ФЕНОМЕН ТЕХНИКИ И ТЕХНОЛОГИЙ В КОНТЕКСТЕ ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ Н.А. БЕРДЯЕВА Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 1. (091)

DOI: 10.31249/scis/2024.02.05

Стаськевич С.А.*

ФЕНОМЕН ТЕХНИКИ И ТЕХНОЛОГИЙ В КОНТЕКСТЕ ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ Н.А. БЕРДЯЕВА

Staskevich S.A.

THE PHENOMENON OF TECHNIQUE AND TECHNOLOGY IN THE CONTEXT OF N.A. BERDYAEV'S PHILOSOPHY OF

HISTORY

Аннотация. В статье делается попытка определить роль техники и технологий в контексте философии истории Н.А. Бердяева. Автор формулирует основные принципы философии истории, проводит анализ Бердяевской рефлексии о времени с тем, чтобы выявить ту онтологическую и историческую опасность, которую, по мнению философа, несет в себе неправильное осмысление техники и технологий. Делается вывод о позитивной роли упомянутых феноменов, при условии их грамотного и умеренного использования в рамках исторической необходимости.

Ключевые слова: техника; технологии; философия истории; объективация.

Abstract. The article attempts to define the role of technique and technology in the context of N.A. Berdyaev's philosophy of history. The author formulates the basic principles of the philosophy of history, analyzes Berdyaev's reflection on time in order to reveal the ontological and historical danger, which, in the philosopher's opinion, is carried by the wrong conceptualization of technique and technology. The

* © Стаськевич Сергей Александрович - аспирант кафедры Философии культуры БГУ, Республика Беларусь, Минск; [email protected]

Stas'kevich S.A. - postgraduate student, Philosophy of Culture Department, BSU, Republic of Belarus, Minsk; [email protected]

conclusion is made about the positive role of these phenomena, provided that they are used competently and moderately within the framework of historical necessity.

Keywords: technique; technology; philosophy of history; objec-tivization.

Введение

Проблему техники в философии Бердяева сложно назвать самостоятельной. По большому счету, мыслителя интересуют в первую очередь социальные отношения с ярко выраженным религиозным содержанием. Чтобы понять в полной мере отношение Бердяева к технике и труду, необходимо последовательно проанализировать основные пункты философии Бердяева касательно времени и истории.

Прошедший долгий и чрезвычайно сложный путь интеллектуального становления в качестве религиозного персоналиста, Бердяев вызывает подлинный интерес и в наши дни, ибо критика, осуществленная им по отношению к некоторым общественным и духовным тенденциям середины XX в. не менее, а в некоторых случаях даже более актуальна и в наше время. В русскоязычном постсоветском философском пространстве на осмысление творчества Бердяева нацелены многочисленные исследования, от диссертаций и монографий до обзорных статей.

В данной работе будет произведен анализ основных положений философии мыслителя, через призму которых только и можно понять воззрения Бердяева на исторический процесс и его закономерный финал, а также на ту техническую и технологическую составляющую, что сопровождает человека на протяжении всей его истории. Автор обозначит условия для самой возможности философии истории как специфической области знаний. Затем будет раскрыто содержание учения Бердяева о времени, определена роль личности как подлинного субъекта истории, выявлен смысл исторической динамики с опорой на воззрения мыслителя. Только после этого мы определим сущность техники и технологий и их роль в философии истории Бердяева.

О возможности и принципах философии истории

Традиция обращать внимание на некоторую событийность во времени идет с незапамятных времен. Те или иные древние мифы не только демонстрируют некие собственно религиозные смыслы, но и являются еще не отрефлексированным олицетворением исторической динамики. Динамики, в которой время пока не в полной мере определено событием, подвижно и как будто только предполагается, но не наличествует с присущей ему в повседневной жизни властностью.

Сама человеческая история как череда значимых событий, определенным образом осуществленных во времени, зачастую представлялась древним народам неким обновляющимся циклом, в котором человечество неминуемо должно пройти несколько строго определенных этапов. Такова, например, история в традиции индуизма, мыслимая через последовательность сменяющих друг друга эпох - «юг» (четыре эпохи, циклически сменяющие друг друга в космологии индуизма).

