CC BY
21
ля, критика, литературоведа, философа, преподавателя, но можно принадлежать к любой из них и при этом не быть мыслителем... Мыслителя нельзя также отождествлять с мудрецом. Мудрец пребывает в духовном покое, его мысль обрела точку опоры, он знает истину и согласует с ней свою жизнь, тогда как мыслитель находится в постоянном движении. «Мудрец ценит ясность головы, мыслитель любит голо-вокруженье, он опьяняется мыслью» [10, с. 105]. На первый взгляд, «мыслитель» оказывается, по своему определению, очень близок философу, но в то же время мыслитель может быть и не философом, а ученым, литературоведом, лингвистом, художником и т. п. Философ сегодня - это и философ-любитель, и философ-профессионал, и философ-преподаватель, и философ-исследователь, и философовед, и мыслитель. Какая из этих форм сегодня олицетворяет субъекта философского мыслетворчества?
Философ-любитель, очарованный философией, часто воспринимает философию как «игру в бисер», которой можно заниматься время от времени, ведь это ни к чему не обязывает и не налагает ответственности. Философ-преподаватель, как правило, заботится о воспроизведении чужих мыслей с целью передачи их ученикам.
Философ-профессионал, имеющий профессиональное образование, владеющий «целым набором» методов, приемов, техник философствования, освоивший язык, исторически сложившийся в разных философских школах, официально представляет в социуме и в культуре «лицо философии».
Это дает право занять философии определенное место в культуре и социуме. Однако на сегодня профессионализм философствующего оказывается на втором плане. «Сегодня, - как пишет В. Подорога, - речь идет о реальной борьбе за власть над распределением каких-то важных для научного сообщества или группы ресурсов, доступ к средствам массовой информации и т. п. Исследовательские программы пронизаны этими интересами, которые вряд ли могут иметь отношение к поискам истины» [7, с. 78]. Философ-профессионал, оказываясь в зависимости от социальных рамок, от признания в ученом сообществе, не свободен от искушения стать не субъектом философствования, а, к примеру, субъектом власти. Однако ин-
УДК 130.2 U.D.C. 130.2
ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ КАК МЕТОДОЛОГИЯ: ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ
В статье рассматриваются методологические возможности философии культуры в истории философии. Основная цель исследования - выявить на основе культурфило-софского подхода основные формы бытования философии в культуре (на примере античной философии).
Ключевые слова: культура, античная философия, форма мысли, метафора, мифотворчество.
туитивно философствующий, будь то профессионал или мыслитель, понимает, что кроме признания должно быть еще что-то, что позволяет ему встать вровень с Платоном, Декартом, Кантом и другими великими философами. На наш взгляд, это «что-то» и есть призвание, которое позволяет субъекту философствования отличить любовь к себе в философии от любви к мудрости, что, несомненно, играет главную роль в самоопределении субъекта философствования в настоящее время.
1. Губин В. Д. Онтология. Проблемы бытия в современной европейской философии. М., 1998. 191 с.
2. Кант И. Логика. Пособие к лекциям // Кант И. Трактаты и письма. М., 1980. С. 319-444.
3. Многообразие жанров философского дискурса: коллективная монография / под общ. ред. д-ра филос. наук В. И. Плотникова; Рос. филос. об-во и др. Екатеринбург, 2001. 275 с.
4. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Ницше Ф. Соч.: в 2 т. М., 1980. Т. 2. С. 238-407.
5. Перов Ю. В. Проблематичность метафизических оснований философии истории. URL: http://www.anthropology. ru/ru/texts/perov_y/metares02_01.html
6. Тарнас Р. История западного мышления / пер. с англ. Т. Азеркович. М., 1995. 444 с.
7. Философия и литература: проблемы взаимоотношений (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 2009. № 9. С. 56-96.
8. Хайдеггер М. Время картины мира // Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления: пер. с нем. М.: Республика, 2001. С. 41-63.
