CC BY
800
Е.В. ВЕРИСОЦКАЯ,
доктор исторических наук, ДВГУ
ФЕНОМЕН СИНТО
«Как бы хотелось, Чтобы душа моя Была такой же свежей, Как восходящее солнце».
Император Мэйдзи
Национальная религия японцев синто («Путь богов») является довольно древним и своеобразным продуктом человеческой цивилизации. Точное время ее возникновения установить трудно, т.к. ни отцов-основателей, ни четко сформулированного учения в синто нет.
С достаточной долей уверенности можно полагать, что черты современного синто складывались в середине I тысячелетия до н.э., когда в Японию проникало поливное рисосеяние из материковой Азии и, соответственно, возникали первые земледельческие общины. Труд в таких общинах носил коллективный характер, а совместная работа была главным условием выживания людей. В те незапамятные времена содержание религии, ставшей прототипом синто, составлял коллективный ритуал, призванный посредством магических действий решать жизненно важные проблемы общины. «Древние японцы
обожествляли практически все предметы и явления окружающего их мира. ...Ками (божественные духи) обитали в горах, реках, источниках, растениях, животных. При этом особенно широко был распространен солярный культ. Верховное божество синто Аматэрасу-о-миками (Великая священная богиня, сияющая на небе) ведет своё происхождение от духа Солнца - Аматэру митама, которому поклонялись повсюду на территории Японии»1.
Отмечая отдельные своеобразные черты синто (националистичность, общинный характер, ранняя связь с государством, достаточно мирное сосуществование с конфуцианством и буддизмом), исследователи, как правило, отказывают ему в какой-либо самостоятельности, рассматривая лишь в качестве разновидности политического анимизма2.
И все-таки синто уникален. Феномен его состоит в способности сохраняться в современном высокоразвитом японском обществе, несмотря на весь свой политеизм, анимизм и архаичное содержание. Именно поэтому внимание к нему со стороны ученых не ослабевает, ведь во всех других развитых цивилизованных обществах религии типа синто давно исчезли.
Некоторые исследователи полагают, что причины подобного долголетия древней японской религии следует искать не в специфике синто, а в осо-
бенностях японского общества и его исторического пути. Но, скорее всего, необоснованно и не исторично отрывать одно от другого: синто и Япония вместе продолжают свой путь. Своеобразные черты синто сложили неповторимую мозаику, которая выдержала испытание временем, приходом великих мировых религий, реформами, цивилизацией, модернизацией, статусом государственности, почетом, забвением, -словом, всей историей своего народа. В связи с этим автор данной статьи видит своей целью попытку очертить комплекс тех присущих синто черт, которые позволяют ему сохранить свое значение и привлекательность для японского общества на протяжении веков.
При этом предполагается целесообразным прибегать в исследовании к философско-историческим теориям,
культурологическим и психоаналитическим концепциям религии, которые могли бы позволить более многогранно оценить феномен синто.
Если допустить вслед за К. Ясперсом наличие осевого времени, то происхождение синто восходит именно к этому периоду. Немецкий философ предполагал, что ось мировой истории проходит в V в. до н.э., и соотносил её с великим процессом духовного обновления («одухотворения», по его словам), происходившим между 800 и 200 гг. до н.э.; данный период он и назвал осевым временем. В эту замечательную эпоху жили и творили великие мудрецы, философы, поэты и пророки: Конфуций, Лао-Цзы, Илия, Исайя, Гомер, Гераклит, Платон, Будда и многие другие, определившие культурное развитие человечества на тысячелетия вперед.
«Все, что связано с этим именами,- отмечал К. Ясперс,- возникало почти одновременно в течение немногих столетий в Китае, Индии и на Западе независимо друг от друга. ...В эту эпоху были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня определяющих жизнь людей. Во всех направлениях совершался переход к универсальности»3. По мнению К. Ясперса, в осевую эпоху на смену язычеству приходили мировые религии, а вместо мифологического сознания зарождалось рациональнофилософское осмысление жизни. «Происходило открытие того, что позже стало называться разумом и личностью». С одной стороны, человек пытался познать себя и определить свое место в целостном мире, выходя при этом за рамки общины, семьи и начиная понимать собственную индивидуальность. С другой,- он чувствовал свою незащищенность и искал пути примирения с непредсказуемостью судьбы и жизни. И он находил их в новых философских и религиозных учениях, ориентированных на его индивидуальные интересы, на его личное спасение. Именно поэтому мировые религии получили название индивидуальных религий в отличие от общинных, древних, языческих. Великие культуры древности, например вавилонская или египетская, исчезли в свое время, сохранив себя лишь в тех своих элементах, которые вошли в новую эпоху и были восприняты новым началом4. Народы, не воспринявшие идей осевого периода, остались на уровне «природного» существования, фактически вне истории. Люди за пределами трех сфер (Запад, Китай, Индия),
составлявших осевое время, либо остались в стороне, либо вошли в контакт с одним из этих трех центров духовного излучения. По мнению К. Ясперса, на Западе в орбиту осевого времени были втянуты германские и славянские народы, на Востоке - японцы, малайцы и сиамцы.