Завершенность цикла, в теории, позволяла говорить о его содержательности и смысле, равно как любое событие нашей повседневной жизни обретает полноту смысла через полное осуществление во времени. Философия призвана говорить о смысле, в этом и состоит специфика ее рефлексии по отношению к миру. То, о чем мыслит философ, всегда осуществлено, если не в предметном мире и не в условном пространстве вроде исторического, то по крайне мере в уме самого мыслителя. Таким образом, первым условием существования философии истории можно считать факт ее осуществленности.

Осуществленная история должна быть завершена, однако этого никогда не случается на практике, по вполне очевидным причинам. В этом и заключается основная проблема любой гипотетической философии истории.

Впрочем, проблема эта довольно легко решается созданием вокруг явленной истории ряда допущений; из них формируется концепт, в рамках которого история неявленная оказывается обреченной на тот или иной вариант завершения. На уровне мифологии в качестве такого концепта можно рассматривать, например, скандинавские Эдды, где через трагедию Рагнарека как предрешенного

конца мира появляется возможность осуществить рефлексию событийности мифических сюжетов - от альфы до омеги. Порой такие построения, все еще полумифические, отличались большой понятийной строгостью, как, например, учение Гесиода о регрессе общества через нисхождение «веков» от золотого до железного [Суриков, 2017, с. 30-31]. Впрочем, это не дает права заявлять о том, что у скандинавов или даже у Гесиода было некое подобие философии истории. Для этого им недоставало одного важного параметра.

Для философии истории как специфической области философского знания необходимы методы, интеллектуальные инструменты, позволяющие осмысливать историческую динамику. Эти методы должны учитывать ее подвижность и, в то же время, связанность. Общее развитие европейской рациональности на основе христианской рефлексии времени предопределило возможность создания философии истории. Хотя порой истоки как исторической науки, так и истории философии находят, через попытки установить причины и выявить смысл исторического процесса, и у античных авторов, например у Геродота [Суриков, 2017, с. 31-34].

Но, конечно же, родоначальником христианского понимания времени и истории как линейного процесса стал Августин Блаженный. Мир, согласно философии одного из основателей патристики, был сотворен вместе со временем, которое в своей динамике линейно направлено. История, как осуществление человека и человечества в линейном времени, имеет начало в виде творения, кульминацию в виде евангельских событий и конец в виде Страшного суда. Следует заметить, что Бердяевский взгляд на время во многих аспектах очень близок к более ранним христианским теоретическим разработкам в этой области, а именно к классике патристики, выраженной Блаженным Августином [Уколова, 2013, с. 12-18].

В дальнейшее развитие концепции линейной истории внесли значительный вклад европейские просветители, в частности Вольтер, который, как считается, первым и употребил понятие: «философия истории» [Дзевенис, 2014, с. 76]. Конечно, постепенно христианские мотивы перестали быть смыслообразующими элементами в анализе исторической динамики. В осмыслении исторического процесса просветителями доминировала идея прогресса, поступа-

тельного общественного развития. Эта идея и обусловила во многом преимущественно положительное отношение к технике и технологиям. Итогом такого прогресса, воплощенного в исторической динамике, должно было стать разумное благо для человечества.

Особый вклад в развитие философии истории внес Гегель, разработавший диалектический метод, который не только определял историю абстрактной идеей самопознания духа, но и предоставил конкретные принципы, на которых зиждется развертывание исторического процесса [Дзевенис, 2014, с. 78]. Речь идет о законах диалектики, которые были весьма удачно приложены Марксом к социальной действительности. Для Гегеля идея прогресса заключена преимущественно в сфере разума, а конечной целью является свобода. «Всемирная история совершается в духовной сфере» - таков основной тезис знаменитого диалектика [Гобозов, 2017, с. 9-11].