9. Хайдеггер М. Что такое - философия? // Путь в философию. Антология. М., 2001. С. 145-158.
10. Эпштейн М. Синявский как мыслитель (отрывки) // Синтаксис. 1995. № 36. С. 86-105.
© Зенец Н. Г., 2013
Н. Г. Красноярова N. G. Krasnoyarova
THE PHILOSOPHY OF CULTURE AS METHODOLOGY:
HISTORIC-PHILOSOPHICAL POTENTIAL
The article considers the methodological possibilities of the philosophy of culture in the history of philosophy. The main objective of the researchis to identifythe main forms of existence of philosophy in the culture on the basis ofthe cultural philosophical approach (on the example of ancient philosophy).
Key words: culture, ancient philosophy, form of thought, metaphor, myth-making.
Представляется возможным и необходимым дополнить традиционный историко-философский подход к развитию философии культурфилософским подходом, позволяющим увидеть как философское объяснение мира, в рамках которого возникают идеи, понятия и образы, обеспечивает бытие философии в культуре.
Обратимся к началу античной философии и посмотрим, каким образом культурфилософский подход может быть представлен в рассмотрении первых философских школ Древней Греции.
Первые философские учения античности есть определенные упорядоченные философские знания, представляющие конкретный временной период (У!-У вв. до н. э.) и конкретное социокультурное пространство (Древнюю Грецию). Это - традиционный для истории философии подход, включающий также историю общих для разных учений тем, вопросов, идей в единстве с уникальностью взгляда того или иного мыслителя.
Хотя в этом случае доминирование хронологического принципа в изложении приводит к тому, о чем в своё время писал Борхес, рецензируя книгу по истории математики: типичный недостаток подобных книг, что «хронологический порядок событий не соответствует порядку логическому, естественному». То же происходит и с бестолковыми начальными курсами по истории философии: излагая слушателям суть идеализма, им сперва предлагают непонятное учение Платона и уже почти в конце - ясную систему Беркли, который, хотя исторически явился позже, логически предваряет Платона [4].
Но при всей непохожести каждого из рассматриваемых учений все они остались в истории философии не просто как когда-то что-то и кем-то сказанное, но как именно философия - то, что относится к сфере мышления.
Сфера мышления - не столько сфера уже сложившегося знания, сколько сфера возможностей мышления, того, как можно мыслить о чем-то. Философия представляет мысль в ее универсальной (возможной) форме. Первые философские учения тем более интересны в этом отношении, что в них изобретаются или открываются «архетипы» способов помыслить о том, что не дано непосредственно в созерцании, но что можно охватить мысленно: мир в целом, космос, Единое, бытие и т. д.
Наивные, забавные, странные ответы, на первый взгляд, на вопросы первых философов - это лишь информация, любопытные сведения, если не увидеть за ними способа прорыва мысли за пределы привычного и обычного.
Гераклит открывает до предела сжатую форму мысли, в которой не устанавливается ничего окончательного. Фрагменты произведений Гераклита, дошедшие до нас, полны загадочных фраз, парадоксально выраженных мыслей, метафор, выполняющих функцию универсальных понятий, которые дают возможность разных интерпретаций одних и тех же отрывков.
Но поэтические образы всегда субъективны, метафоричны. Особенность же гераклитовских образов в том, что они, несмотря на конкретно-чувственную образность, претендуют совершенно справедливо на выражение того, что абсолютно и объективно выражают мир как целое, космос в его упорядоченности и становлении, отражают бытие.
Можно сказать так: образы Гераклита - это наглядно представленная мысль (образы-понятия, «мыслеобразы»), в которой «сжато» или «свернуто» философское содержание.
