CC BY
241ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
ЭВОЛЮЦИЯ ЛУЧНОГО БОЯ, А ТАКЖЕ ЗАСАДНОЙ ТАКТИКИ ВО ВЛАДИМИРО-СУЗДАЛЬСКОЙ РУСИ, А ЗАТЕМ — В ВЕЛИКОМ МОСКОВСКОМ КНЯЖЕСТВЕ В УДЕЛЬНЫЙ ПЕРИОД (XII-XV ВВ.) И ИЗМЕНЕНИЕ В СОСТАВЕ МОСКОВСКОГО ВОЙСКА В XIV-XV ВВ.
Несин М.А.
Несин Михаил Александрович - аспирант, кафедра истории России, исторический факультет, Воронежский государственный университет, г. Воронеж, младший научный сотрудник, Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи, г. Санкт-Петербург
Аннотация: в данной работе анализируется развитие лучного боя и засадной тактики во Владимиро-Суздальской Руси, а затем — Великом Московском княжестве на протяжении удельного периода (XII-XV вв). Исследователь приходит к выводу, что значительные изменения произошли во второй половине XV в. Кроме того, в статье рассмотрена эволюция состава московского войска в XIV-XV вв.
Ключевые слова: лучный бой, засадная тактика, Великое княжество Московское, Шелонская битва, сражение под Русой, Ведрошская битва.
УДК 930
Проблема развития лучного боя и засадной тактики в войске Владимиро -Суздальской Руси и Московского великого княжества комплексно не изучена. Вышли работы О.В. Терещенко [1; 2], посвященные стрельцам в домонгольской Руси, где, в частности, лапидарно перечислялись примеры из истории данного региона. В журнале «История военного дела: исследования и источники» мной, О.В. Шиндлером, О.В. Комаровым, А.В. Быковым. Д.Е. Бузденковым затрагивалась проблема изменения значения лучного боя и засадной тактики в Московском войске в XV в, получившая развитие в дискуссионном разделе V специального выпуска, где впервые в историографии публикуется научная дискуссия, посвященная ориентализации Московского войска [3, с. 109; 4, с. 139; 5; 6; 8; 9; 10; 11]. 17.12.2016 г. на заседании организованного Проблемным советом при Институте Археологии РАН круглого стола «Проблема ориентализации русского войска в XV-XVI вв.» в докладе «Изменение значения лучного боя и тактики в московском войске в XV в.». Я развил свои ранние изыскания по эволюции лучного боя и засадной тактики в войсках Владимиро -Суздальской Руси, а затем Московского княжества в XIII-XV вв. В 2017 г. мною были исследованы тактические отступления на Руси до середины XV в. и вкратце затронуто использование этого маневра во второй половине указанного столетия, а также рассмотрены проблемы использования засадной тактике в Куликовской битве [12; 13, с. 112]. Но, тем не менее, комплексного исследования данного аспекта военного дела в изучаемом регионе в удельный период так и не было проведено. Данная работа представляет собой попытку восполнения этой лакуны. Кроме того, я учел замечания коллег, высказанные во время дискуссии в военно-историческом журнале и на круглом столе.
К сожалению, археологический материал практически не проливает свет на данную проблематику. Приходится преимущественно опираться на данные письменных источников. Изучая свидетельства о лучном бое в войске Северо-Восточной Руси в домонгольской Руси, приходится сталкиваться с некоторыми сложностями. Одна из них связана с тем, что тамошние князья часто ходили в походы в коалиции с войсками иных земель. К примеру, мы не знаем, кто использовал луки при осаде Чернигова в 1152 г. -
27
суздальское войско князя Юрия Долгорукого или его союзники-половцы, и чья стрела в 1170 г. попала в глаз известной новгородской иконе: самого «суздальца» или кого-то из южнорусских союзников. Более-менее надежные сведения о применении лучного боя воинами изучаемого региона относятся лишь к середине 1170-х гг.
В 1170-х гг. в сражениях под Владимиром между князьями Мстиславом Храбрым и Всеволодом и Михалкой Юрьевичами и на Липице между Всеволодом Юрьевичем и Мстиславом Храбрым с обеих сторон в известиях владимирского свода 1177 г. упоминаются «стрельцы» и стрельба из луков [14, с. 376, 381-382]. Не ясно впрочем, какую роль могли бы сыграть роль эти лучники в бою под Владимиром: он фактически состоялся, хотя, судя, по контексту рассказа они должны были бы завязать бой между стоящими друг от друга на некотором расстоянии войсками: «и поидоша Мстиславичи кличюще яко пожрети хотяще стрельцемъ стрляющимся обоимъ межи собою полкома и не доехавше Мстислависи повергоша стягъ и побегоша» [14, c. 376]. В сражении на Липице 1776 г. лучники развязали бой, дальше действовали уже иные силы - «князь же Всеволодъ надеяся на Бога и на святую Богоролюцю юже виде у Суждаля переехавъ реку Къзу в субботу рано и поеха к нему [Мстиславу] полкы нарядивъ Мстиславъже стояше доспевъ у Липиць стрельцем стреляющимся межи полкома, поидоша к собе на грувнах обои и покрыша поле Юрьевское и Богъ поможе Всеволоду Юрьвичу» [14, c. 381-382]. По мнению А.В. Терещенко, отряды стрельцов впервые появились в Южной Руси, издавна имевшей частые столкновения с кочевниками, по образцу половецких стрельцов [1, с. 6]. Отмечу, что первое летописное упоминание стрельцов, стоящих с луками впереди основных сил относится к половцам (сообщение ПВЛ о битве на Стугне 1093 г). [14, с. 220]. Кстати, вышеуказанные князья, боровшиеся в 1170-х гг. за Владимирское княжение, несомненно прибыли из южнорусских земель не в одиночку, а в сопровождении южнорусского дружинного контингента.