Таким образом, Японии повезло: она в силу разнообразных факторов, в том числе и географической близости, оказалась сопричастна китайской культуре в период её восхождения и расцвета. В то же время синто, хотя по многим своим характеристикам (общительность, отсутствие четко сформулированного канона и моральных заповедей, мифы вместо священных писаний, абсолютное невнимание к человеческой личности и т.д.) относился к доосевым, древним, религиям, тем не менее оказался способным к развитию, восприятию новых требований жизни. Иначе говоря, столкнувшись с вызовом буддизма и конфуцианства, проникших в Японию в VI в., синто сумел выстоять и дать достойный ответ. Потенциал к совершенствованию и самосохранению оказался достаточным, возможно, в силу специфики происхождения, относившегося именно к осевому времени. Возникнув в столь замечательную эпоху, синтоизм оказался явлением переходного типа, вместившим в себя и элементы архаичности, и импульс к динамике.
К VI в., т.е. к моменту появления в Японии буддизма и конфуцианства, синто являлся единственной общенародной религией. Начали строить первые святилища для наиболее почитаемых ками. Глава царского рода считался прямым потомком богов и являлся высшим жрецом для всех феодальных кланов, т.к. его прародительница - Солнечная Богиня -признавалась верховным божеством в синтоизме.
Неизвестно, насколько умышленно и каким образом культ Солнечной Богини синто поощрялся в этот период правящим домом. Но, как отмечал Дж. Сэнсом, задолго до VI в. ритуал поклонения Аматэрасу был переведен в святилища Исэ, а службу проводили принцессы царского рода. В результате он приобретал в большей степени общенародный, чем классовый характер.
Тем не менее усиливающаяся клановая система грозила устоям государственности и постепенно подрывала доминирующее положение царского рода. Аристократические фамилии успешно находили себе божественных предков среди ками, которые, по их мнению, по древности происхождения и могущества не уступали Солнечной Богине. Это давало основания оспаривать приоритет царской власти. Пантеон синтоистских божеств постоянно канонизировался, и для новой служилой знати там места не оставалось, что вызывало нарастающее раздражение. В целом религиозные представления родоплеменной аристократии были крайне консервативны, статичны и несли в себе «разрушающую инерцию покоя». В результате род правителей в своей политике централизации не находил в синтоизме должной идеологической поддержки. Одних только родственных уз с Аматэрасу ему явно не хватало для утверждения собственной власти в стране.
Дж. Б. Сэнсом отмечал, что «хотя ранний синтоизм по сути был культом природы, под официальным покровительством развивался в особом направлении». С точки зрения ученого, «важно различать традиционное соединение народных верований и обрядов и официальную религию, которой покровительствовали правящие классы. Первое - простой ри-туализм, основанный на анимизме и пропитанный магией, последняя -организованный изощренный культ, тесно связанный с политической системой»5.
Ко времени появления на японских островах буддизма синто, как «организованный и тесно связанный с политической системой культ», от усиливающейся борьбы кланов имел опасность деградировать: либо превратиться в формальный церемониал, оторванный и от первоначальных древних верований, и от насущных требований жизни, либо сделаться средством идеологического насилия ради сохранения кастовой системы. В любом случае подобные перспективы грозили подорвать традиционное уважение японцев к своей национальной религии и правящей династии на довольно раннем этапе их исторического развития. В отличие от консервативных, догматичных, «неработающих» религиозных представлений родоплемен-ной знати, народные верования синто проявляли определенную способность к переменам, но их эволюция была очень медленной.
В синтоизме не было разработанных принципов морали. Кроме некоторых традиционных ценностей, содержащихся в ритуалах, в национальной религии японцев, каковы бы ни были ее достоинства, почти не выражались этические представления. Угодное или неугодное богам конкретизировалось как чистое или нечистое. Главным проступком, которого следовало избегать, была нечистота. Она носила самый разнообразный характер: от простого загрязнения одежды или тела до болезни, ранения, смерти. Смерть или, скорее, осквернение смертью было неприемлемо для древних японцев и требовало очищения. В частности, «дом, в котором произошла кончина, становился нечистым, и несомненно, что по этой причине вплоть до начала VIII в. столица или, по крайней мере, дворец переносился на новое место после смерти императора»6. Таким образом, каких-либо различий между ритуальной нечистотой и преступлением против нравственности в синто не обнарузкивалось. При отсутствии морализующего начала, которое могло быть привнесено только извне, народные синтоистские верования вынуждены были развиваться в сторону обрядов и суеверий.
Обряд в отличие от ритуала является действом, лишенным своего исконного сакрального значения. Строго говоря, обрядовость - это формализация ритуала, это действие, совершаемое ради действия, а не ради приобщения к божественной истине7. Прогнозируя нерадостные перспективы синто, Дж. Б. Сэнсом, в частности, ссылался на эволюцию древнего ритуала очищения, который постепенно превратился в систему наказаний. «Жертвы богам выродились в штрафы или прямое
вымогательство, их взимали равно и жрецы, и чиновники, и поэтому религиозные проступки часто наказывали более сурово, чем уголовные преступления» .
По мнению А.Н. Мещерякова, все это свидетельствовало о глубоком кризисе, который испытывал синтоизм накануне и во время начального этапа распространения буддизма в Японии9. Для дальнейшего творческого и ускоренного развития синто нужны были стимулы, новые идеалы, новые знания, рост сознания людей.