Гераклит решил проблему выявления бытия через форму парадокса, в которой сталкиваются слова, а через них привычные смыслы, но в этом столкновении, в «пространстве» между сталкиваемыми смыслами становится возможным (на уровне интуитивного озарения) прозреть смысл бытия, а значит, возможность его понимания. Замечательное открытие Гераклита состоит в том, что если нельзя указать конкретно, прямо, непосредственно на то, о чем ты мыслишь, то можно дать «силуэт», «набросок», образ того, что должно быть помыслимо и понимаемо. Гераклит нашел способ помыслить о бытии - о том, чего нет как отдельной существующего предмета и в то же время есть как условие всего - это его знаменитые фразы-парадоксы, философемы, метафоры, образы-понятия.
Парменид, которого традиционно определяют как философа, противоположного Гераклиту по своему способу философствования, продумывает мир в других возможных формах мыслимости. Оба учения представляют как будто совершенно различные методы философии. Если Гераклит исходил из признания процессуальности бытия, то Парменид утверждал, что сущее неизменно. Гераклит считал, что в процессе познания при главенствующей роли разума все же играют роль и чувства, то Парменид связывает поиск истины исключительно с разумом. Если Гераклит мыслил метафорами, «мыслеобразами», то Парменид в античной философии стоит у истоков собственно теоретического, предельно абстрактного философствования.
Действительно, Парменид одним из первых вышел в своем представлении о мире на уровень чистых интеллектуальных рассуждений, противопоставил обыденному опыту и знанию-мнению абстрактный «мир», который постепенно станет важной составляющей в религиозном объяснении (монотеистические религии) и в философии, все более выходящей в понимании мира на общие и всеобщие идеи. Абстракция как «первоклеточка» мышления Парме-нида представлена напрямую, без символического, камуфлирующего содержание категорий, оформления.
Но, на мой взгляд, не следует абсолютно противопоставлять Парменида и Гераклита: в развертывании мысли у Парменида можно увидеть похожую на гераклитов-скую конструкцию форму мысли - форму полемоса - «сжатой» полемики, которую можно развернуть уже в размышлении о сказанном. С кем и с чем полемика? С повседневным опытом, в котором мы встречаемся с реальными подвижными предметами, постоянно меняющимися, конечными, с конкретными в чувствах нам данными свойствами. Противоположная сторона этой скрытой полемики - абстрактный опыт размышления. Эти два опыта Парменид сталкивает и совмещает их в метафорической архетипической для всей последующей западной философии оппозиции внутреннего и внешнего, оболочки и скрытого под ней; явного, непосредственно данного и неявного, опосредованно себя выражающего, и т. д. Геометрическая метафора (сферическая форма бытия) наглядно закрепляет форму возможного объяснения мира как целого, позволяющую сопоставлять
и совместить в мысли противоположности конечного и бесконечного, внешнего и внутреннего, единого и многого. Геометрическая метафора сферы - это, подобно гераклито-вым метафорам, метафора, позволяющая не только объяснить мир как целое, но и одновременно совершать мыслью описание своего пути. Мышление есть «сферический» охват мыслью мира, заключение мыслью мира в окружность своего размышления о нем, когда мысль при этом становится центром, который везде, а окружность нигде. Мысль в подобном выстраивании схватывает некое целое вне мысли и себя как некое целое на уровне этого рассуждения.
Понимание философских учений как форм размышления, возможной формы мысли позволяет приблизить учения столь давних времен как открытых для диалога форм философского творчества.
История философии - не обезличенная история идей. Как писал Н. А Бердяев: «Философия всегда была искусством познания... Во все времена философия знала своих героев, которые отстаивали философию как искусство творить существенные идеи, через которые за необходимостью прозревалась свобода, за бессмыслицей - смысл. В философском творчестве участвовала совокупность духовных сил человека, целостное напряжение всего духа прорваться к смыслу мира, к свободе мира. На истории философии столь же отпечатлевалась индивидуальность ее творцов, как и на истории искусства» [2, с. 271].
История первых философских учений для нас тем более история «субъективной по внешности» философии (выражение Н. А. Бердяева), так как в условиях рождения философии судьба философа, строй его личности пока еще не расходятся с философским творчеством, созвучны друг другу. Запечатленные в памяти культуры образы философов, случаи, легенды, «истории» и т. п. представляются своеобразным историко-философским мифотворчеством самой культуры, отбирающей из всего массива сведений о жизни мыслителей только те, которые в виде жизненных «совершенных формул» увековечивают философию в культуре.