Сходную роль сыграли лучники в Ледовом побоище 5 апреля 1242 г. на Чудском оз. у Вороньего камня (нын. о. Вороний — М.Н), с той разницей, что в этом бою русские использовали засаду. Известно, что Ливонская хроника выделяет среди русских участников Ледового побоища многих суздальских лучников «Dô vûr kunic Alexander, mit im vil manich ander Rû^e her von Susdal. Sie vûrten bogen âne zal, vil manche brunje wunneclîch. Ir banier die wâren rîch, ir helme die wâren liecht bekant» (тогда выступил князь Александр и с ним многие другие русские из Суздаля. Они имели бесчисленное количество луков, очень много красивейших доспехов. Их знамена были богаты, их шлемы излучали свет). В то же время, хронист не утверждает, что эти лучники сыграли важную, а тем более решающую роль в поражении ливонских рыцарей. Надо полагать, что на ливонцев произвело впечатление само присутствие лучников так как у них самих лучный бой имел меньшее значение, чем у русских того времени. Ведь у ливонцев, по-видимому, вообще не было с собой луков. Описывая бой крестносцев с русскими лучниками, хронист отмечал, что слышался звон мечей. При том, лучников поставили в передний полк принимать на себя удар ливонской конницы, которая их разбила, а не в засадные рати, окружившие и разгромившие ливонцев Последние действовали иным оружием и им одолели врагов: «Die Ru^en hatten schutzen vil, die hûben dô da^ êrste spil menlîch vor des kuniges schar. Man sach der brader banier dar die schutzen underdringen, man hôrte swert dâ clingen und sach helme schrôten. Wer in der brûdere her was, die wurden ummeringet gar. Die Rû^en hatten sulche schar, da^ ie wol sechzic man An beider sît die töten vielen nider ûf da^ gras. Wer in der brûdere her was, die wurden ummeringet gar. Die Rû^en hatten sulche schar, da^ ie wol sechzic man einen dûtschen ritten an. Die brûdere tâten wer gnûc, îdoch man sie dar nider slûc. Der von Darbete quam ein teil von deme strîte, da^ was ir heil: sie mûsten wîchen durch die nôt» (русские имели много стрелков, которые мужественно приняли первый натиск, [находясь] перед дружиной князя. Видно было, как отряд братьев-рыцарей одолел стрелков; там был слышен звон мечей, и видно было, как рассекались шлемы. С обеих сторон убитые падали на траву. Те, которые находились в войске братьев-рыцарей, были окружены. Русские имели такую рать, что каждого немца атаковало, пожалуй, шестьдесят человек. Братья-рыцари достаточно упорно
28
сопротивлялись, но их там одолели. Часть дерптцев вышла из боя, это было их спасением, они вынужденно отступили.) [15, с. 211-213]. (По словам А.Н. Кирпичникова и А.Ф. Медведева, лучники в Древней Руси были как конными так и пешими [16, с. 300]. А.В. Терещенко считает отряды «стрельцов» конными, ссылаясь на призыв князя Андрея Юрьевича, осаждавшего с половцами Чернигов в 1152 г., к черниговцам выйти из города пешими и «стреляться» [1, с. 5]. Впрочем, летописец, скорее, устами князя лишь дал понять, что среди осаждавших были не только пешие лучники, но и конные, но не указал, что лишь одни конники. Поэтому данный вопрос остается открытым. В рассмотренных выше случаях не ясно, пешими были лучники или конными и к какому социальному слою относились. Но им не была присуща ведущая роль в сражениях. Вообще, до середины 40-х гг. XV в. лучный бой у москвичей не имел в полевых сражениях сравнительно большого значения. А тем более, не играл решающей роли. В XIV — первой половине XV в. основным оружием, в том числе и в битвах со степняками были копья, сулицы и мечи. В московской летописной повести о побоище в Скорнищево приведен призыв к рязанцам не брать с собой на войну с московским войском ни доспехов, ни щитов, ни копий, а захватить «с собою» «ужицы», чтобы «вязати» москвичей [17, с. 112]. Луки, в отличие от копий, здесь не упомянуты в качестве основных видов оружия рязанского воинства. При том, не исключено, что московский книжник фактически не апеллировал к военным обычаям Рязанского княжества, а описал вооружение, характерное для москвичей. У московского войска в полевых сражениях того времени тоже в числе основных видов оружия фигурируют копья, а не луки. Например, в летописной повести о битве между москвичами и ордынцами на р. Пьяне 2 августа 1377 г. великокняжеским воинам посвящены такие упреки: «они же оплошишася и небрежением хожаху... а у иных сулици еще не насажены бяху, а щиты и копья не приготовлены» [18, с. 150]. Примечательно, что главным их оружием в этой кампании считались не луки, а копья и сулицы. Согласно летописной повести о Битве на Воже, после натиска русских «татарове же в том часе повергоша копья своя и побегоша за реку за Вожю, а наши после за ними бьючи их, и секучи, и колючи, и убиша их множество, а инии в реце истопоша» [18, с. 155]. Русские не стреляли татар, а били их (видимо, в данном контексте ударным оружием), секли и кололи. В пространной летописной повести о Куликовской битве между великокняжескими и ордынскими войсками, констатируется, что «инии» воины, видимо, с обеих сторон, «мечемь пресекаеми бываху, а инии сулицами прободаеми, инии же на копиа взимаеми» [18, с. 166]. Все эти повести о трех битвах московских войск с ордынцами второй половины 1370-х гг. созданы в Северо-Восточной Руси и впервые дошли до нас в составе Новгородско-Софийского свода 1418 г. (т.е. были написаны при живых ветеранах). С другой стороны, эти виды оружия в качестве основных предметов вооружения великокняжеских войск были актуальны и в первой половине XV в., когда были впервые записаны сохранившиеся до наших дней списки тех повестей. Другое дело, что москвичи в конце XIV в. пользовались луками при обороне города, отстреливая со стен врагов. В летописной повести о нашествии Тохтамыша на Москву в 1382 г. (впервые дошедшей до наших дней в составе Новгородско-Софийского летописного свода 1418 г). Фигурируют луки у москвичей, отбивавших со стен города натиск татарских лучников. При этом автор повести отмечает, что татары «паче стреляще», и их стрелы летели на град темной тучей — аки дождева туча», а сами татарские «стрельци» были в сравнении с мосвичами «горазди вельми» [18, с. 273]. Другое дело, что город в основном защищали «гражане», а не профессиональные служилые воины, что могло сказаться на качестве стрельбы. Но в полевых сражениях москвичи вплоть до середины XV в. преимущественно действовали колющим и рубящим оружием, а не луками. Интересно в этом плане сражение на Листани, которое правильно датировать 1442/1443 гг. (В отличие от летописных памятников XV в., Никоновская летопись помещает это сражение под 6952 (1443/1444 г.) историки к ее версии иногда относятся с доверием. Вместе с тем, согласно повести о Мустафе, дошедшей до нас в Никоновской летописи, во время боя с ним, в Рязанской земле была холодная и суровая зима [19, с. 62]. Вместе с тем, в источниках XV в. о такой погоде в тот год на Руси и в Восточной Европе ничего не сообщается. А вот зима в 1442/43, согласно
29
памятникам Русского летописания, в Средней полосе России была студеная, в том году подорожало сено [20, с. 267; 21, с. 492; 22, с. 151]). В сражении на Листани с татарами Мустафы (р. Листвянке под Рязанью) московский великокняжеский двор был, согласно Никоновской летописи, вооружен не луками, а сулицами, саблями и рогатинами, в то время как их недруги-татары были с луками. В том же источнике сообщается, что из-за сильной стужи, ветра и метели «луки ихъ и стрелы ни во чтоже быша» [19, с. 62]. Впрочем, согласно устному замечанию А.Г. Панкратова, и непосредственно от мороза луки испортиться не могли. Но эта летописная сентенция интересна тем, что она характеризует луки в качестве важного оружия татар; неисправность которого заметно характеризовала их боеспособность. Хотя, не все луки были негодны к употреблению. Согласно записи Ермолинской летописи, отражавшей воспоминания участвовавшего в том бою Ф.В. Басенка, Г.В. Глебова «застрелили в челость» [22, с. 153] (По мнению Я.С. Лурье, Ф.В. Басенок был связан с хронистом [23, с. 161-163]. Более того, летописец как бы передает личные впечатления воеводы о некоторых событиях, в которых тому доводилось участвовать, в том числе и о сражении на Листвянке [4, с. 97-98]).
Но уже со второй половины 1440- х гг., или, по крайней мере начиная с 1450-х гг. москвичи также стали широко применять луки, удобные в маневренном конном бою. Осенью 1446 г. возвращавшиеся из Литвы русские сторонники свергнутого Василия II встретили близ г. Ельни отряды служилых царевичей Касима и Ягупа. Встреча была для всех неожиданной. Сперва возникло недоразумение. Русские — служилые люди великого Московского и удельного Серпуховско-Боровского княжеств, вступили с татарами в перестрелку из луков [24, с. 206; 25, с. 114]. Любопытно, что на сей раз москвичи и серпуховцы не планировали сражаться с татарами, а ехали биться с русскими сторонниками Шемяки из того же Московского княжества, а также, возможно, воинами из бывшего удела Шемяки — Углича, Галича, Костромы, который в 1446 г. объединился с Московским княжеством. Но, в от отличии недавнего сражения на Листани, они имели при себе луки и пустили их в ход. Но если по этому эпизоду все-таки сложно однозначно оценить значение лучного боя в московском военном деле: стычка была мелкой, и обе стороны быстро примирились, то материал о кампаниях второй половины XV в. ясно свидетельствует о возросшем значении лучного боя в московском войске.
При этом, в Москве к тому времени при обороне города стали больше использовать огнестрельное оружие — при сохранившемся в составе великокняжеского описания обороны Москвы от ордынцев в 1451 г. самострелы, луки и стрелы указаны в перечне оружия на последнем месте, после огнестрельного [24, с. 211; 25, с. 217]. С развитием крепостной артиллерии луки при обороне города не имели первостепенного значения [26, с. 54-55]. Другое дело, что в полевых сражениях, не сопряженных с осадой вражеских или обороной своих городов, москвичи вплоть до стояния Угре 1480 г. пользовались холодным оружием, и лук среди них с середины XV в. имел важное значении.