Марксистская интерпретация истории уже отводит технике и технологиям особую роль. Диалектическое развитие истории завязано, по существу, все на той же идее прогресса, но в материалистической плоскости. Основой того или иного исторического этапа считается способ производства и производственные отношения [Семенов, 1998, а 190-194]. Конечно же, техническая и технологическая составляющие здесь выходят на первый план. Важно и то, как люди производят материальные блага в процессе хозяйственной и экономической деятельности, и то, каким образом распределяются между людьми средства производства и сами произведенные блага. «Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами. То, что они собой представляют, совпадает, следовательно, с их производством - совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят», - так формулирует тезис немецкий материалист [Мусаелян, 2007, с. 66]. Для Бердяева такой тезис абсолютно неприемлем, что, вероятно, стало одним из факторов расхождения мыслителя с марксизмом и его последователями.

Еще одной вехой в развитии философского метода по отношению к истории можно считать герменевтику. Изначально направленная на выявление возможности понимания Священного Писания, а после и всякого текста в самом что ни на есть широком смысле, философская герменевтика была применена и к истории.

Особую роль в герменевтическом подходе к истории сыграл Гадамер, доказавший невозможность полного упразднения субъ-

ективного опыта исследователя при погружении в исторический контекст. Общая герменевтическая логика кругового поступательного движения от частного к целому и наоборот важна для понимания общего исторического контекста, даже с поправкой на неминуемый субъективизм. Более того, этот самый субъективизм и является тем фундаментом, на котором зиждется любая философская историческая концепция [Медведев, 2017].

Элементы обозначенных философских методов всегда присутствуют при анализе истории как потенциально завершенного проекта. Вариаций такого проекта великое множество, однако в данной работе речь пойдет о философии истории Бердяева, который в качестве мыслителя обыкновенно причисляется к нескольким философским направлениям: персонализму, христианскому экзистенциализму, русской религиозной философии.

Глубоко религиозное христианское учение Бердяева до сих пор вызывает живейший интерес у исследователей его творчества. Своеобразная диалектика, присущая динамике истории, в концепции философа раскрывается в духовной области, однако для ее понимания необходимо сперва затронуть основы, на которых зиждется любое представление о той или иной событийности. Речь идет о времени, которое и станет предметом интереса следующей главы.

Бердяев и время

История - это, в первую очередь, рефлексия о времени. Через сопричастность с ним мыслятся здесь и люди, и события. Этим фактом и обусловлена необходимость выявить основные положения философии Бердяева касательно динамики времени, с тем чтобы потом перейти к анализу собственно исторических идей мыслителя.

Для Бердяева время не однородно, и то, что мы называем историей в научном понимании, согласно Бердяеву предполагает лишь ее социальный срез. Два остальных - космическое и экзистенциальное - тоже имеют свое значение для человека.

Историческое время линейно направлено в будущее через прошлое и настоящее. На практике оно исчисляется количественно, в датах, которые привязываются к тем или иным событиям.

В нем может присутствовать своя логика, выявлением которой занимается в частности историческая наука, и несмотря на это оно разорвано, ибо представляет на практике лишь рационально упорядоченные обрывки человеческого опыта.

Космическое время имеет отношение к человеку как субъекту природы. Оно идет по кругу, как и сами природные циклы, в которых существует человек и частью которых он является. Это время тоже исчисляется математически, оно датировано и кален-дарно. И это время также разорвано само по себе, потому что привязано к разрушающейся и изменяющейся материи. Через череду повторяющихся циклов оно ведет человека к смерти, осуществляя в его отношении весьма прискорбную диалектику. Человек традиционного уклада, однако, свято и осознанно чтит это время в силу хозяйственной необходимости. Современный же человек во многом оторван и от него, ибо зависит в большей мере от производственных циклов, чаще всего строго не привязанных к циклам природным. И как раз в этом отношении техника нового времени значительно отличается от того, что люди имели раньше. Именно на этом этапе философской рефлексии времени и можно усмотреть первые ростки критики новоевропейского почитания техники и технологий.

Поскольку человек живет и в космическом, и в историческом времени сразу, они вполне сопоставимы, и антропологическое для Бердяева как персоналиста и экзистенциалиста всегда первично. Космическое время фатально не довлеет над человеком как над субъектом времени исторического, не претит и не обусловливает его творческую активность. Вместе с тем оно, как и само историческое время, является следствием человеческой объективации как биологического и социального существа.