В. Подорога высказывается в том плане, что у каждой философии есть свой архитектонический идеал и свои философские реквизиты: Диоген и бочка, Эмпедокл и вулкан, Кант и шпиль, венчающий собор, Киркегор и гора Мо-риа, Хайдеггер и «хижина», Ницше и ледниковые пропасти Верхнего Энгадина [9, с. 29].
«Эмпедокл и вулкан» - это вошедшая в историю культуры ландшафтная формула смерти и бессмертия философа.
Жиль Делёз в книге «Логика смысла» пишет о том, что истории, рассказанные Диогеном Лаэртским, являются своеобразными анекдотами мысли, к каковым, безусловно, может быть отнесена история Эмпедокла и Этны. Она не слабее, считает Делёз, истории про смерть Сократа, но вся суть в том, что ее воздействие относится к иному измерению. Эмпедокл как философ находится в ряду философов-досократиков, которые еще не знают « дороги вверх», не обладают в мысли крыльями платоновской души, а ищут причины бытия «внутри бытия», в его «недрах». «Они искали тайну воды и огня, и, подобно сокрушающему статуи Эм-педоклу, они философствовали молотом - молотом геолога и спелеолога. С потоками воды и огня вулкан выбро-
сил все, что осталось от Эмпедокла - его свинцовую сандалию» [5, с.175]. Сандалия Эмпедокла доказывает, что «Эмпедокл от земли, из-под земли».
Г. Башляр, другой французский философ ХХ в., писал в книге «Психоанализ огня» о «комплексе Эмпедокла» -особой «смертельной» завороженности огнем и в этой завороженности возникающем желании одновременного обновления и подведения итога жизни или ее этапа. Достаточно, пишет Башляр, погрузиться в грезы возле огня, чтобы в воображении возникли вулкан и жертвенный костер. «Соломинка, летящая в струе дыма, способна подтолкнуть нас навстречу судьбе! Можно ли найти более убедительное доказательство того, что созерцание огня обращает нас к самим истокам философской мысли? Если огонь - явление в сущности редкое, исключительное - был принят за один из основных элементов Вселенной, то не потому ли, что в нем - одно из начал мышления, ценнейший источник фантазии?» [1, с. 35].
Великий немецкий поэт Гёльдерлин (1770-1843) в незаконченной трагедии «Смерть Эмпедокла» трактует смерть философа как «космическое прельщение»: выбирая смерть в жерле Этны, Эмпедокл растворяется в чистой стихии Вулкана и воссоединяется с Космосом.
«Жизнь вопрошал ты. Словно в ответ тебе, Из глубины священный огонь блеснул, И ты, обуреваемый жаждой, Бросился в пламя шумящей Этны. Не так ли в час надменности царственной Царица скрыла в кубке жемчужину? Все, чем ты был и горд, и славен Всё растопилось в сей бурной чаше.» [5] Космос (Абсолют, божество) прельщает, взывает, и, откликаясь на зов космоса, Эмпедокл утверждает собственную силу - силу своей веры и своего разума. Смерть философа становится у Гёльдерлина космической смертью-воссоединением или смертью-рождением, переходом в иное качество.
И еще один французский философ ХХ в. М. Фуко объяснял, почему так привлекает смерть Эмпедокла, например, поэта Гёльдерлина. Этот, говоря словами Ж. Делёза, «анекдот мысли» («Эмпедокл и вулкан») позволяет прозреть то пограничье, за которым - конец бесконечности на земле, «суровый закон предела», вторжение конечности бытия [6, с. 175]
Эмпедокл увлекал Ф. Ницше как творец легенд о себе и как человек, который мог увлечь за собой толпу.