В сражении под г. Русой (нын. Старая Русса) с новгородцами 3 февраля 1456 г. великокняжеская конница вместе с союзными татарами казанского хана Махмуда перед тем как приблизиться в плотную к неприятелям, обстреляли их коней. Про это сообщается и в новгородском и московском летописании, в первом приписано татарам, во втором — великокняжеским воинам [24, с. 215; 25, с. 119; 27, с. 194]. При этом, оба источника независимо друг от друга, отмечают ведущую роль этого лучного обстрела неприятельских коней в разгроме новгородского конного воинства. Так, по словам московского хрониста «вои же великого князя видявше крепкия доспехи на ноугородцех и начаша стреляти по конем их. Кони же их, яко возбеснеша, и начаша метатися под ними, с себе збивати их. Они же не знающи того боя, яко омртве, и рукы им ослабеша, копиа же имяху долга и не можаху и възднимати их тако, яко же есть обычеи ратным, но на землю испускающе их, а конем бьющимся под ними, и тако валяхуся под кони свои, не могуще здержати их. И збысться реченное пророчьское слово над ними, глаголющее: «ложь конь выо спасение, во множестве силы своея не спасется» И тако вскоре побегоша гоними гневом божиимъ, и множство их избьено бысть» [24, с. 215; 25, с. 119]. По словам новгородского источника,
30
«исплошишася Новгородци, а того не видяху, что рать иная идеть ис поля, полкъ Москвиць, и Татарове учаша стреляти кони у Новгородчевъи ударишася на Новгородчевъ и съзади и състороне, и смутиша силу Новгородскую Божиимъ велениемь» [27, с. 194]. Как видно, московские служилые люди наряду с татарами были массово вооружены луками и отменно владели техникой лучного боя. Трудно в этой связи согласиться с Д.Е. Бузденковым, что татарские стрелки могли играть роль домонгольских союзных половецких отрядов, а в целом роль лучников могла быть не большей, чем в Ледовом побоище [10, с. 214-215]. Ведь в домонгольское время лучники не играли решающую роль в разгроме противника, а лишь завязывали бой, исход которого осуществлялся иными силами. К тому же для современного великокняжеского летописца было в сражении под Русой вполне естественным приписать московским лучникам важную — а возможно, судя по контексту рассказа, решающую роль в победе над недругом. Едва ли это было бы актуальным, если бы характер лучного боя в полевых сражениях Северо-Восточной Руси к 1456 г. был таким же, как в 1242 г. у Вороньего «камня» Чудского озера, когда лучники были согласно старшей Ливонской хронике разбиты ливонцами, а одолевшие крестоносцев иные русские отряды, наоборот, сражались иным оружием. Правда, по мнению Д.А. Селиверстова и О.В. Комарова, опиравшихся на рассказ великокняжеского летописания, москвичи и татары стреляли в новгородцев буквально из-за плетня [6, с. 370; 28]. Потому Комаров предположил, что роль лучного боя в этом бою была принципиально иной, чем 15 лет спустя на Шелони, так как под Русой москвичи и татары стреляли из-за заграждений [6, с. 370]. Однако, как видно из выше процитированного отрывка новгородского летописания, хронист уточняет, что сам обстрел происходил не из-за другой стороны плетня, а с тылу и с боку: с этих сторон окружила новгородцев прибывшая с поля «иная рать», а затем обстреляла [27, с. 194]. Плетень играл роль Вороньего камня на Чудском озере: в него новгородцы уперлись, после чего их окружили и обстреляли. Таким образом, роль лучного боя в бою под Русой была не меньшей чем в Шелонской битве, где передовые части великокняжеской служилой конницы обстреливали новгоролцев из луков в то самое время, когда с тыла на тех ударил засадный татарский полк. (Другое дело, что как видно из процитированного выше фрагмента великокняжеского летописания, при описании сражения под Русой московский летописец поясняет, что на новгородцах были крепкие доспехи, которые в отличие от коней обстреливать было нецелесообразным [24, с. 215; 25, с. 119]. Тем не менее, такой прием был москвичами применен и в Шелонской битве 1471 г., хотя тогда москвичи стреляли не только по коням, но и по самим новгородцам. Но обстрел вражеских коней был сам по себе очень выгодным, так как существенно ослаблял противника в конном бою).
В 1459 г. сын московского князя Василия II Иван впервые в русской истории смог на переправе через р. Оку остановить ордынское войско, не дав перебраться на другой берег. Надо полагать для этого в борьбе с ордынцами, которые сами были отменными лучниками, московские служилые люди использовали луки — если бы они пытались спихнуть врагов с берега копьями, саблями, или даже закидать сулицами, то бой ими был бы проигран. Татары бы их обстреляли из луков с более дальнего расстояния. (На заседании вышеуказанного круглого стола по ориентализации русского войска И.Н. Пахомов заявил, что сражения как такового на самом деле не было, так как ордынцам просто было достаточно увидеть на другом берегу русское войско, чтобы отказаться от намерения форсировать реку. Однако, за несколько лет до этого, там же, под Коломной во время прихода ордынских войск хана Сеид-Ахмета на правом берегу Оки стояло войско И.В. Ощеры, не решившегося удержать на переправе татар. И те переехали Оку, не удовлетворившись одним видом русского войска [22, а 155; 29, с. 127]. А во время стояния на Угре ордынцы в течении нескольких дней подряд пытались форсировать реку, несмотря на то, что русские стояли на другом берегу реки длинной цепью в десятки верст, и обстреливали заходивших в воду недругов).
В Шелонской битве 14 июля 1471 г. роль великокняжеских лучников была весьма значительна. Более того по рассказу великокняжеского хрониста лучники Холмского сыграли решающую роль в поражении новгородцев — те по его словам, побежали именно
31
после того, как великокняжеские бойцы стали стрелять по ним и их коням. «Воеводы же великого князя, аще и в мале беста, глаголють бо бывшеи тамо, яко с пять тысячъ их толко бе, но видевше многое воиньство их и положше упование на господа бога и пречистую матерь его и на правду своего государя великого князя, поидоша напрасно противу их, яко лвы рыкающе, чрес реку ону великую, ея же сами Новогородци глаголють никогда тамо броду имуще, а сии не пытающе броду вси цели и здрави преидоша ея. Видевше же се Новогородци устрашишася зело, възмутишася и восколебашеся, яко пьаны, а си пришед на них начаша преже стреляти их, и возмутишася кони их под ними и начаша с себя бити их, и тако въскоре побегоша гоними гневом божиимъ за свою их неправду и за отступление не токмо от своего государя, но и от самого господа бога» [24, с. 238; 25, с. 133]. Я согласен с Д.Е. Бузденковым, что этот рассказ очень напоминает повествование того же источника о победе над новгородцами под Русой [10, с. 726]. С той разницей, что на Шелони стреляли не только по коням, но и по самим новгородским воинам. При этом хронист в данном случае намекает на участие в атаке на новгородцев со стороны реки не только лучников — после сообщения о форсировании реки великокняжескими войсками он замечает, что те стали «преже» стрелять по противнику (В.В. Колесов весьма вольно переводит этот фрагмент: «наши, дойдя до них, стали первыми стрелять в них» [30, с. 299]. Но такая интерпритация не вытекает напрямую ни из текста ни из контекста повествования. Заметим что ни в одном из древнерусских текстов слово «преже» (раньше) не употреблялось в каком либо альтернативном значении врод «первые»). На замечание Д.Е. Бузденкова - что же было после «преже» [10, с. 726] - отвечает свидетельство Типографской летописи, что при форсировании реки одна часть великокняжеских воинов стреляла в противника а другая «скочиша по песку» и стала атаковать врагов копьями и сулицами. «И сиа рекши и сами напередъ подкноуша кони свои и побредоша за реку борзо. Вси же побредоша вскоре по нихъ, инии же мнози опловоша, бе бо глубока та, и кликнуша на Новогородцевъ, стреляюще ихъ, инии же с копьи и з сулицами скочиша на нихъ по песку, бе бо песокъ великъ подле рекоу. Новогородци же мало щитъ подръжавше и побегоша вси, июля 14 день на память святаго апостола Акилы, в день неделный, в полоутра» [31, с. 190]. В рассказе Типографской летописи роль лучников в разгроме новгородцев выглядит не столь исключительной — та прямо упоминает участие бойцов с копьями и сулицами, но тем не менее тоже заметная (добавим, что наличие колющего оружия в великокняжеском войске косвенно упоминается в том же великокняжеском летописании — при описании погони за убегающими новгородцами сообщается что великокняжеские бойцы кололи их и секли... Также тут есть и косвенное упоминание рубящего оружия — вроде сабли, упомянутой в 1486 г. московским послом Перкамотой наряду с саадаком в числе главного оружия московитов) [10, 822; 24, с. 238; 25, с. 234].Таким образом, стоит признать, что роль великокняжеских лучников в сражении под Русой оказывается весьма существенной. Трудно согласиться с Д.Е. Бузденковым что ее можно приравнять к вкладу лучников времен Александра Невского в победу над Ливонцами в Ледовом побоище [10, с. 730]. У Вороньего камня на Чудском лучники по образцу домонгольских стрельцов завязывали бой, выигранный потом другими отрядами. Здесь же, как и 15 лет назад под Русой великокняжеские лучники сыграли важную роль в разгроме противника.