Социум и природа существуют в историческом и космическом времени, поэтому возникает ощущение их тотальной бессмысленности. Рок, который правит в этих формах времени, сродни шопенгауэровской воле, он совершенно не принимает во внимание представления людей о высших ценностях. Это время, в представлении Бердяева, самопожирающее. Одно его измерение, будь то прошлое, настоящее или будущее, отрицает другие, лишая их всякой реальности и не оставляя человеку возможности для подлинного бытия [Бердяев, 1990, с. 23].

Можно предположить, что инициативное зло, выраженное в тяге к насилию, господству и рабству, является в этих формах времени вполне естественным, потому что ни природа, ни социум, в понимании Бердяева, не становятся носителями свободы. Свобода реализуется в третьей форме времени - экзистенциальной.

Экзистенциальное время, безусловно, не объективировано. В нем человек существует как личность - ни к чему не сводимая и ничем не обусловленная, даже самим бытием, как было принято в античной философии. Экзистенциальное время не исчисляется математически и имеет лишь качественную характеристику. У него нет таких измерений, как прошлое, настоящее и будущее.

Это время соотносится с историко-космической темпораль-ностью, но особенным образом. Принципиально отличный и независимый вектор его означает, что оно субъективно и независимо по отношению к историческому и космическому времени. Отношение между историко-космическим и экзистенциальным временем можно охарактеризовать как внедрение вечности во временность, иначе: безграничного в ограниченное, безусловного в обусловленное, субъективного в объективное.

Экзистенциальное время Бердяев также именует истинным, включающим в себя так называемое «дурное», т.е. космическое и историческое. Сам процесс внедрения тоже имеет свое название -размыкание времени [Бердяев, 1990, гл. 1-4].

Все подлинное происходит в экзистенциальном времени, а потому только через него история и природа обретают смысл, и довлеющий над всем существующим рок, наконец, отступает [Ха-мидулин, 2019]. Мертвые ткани истории становятся живой плотью, способной к делению и подлинному развитию благодаря творческой активности личности, существующей в экзистенциальном времени. С темпоральной точки зрения история, в понимании Бердяева, это и есть процесс и результат проникновения экзистенциальной вечности в историческую временность общественного и природного бытия. Рок сменяется Богом, а отчаяние - надеждой, сколь бы иллюзорной она не представлялась скептикам.

Стоит отметить, что идея условного разделения времени на научное, математическое и личностное, или жизненное, уже была известна в конце XIX - начале XX в. Знаменитый философ Бергсон мыслил похожим образом, настаивая на качественной интер-

претации личностного времени - длительности, события которой неповторимы. Время математическое Бергсон определял как форму пространства, на том основании, что оно имеет отношение преимущественно к материи и ее закономерностям [Новиков, 2011, с. 63-67]. В этом смысле Бердяев стал в некотором роде продолжателем уже сформировавшейся интеллектуальной традиции осмысления времени в различных его вариациях, а не только сквозь призму классической механики Ньютона.

Таким образом, для человеческой истории характерно и необходимо, чтобы живая природа в своих циклах имела непосредственное влияние на человека, что в условиях тотального отчуждения многих производственных циклов от циклов природных становится затруднительно. Техника и технологии, в их новоевропейском понимании, как раз и способствуют подобному отчуждению.

О субъекте истории

Бердяев жил в беспокойное время, когда социальный кризис становился общеевропейским явлением, а в борьбе политических сил человеческая натура проявляла себя совершенно по-разному, и далеко не всегда с лучшей стороны. Мыслителю был чужд и свойственный его среде аристократизм, потворствующий социальной несправедливости прошлого и оправдывающий её, и (после некоторой ранней увлеченности) радикальный социализм, закладывающий основы несправедливости будущего. Не пришелся Бердяеву по душе и считавшийся прогрессивным до определенной поры фашизм. Все, кто боролся с эксплуатацией в это время, по мнению Бердяева, лишь изобретали ее новые формы. И дело было вовсе не в недостатках конкретной системы, которые можно было бы нивелировать путем реформ или изменить основательно посредством революции. Причину дурного устройства человеческого общежития мыслитель видел в самой социальной и биологической природе человека.

Уже из материала предыдущей главы становится очевидно, что человек как социальное существо - индивидуум - пусть и автономен, но не свободен. Он объективирован властными отношениями, которые не просто являются следствием внешнего насилия.