С этой точки зрения, появление на японских островах буддизма и конфуцианства фактически предоставило синто шанс альтернативного развития. Или, говоря словами К. Ясперса, японцы оказались втянутыми в орбиту осевого времени, и это спасло их древнюю культуру. Спасение было обусловлено рядом обстоятельств. Во-первых, великие учения способствовали укреплению центральной государственной власти и консолидации общества. Во-вторых, они принесли и объяснили новые идеалы, новые, более эффективные формы организации, новые знания и ценности, прежде всего морально-этические, наконец, они раскрывали пути к индивидуальному спасению человека. В-третьих, ни буддизм, ни конфуцианство не воевали с синто, не искореняли его. Они разделили с древней японской религией сферы функционирования, обогатили её содержание и обеспечили возможность дальнейшей эволюции.
Дж. Б. Сэнсом подчеркивает, что своим триумфом буддизм во многом обязан активной, но не воинственной деятельности миссионеров. Кроме того, буддийские монахи прочно удерживали за собой монополию на свободные знания. Каждый провинциальный монастырь или храм становился средоточием культуры. Первые больницы, приюты и подобные благотворительные учреждения в Японии были основаны буддийским духовенством10. С другой стороны, интерес к распространению буддизма проявляли служилая знать и иммигрантские роды из Кореи и Китая, которые в отличие от японской родоплеменной знати не обладали преимуществом сакральных генеалогий, освященных мифами синто11.
Отношение царского рода к буддизму в начальный период его распространения было довольно противоречивым и непоследовательным. В целом буддийская религия представляла готовую институциональную систему, способную на идеологическом уровне ограничить центробежные тенденции и поддержать центральную власть, тем более что к моменту проникновения на японские острова буддизм обладал уже сложившейся традицией функционирования в качестве государственной идеологии12. Но наряду с этим новая религия фактически десакрализовала основы законности царской власти. Ещё в раннем буддизме было разработано учение о добродетельном монархе, который должен был «обеспечивать порядок, защищать своих поданных, быть удачливым во внешней политике, распространять свою власть во все четыре страны света»13. Согласно этой теории авторитет царя и царской власти как таковой обосновывался и поддерживался не божественным статусом, но этическими нормами проводимой им политики.
Теоретически царский дом не мог быть удовлетворен полностью ни синто, который был не в состоянии сдержать центробежные тенденции, ни буддизмом, лишавшим царя преимущества божественного первородства.
Напрашивается вывод, что в интересах укрепления государственности следовало использовать обе религии. Так оно фактически и произошло, хотя синто все-таки оказался значительно дальше от государственной власти, чем буддизм.
Ни конфуцианский «мандат неба», ни буддийская версия добродетельного монарха не были в целом приняты японцами. Т. Г. Сила-Новицкая объясняет это обстоятельство сложившейся и укрепившейся в сознании японцев синтоистской традицией обожествления монарха. При этом она ссылается на «Уложение» великого реформатора древности Сётоку Тайси (574 - 622), в котором уже используется конфуцианская концепция «сильного, совершенномудрого правителя», но не воспринимается идея «Мандата неба», которая обосновывала возможность смены правителя в случае его
неправедности14.
Таким образом, царская династия была выведена из сферы действия этических оценок и сохранила на века свое сакральное значение в истории страны. Положение синто в этих обстоятельствах становилось своеобразным, но перспективным.
Синтоизм сохранял традицию связи с царским домом и непосредственно с царем, выступавшим в качестве его первосвященника. Это привлекало к нему внимание, стимулировало и создавало условия для дальнейшего развития. С другой стороны, царский род в основном лишь царствовал, но не управлял, поэтому ответственность за преступление властей делил с ними не синто, но буддизм как государственная религия, а также конфуцианство (в эпоху Токугава, 1603-1868 гг. неоконфуцианство, чжусианство) в качестве официальной идеологии. Синто же оставался за скобками реальной власти, а значит, имел возможность в отличие от буддизма и конфуцианства в течение многих веков не дискредитировать себя близостью к государству.
Можно было бы увидеть в этом далеко идущий политический расчет. Но чей? Трудно предположить столь совершенную прозорливость и мудрость у древних жителей Японии. Иррациональным образом синто оказался исторически в достаточно благоприятных условиях для того, чтобы достойно ответить на вызов времени. Превращение буддизма в государственную религию началось в Японии в самом конце VI в., после разгрома оппозиционного рода Моно Нобэ. Усилиями Сётоку Тайси, императрицы Суйко и рода Сого к середине VII в. буддизм стал неотъемлемой частью общественного сознания. Именно в Японии в течение десяти столетий он выполнял роль государственной религии и идеологии одновременно. Однако японские монархи никогда не забывали о синто, даже те, кто был искренне предан буддизму. В частности, самому Сётоку Тайси (574 - 622; посмертное имя принца Умаядо означает Принц Святые Добродетели) приписывают известное изречение: «Буддизм - ветви на дереве синто, конфуцианство - листва на этих ветвях». Считается, хотя это, в общем, не доказано, что Сётоку Тайси принадлежит авторство в названии страны - Нихон, т. е. «Страна, где восходит солнце», и новое название государя - Тенно, что значит «небесный
правитель» (в отечественной литературе переводится как император)15. Хотя синто имел отношение к государству только через царя, фактически лишенного реальной власти, тем не менее, участвовал в строительстве и содержании синтоистских храмов. Неизвестно, сколько синтоистских храмов существовало до VIII в., но в 737 г. их было уже официально зарегистрировано свыше 3000 и около четверти содержалось за счет правительства16. Буддизм воспринимался в Японии, особенно на первых порах, не только как государственно-консолидирующее учение. Сначала он тоже, как и синто в те далекие времена, рассматривался практичными японцами как средство получения материальной выгоды или как средство предотвращения бедствий. Это был естественный процесс, отмечал Дж. Б. Сэнсом, сутры сначала читали, а потом понимали. Ему вторит А.А. Накорчевский: «Ни о какой нирване, буддийском учении об иллюзорности «я» и прочих тонкостях никто и представления не имел в те времена! Диспут о принятии буддизма шёл на уровне того, вызвана ли эпидемия чумы гневом местных богов, рассерженных почитанием «заморского ками», или же, наоборот, этот импортный бог прогневался за
17
недостаток оказываемого ему уважения» .