Учения первых философов, являясь частью единой истории философии и, соответственно, единой мировой культуры, присутствуют в современной культуре своими открытиями (идеями, образами, подходами), которые приобретают ассоциативную насыщенность универсальных метафор - одной из форм бытия философии в культуре.
Гераклит нашел способ помыслить о бытии - о том, чего нет как отдельной существующего предмета и в то же время есть как условие всего - это его знаменитые фразы-парадоксы, философемы, метафоры, образы-понятия.
«На входящего в одну и ту же реку текут все новые и новые воды. Психеи же испаряются из влаги» [8, с. 42].
Знаменитый образ реки - образа текучести, изменчивости, образ круговорота, в который включены не только
три, порожденные огнем стихии, но и души (психеи), которые «испаряются из влаги». В реке вода движется по руслу, т. е. процесс изменений происходит в царстве Закона (русло реки).
«В одну и ту же реку мы входим и не входим, существуем и не существуем» [8, с. 45].
Текучая или движущаяся вода, вода-поток - буквальное материальное воплощение идеи движения, подвижности, изменчивости, которая измеряема временем. Образ реки - метафора времени.
«В одну и ту же реку нельзя войти дважды [по Гераклиту, и нельзя дважды застигнуть смертную природу в одном и том же состоянии, но быстрота и скорость обмена] рассеивает и снова собирает ее, [а лучше сказать не снова и не после, но одновременно] она [образуется и погибает] приближается и удаляется» [8, с. 49].
Неуловимость настоящего времени, этой загадочной точки между прошлым и будущим в мировом потоке изменчивости, когда мы не может дважды оказаться в одном и том же моменте настоящего, - « Всё течет, всё изменяется...»
«Течение времени», «поток времени» - субстанциональные метафоры, выражающие качественное свойство времени. Именно такое переживание времени соответствует «здравому смыслу» человека: события или имеют место теперь, в настоящий момент или представляются как прошлые либо будущие. На бытовом уровне и в поэтическом языке этот образ берет свое начало, по-видимому, в клепсидрах, водяных часах.
Философский образ-понятие времени-реки, времени-потока, изменчивости всего во времени эхом откликается в поэтических отражениях - в «реке времен», которая «уносит все дела людей» (Г. Державин); «сухой реки» с плывущим по ней «пустым челноком» - реки времени и реки забвения у О. Мандельштама; покрытой ледяным панцирем холодной и безмолвной реки И. Бродского и т. д.
Одна из ведущих для философии метафор, предложенная американским философом У. Джемсом (1842-1910), -сознание как поток [7]. Каждое состояние сознания является частью личного сознания; в границах личного сознания его состояния изменчивы и всякое личное сознание представляет непрерывную последовательность ощущений. То есть, пишет Джемс, в сознании происходят непрерывные перемены: ни одно раз минувшее состояние сознания не может снова возникнуть и буквально повториться. Перемены в качественном содержании сознания никогда не совершаются резко. Движение мысли настолько стремительно, что почти всегда приводит нас к какому-либо заключению еще до того, как мы успеваем затормозить мысль. Сознание не выглядит разделанным на кусочки. Оно также и не представляет собой какую-либо однородность: оно течет. Поэтому вряд ли подходящей для сознания будет метафора «цепь (или ряд) психических явлений». Всего естественнее к нему применить, считает Джемс, метафору «река» или «поток».
Учение о всеобщей изменчивости, об «обмене» противоположностей во всеобщем изменении, об их борьбе и гармонии позволило впоследствии назвать Гераклита величайшим диалектиком - мыслителем, обосновавшим движение как способ существования космоса, человека в нем и нашей мысли о нем.