Основания этих отношений коренятся в самой натуре человека. Еще Аристотель делил людей на этом основании на тех, кому приличествует повелевать, и тех, кому - подчиняться, т.е., на свободных людей и рабов. Для Бердяева и господин, и раб - в равной степени несвободные существа, а сам феномен господства является патологическим следствием человеческой «падшести». Дурная бесконечность истории заключена в этих двух фигурах, которые с садомазохистским упорством изобретают все новые формы мучения друг друга, вооружившись в последнее время расплывчатой идеей прогресса, основанной на количественных показателях, которые относятся лишь к конкретным проявлениям насилия.

И, в самом деле, можно ли в полной мере осуществить количественный анализ тех форм насилия, далеко не всегда явного, что присутствуют в прошлом и настоящем? Вопрос более чем риторический. В идее прогресса, которая завязана в первую очередь на человеческой способности приспосабливать природу под свои нужды с помощью техники, Бердяев, напротив, видел проявление духовной человеческой деградации. Безусловно, вера в непогрешимость науки и всемогущество техники, вплоть до почти религиозного поклонения, - это явление характерное уже для начала -середины XX в. и отчасти для наших дней.

Причину возникновения технической базы современного ему европейского общества мыслитель видел не только в росте народонаселения, но и в раздувании человеком своих потребностей в сфере удовольствий. По мнению мыслителя, новая тенденция поклонения тварному, его фетишизация совокупно с отказом от идеи божественного выражает упадок и усталость человеческого духа. Человеческие духовные искания в объективированном мире не находят выхода, и идеализация техники как инструмента господства над природой несет в себе огромную опасность. О так называемом товарном фетишизме заявлял еще Маркс, однако Бердяев акцентировал на этом феномене особое внимание, считая его показателем несостоятельности современного ему общества.

Угрозу дальнейшего развития идеи материального прогресса сам Бердяев представлял как гипотетическую антиутопию, в которой совершенство техники упраздняет все человеческое как в духовном, так и в физическом смысле. В мире идеальной техники человек не конкурент и не помощник, его усилия сводятся к адап-

тации, которая со временем станет все менее и менее возможной. Среда, необходимая для человеческого существования, под давлением техники и эксплуататорского использования может катастрофически оскудеть. То же самое, по мнению Бердяева, может случиться и с человеческим сознанием, лишенным идеи мудрости и всякого импульса к творческому действию в рамках объективированной, механизированной среды. Таковы могут быть перспективы прогресса цивилизации рабов и господ, делающих заложником своей губительной активности не только друг друга, но и окружающую среду [Головко, 2011]. Таким образом, техника может поставить под угрозу саму историю, в ее темпоральном, согласно Бердяеву, смысле.

Рабу и господину противопоставляется человек свободный, не объективированный. Это субъект истории, способный к активной творческой деятельности, в подлинном ее смысле. Его усилия зачастую не так уж хорошо видны на фоне обезличивающей системности властных отношений.

Бердяев, как уже было упомянуто, не относил себя ни к какому политическому течению, справедливо считая, что социализм хорош в первую очередь постановкой проблем и вниманием к социальному угнетению, но не практической реализацией в радикальных своих формах. Свою собственную аристократическую среду, представленную после революции русской эмиграцией, он также не считал двигателем истории, поскольку, угнетая других, они оказались объективированы и вожделели не свободы, но реставрации собственного господства. Мыслитель был одинок в своих воззрениях, неприложимых к какой-либо конкретной социальной программе без извращения сути, что в некоторой степени роднит его с Ницше. Действительно, Бердяев был хорошо знаком с ницшеанством, хотя не разделял его полностью, и идеи господства у мыслителей во многом очень близки по своему смыслу.

Свободный человек Бердяева также не имел класса и политической ориентации, но это и не та историческая личность, с которой обыкновенно ассоциируются Наполеон или Александр Македонский. Субъект истории Бердяева деятелен, однако его усилия зачастую не выпячиваются так, как объективированная активность великих полководцев, диктаторов, политиков и дельцов.