Но уже великого реформатора древности Сётоку Тайси привлекало именно моральное и философское содержание буддизма, который он старался всеми силами распространить в японском обществе. Его «наставления из 17 статей представляют своеобразную смесь буддийских и конфуцианских норм добродетели, чередующихся с утверждением единовластия в лице государя. В своем труде он осуждал гнев, зависть, низкопоклонство, чревоугодие, жадность, требовал усердной работы и доброго доверия. Поистине это была моральная революция в древней Японии, хотя, естественно, принятие этих принципов в японском обществе произошло отнюдь не в одночасье.
Знакомство японцев с буддизмом способствовало институциализации синто, мифы были объединены, божества, хранители различных племен и деревень возведены в национальный ранг, учрежден состав служителей культа, определены «официальные ритуалы».
Окончательно религия синто оформилась сравнительно поздно, к VIII в., что во многом было связано с распространением письменности. Не подлежит никакому сомнению, что китайская письменность проникла на японские острова значительно раньше: письмом пользовались и в V, и в VII в., но главным образом для ведения счетов, составления описей или дипломатической переписки. Дж. Б. Сэнсом предполагает, что «вплоть до конца VI в. письменность оставалась монополией малочисленного сословия официальных писцов». В конце концов, письменность сделала возможным не только ведение счетов и реестров, но и оформление идей. По крайней мере, с VIII в. можно говорить о более или менее широком распространении письменности, главным «потребителем» которой становится в первое время государство. В этот период были составлены древнейшие памятники национальной культуры, превратившиеся в источники и священные книги синтоизма: Кодзики («Запись о делах древности»), составленные около
712 г.; Нихонги, или Нихон секи («Анналы Японии»), законченные примерно в 720 г., а также Фудоки (описание территорий, находящихся под властью царя), датированные тоже VIII в.; Когосюи («Изборник древних историй»), написанный жрецом Имибэ Хиронари в 807 г.; Энгисики («Церемонии городов Энги»), записанные в начале X в.; Синсэн сёдзироку («Вновь составленные списки родов»), увидевшие свет в 815 г., и некоторые другие18. В Нихон секи впервые встречается термин, давший название древней японской религии. В свитке XXI об императоре Емэй говорится: «Государь верил в закон Будды и ценил Путь Богов»19. Иначе говоря, 31-й император Японии Татибана-но Тоёхи (Емэй), который занимал трон в 586 - 587 гг., одновременно поклонялся и Будде, и японским богам, отсюда и пошло название синто - «Путь Богов». Таким образом, древние верования японцев с приходом буддизма получили, наконец, собственное наименование, чтобы можно было их отличать от учения Будды. «Однако, -подчеркивает в частности А. А. Накорчевский, - надо обязательно помнить, что использование слова «синто» в качестве обозначения определенной религиозной традиции началось только в с2р0едние века, когда были предприняты первые попытки его систематизации»20.
Конечно, по сравнению с философскими изысками буддизма, которые на протяжении столетий разрабатывали мудрецы Индии и Китая, синто выглядел неубедительно и блекло. Но как бы там ни было, оставаясь в тени буддизма, а затем и конфуцианства, синтоизм проявил способность к трансформации, усваивая то, что помогало его развитию, и сохраняя то, что подсознательно ощущалось как непреложная необходимость. В частности, синтоистские храмы многое позаимствовали у буддийской архитектуры, но не унаследовали ее художественных «излишеств» и остались верны национальным приоритетам прекрасного, эстетике естественной простоты и гармонии с окружающим миром природы.
Считается, что храм Аматэрасу в Исэ, который сносили и восстанавливали в виде точных копий каждые 20 лет, олицетворяет наиболее чистый и древний стиль японской архитектуры. Но он представляет собой просто хижину с соломенной крышей, правда, строение выглядит мощным и величественным, прекрасно сочетающимся с древними соснами и криптомерия-ми, с холодной прозрачностью реки, в водах которой паломники очищаются от скверны суетного мира. И все же храмы перестраивали, приспосабливая к требованиям жизни.
Первоначально совместные богослужения священников и прихожан в синтоистских храмах не предусматривались и святилища состояли лишь из помещения, где находилась божественная субстанция, - хондэн. Позже под влиянием буддийских ритуалов к хондэн стали пристраивать зал для молящихся - хойдэн21. Большое морализующее влияние на японское общество оказала буддийская литература, в которой основное внимание уделялось человеку как носителю этических норм, формирующих его собственную идентичность. Древние источники свидетельствуют, что синтоистские мифы и ритуалы несли в себе проявление коллективных, но не личных
переживаний. Для синтоизма изначально человек как таковой был вообще не слишком важен, а его общение с богами носило не индивидуальный, а коллективный характер.