Любопытно в этой связи что новгородцы на Шелони не смогли эффективно использовать луки, хотя имели их при себе: по словам Типографской летописи, они предварительно перестреливались с недругами через р. Шелонь. «На оутро же наши изполчишяся и стояхоу противу имъ, и стреляющимся обоимъ» [31, с. 190]. Но когда великокняжеское войско стало форсировать реку и ее приток Дрянь (подробнее см. [8, с. 626, 647-648]), новгородцы не стремились отстреливать его на столь сложной переправе, хотя у них была возможность многих сразить с боку, когда те переезжали через Шелонь выше впадения Дряни, что заметно скорректировало бы результат сражения. Вместе этого новгородцы отталкивали их «за» Шелонь, то есть уже, когда те подступили к их берегу [32, с. 446].
Важную роль играл лучный бой у московского войска и при столкновениях с ордынцами в 1472 и 1480 г. В первом сражении войска Московского княжества под руководством алексинского воеводы С. Беклемишева и московского великокняжеского воеводы Петра Федоровича Челядина, согласно великокняжескому летописанию, стали «стрелятися» с ордынцами, пытавшимися занять правый берег р. Оки. Когда русские воевеводы уже хотели сдаться, так как у них оставалоось мало стрел, как к ним поспело подкрепление и помогло отбросить татар назад за реку [24, с. 250]. При этом татарам удалось ступить на правый берег, часть сражения проходила на нем — по Типографской летописи, свежие силы русских отняли у ордынцев берег. А когда татары отошли назад за Оку, обе стороны перестреливались друг с другом через реку [31, с. 203]. Таким образом, лук являлся основным оружием русских войск не только при перестрелке через такую крупную реку, как Ока, но и в береговом сражении. Нехватка стрел означала небоеспособность войск Московского княжества. Лишь своевременная помощь подкрепления смогла отбросить татар обратно за Оку. А в 1480 г. на Угре, когда великокняжеское войско в течение нескольких дней подряд не давала ордынцам форсировать Угру, используя по мимо пищалей, стрелы «начаша стрелы пущати и пищали и тюфяки на татар и бишася 4 дни» [24, с. 264]. Важную, даже ключевую роль лучного боя в этих двух кампаниях у русских отмечает и О.В. Комаров [6, с. 377]. И, хотя нельзя доказать, что на Угре она была более значимая, чем у пищалей, в целом можно согласиться с исследователям, что в перечисленных им баталиях второй половины XV — первой половины XVI вв. [6, с. 377] роль лучного боя у русских войск была значимой. Сам Комаров назвал тактику лучного боя «ордынской» [6, с. 384], не уточнив, у какого именно осколка Золотой Орды она была заимствована. Как видно, в середине XV в московском войске луки получили достаточно скорое и существенное распространение, и лучный бой весьма эффективно использовался в различных сражениях второй половине века. Согласно описанию московской рати, данного великокняжеским послом в Милане Георгом Перкамотой, лук был в числе основных видов оружия московитов при наступлении [33, с. 655]. По наблюдениям О.В. Двуреченского, комплексно изучившего и систематизировавшего найденные в ходе археологических раскопок наконечники стрел Московской Руси [34], около XV в. появляется сравнительно много наконечников т.н. универсального типа. Другое дело, что находки, которые можно относить к XV ст. (как видно из таблицы, приведенной ученым в конце статьи) строго этим веком не датируются [34, с. 306-331]. Но не исключено, что эти артефакты частично отражают прослеженные выше на основе письменных данных изменения значения лучного боя. Универсальный наконечник оптимален для маневренного конного лучного боя и по людям и по коням. Наконец, в докладе О.В. Двуреченского «Проблемы ориентализации русского войска 2-й половины XV-XVI вв.», сделанном на вышеуказанном круглом столе, отмечено исчезновение шпор во второй половине XV в. Его допустимо связать с развитием лучного конного боя.
В том же столетии в московском войске происходит заметное изменение засадной тактики. До середины XV ст. войска Северо-Восточной Руси использовали сравнительно простые маневры, сводящиеся к внезапному нападению на противника в нужный момент с тыла, или сбоку. Так, согласно новгородской I летописи, в 1234 г. «литва» внезапно захватила - «изгониша» новгородский г. Русу (Старую Руссу) и добрались до торга. Но рушане а также «засада» - княжеские дружинники «огнищане и гриди» и горожане — купцы и гости - купцы, специализировавшиеся на внешней торговле — выгнали литовцев из «посада»: «томь же лете изгониша Литва Русь оли до търгу, и сташа рушане, и засада: огнищане и гридба, и кто купьць и гости, и выгнаша я ис посада опять, бьющеся на поли» [41, с. 71]. Иногда считают, что «гриди» и «огнищане» в новгородском летописании в домонгольское время означали городское боярство, а «купцы» объединяли небоярские категории горожан [35; 36, с. 124] Однако, по заключению П.С. Стефановича, ««источники не дают ровно никаких оснований считать огнищан боярами. Огнищане - люди князя в смысле его собственных (личных) слуг (принадлежащих его «дому»), и об этом свидетельствуют и этимология, и ясно прослеживаемая по «Правде Ярославичей» их связь с
33
княжеским хозяйством.... С новгородской знатью они в источниках никак не смешиваются и не сопоставляются; для обозначений высшей прослойки (знати) в Новгороде использовался целый ряд слов и выражений - те же «бояре», а также «лучшие», «вячшие» или «передние» «мужи» и др.»[37]. Анализ упоминаний огнищан и гридей в новгородском летописании не дает основания относить огинщан и гридей к неслужилой новгородскй знати [38, с. 25-26]. Купцы тогда были отдельной, торговой категорией населения [39]. К тому же, если купцов отождествлять со всеми небоярскими городскими слоями, то не понятно, почему летописец противопоставил им гостей и какие «рушане» были вне «засады», если гридь и огнищане, которых данные ученые считают боярами, с небоярскими слоями были в «засаде». Не убедительна и попытка П.В. Лукина отнести купцов и гостей к новгородцам, а не к рушанам [40, с. 482]. Ведь летопись не сообщает об участии в этом бою новгородского контингента. И.И. Срезневский отмечал 2 значения этого термина на Руси — гарнизона крепости и скрытого военного отряда. Последнее, более привычное нам значение слово «засада» Срезневский подкрепляет примером из Псковской I летописи внезапного нападения литовцев на псковичей под псковским городом Камно в 1239 г., в результате которого псковское войско было разбито [42, с. 946] (в Псковской II летописи под 1238 г. наоборот, сообщается, что в этой же самой местности литовцев избила псковская засада [43, с. 21]. Но очевидно, что речь идет о разных кампаниях с разницей в год: в русских нарративных источниках не было случаев, чтобы разные хронисты приписывали одному и тому же сражению настолько диаметрально противоположный исход; к тому же сражение 1238 г. было в октябре, а военное столкновение 1239 г. - в сентябре [43, с. 21; 44, с. 13]). Но, как бы то ни было, в засаде было вполне логично находиться наиболее обученным бойцам -дружинникам. Если же в интересующем нас случае в Русе имелось ввиду второе значение слова «засада» как скрытого отряда, то понятно, почему в ней находились торговцы — кто лучше них мог ориентироваться на территории рынка. Впрочем, летописец в любом случае мог их упомянуть особо, ибо столкновение с литовцами случилось на городском торгу [38, с. 26].