Однако и на авансцене исторического полотна все же есть те, кого в полной мере можно назвать субъектами истории, невзирая на то, что объективированный мир, вероятно, время от времени порабощает даже самую стойкую волю. Для Бердяева как христианина образцом субъекта истории, разумеется, являлся сам Иисус Христос, который, как и каждый человек, был подвержен всем соблазнам объективации [Бердяев, 1990, гл. 3]. Само Евангелие дает нам в этом отношении весьма показательную историю об искушении Христа дьяволом, которую в качестве притчи можно употребить по отношению к любому актору исторической сцены.

Страсть к господству сулит человеку обладание многими благами, от которых сложно отказаться. Над человеком довлеет не только тяга к удовольствиям, но и страх перед смертью. Человек боится исторического времени, в которое погружен, однако не перестает отчаянно цепляться за него, хотя бы через попытку оставить после себя нечто - потомство ли, память других людей или плоды интеллектуального творчества. Однако подлинные изменения, способные оказать влияние на ход исторического процесса и на качество общежития, должны произойти не на полях сражений и не в парламентских помещениях, не на заводах и фабриках и даже не в кабинетах ученых мужей, а в сознании человека как субъекта истории [Бердяев, 1990, гл. 3].

Заключение

Подводя итоги данного исследования, стоит актуализировать основные положения философии Бердяева, имеющие отношение к пониманию истории, техники и технологий.

Время для мыслителя существует в трех ипостасях, имеющих отношение к природе, социальной действительности и божественной личности. Подлинная историческая динамика, с темпоральной точки зрения, - это процесс проникновения божественного времени в социальное и природное, или, иначе говоря, духовной вечности в материальную тленность. Для этого необходимо адекватное восприятие человеком собственного времени в его историческом и природном смыслах. Именно здесь техника, действуя в смысле Хайдеггеровского постава, способна нанести урон динамике человеческой истории, подсунув ложную идею материального про-

гресса. Сама же техничность, предполагающая в первую очередь материальное оперирование чем бы то ни было, связана как с необходимостью выживать, так и со страхом смерти и стремлением к удовольствию или познанию, к творческому преобразованию или разрушению. Опасность техники и технологий, таким образом, кроется лишь в огромной их способности влиять на материальный мир, предоставляя человеку множество соблазнов. Через эти соблазны техника и технологии могут отлучить человека от его подлинного времени и подлинной истории, а техничность в этом случае станет мощнейшим орудием дегуманизации. Относительно последнего есть немало всем известных исторических примеров.

Субъект истории, в подлинном смысле, это безусловная личность, что через совокупность творческих волевых актов приумножает подлинное благо, которое в христианской традиции обыкновенно называется любовью. Образцом подобной личности сами христиане могут считать идеальный образ своего мессии. Субъект истории как личность принципиально безусловен. Его нельзя редуцировать до природного или социального, т.е. он не может сущностно характеризоваться через техничность и быть следствием техники, в узком или широком ее понимании. Его любовь - не следствие гормональных изменений, социальных веяний, институциональных взаимоотношений или же способа организации труда и потребления. Его любовь, как и он сам, должна стать исключением для всех возможных правил.

Смысл самой земной истории в ее окончании, т.е. в возвращении человека в божественную вечность. И, с этой точки зрения, ничто в истории не происходило напрасно, а всю историческую динамику можно считать столкновением противоположных тенденций: человеческой объективации и свободы. Сам Бердяев в этом отношении старается мыслить оптимистично, признавая не только возможность, но и необходимость преодоления человеком земной истории как местами досадного и чрезвычайно тяжелого пути по направлению к истине. Той самой истине, которая выражена, по его мнению, в исконном христианском учении. И техника, как возможность освобождения человека от многих забот, может предоставить время для духовного поиска, а потому техничность в вопросе материального необходимого созидания способна играть

бесспорно положительную роль. Суть отношения Бердяева к технике и технологиям заключена в том, что, по мнению философа, осмысление данных исторических феноменов в новоевропейской интеллектуальной традиции пошло по ложному пути и несет в себе новые опасности объективации.