С появлением буддизма возникал новый тип человека - «человека сострадательного». Община и синтоизм диктовали ценностное размежевание людей на своих и чужих, жестко противопоставляя и обостряя их отношения. Буддизм провозглашал равноправие в отношении ко всем людям, стимулируя появление универсальных принципов сострадания и снижая возможность социальных конфликтов. В буддийской дидактической литературе определялись параметры основных прегрешений и содержание главных добродетелей. Цитируя «Нихон рёики» (записки монаха храма Якусидзи), А.Н. Мещеряков перечислял эти прегрешения, «за которые следовало кармическое воздаяние: присвоение собственности родственников и храмов, умерщвление животных и поедание мяса, оскорбление и преследование монахов и последователей буддийского вероучения, пренебрежение сыновним (дочерним) и родительским долгом, разрушение храмов и статуй, заговор против царя и т.д. Добродетель характеризовалась тем же параметром... но только с обратным знаком»22. Буддийская литература духовно обогащала синтоистские представления о смерти, мало касалась вопросов рождения. Синтоизм больше интересовали начальные стадии развития миропорядка и ритуальный процесс их воспроизведения. Вклад буддизма состоял в определении закона кармы как универсального, объединяющего синтоистские, буддийские и конфуцианские представления о причинах возникновения и развития миропорядка. Буддийские толкования о необходимости молиться за своих предков ради сокращения их страданий открывали новые возможности и направления для развития этого культа в синтоизме.
Что касается конфуцианства, то прагматичные японцы интересовались, прежде всего, историческими и политическими направлениями этого учения. Очень популярна была классическая «Сяо цзин» («Книга о сыновней почтительности»), т.к. она затрагивала вопросы морали, необходимые для поддержания порядка в семье и государстве. Но «Луньюй» («Беседы и рассуждения Конфуция») почти не читали, избегая углубляться в изучение абстрактных теорий. «Книга о сыновней почтительности» к концу VIII в. входила в программу всех школ, и дети обязаны были понять и принять эти принципы и сердцем, и умом для неуклонного следования им в течение всей жизни.
Западные ученые склонны считать, что культ предков утвердился в синтоизме под влиянием китайской культуры, хотя сами японцы и российские востоковеды придерживаются другой точки зрения, определяя его в качестве исконной японской традиции, заложенной в синто. Тем не менее можно с уверенностью сказать, что синтоистские понятия на этот счет в любом случае были обогащены конфуцианским каноном, а сам культ предков как «важный фактор в японской жизни вырос из конфуцианской доктрины», хотя в сознании людей он остался связанным прежде всего с древней религией синтоизма.
В этом и состояла суть ответа синто на вызов великой религии буддизма и великого учения Конфуция: усваивая новое, видоизменяясь, в то же время защищать свои ценности как национальные традиции, даже если они были не столь отдаленной инновацией. Широкое заимствование достижений высоко развитых цивилизаций Индии и Китая придавало мощное ускорение национальной японской государственности и культуре. Но, как уже указывалось выше, это происходило в благоприятных для Японии условиях. Китайцы не навязывали ей свои обычаи, японское общество не знало насилия извне и эволюционировало естественным образом, достаточно свободно и самостоятельно.
Прекрасным результатом этого процесса, подтвердившим, что японское общество обладает внутренней, вполне достаточной энергией для самостоятельного развития, явилась культура Хэйан (IX - XI вв.). В этот период появилась слоговая азбука, благодаря которой начали адекватно отражать на бумаге устную речь. Быстро стала развиваться национальная литература (поэзия и проза). Возникла японская живопись яматоэ. Буддийские статуи перестали быть копиями работ континентальных мастеров и приобрели национальное своеобразие. Хэйанская культура демонстрировала высокий эстетизм, утонченность, глубокое понимание гуманистических ценностей жизни. Поистине, по словам Дж. Б. Сэнсома, религия в то время стала искусством, а искусство -религией. Иначе говоря, религиозные воззрения превратились в принцип мировосприятия и образ жизни. Но подобная метаморфоза коснулась лишь незначительной части японского общества - аристократии, народ пока ещё не мог подняться на столь высокую ступень эволюции духа, но и он не безмолвствовал.
Воспринимая ценности индийской и китайской культуры, японцы переделывали их на свой манер, иногда выхолащивали и суть, но зато эти ценности становились им ближе, понятнее и приобретали своеобразный японский колорит. В интерпретации японцев смягчается строгий конфуцианский канон, мрачный индийский аскет превращался в скромного отшельника, наслаждающегося книгами и цветами. Это был дар гуманизации, под влиянием которого даже образ Майтрейи, великого Будды будущего, трансформировался в толстое улыбающееся божество Хотэй, одного из семи богов счастья.
Подобный дар гуманизации, порыв радостного и непринужденного смягчения жёсткого канона является следствием традиционного стремления к гармонизации мира. Это была привычка, выработанная синто, - видеть в божестве, даже в боге бурь, прежде всего милостивого бога. Дж. Б. Сэнсом вслед за В. Дж. Астоном считает, что религия ранней Японии была скорее религией любви и благодарности, чем страха. А целью её обрядов было не в меньшей степени воздаяние хвалы и благодарения, чем умиротворение и смягчение божества23. Таким образом, синто видоизменялся и гуманизировался не только под влиянием привнесенных в общество более высоких ценностей духа, но и в силу имеющегося в нем самом потенциала гуманистического восприятия жизни, мира, природы. Иначе говоря, синто был
достаточно подготовленным и гибким, чтобы не только адаптироваться, но и ассимилировать. Именно об этой особенности японцев писал известный японский публицист и историк Току томи Сохо (1863-1957) в одной из своих статей под названием «Талант японцев к ассимиляции». В ней отмечалось, что европейцы слишком низко оценивают Японию, рассматривая ее лишь на ступеньку выше о-вов Фидзки или Г авайев, и хвалят ее достижения только потому, что сравнивают с положением Сиама и Аннама. Автор подчеркивает при этом, что европейцы не знают истории Японии за 25 столетий её существования и не представляют, насколько японское общество сумело развить за этот период великолепные национальные качества. В статье не указывалось, что конкретно они собой представляют, но основным талантом японского народа считалась способность к ассимилированию достижений западной цивилизации и их использованию в интересах государства и общества24. Но это оказалось возможным благодаря тысячелетней традиции, заложенной в сознании народа его национальной религией, - синто.