Первое надежное свидетельство о применении на Руси засадной тактики относится к Ледовому побоищу 5 апреля 1242 г. Процитированный выше отрывок Ливонской рифмованной хроники содержит знаменитые сведения, что когда ливонцы в ходе ледового побоища 1242 г. разбили передовой отряд лучников, поставленный впереди княжеской дружины, они вдруг оказались окружены новыми неприятельскими русскими отрядами: «Strîtes man mit in began. Die Ru^en hatten stutzen vil, die hûben dô da^ êrste spil menlfch vor des kuniges s^ar. Man sa^ der brader banier dar die stutzen underdringen, man hôrte swert dâ dingen und sa^ helme schrôten. Wer in der brûdere her was, die wurden ummeringet gar. Die Rû^en hatten sulche schar, da^ ie wol se^k man. An beider sît die töten vielen nider ûf da^ gras. Wer in der brûdere her was, die wurden ummeringet gar. Die Rû^en hatten sulche schar, da^ ie wol se^k man einen dûts^en ritten an. Die brûdere täten wer gnfc, ido^ man sie dar nider slüo. Der von Darbete quam ein teil von deme strîte, da^ was ir heil: sie mûsten wfchen durch die nöt. Dar bliben zwenzk brûder tôt und se^e wurden gevangen. Dar bliben zwenzk brûder tôt und se^se wurden gevangen. Sus was der strît ergangen. Kunk Alexander was vrô, da^ er den sig behielt alsô» (Немцы начали с ними бой. Русские имели много стрелков, которые мужественно приняли первый натиск, [находясь] перед дружиной князя. Видно было, как отряд братьев-рыцарей одолел стрелков; там был слышен звон мечей, и видно было, как рассекались шлемы. С обеих сторон убитые падали на траву. Те, которые находились в войске братьев-рыцарей, были окружены. Русские имели такую рать, что каждого немца атаковало, пожалуй, шестьдесят человек. Братья-рыцари достаточно упорно сопротивлялись, но их там одолели. Часть дерптцев вышла из боя, это было их спасением, они вынужденно отступили. Там было убито двадцать братьев-рыцарей, а шесть было взято в плен. Там было убито двадцать братьев-рыцарей, а шесть было взято в плен. Таков был ход боя. Князь Александр был рад, что он одержал победу) [15, с. 211-213]. Историки справедливо оценивают это известие как свидетельство о применении русскими засадной тактики [8, с. 622-623; 45, с. 161].
Согласно известным свидетельствам поздних источников в Куликовской битве 8 сентября 1380 г. прежде всего, Сказанию о Мамаевом побоище (на котором основаны хрестоматийные представления о засадной тактике московских войск в Куликовской битве), в этом сражении участвовал русский засадный полк [18, с.225-230]. Согласно Сказанию, этот отряд по замыслу великого московского князя Дмитрия Ивановича притаился в дубраве и в последний момент внезапно атаковал ордынцев, решив исход сражения в пользу русских. Занятно, что, несмотря на то, что Сказание обычно признается поздним памятником, содержащим некоторые сомнительные с точки зрения достоверности сведения, к рассказу о засадном полку, исследователи, как правило, относятся не критически, с полным доверием. (Например, Ю.Г. Алексеев подкрепляя свое доверие к рассказу С. Герберштейна о московской тактике в Ведрошской битве в качестве аксиомы указывает на наличие засадного маневра русских войск на Куликовом поле [46, с. 386]). А в более ранних источниках о Куликовской битве — Пространной и Краткой летописных повестях о сражении, известии младшего извода Новгородской I летописи и Задонщине никаких засад как известно, не упоминается: согласно ним, часть москвичей сперва терпит натуральное поражение от ордынцев. Но затем, другая часть русских войск по воле московского князя Дмитрия Ивановича побеждает неприятелей; победа русских войск над ордынцами в рассказах этих источников выглядит отнюдь не как результат заранее запланированной военной хитрости, а как итог мужества и удачи Дмитрия московского и Владимира Серпуховского, сумевших переломить результат сражения после того, как поначалу татары одержали верх [13, с. 112]. Как бы то ни было, но в описанных выше сюжетах засадный маневр представляет собой просто внезапное нападения на неприятеля. Согласно прозвучавшему на вышеуказанном круглом столе по ориентализации устному замечанию И.Н. Пахомова, москвичи и на Куликовом поле использовали заманивание противника в подготовленную ловушку, то есть, тактическое отступление. Однако, никакие источники, включая Сказание о Мамаевом побоище, эту подробность не освещают. Тем более, что, как известно, согласно тому же Сказанию, все прочие русские полки перед появлением засадного были разбиты татарами по-настоящему ...
14 мая 1436 г. отряд удельного князя Василия Косого неожиданно очутился под самыми московскими станами. Василий Косой воспользовался тем, что московский князь Василий II разослал войска «корму деля» и решил захватить его в плен. Но перед московским лагерем отряд Василия Косого сам внезапно оказался подвержен нападению великокняжеских войск, которых Василий московский до этого вроде как услал, но в нужный момент созвал трубами. Отряд Косого был разбит, князь попал в плен, вместо того чтобы самому пленить московского тезку [24, с. 192; 25, с. 106]. Вероятно, москвичи применили хитрость [12, с. 121; 47, с. 153] (слишком уж быстро войска вернулись к лагерю, ударив в нужный момент по неприятельскому отряду). Но фактически эта засада мало чем отличалась от вышеописанных. При этом стоит учесть, что официозный московский хронист, чтобы выставить в наиболее выгодном свете своего князя-победителя и оправдать его жестокие меры по отношению к плененному сопернику, мог многое приукрасить — и вероломство Василия Косого, и удачное, моментальное возвращение великокняжеских войск [12, с. 121]. Но как бы то ни было, из рассказа великокняжеского летописания стоит заключить, что тактика победителей не была сложнее, чем в Ледовом Побоище 1242 г.
