CC BY
91
ф
ЭТНИЧЕСКОЕ КАПСУЛИРОВАНИЕ: ФЕНОМЕН ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ
HISTORICAL MEMORY AS THE DEVELOPMENT MECHANISM OF ETHNIC IDENTITY
Т.Ц. Дугарова
Автор рассматривает проблему этнического и ро-доплеменного капсулирования как особую форму отчуждения в эпоху интенсификации интеграционных процессов. Особо акцентируются роль и функции исторической памяти в развитии этнического самосознания.
Ключевые слова: этническое самосознание личности, этническое или родоплеменное капсули-рование, традиционное общество, историческая память.
Dugarova T.Ts.
The author defines the role of historical memory as the development mechanism of ethnic identity. The paper depicts the way the ethnic identity is formed under conditions of historical memory of Buryat traditional society. The author defines the influence of traditions on a personality.
Keywords: ethnic identity, ethnic and tribal identity development, traditional society, historical memory.
В условиях неизбежных тенденций глобализации личность человека современной эпохи оказалась перед проблемой самостоятельного восстановления целостности собственного внутреннего мира, обусловленного социокультурной дифференциацией внешнего мира. Активные философско-антропологические поиски акцентируют феномен отчуждения, утрату личностью чувства общности, когда обнаруживается неустроенность человеческого бытия, его зыбкость и неопределенность. Предоставленный самому себе и лишенный четких смысловых ориентиров индивид невольно вынужден развивать свое самосознание, его жизнь сопровождается постоянной рефлексией.
Человек в такое время ощущает, по мысли М. Бубера, свою «бездомность в мире - как в диком поле, где и колышка для палатки не найти». Современная эпоха, в которую антропологическая проблема достигла своей зрелости и стала предметом самостоятельного обсуждения в философии, по мнению М. Бубера, характеризуется острыми кризисными явлениями в человеческом существовании, вызванными прежде всего распадом прежних форм человеческой совместной жизни, а также обособлением, отчуждением от человека мира его творений (преобразованной природной среды, технических устройств, процессов производства и потребления социально-политических практик).
Отчуждение в психологии рассматривается как механизм развития личности. Творение образов, уход в мир фантазии, заметим, вообще характерны для человека. Нарочитый уход в себя и удерживание себя во внутреннем мире собственных образов В.С. Мухина называет психологическим капсулированием. Данное явление может быть обусловлено личностными, возрастными, ситуативными особенностями и особенностями самосознания этноса. В контексте нашей темы важно выделить, что социально-
психологические катаклизмы приводят к усугублению этнической сплоченности и особой форме этнического отчуждения - этническому капсулированию. Согласно В.С. Мухиной, «ценностное отношение к традиционному обществу» предполагает обращенность человека к континууму прошлого, вступление в пределы качественно другого, «сакрального» времени. Мы полагаем, что с неуклонной унификацией этнических культур, сокращением количества этнодифференцирующих признаков возрастает роль общности исторической судьбы как символа единства народа. Тенденцию человека традиционного общества воспринимать и оценивать жизненные явления сквозь традиции исторической памяти - традиции определенного рода или племени, актуализацию «мы» и «они» на уровне рода или племени - определяем как родопле-менное капсулирование.
Сложная проблема «жизнестойкости» прошлого в настоящем этноса кодируется с помощью терминов «коллективная память», «культурная память», «историческая память», «этносоциальная память» и становится актуальной в изысканиях в гуманитарном знании. Впервые обратил внимание на феномен подвижности и изменчивости образов прошлого английский историк Э. Хобсбаум. Он подчеркивал, что обращение к прошлому является не только инструментом легитимации настоящего в традиционном обществе, но и могущественным мотором преобразований и орудием прогнозирования в современном и сугубо рациональном социуме. Трудно переоценить роль исторической памяти в формировании этнического самосознания. Как заметил в свое время М. Хайдеггер в работе «Бытие и время»: «Люди - волей-неволей - вглядываются в прошлое, или, точнее, в некий образ прошлого... Наша идентичность возникает из историчности. Те, кто не могут вспомнить прошлое, приговорены к тому, чтобы сперва его выдумать.» Согласно М. Элиаде, «вы-
#
$
думывать» прошлое, «войти в матрицу архаической ментальное™» помогает человеку традиционного общества его мифологическое сознание. По мнению М. Элиаде, в мифологическом времени существует прежде всего настоящее, но это настоящее своеобразно: в настоящем повторяется прошлое, в настоящем провидится будущее.