С точки зрения психологического осмысления религиозного опыта, архаические верования и древнейшие общинные языческие религии базировались на перинатальном (связанном с процессом рождения человека) опыте, выражавшемся в архаических образах коллективного бессознательного. Используя методы психологического анализа, религиовед Е.А. Торчинов дополнил концепцию осевого времени К. Ясперса. Он выдвинул гипотезу о том, что осевое время может рассматриваться как эпоха перехода от доминирования перинатального типа опыта в религиозных системах к преобладанию глубинного трансперсонального опыта. Трансперсональные переживания в первую очередь предполагают личные ощущения человека о непосредственном общении, единстве или слиянии с божеством, безличным Абсолютом или иным типом первоосновы бытия. К религиям, основанным на трансперсональном опыте, Е.А. Торчинов относил прежде всего буддизм, который он называл религией «чистого опыта», а также христианство,
ислам и др.25
Возникнув в осевое, переходное, время, синтоистская языческая религия, основанная на коллективной экспансии, оказалась способной к проявлениям трансперсонального опыта. Исторические хроники свидетельствуют, что потенциал для определенной индивидуализации синтоистских верований существовал. В частности, когда было принято решение о строительстве величественного храма Тодайдзи в Нара для помещения туда огромной статуи верховного, универсального и вездесущего Будды -Лочана, встал вопрос об отношении к этому солнечной богини Аматэрасу. Монаху Гёги (670-749), главе буддийской секты Хоссо, как утверждают источники, пришла в голову мысль о примирении буддизма и синтоизма, которую он выразил в изречении, что обе религии - по сути, разные формы одной веры. Само по себе это изречение свидетельствует о высоком уровне духовной эволюции японцев, поднявшихся до понимания и приложения буддийских знаний как универсальной истины к собственной древней религии. Но, с другой стороны, Гёги верил, что синто достоин распространения
на него этой истины, потому что он сам был причастен к ней, потому что она в нем самом уже существовала. Взяв с собой святые буддийские реликвии, Гёги отправился с императорским посланием к великому храму в Исэ, чтобы узнать мнение Аматэрасу о возведении статуи Большого Будды. Семь дней и семь ночей провел Гёги в молитве у порога часовни и получил откровение из уст богини. Аматэрасу громогласно возвестила, что новость о замысле императора ей любезна, как лодка на переправе, а святые дары - как светоч в темноте. А вскоре солнечная богиня явилась императору во сне в виде лучезарного учения и заявила, что Солнце и Будда суть одно и то же26. В 752 г. в храме состоялась «посвятительная церемония», а среди жрецов, вначале преимущественно буддийских, стала развиваться синкретическая доктрина, призванная ассимилировать буддизм и синто. На раннем этапе ассимиляции ками рассматривались в качестве аваторов (воплощений бод-хисатв и будд), впоследствии многие синтоистские храмы местных божеств были заняты буддийскими священнослужителями и в определенной степени утратили свой первоначальный характер. Буддийские монахи стали регулярно участвовать в синтоистских обрядах, в том числе и в Великом Празднике первых плодов. Откровения синтоистских божеств, подобные заявлению Аматэрасу, множились и, сближая синто и буддизм, создавали в национальной религии японцев прецеденты индивидуального общения с божествами, т.е. провоцировали проявления в синто элементов трансперсонального опыта.
Полного слияния двух религий не произошло, и то, что можно считать «чистым синто», всегда имело место в жизни японцев, хотя среда его влияния зачастую становилась достаточно узкой.
Националистичность синто является общепризнанной. По мнению Мишеля Малерба, «быть синтоистом,- значит чувствовать себя членом японской общины». Французский католик, автор знаменитой книги по сравнительному богословию, М. Малерб подчеркивал, что «редко встречаются движения философского или религиозного характера, которые имели бы такую национальную направленность, как синтоизм»27. Древние японцы верили, что ками породили правителей Японии и его обитателей. Эта привело их к убеждению о неразрывной связи синтоизма с японской нацией. В результате каждый японец вне зависимости от его желаний и принадлежности к той или иной конфессии является, прежде всего, синтоистом. Учитывая всё вышесказанное, Г.Е. Светлов
подтверждал мнение М. Малерба: «синтоизм по сути своей глубоко
28
националистичен» .
Национализм синто неоднократно являлся своего рода спасательным кругом или точкой опоры для японского общества в годы национальных катастроф и усиления угрозы извне, будь то попытки вторжения в Японию монголов в 1274 и 1281 гг. или насильственное открытие страны в 1854 г.