В то же время, с середины XV ст. тактика московских войск сильно усложнилась. Засадный маневр стал применяться вкупе с тактическим отступлением. Мной был реконструирован ход сражений великокняжеских сил с новгородцами в сражении под Русой 3 февраля 1456 г. и в Шелонской битве 14 июля 1471 г. Под Русой москвичи с союзным отрядом казанских татар хана Махмуда при виде приближающихся новгородцев незаметно разделилась на две рати. Первая приняла бой на въезде в город, где потеряла убитыми 50 человек, а затем, в ходе притворного отступления по городским улицам и дворам заманила конное новгородское войско в западню к непреодолимым для лошадей преградам, плетню и «суметам», хотя сами тоже не смогли их пересечь и понесли у них новые потери. Новгородцы же спешившись, стали беспечно обирать павших врагов, но тут внезапно с поля налетела «иная рать» москвичей и казанцев, окружила новгородцев с боку и с тыла,
35
обстреляла их коней и разгромила [3; 4]. На Шелони московско-дмитровское войско при форсировании реки пустилось в тактическое отступление, а на новгородцев в это время внезапно ударил засадный служилых татар (кроме известного новгородского летописного рассказа о засадной татарской рати я выявил упоминание о зашедших в тыл новгородцам полках с экзотической символикой в показаниях новгородских пленников, приведенных в великокняжеском летописании без комментариев). А тут и передовые отряды москвичей и дмитровцев вновь пошли в наступление, разделившись надвое: одна часть обстреляла из луков новгородцев и их коней, а затем другая, с более близкого расстояния, билась сулицами и копьями. Новгородцы, оказавшиеся зажатыми сзади и спереди, несмотря на свое численное превосходство, вскоре побежали [48]. Мои реконструкции тактике московских войск в этих сражениях были в той или иной степени приняты О.В. Шиндером, О.В. Комаровым и Б.А. Илюшиным. Комаров и Шиндлер на их основании приходили к выводу об уложении тактики московских войск в середине — второй половине XV ст.; в работе Шиндлера они послужили базой для его концепции ориентализации московского войска в середине - второй половине XV в. Илюшин использовал мои наблюдения о Шелонской битве для реконструкции военного дела служилых татар [5, с. 82-83; 6, с. 375376; 49, с. 408; 50, с. 167, 169, '181]. Недавно Д.Е. Бузденков выступил с критикой концепций о примененных великокняжескими войсками тактических маневрах в московско-новгородских сражениях под Русой и на Шелони [10]. Однако трудно согласиться с выводом автора о том, что сведения московского и новгородского рассказов об обстреле новгородских коней под Русой, после которого новгородцы были разбиты, никак не соотносятся друг с другом. Очевидно, что имеется в виду один и тот же эпизод. Автор проигнорировал мою аргументацию в известной ему статье про это сражение, что плетень из московского источника очень хорошо соответствует новгородскому рассказу о груде трупов, в которую уперлась погоня по улицам и дворам [3, с. 107]. Причем трупов великокняжеских воинов оказалось довольно много: пока новгородское войско, потеряв бдительность, их обирало, поспевшая с окрестного поля «иная рать» противника успела внезапно его атаковать. Кстати, тот факт, что скопление трупов образовалось у плетня, а не в ходе погони по улицам и городским дворам, окруженным в Русе, как и во всех городах Руси, высокими, непреодолимыми на конях частоколами, говорит о том, что великокняжеские войска убегали от новгородцев по заранее продуманному маршруту и остановились лишь в конце, у сугробов и плетня, которые не смогли преодолеть на конях. Своевременное внезапное нападение на потерявших бдительность новгородцев с поля из-за плетня иной великокняжеской рати, которая при отсутствии современных средств связи и через плетень сумела быстро оценить обстановку и внезапно напасть на новгородцев, окружив их, так же подводит к выводу о заранее продуманном характере операции [12, с. 121]. Разбирая известия о Шелонской битве, Д.Е. Бузденков опять же не рассмотрел мою аргументацию о реалистичном, а не сугубо книжном характере свидетельства великокняжеского летописца о зашедших в тыл новгородцам великокняжеских отрядах [48, с. 467-469]. По сути говоря, исследователь исходит лишь из того, что согласно великокняжескому летописанию, «малое» неприятельское войско, напавшее на новгородцев с фронта и с тыла, показалось последним бесчисленным: «вместо 5000 московских всадников новгородцы узрели огромное воинство, движущееся на их рать со всех сторон. Ангелофония?» [10, с. 725]. Вместе с тем, в таком восприятии новгородцев нет оснований видеть мистику. Ведь зря говорится, что у страха — глаза велики. Приведенный великокняжеским хронистом слова новгородских пленников: «мы бо видехом вас безчисленое множство, грядущей на нас не токмо противу нас идущи, но еще иные полкы видехом в тыл по нас пришедших...тако ужас нападе на ны и страх объят ны и трепетъ приатъ нас» [24, с. 237; 25, с. 133] вполне качественно передают впечатление попавших в окружение перепуганных людей — враги везде, спереди и сзади; новгородцы назвали вполне реалистичные причины своего поражения - нападение врагов с фронта и появление в тылу иных неприятельских полков с необычной символикой, упоминание которых хорошо перекликается с независимым рассказом новгородского летописания о важной роли
36
в разгроме новгородского войска засадной рати татар. Разумеется, тут следует вести речь о служилых касимовских татарах вассального царевича Данияра, которые принимали участие в этой кампании в числе великокняжеских войск.
Замечу, что новгородцы, не привыкшие к тактике ложного отступления, не поняли хитрость неприятеля: согласно их официальному летописанию, поначалу они будто бы обращали врагов в бегство, но потом засадный полк татар или иная рать с поля внезапно все портила [12, с. 121; 27, с. 194-195; 32б с. 446]. Иногда ученые с доверием относятся к этим летописным пассажам [7, с. 600; 51, с. 12; 52, с. 394]. Однако, при отсутствии современных средств связи такие операции могли быть лишь заранее продуманными. Иначе как бы под Русой «иная рать с поля» вовремя поспела в нужное место, и свершила внезапное нападение на неприятелей? Да и на Шелони удар засадного полка (явно заранее засевшего за рекой позади новгородцев) недаром последовал строго в определенный момент, после ложного отступления передовых полков. Причем, у тех нашлись силы на новый победный натиск. Как заметил Ю.Г. Алексеев, если бы новгородцы в самом деле отбросили за реку сравнительно малочисленную вражескую конницу, та была бы разбита [46, с. 19].
Засадный маневр вкупе с тактическим отступлением применен великокняжескими войсками и в Ведрошской битве, случившейся в один день с Шелонской с разницей в 29 лет, 14 июля 1500 г. Наиболее подробно описал ее Ю.Г. Алексеев, воссоздавший ход сражения на основе рассказа С. Герберштейна [46, с. 371-394]. Согласно запискам австрийского дипломата, московское и литовское войска стояли на разных сторонах реки Ведроши. «Несколько московитов» перешли речку к литовцам, зазывая их «на бой». Затем литовцы прогоняют за реку, после чего «начинается сражение». Исход боя решило «расположенное в засаде войско» московитов, о существовании которого, будто бы знали лишь немногие из самих «русских» [53, а 66-67]. Оно ударило «с фланга в середину врагов», и те скоро обратились в бегство из города. Однако, сам Гербершейн, писавший «Регат Moskovitikarom Соттейаш» много позже этих событий, не был их очевидцем и впервые посетил Восточную Европу лишь в 1517 г; а до этого не занимался восточноевропейскими делами. Не исключаю, что московская тактика в той баталии была описана им по образцу литовской в сравнительно недавней битве под Оршей 1514 г., в которой литовские войска возглавлял тот же самый князь К.И. Острожский. Тем не менее, весьма ценное описание московской тактики на р. Ведроши содержатся в литовской хронике Быховца нач. XVI в., доведенной до 1507 г.: литовцы встречаются с москвичами, начинается бой, затем москвичи убегают назад, за Ведрошь, «ко s woim welikim ро1кот» (к своим великим полкам, а не большому полку, как это иногда почему-то ошибочно переводят - ср.: [54, с. 114]. Эта досадная ошибка попала и в научную литературу [46, с. 386].) и стали там, «opolcxywszesia» , а литовцы преследуя их, сталкиваются с крупным московским войском, вступают с ним в бой, но, видя его многочисленность отступают. Москвичи в ходе преследования многих побили и взяли плен. В числе пленников оказался сам предводитель литовского войска князь К.И. Острожский [55, с. 560]. По-видимому, москвичи применили тактическое отступление, заманив недругов в ловушку: преследуя сравнительно небольшой московский отряд, литовцы неожиданно для себя столкнулись с крупным вражеским войском. То, что москвичи применили военную хитрость, видно из независимого рассказа русского Устюжского летописного свода первой четверти XVI ст., согласно которому русский отряд после поражения литовцев внезапно разрушил мост через р. Тростну (Росну — М.Н.) из-за чего много литовцев потонуло а затем (вероятно из-за задержки в связи с испорченной переправой — М.Н.) немало их попало в плен, включая их «наибольшего воеводу» Острожского [56, с. 51]. Таким образом, москвичи не только заманили литовцев за Ведрошь и там разбили, но и в нужный момент разрушили мост через Тросну, навредив отступавшим литовцам. Русские навязали противнику свою схему боя и заранее рассчитали, где побежит разбитый враг, выставив у моста в засаде пеший отряд. Весьма любопытно что этот рассказ о рати, разрушившей мост, сохранился именно в составе севернорусской Устюжской летописи. Не исключено, что это были пешие ополченцы, даточные люди Русского Севера; не участвовавшие наряду со
37
служилыми людьми в сражении с литовцами, они тем не менее притаились у моста чтобы в нужный момент его испортить. В более поздней редакции Устюжской летописи (Архангелогородский летописец нач. XVII в.) уточняется, что обрушившая мост русская рать была пешая; но надо заметить что в целом содержащийся в ней рассказ о сражении дефектен: в нем например река Ведрошь, через которую в начале боя переправились литовцы, спутана с Тросной, и потому литовцы якобы ее пересекали дважды, что противоречит иным источникам о сражении) [56, с. 99].