Целесообразно обратиться к концептуальным разработкам, связанным с проблемой исторической памяти, а именно: определиться относительно самого феномена, его терминологического и концептуального обеспечения. Э. Хобсбаум инициировал обсуждение вопроса, как и в связи с какими факторами трансформируется прошлое и каким образом это прошлое воздействует на настоящее и будущее. С тех пор проблема сохранения и трансляции в обществе представлений о прошлом, феномена подвижности и устойчивости образов прошлого, сознательной манипуляции ими значительно возросла. В 1980-е и особенно в 1990-е гг. этому благоприятствовали известные процессы в гуманитарном знании в целом и в психологической науке в частности. Существенные различия в современной трактовке понятий обусловлены парадиг-мальным сдвигом, который переживает наука нашей эпохи. Взгляд на жизнь человека как на процесс пребывания субъекта среди объектов (классическая рациональность), процесс развития субъектом способов познания и освоения мира (неклассическая рациональность) или транссубъективный процесс становления человеческого в природе, мире, человеке (постнеклассическая рациональность) определяют и трактовку роли исторической памяти в социальных изменениях как фактора эволюции, революции, регенерации (детерминации, самодетерминации, самотрансценденции).
В контексте нашей темы необходимо обратиться к теоретическим конструкциям исторической памяти. Речь идет о концепции «коллективной памяти» М. Хальбвакса, «культурной памяти» Я. Ассмана, «дискурсивных формациях» М. Фуко, «субъективной реальности» П. Бергера и Т. Лукмана и др. Французский социолог М. Хальбвакс, ученик Г. Бергсона и Э. Дюркгейма, в 1920-1930-е гг. разработал теорию памяти, центральный тезис которой состоит в социальной обусловленности запоминания и забывания. Память индивида содержательно определяется коллективом, она возникает и поддерживается благодаря коммуникациям и взаимодействию в рамках группы, а следствием их нарушения является забывание. Коллективная память, согласно теории М. Хальбвакса, нацелена на обеспечение групповой идентичности, она фиксирует реальные или вымышленные события прошлого, обеспечивающие единство группы, и «вырезает» факты, угрожающие ее целостности. М. Хальбвакс абсолютизировал отношения между коллективом и индивидом: он заявил, в частности, что группа, в том числе нация, является субъектом памяти, и тем самым поставил память субъекта в абсолютную зависимость от коллектива.
Среди авторов современных концепций памяти как общественного феномена выделим теорию «культурной памяти» немецкого политолога Я. Ассмана. Опираясь на
представления М. Хальбвакса о социальной обусловленности памяти, Я. Ассман в 1980-90-е гг. разработал сложную классификацию форм и опций коллективного припоминания. В частности, он разделил коллективную память на коммуникативную и культурную. Согласно его версии, коммуникативная память охватывает воспоминания современников событий, поддерживается повседневным общением в рамках индивидуальных биографий и обращена на недавнее прошлое (последние 80-100 лет). Под «культурной памятью» (термин принадлежит Ю.М. Лотма-ну) Я. Ассман понимает культуру запоминания и забывания, нацеленную на отбор и сохранение знаний о наиболее значимом для социума прошлом, принимающем форму мифа и воссоздаваемом с помощью ритуала служителями культа. Культурная память форматирует современность и поддерживает ожидания, обеспечивает идентичность, является инструментом власти и орудием сопротивления. Критика концепции Я. Ассмана сводится, в основном, к выступлению против абсолютного разделения и противопоставления стратегий коммуникативной и культурной памяти. Продуктивное для традиционных обществ, это разделение представляется сомнительным в отношении более динамичного современного общества, в котором прошлое подвергается мифологизации значительно быстрее, при жизни его современников.