Возможно, одним из самых первых и ярких японских мыслителей, обратившихся в поисках путеводной звезды к синто, был Китабатакэ Тикафуса (1293-1354). На основе синтоистской мифологии он выдвинул идею о богоизбранности Японии, что, по его мнению, проявлялось в непре-
рывности наследования престола в императорской династии, начиная от первых божеств до последних японских правителей.
Впоследствии идея непрерывности правящей династии в сочетании с концепцией божественного происхождения императоров стала в официальной истории Японии непреложной догмой и традиционным принципом лояльности. До тех пор пока национальная специфичность синто использовалась во благо, для сплочения народа и стимулирования его энергии, на решение конкретных созидательных задач, она действовала весьма позитивно. Но когда национализм синто волей людей оказался направленным против других стран, Япония начала постепенно деградировать, что закончилось сокрушительным поражением во второй мировой войне. Разрушительность национализма вовсе не была заложена в синто, она - порождение человеческой воли и не укладывается в рамки божественного откровения, если в качестве последнего рассматривать факт отправки Аматэрасу на землю своего внука Ниниги.
Не менее расхожим является среди ученых мнение о тесной связи синто с государством. Выше уже много говорилось о том, что синтоизм определял божественный статус императоров и благодаря этому был неотчуждаем от императорской харизмы. Но на протяжении веков император фактически не управлял, в его лице народ видел не реальную государственную власть, а символ божественного присутствия и освещения законности избранного исторического пути.
Как известно, государство и религия - это очень разные системы. Государственная власть не должна обожествляться, потому что она -изначально продукт человеческого выбора. С этой точки зрения, нельзя не согласиться с выводами немецкого просветителя Мозеса Мендельсона, который писал о коренных отличиях государства и религии следующее: «Государство обязывает и вынуждает, религия учит и убеждает, государство вводит законы, религия - заповеди. Государство прибегает к физической силе, если это необходимо; сила религии заключается в любви и милосердии. Государство изгоняет неповинующегося, церковь принимает его в своё лоно. Право к принуждению люди получили в результате общественного договора, у религии его нет» 29. Все это отнюдь не означает необходимости конфронтации данных систем в реальной человеческой жизни, но с необходимостью предполагает воспитание терпимости, т.к. религия и мораль не выносят принуждения.
После реставрации Мэйдзи новое правительство, сталкиваясь с растущей оппозицией реформам, вынуждено было в срочном порядке сформировать идею единства нации и определить пути сплочения народа и государства. Впервые идея государственного синто была выражена в документе, подготовленном в 1871 г. министерством религиозного образования в виде тезиса «святилищам - государственное вероисповедание». «Соединение этого тезиса со структурой государства, - по мнению крупнейшего современного специалиста по истории синто Корэмару Сакамото, — есть ядро процесса формирования
государственного синто»30.
К 1871 г. были в целом закончены мероприятия по унификации синтоистских храмов. Все храмы подразделялись на семь категорий, храм Аматэрасу в Исэ выделялся в особую категорию главного святилища страны. Кроме того, различались императорские святилища (кампэйся), государственные святилища (кокухэйся), префектуральные (фукэнся) и др.31
Внимание государства к национальной религии стимулировало рост её популярности и увеличение количества сект. Но очень скоро правительство пришло к выводу о невозможности превращения синто в государственную религию: культ народа, да и культ предков, за исключением божественных предков императорского дома, не укладывались в рамки официоза модернизирующейся Японии. Поэтому синто в 1882 г. был объявлен не религией, но государственным ритуалом. Из синтоизма был изъят культ обожествления императора и почитания его божественных предков, который был превращен в государственную идеологию тенноизма. Тенноизм, по замыслу отцов японской модернизации, должен был сплотить нацию, способствовать реализации политической стратегии (в том числе и внешней экспансии) и укрепить основы государства.
В своей известной речи перед Тайным Советом 18 июля 1888 г. Гето Хиробуми говорил о проекте первой японской конституции и делал особый упор на проблему так называемой оси всей государственной системы. Государство, по словам Ито, призвано не просто управлять, но управлять эффективно. В Европе в условиях конституционного правления, которое имело многовековую историю, религия всегда была вдохновителем и объединителем сердец. В Японии, по мнению Ито, религии, способной сыграть подобную же роль, не было. Буддизм утратил былое влияние, а синто, хотя и базировался на учениях предков, но не имел должной властности, чтобы побуждать человеческие сердца к совершенствованию. Поэтому, доказывал Ито, только императорский дом мог быть в Японии необходимой осью, пронизывающей государственную систему и объединяющей народ32.
Эта речь важна тем, что она демонстрировала отношение японских государственных деятелей к синто. Синто, каким он являлся на протяжении веков, не мог служить в качестве государственной религии, кроме того, как современное и цивилизованное государство, Япония должна была признать свободу совести, свободу выбора человеком той или иной конфессии. Но отказ от почитания предков императора, по мнению правительства Мэйдзи, означал акт нелояльности. Уважение предков императора, почитание их не могло стать проблемой выбора. Это был просто долг каждого японца как подданного японской империи.
Поэтому по воле лидеров государства синто стал государственным ритуалом, а император - богочеловеком у кормила власти. Однако, превратившись в орган реальной власти, император нарушил многовековую традицию, согласно которой он царствовал, но не управлял. Он возложил на себя ответственность за греховную политику страны, за преступления и катастрофы, на которые обрек свой народ и другие народы. И весьма символично, что после поражения Японии император был вынужден отказаться
от своего божественного происхождения, которое, по сути, оказалось несовместимым с его реальными поступками как политика. Религия и государство не могут быть взаимозаменяемыми, у них разное происхождение, разные функции, и они должны быть разделены, хотя и, безусловно, взаимно терпимы. Авторитет и уважение к синто после поражения Японии во второй мировой войне сильно пошатнулись, но в сердцах народа народный синто (не государственный ритуал, а народные верования) сохранил свое традиционное значение.