Недавно я предположил, что изменения московской тактики вкупе с усовершенствованием техники лучного боя в середине XV ст. были связаны с печальным для москвичей опытом «Мамотяковщины» - Суздальской битвы со средневолжскими татарами 1445 г. в ходе которой великокняжеские войска потерпели серьезное поражение а тактика татар с ложным отступлением и внезапным ударом напоминала действия москвичей и казаны под Русой в 1456 г., (тем более, что в обеих битвах участвовал Махмуд - «Мамотяк», хотя летом 1445 г. он еще не стал ханом и, наоборот, по воле своего отца воевал с Василием II) [3, с. 109]. По словам О.В. Комарова, «пленение великого князя под Суздалем не могло не произвести на него очень тяжелое впечатление, что, возможно, сказалось на стремлении качественно преобразовать московское войско» [6, с. 387]. Но так или иначе, овладение столь сложной маневренной тактикой стало возможным в связи с эволюцией служилой конницы, профессионального обученного и дисциплинированного войска, ставшего способного на быстрое и слаженное осуществление таких сложных маневров. Еще в конце XIV в. московские ополченцы считались неотъемлемыми участниками войн. В 1389 г. великий Московский князь Дмитрий Донской в договоре с Владимиром Андреевичем Серпуховским постановил: «а московьскага рать, хто ходил с воеводами, Те и нонеч(а) с воеводами, а наж ихъ не приимати». Но при том, Дмитрий Иванович хотел ограничить служилое сословие от пополнения выходцами из торгово-ремесленного городского населения. Ниже он распорядился: «а гости, и суконьниковъ, и городьскыхъ люд(и)и блюсти ны с одиного, а въ службу ихъ не приимати» [57, с. 31]. Уже в первой четверти XV в. служилое профессиональное войско вытеснило ополченцев. В 1425 г. согласно московскому великокняжескому летописанию, митрополит Фотий посмеялся над пешим галицким ополчением, заявив, что «не видах столика народа въ овчих шерстехъ» [24, с. 184]. Как видно, в Москве к тому времени уже в основном от его привлечения отказались, отдавая предпочтение профессиональному служилому войску. Если в Галиче ополченцы по прежнему были привычными участниками войн по крайней мере до середины XV в. (они в качестве пешей рати участвовали в сражении 1450 г. с москвичами под стенами города, после которого он отошел Московскому княжеству [24, с. 209; 25, с. 115]), то московское войско уже в первой четверти столетия стало служилым. Москва в XIV в. подвергалась вражеским нападениям чаще, чем Галич, поэтому там было нужнее профессиональное войско. Конечно, в XV в. в Московском княжестве, равно как и в последующие века, в Московском царстве, ополченцев эпизодически мобилизовали в помощь служилым людям. Кроме Первой Казани (где они играли вспомогательную роль, и в их задачу не входило участие во взятии Казани), они упоминаются в 1433 г. Когда Юрий Дмитриевич Галицкий вместе со своими сыновьями пошел в поход на Москву, великий князь Василий II спешно собрал небольшое войско и встретился с неприятелем в 20 верстах от Москвы на р. Клязьме. Согласно тому же источнику, в составе московской рати помимо служилого контингента «людей», «воев» и ополченцы «москвичи», «гости» - купцы, специализирующиеся на внешней торговле, и «прочие». Примечательно, что «москвичи» дважды противопоставляются «воям», «людям» [24, с. 189]. Очевидно, московские ополченцы к тому времени за полноценных «воев» не считались, их мобилизовали в отдельных случаях в «помощь» профессиональному служилому войску. Москвичи бой проиграли, Василий II потерял московское княжение и получил удел в Коломне. Однако, по Ермолинской летописи, в том же году «москвичи же вси, и князи, и бояри, воеводы, и дети боярьские, и дворяне» [22, с. 147], не желавшие служить Юрию, отъехали к Василию. Здесь наоборот, москвичами названы служилые люди. Но примечательно, что они с
38
точки зрения хрониста, составляли «всех» боеспособных «москвичей». В сражении на Листани в 1442/1443 гг., а также в бою на Оке с татарами в середине 1450-х гг. действовал именно великокняжеский «двор» [19, с. 61;19, с. 155; 29, с. 127] - служилые люди Московского княжества. То же было и в битве под Суздалем 1445 г. Московские горожане остались дома и, узнав о поражении князя, скопились в Кремле в осаде.
Таким образом, к середине XV в. московское войско состояло из профессиональных служилых бойцов, способным к сложным, слаженным маневрам, маневренному конному лучному бою. Возможно, что именно отмеченные выше изменения в военном деле московского княжества середины XV ст. могут служить основными маркерами ориентализации московского ориентализации, сформулированное О.А. Курбатовым: «.. .с середины XV столетия происходит так называемая «ориентализация» московской конницы, выразившаяся как в изменении тактических форм боя, так и в модернизации всего комплекса снаряжения коня и всадника. «Съёмный» («суимный») или рукопашный бой на копьях, мечах и прочих видах ручного оружия существенным образом уступает место «дальнему бою» из луков — основному виду противоборства с кочевниками-татарами» [58, а 227].
Список литературы
1. Терещенко О.В. „Стршьщ" давньоруських лггопиив // Оверянський лггопис, 2009. № 2-3. С. 2-8.
2. Терещенко А.В. Древнерусские стрельцы (по летописным данным) // Военная археология, 2014. № 3. С. 94-102.
3. Несин М.А. Сражение под Русой 3 февраля 1456 г.: место боя и тактика московских войск [Электронный ресурс]. // История военного дела: исследования и источники, 2014. Т. V. С. 96-113. Режим доступа: http://www.milhist.info/2014/06/18/nesin_1/ (дата обращения: 18.06.2014).
4. Несин М.А. Воевода Федор Васильевич Басенок. [Электронный ресурс]. // История военного дела: исследования и источники. 2015. Т. VII. С. 96-173. Режим доступа: http://www.milhist.info/2015/08/28/nesin_4/ (дата обращения: 28.08.2015).
5. Шиндлер О.В. Смена доспешной моды на Руси во второй половине XV в. [Электронный ресурс]. // История военного дела: исследования и источники, 2015. Специальный выпуск V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. I. С. 72-97. Режим доступа: http://www.milhist.info/2015/08/18/schindler_2/ (дата обращения: 18.08.2015).
6. Комаров О.В. От «вольных слуг» к «государевым холопам». Военное дело периода формирования Русского государства в свете развития социально-политических институтов. [Электронный ресурс]. // История военного дела: исследования и источники, 2016. Т. VIII. С. 362-389. Режим доступа: http://www.milhist.info/2016/07/22/komarov_2/ (дата обращения: 22.07.2016).
7. Быков А.В. Отзыв на статью О.В. Шиндлера «Смена доспешной моды на Руси во второй половине XV в.». [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2016. Специальный выпуск V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. II. С. 594-612. Режим доступа: http://www.milhist.info/2016/10/12/bykov/ (дата обращения: 12.10.2016).
8. Несин М.А. Ответ на замечания Быкова А.В. изложенные в статье «Отзыв на статью О.В. Шиндлера «Смена доспешной моды на Руси во второй половине XV в.»» и отзыв на статью Шиндлера О.В. «Смена доспешной моды на Руси во второй половине XV в.». [Электронный ресурс]. // История военного дела: исследования и источники, 2016. Специальный выпуск V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. II. С. 614-652. Режим доступа:http://www.milhist.info/2016/10/28/nesin_9/ (дата обращения: 28.10.2016).
9. Комаров О.В. Отзыв на статью Шиндлера О.В. «Смена доспешой моды во второй половине XV в.». [Электронный ресурс]. // История военного дела: исследования и источники. 2016. Специальный выпуск V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. II. С. 654676. Режим доступа: http://www.milhist.info/2016/12/12/komarov_3/ (дата обращения: 12.12.2016).