Х. Л. Борхес в рассказе-эссе «Сфера Паскаля» замечает, что «всемирная история - это история нескольких метафор», среди которых занимает место геометрическая метафора мира как сферы. «За шесть веков до христианской эры рапсод Ксенофан Колофонский, устав от гомерических стихов, которые он пел, переходя из города в город, осудил поэтов, приписывающих богам антропоморфические черты, и предложил грекам единого Бога в образе вечной сферы. У Платона в «Тимее» читаем, что сфера - это самая совершенная фигура и самая простая, ибо все точки ее поверхности равно удалены от центра». Можно предположить, пишет Борхес, что «Ксенофан рассуждал по аналогии: Бог - сфероид, потому что форма эта наилучшая, или наименее подходящая, для того, чтобы представлять божество. Через сорок лет Парменид повторил этот образ («Сущее подобно массе правильной округлой сферы, сила которой постоянна в любом направлении от центра»)». Считается, пишет Борхес, что «он имел в виду сферу бесконечную или бесконечно увеличивающуюся. Парменид учил в Италии; через несколько лет после его смерти сицилиец Эм-педокл из Агригента придумал сложную космогонию; в ней есть один этап, когда частицы земли, воды, воздуха и огня соединяются в бесконечную сферу, «круглый Сферос, блаженствующий в своем шарообразном одиночестве».
Эта геометрическая метафора - метафора сферы -прошла, пишет Борхес, через всю философию: в X!! в. в одной из книг была обнаружена следующая формула: «Бог есть умопостигаемая сфера, центр коей находится везде, а окружность нигде». Для средневекового сознания смысл был ясен: Бог пребывает в каждом из своих созданий, но ни одно из них не является для него пределом. Вселенная - сфера в Птолемеевой астрономии, в центре которой находится тоже сфера (Земля), вокруг которой вращаются девять концентрических сфер. «О вращении небесных сфер» - так назван труд Коперника. Для Джордано Бруно Вселенная - вся центр, т. е. ее центр - везде, а окружность нигде, и это давало мыслителю в 1584 г. повод для ликования: божество находится близко, «ибо оно внутри нас еще в большей степени, чем мы сами внутри нас». Через семьдесят лет для Блеза Паскаля эта метафора сферы стала формой выражения ужаса человека перед Вселенной -«устрашающей сферой», бездной и лабиринтом, центр которой везде, а окружность нигде, - в такой вселенной нет «когда» и «где», «никто не живет в каком-то дне, в каком-то месте», а жизнь человека подобна жизни, «потерпевшему кораблекрушение на пустынном острове».
Борхес заключает: «Быть может, всемирная история -это история различной интонации при произнесении нескольких метафор» [3, с. 202].
Интонация Парменида, утверждавшего, что «Вселенная едина и вечна, не имела возникновения и шаровидна», интонация спокойного, философски обдуманного восхищения гармоничностью мира в его бытии, совершенство которого выразимо геометрическим совершенством сферы.
Философия культуры как методология позволяет, на мой взгляд раскрыть философское наследие мыслителей далекого и не очень далекого прошлого как актуальное явление. Существует единое поле философии как пространства мысли. Не культура обусловливает мысль или не столько культура, а мысль в форме философствования
прорастает в культуру, является ее «живым» феноменом и определяет универсальное в культуре. Философия, включая в поле размышления те или иные объекты, прорастает в культуре разными смыслами, зеркально отражая их на поверхности своего «мыслительного Океана». Культура же, вглядываясь в философию, как в зеркало, прозревает, постигает, накапливает себя как сферу универсальной (возможной) мыслительной деятельности.
1. Башляр Г. Психоанализ огня. М., 1993. 176 с.
2. Бердяев Н. А. Смысл творчества // Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. С. 251-580.
3. Борхес Х. Л. Сфера Паскаля // Борхес Х. Л. Проза разных лет. М., 1984. С. 200-202.
УДК 165.19 U.D.C. 165.19
АРХЕТИПЫ В НАУКЕ: КОСМОЛОГЕМЫ ДОСОКРАТИКОВ
В статье рассматривается преемственность некоторых идей ранней греческой философии и содержания современной космологии, в основе которой лежит архетическая мифологема хаоса и порядка. Показано, что связующим элементом между мифом и космологической наукой выступают космологемы досократиков.