Список литературы

Бердяев Н.А. Смысл истории. - Москва: Мысль, 1990. - 173 с. - URL: https://azbyka.ru/otechnik/Nikolaj_Berdyaev/smysl-istorii/ (дата обращения: 05.05.2024)

Гобозов И.А. Гегель и философия истории // Философия и общество. -2017. - № 4. - С. 5-19.

Головко Э.П. Н.А. Бердяев о кризисе человека, человечности и природы // Лесной вестник. Философия, этика, религиоведение. - 2011. - № 2. - C. 68-72.

Дзевенис А.А. Философия истории // Дальневосточный аграрный вестник. Философия, религиоведение, этика. - 2014. - № 1 (29). - C. 76-85.

Медведев Н.В. Герменевтика Гадамера и социально-гуманитарное познание // Манускрипт. Философия, религиоведение, этика. - 2017. - № 7 (81) -С. 121 -127.

Мусаелян Л.А. Концепция исторического процесса К. Маркса: человеческий контекст // Философия и общество. - 2007. - № 3. - C. 64-80.

Новиков Ю.Ю. Концепция времени в философии А. Бергсона // Пространство и время. - 2011. - № 1 (3). - С. 63-67. - URL: https://cyberleninka.ru/article/n/ kontseptsiya-vremem-v-füosofii-a-bergsona_(дата обращения: 11.07.2024)

Семенов Ю.И. Марксова теория общественно-экономических формаций и современность // Философия и общество. - 1998. - № 3. - С. 190-233.

Суриков И.Е. Замечания об исторической мысли и исторической науке в античности (древняя Греция) // Античный мир и археология. - 2017. - № 18. -C. 24-36.

Уколова В.И. Время и история на исходе империи: Аврелий Августин // Вестник РГГУ. Серия Литературоведение. Языкознание. Культурология. - 2013. -№ 17. - С. 12-36.

Хамидулин А.М. Категория «время» в философии истории Н.А. Бердяева // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. -2019. - С. 271-301.

References

Berdyaev N.A. The Meaning of History. - M.: Mysl, 1990. - 173 p. - URL: https://azbyka.ru/otechnik/Nikolaj_Berdyaev/smysl-istorii/ (date of reference: 05.05.2024) (In Russian)

Dzevenis A.A. Philosophy of history // Far Eastern agrarian bulletin. Philosophy, Religious Studies, Ethics. - 2014. - N 1 (29). - Pp. 76-85. (In Russian)

Gobozov I.A. Hegel and philosophy of history // Philosophy and Society. -2017. - N 4. - pp. 5-19. (In Russian)

Golovko E.P. N.A. Berdyaev on the crisis of man, humanity and nature // Forest Bulletin. Philosophy, ethics, religious studies. - 2011. - N 2. - pp. 68-72. (In Russian)

Khamidulin A.M. The category "time" in the philosophy of history N.A. Berdyaev // Izvestia of Tula State University. Humanities Sciences - 2019. - Pp 271-301. (In Russian)

Medvedev N.V. Gadamer's hermeneutics and socio-humanitarian cognition // Manuscript. Philosophy, Religious Studies, Ethics - 2017. - N 7 (81) - Pp. 121-127. (In Russian)

Musaelyan L.A. Conception of the of historical process by K. Marx's concept of historical process: human context // Philosophy and Society. - 2007. - N 3. - Pp. 6480. (In Russian)

Novikov Yu.Yu. The concept of time in the philosophy of A. Bergson // Space and time. - 2011. - N 1 (3). - Pp. 63-67. - URL: https://cyberleninka.ru/article/n7kont septsiya-vremeni-v-filosofii-a-bergsona (date of reference: 11.07.2024) (In Russian)

Semyonov Yu.I. Marx's Theory of social and economic formations and modernity // Philosophy and society. Society. - 1998. - N 3. - Pp. 190-233 (In Russian)

Surikov I.E. Remarks on historical thought and historical science in antiquity (ancient Greece) // Antique World and Archaeology. - 2017. - N 18. - Pp. 24-36. (In Russian)

Ukolova V.I. Time and historyat the end of the empire: Aurelius Augustine // Vestnik RSUHU. Series: Literary Studies. Linguistics. Cultural Studies. - 2013. -N 17. - Pp. 12-36. (In Russian)