиллер // Шиллер Ф. Статьи и материалы, М., 1966.
12. Гете И.В. Шиллер Ф. Переписка: В 2 т. Т. 1, М„ 1988.
13. Шиллер Ф. Указ. соч. Т, 7,
14. Тургенев И.С. Указ. соч. Т. 5.
15. Шиллер Ф. Указ. соч. Т. 1,
16. Schillers Werke: In 5 Bd. Bd. 1. Aufbau Verlag Berlin und Weimar, 1974.
17. Тихомиров B.H. Тургенев и просветительство. Киев, 1984,
О. Б. Кафанова
ЖО РЖС АНД О ВС КИ Е МОТИВЫ В ТВОРЧЕСТВЕ ИД. ГОНЧАРОВА («ОБЛОМОВ» ГОНЧАРОВА И «МОПРА» ЖОРЖ САНД)
Томский государственный педагогический университет
И.А. Гончаров, один из самых самобытных русских художников слова, оставался всегда чужд узких социальных проблем. Специфика национальной жизни отразилась в его романной трилогии не в политической или идеологической злободневности, а в ее коренных духовно-нравственных основах, коллизиях и идеалах. Именно Гончарову удалось показать поэзию «общечеловеческих, разнороднейших страстей, интересов, сует, волнений и горячек, скорбей и радостей» [1, с. 144], свойственных его современникам.
Вера во «всеобщую, всеобъемлющую любовь и в то, что только эта сила может двигать миром, управлять волей людской и направлять ее к деятельности» [1, с. 314], предопределила неизбежность творческой встречи Гончарова с Жорж Санд. В изображении философии эроса, любовных коллизий, психологии интимной жизни все русские писатели середины XIX в. в той или иной мере прошли «школу» знаменитой французской
писательницы, романы которой вызвали бурную дискуссию о любви и браке, новых типах женского характера [2]. Не мог пройти мимо этой полемики и Гончаров [3, с. 18-20].
Писатель оставил свидетельство своего отношения к прославленной поборнице женской эмансипации в своих «Заметках о личности Белинского» (1874). Из сообщаемого Гончаровым ясно, что он читал произведения Санд выборочно: в 1846 г. не прочел нашумевшей тогда ее повести «Теверино» (за что Белинский разбранил и устыдил его), зато в следующем году прочел роман «Лукреция Флориани» [1, с. 91-93].
В отношении к Жорж Санд проявились особенности темперамента и психологии личности Гончарова. Он, как известно, «никогда не стоял на коленях перед Гегелем, не считал пророком Сен-Симона, не думал о политических преобразованиях», ему вообще не было свойственно «кипения», «страстной восторженности» [4, с. 15].