10. Бузденков Д.Е. К вопросу об ориентализации московского войска на основе летописных известий о московско-новгородских боях под Русой в 1456 г. и на Шелони в 1471 г. (Отзыв на статьи Шиндлера О.В., Быкова А.В., Несина М.А., Комарова О.В., опубликованные в специальном выпуске № 5 «Стояние на реке Угре 1480-2015»). [Электронный ресурс]. // История военного дела: исследования и источники, 2017. Специальный выпуск V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. III. C. 706-737 Режим доступа: http://www.milhist.info/2017/03/14/byzdenkov/ (дата обращения: 14.03.2017).
11. Шиндлер О.В. Заметки об ориентализации и смене «доспешной моды» (Отзыв на статьи Быкова А.В., Несина М.А., Комарова О.В., Панкратова А.Г., Бузденкова Д.Е. Кулешова Ю.А Пенского В.В. опубликованные в специальном выпуске № 5 «Стояние на реке Угре 1480-2015»). [Электронный ресурс]. // История военного дела: исследования и источники, 2017. Специальный выпуск V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. III. C. 796843. Режим доступа: http://www.milhist.info/2017/08/29/schindler_4/ (дата обращения: 29.08.2017).
12. Несин М.А. К вопросу о применении ложными войсками тактических отступлений в XI-первой половине XV ст. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики (входит в перечень ВАК), 2017. № 5 (79): в 2-х ч. Ч. 1. C. 117-122.
13. Несин М.А. О двух монографиях, посвященных новгородским источникам // Valla, 2017. Вып. № 3 (6). С. 101-121.
14. Полное собрание русских летописей. М.: Языки русской культуры, 2001. Т. 1. 762 с.
15. Ледовое побоище 1242 года: труды комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища. М. Л.: Нпука, 1966. 241 с.
16. Археология СССР. М.: Наука, 1985.Т. 15. Древняя Русь: Город, замок, село. 431 с.
17. Полное собрание русских летописей. М.: Языки русской культуры, 2007. Т. 18. 328 с.
18. Воинские повести Древней Руси. Л.: Лениздат, 1985. 498 с.
19. Полное собрание русских летописей. М.: Языки русской культуры, 2000. Т. 12. 276 с.
20. Полное собрание русских летописей. СПб.: Типография Э. Праца, 1851. Т. 5. 286 с.
21. Полное собрание русских летописей. СПб: Типография Леонида Демиса, 1863. Т. 15. 504 с.
22. Полное собрание русских летописей. СПб: Типография М.А. А Александрова, 1910. Т. 23. 256 с.
23. Лурье Я.С. Из истории русского летописания конца XV века // Труды отдела древнерусской литературы, 1955. Т. 11. С. 156-186.
24. Полное собрание русских летописей. М. Л: Издательство АН СССР, 1959. Т. 26. 432 с
25. Полное собрание русских летописей. М. Л: Издательство АН СССР, 1962. Т. 27. 418 с.
26. Несин М.А. Применение артиллерии на Руси в конце XIV-середине XV столетия // Бомбардир. 2017. Вып. 27. С. 52-55.
27. Полное собрание русских летописей. М.: Языки русской культуры, 2000. Т. 16. 252 с.
28. Селиверстов Д.А. Русский Азенкур // Воин, 2008 № 6. С. 8-20.
29. Полное собрание русских летописей. М.: Языки русской культуры, 2001. Т. 6. Вып. 2. 249 с.
30. Библиотека литературы Древней Руси. СПб: Наука, 1999. Т. 7. 581 с.
31. Полное собрание русских летописей. М.: Языки русской культуры, 2000. Т. 24. 272 с.
32. Полное собрание русских летописей. М.: Языки русской культуры, 2001. Т. 4. Часть 1. 728 с.
33. Гульковский М.А. Сообщение о России московского посла в Милан (1486 г.)// Вопросы историографии и источниковедения истории СССР, 1963. Вып. 5. С. 649-655.
34.Двуреченский О.В. Наконечники стрел Московской Руси и Русского государства XV-XVII веков // Археология Подмосковья: Материалы научного семинара. М., 2007. Вып. 3. С. 277-331.
35. Флоря Б.Н. Сотни и купцы в Новгороде в XII - XII вв. // Средневековая Русь, 2006. Вып. 6. С. 80-99.
36. Горский А.А., Кучкин В.А, Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя очерки политического и социального строя. М.: Индрик, 2008. 480 с.
37. Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X-XI веках. М.: Индрик, 2012. 657 с. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://military.wikireading.ru/30862/ (дата обращения: 22.02.2018).
38. Несин М.А. К вопросу о скандинавских и дружинных корнях московского боярства по мужской линии // Современные наукоемкие иновационные технологии: сборник статей Международной научно-практической конференции (3 февраля 2018 г, г. Уфа). В 2 ч., 2018. Ч. 2. С. 22-26.
39. Несин М.А. Купечество вечевого Новгорода XII-XV вв. по данным письменных источников // Документальное наследие Новгорода и Новгородской земли. Проблемы сохранения и научного использования, 2012. Т. 11. С. 177-186.
40. Лукин П.В. Новгородское вече. М.: Индрик, 2014. 608 с.
41. Полное собрание русских летописей. М.: Языки русской культуры, 2000. Т. 3. 720 с.
42. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам: в 3 т. СПб.: Тип. Императорской Академии наук, 1893. Т. 1. 1420 с.
43. Псковские летописи. М.: Издательство АН СССР, 1955. Вып. 2. 370 с.
44. Псковские летописи. М., Л.: Издательство АН СССР, 1941. Вып. 1. 146 с.
45. Разин Е.А. История военного искусства. СПб.: Полигон, 1999. Т. 3. 736 с.
46.Алексеев Ю.Г. Походы русских войск при Иване III. СПБ.: Издательство СПБГУ, 2009. 467 с.
47. Несин М.А. Из истории логистики русских войск в XV-начале XVI в. (отзыв на работу Пенского В.В. «...И запас пасли на всю зиму до весны»: логистика в войнах Русского государства эпохи позднего Средневековья - раннего Нового времени»). [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2016. Т. VIII. С. 134-166. Режим доступа: http://www.milhist.info/2016/04/27/nesin_7/ (дата обращения: 27.04.2016).
48. Несин М.А. Шелонская битва 14 июля 1471 г.: к вопросу о тактике московских войск и участии засадной татарской рати. [Электронный ресурс]. // История военного дела: исследования и источники. 2014. Т. IV. С. 464-482. Режим доступа: http://www.milhist.info/2014/03/12/nesin/ (дата обращения: 12.03.2014).
49. Илюшин Б.А. Реконструкция военной организации служилых татар Московского царства XV-XVII вв. [Электронный ресурс]. // История военного дела: исследования и источники, 2016. Т. VIII. С. 390-420. Режим доступа: http://www.milhist.info/2016/08/23/ilyushin_1/ (дата обращения: 23.08.2016).
50. Илюшин Б.А. Военное дело служилых татар Российского государства середины XV — XVII ст. Диссертация на соискание ученой степени к.и.н. Н.Новгород, 2017. 344 с.
51. СкрынниковР.Г. Трагедия Новгорода. М.: издательство имени Сабашниковых, 1994. 192 с.
52. Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. СПб.: Академия исследования культуры, 2015. 452 с.
53. Герберштейн С. Записки о Московии. М.: Издательство МГУ, 1988. 355 с.
54. Хроника Быховца. М.: Наука, 1966.157 с.
55. Полное собрание русских летописей. СПб: Типография М.А. Александрова, 1907. Т. 17. 616 стб.
56. Полное собрание русских летописей. Л: Наука, 1982. Т. 37. 234 с.
57. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв. М., Л.: Издательство АН СССР, 1950. 585 с.
58. Курбатов О.А. «Копейный бой» русской поместной конницы в эпоху Ливонской войны и Смутного времени. [Электронный ресурс]. // История военного дела: исследования и источники. 2013. Специальный выпуск. I. Русская армия в эпоху царя Ивана IV Грозного: материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны. Ч. I. Статьи. Вып. II. С. 227-235. Режим доступа: http://www.milhist.info/2013/04/23/kyrbatov_2/ (дата обращения: 23.04.2013).