Ключевые слова: наука, космология, космологема, архетип, хаос, порядок.
По мысли А. Ф. Лосева, «реальная наука» мифологична, поскольку свои исходные интуиции черпает из мифологии [11, с. 43]. Мифология же пронизана архетипами, которые мы понимаем в юнговском смысле как некие когнитивные паттерны, априорные формы воображения. Для космологии мысль о ее мифологичности ещё более актуальна, нежели для любой другой науки.
Очевидная близость философии и космологии состоит не только в их общем генезисе. В содержательном и в методологическом плане в космологии значительную роль играют философские идеи.
По Хайдеггеру, «философия не происходит от мифа. Она про-ис-ходит лишь из мышления в мышление. Но мышление есть мышление бытия». «Злая судьба бытия» связана с тем, что произошло «падение мышления в науки и в веру» [16, с. 52]. Но это оборачивание мышления самого на себя уже и есть миф, в котором «оборотничество» - ведущий мотив [14, с. 294]. Его следы мы обнаруживаем в научной рациональности, не просто имеющей мифологические истоки, но несущей на себе глубокую печать мифологического образа мышления [18, с. 40].
Мифические формы мышления, как показал В. Деп-перт, определили «программу космизации» - упорядочивающую стратегию, основанную на тройном нормативном универсализме (пространство, время, закон природы). Её
4. Борхес Х. Л. Э. Т. Белл «Человек математический» // Борхес Х. Л. Приближение к Альмутасиму. СПб., 2001. С. 39-40.
5. Гёльдермин Ф. Смерть Эмпидокла // Век перевода. URL: http://vekperevoda.com/1930/rathaus.htm
6. Делёз Ж. Логика смысла. М., 1998. 480 с.
7. Джемс У. Поток сознания // Джемс У. Психология. М., 1991. C. 56-80.
8. Материалисты древней Греции. Собрание текстов Геркалита, Демокрита и Эпикура. М., 1955. 238 с.
9. Подорога В. А. Выражение и смысл. Ландшафтные миры философии: Серен Киркегор. Фридрих Ницше. Мартин Хайдеггер. Марсель Пруст. Франц Кафка. М., 1995. 427 с.
© Красноярова Н. Г., 2013
fl. A. MaKCUMeHKO L. A. Maksimenko
ARCHETYPES IN SCIENCE: COSMOLOGEMES OF PRESOCRATICS
This article addresses the continuity of some ideas of the early Greek philosophy and the content of the modern cosmology at the heart of which lies the archetypical mythologemaof chaos and order. It is shown that the cosmologemes of Preso-cratics act as a binding element between the myth and cosmo-logical science act.
Key words: science, cosmology, cosmologeme, archetype, chaos, order.
суть в том, что представления о регулярности и законосообразности «списаны» с Неба и «навязаны» Земле. Выражение «подвести под закон» восходит именно к космизиру-ющему и одновременно теоретизирующему образу мысли, означающему, что Земля находится под Небом, под его упорядочивающей властью [4, с. 246-250].
«Программа космизации», пережившая все научные революции, возникла как рационализация космогонических мифов благодаря философам-досократикам. Ценность до-сократической мысли в том, что в отличие от науки и религии, где мышление «недооборотилось», оставаясь в рамках онтики, «оборачивание» мысли у досократиков привело их к онтологическому прыжку за пределы сущего, т. е. к бытию. Они мыслили онтологически. Их мысль космологична.
Философия досократиков представила мысль в её универсальной (возможной) форме. В этом её огромная ценность. Сфера мышления - не только сфера сложившегося знания, прежде всего это сфера возможностей мышления, которые ими были выработаны. В первых философских учениях «изобретаются» или открываются архетипы способов помыслить о том, что не дано непосредственно в созерцании, что можно охватить мысленно - мир в целом, Космос, Единое, бытие [6, с. 3].
При этом структурные особенности космогонических мифов, явившихся первоисточниками ранней греческой