В настоящее время, согласно статистике, подавляющее большинство японцев не считают синто религией, рассматривая его как обычай, традицию, как привычку мыслить и жить. Так думают, конечно, не все. В частности, в своём эссе «Паломница из Японии» японский философ, исследователь творчества В. Соловьева Тани Су ми пишет об удивительной силе, которая исходила от древней синтоистской молельни во время посещения старинного хр ама, когда она просила о помощи в успешном завершении диссертации .
Тани Суми также пишет о глубинном единстве, которое она ощущала в православии, буддизме и синто, о том, как знание истин одной религии помогало ей понять тайны другой. Часто пишут о веротерпимости японцев, но, по-видимому, этим не ограничивается их отношение к различным конфессиям. Достаточно вспомнить упоминавшийся выше тезис монаха Гёги, жившего в конце VII - первой половине VIII в., о том, что буддизм и синтоизм - по сути, разные формы одной веры, и сравнить его с позиции нашей современницы Тани Суми.
Таким образом, феномен живучести синто заключен прежде всего в нем самом, в особенностях его происхождения в осевое время, в огромном потенциале к развитию, в способности к ассимилированию, в его тенденции к гуманизации, в гармоничном восприятии человека и природы, в его открытости для иных учений и религий, в его националистичности и, как это ни парадоксально, в его не слишком близких отношениях с государственной властью.
Кому принадлежит авторство столь благоприятной судьбы синто -истории, обстоятельствам или вездесущим ками? Кто знает, но в течение веков само название Японии - Страна восходящего солнца - звучит как жизнеутверждающее начало великой солнечной богини Аматэрасу.
Примечания
1 Светлов Г.Е. Традиционные верования Японии // Религии в XX веке: Локальные и синкретические культы. М., 1991. С. 189-190.
2 См.: Малерб М. Религии человечества: Миф, религия, культура. М.; СПб., 1997. С. 236-237; Н.А. Накорчевский. Япония: Синто. СПб., 2000. С. 14-16.
3 Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 33.
4 Там же. С. 37.
5 Сэнсом Дж. Б. Япония: Краткая история культуры. СПб., 1999. С. 61.
6 Там яе. С. 58.
7 Торчинов Е.А. Религии мира. Опыт запредельного. Трансперсональные состояния и психотехника. СПБ., 1997. С. 67.
8 СЭнсом ДЯ. Б. УКаз. сот:. С. 77.
9 Мещеряков А.Н. Древняя Япония: Буддизм и синтоизм. М., 1987. С. 57.
13 Сэнсом Дж. Б. Указ. соч. С. 138.
1 Мещеряков А.Н. Указ. соч. С. 62-66.
12 Игнатович А.Н. Учение о теократическом государстве в японском буддизме // Буддизм и государство на Дальнем Востоке. М., 1987. С. 149.
13 Там же С. 147.
14 Сила-Новицкая Т. Г. Культ императора в Японии: Мифы, история, доктрины, поли тика. М., 1990. С. 10.
1 Япония от А до Я: Популярная иллюстрированная энциклопедия. М., 2000. С. 441.
15 Сэнсом Дж. Б. Указ. соч. С. 62.
1 Накорчевский А. А. Япония. Синто. СПб, 2000. С. 307.
18 Мещеряков А.Н. Указ. соч. С. 6-24.
19 Нихон секи («Анналы Японии»: В 2 т.). Т. 2 (свитки XVII - X XV). СПб., 1997. С. 80.
20 Накорчевский А.А. Указ. соч. С. 304.
2 Светлов Г.Е. Указ. соч. С. 191.
22 Мещеряков А.Н. Указ. соч. С. 132.
23 Сэнсом Дж. Б. Указ. соч. С. 52-53.
24 Верисоцкая Е.В. Идеология японского экспансионизма в Азии в конце XIX - начале XX в. Ч. 1. М., 1990. С. 153-154.
25 Торчинов Е.А. Указ. соч. С. 44-46.
26 Сэнсом Дж. Б. Указ. соч. С. 136-137.
27 Малерб М. Религии человечества. С. 236.
28 Светлов Г.Е. О специфике отношения японцев к религии // Япония. 1983. Ежегодник. М., 1984. С. 245.
29 Цит. по: Реале Д. и Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней// Новое время. СПб., 1996. С. 605.
30 Маркарьян СБ. История взаимоотношений религии и государства в Японии// Япония. 1998-1999. Ежегодник. М., 1999. С. 72.
31 Сила-Новицкая Т. С. Культ императора в Японии. С. 58.
32 Citin: The culture of the Meiji period. P. 267.
33 Тани Суми. Паломница из Японии // Японские дзуйхицу. СПб., 1998. С. 549.
Elena V. Verisotskaya
Phenomenon of Sinto
This article is devoted to analysis of characteristic features of ancient national religion of Japanese - Sinto, what allowed Sinto to have kept its importance and attractiveness for Japanese society for centuries. Author comes to conclusion that the origin of Sinto dates from axial time of world history, what provided this religion with potential to develop. And this potential was successfully realized under the influence of Buddhism and Confucianism.
3. Зак. 1327