Интерес к языку как форме кодирования прошлого и к памяти как орудию власти сближает теорию культурной памяти Я. Ассмана с концепцией дискурсивных формаций французского мыслителя М. Фуко, разработанной им в 1960-70-е гг. Семиотика введенного им понятия «дискурс» многозначна, и чрезмерно частое и некритичное использование его в гуманитарных науках заставляет опасаться девальвации этого описательного инструмента. Чаще всего под дискурсом понимают речевые практики, регулирующие социальную действительность. При этом исследователи редко обращают внимание на то, что М. Фуко писал о дискурсе как об «историческом априори», которое отражается в речевой практике, но предшествует ей и является условием решения актуальных проблем современности. Таким образом, в дискурсе настоящее определяется прошлым. Дискурс, формативно воздействующий на образ мыслей и действий человека, можно интерпретировать как феномен, близкий коллективной памяти М. Хальбвакса и культурной памяти Я. Ассмана. Как и в концепции М. Хальбвакса, человек в теории М. Фуко - не активный участник исторического процесса, а слепое и безвольное орудие культурно-исторического контекста. Дискурс в современном обществе, по идее М. Фуко, регулирует и контролирует человеческую деятельность, дисциплинирует поведение и является средоточием господства. Явный дисбаланс в вышеназванных концепциях между человеческой активностью, с одной стороны, и автономными культурно-ментальными структурами и социокультурными контекстами - с другой, породил поиск интерпретационных схем, исходящих из большей свободы человека в историческом процессе. Плодотворной попыткой гармонизации субъективной деятельности чело-
$
века и объективных социальных структур является теория коммуникативного действия немецкого философа Ю. Хабермаса. В ней значительное место отведено концептуальной модели жизненного мира как места пересечения субъективной и объективной реальности: человеческого восприятия, опыта и поведения, с одной стороны, и не обязательно воспринимаемых индивидуумом, но воздействующих на него внешних социальных структур, - с другой. «Жизненный мир» - термин, введенный в научный оборот немецким философом Э. Гуссерлем, - определяется как субъективно конструируемая и культурно оформляемая действительность. Совершенно очевидно, что эта реальность включает в себя и образы прошлого, которые также представляют собой результат социокультурного конструирования.
Достаточно востребованным инструментом для изучения исторической памяти является теория социологического знания американского социолога П. Бергера и западногерманского социолога Т. Лукмана. Ученики немецкого социолога А. Шюца и духовные последователи Э. Гуссерля, они в 1960-е гг. предложили новаторский научный проект, согласно которому действительность есть результат социального конструирования. Действительность, в том числе и прошедшая, по их мнению, есть комбинация объективной, институционально определенной реальности с реальностью субъективной, воспринимаемой индивидуальным сознанием. Особый интерес для изучения коллективной памяти и изменчивости прошлого представляет описание П. Бергером и Т. Лукманом процесса ресоциализации человека - относительно полной жизненной переориентации индивида, его переключения на иной образ жизни и разрыв прежних социальных связей. Ресоциализация неизбежно связана с перетол-ковыванием прошлого и его приспособлением к нынешней реальности. Описывая механизмы ресоциализации, П. Бергер и Т. Лукман убедительно демонстрируют активную позицию и свободу выбора индивида в демонтаже и содержательной трансформации прошлого.
Далее, проблема исторической памяти нации нашла свое отражение в работах представителей современной западной этносоциологии: Дж. Армстронга, Э. Смита, Э. Хобсбаума. Для данных исследователей характерен «символический» анализ этничности, иначе говоря, нация рассматривается как особая этно-символическая система; историческая память нации представляет своеобразный «пантеон» культурных ценностей. Исходными концептами для этих авторов являются «символы», причем под последними понимаются осознанные представления об истоках идентичности этнической общности. Символы памяти, по выражению Э. Смита, «зашифрованы в песнях, эпических произведениях или обычаях и напоминают нам о нашем особенном наследстве, подобно фамильному наследию, пробуждают ностальгические эмоции отношения к прошлому». Дж. Армстронг развивает теорию «мифомотора» о конструировании мифов для объяснения существования общности, придает новый смысл понятию «ностальгия». С позиции социально-
исторического подхода ностальгия - это в некотором смысле коллективная память с эмоциональным оттенком, стабильный образ привлекательного способа жизни в отдаленном прошлом.
Феномен исторической памяти этноса является одним из направлений научных исследований в рамках французской исторической школы «Анналов». Представители этой школы (М. Блок, Л. Февр, П. Нор и др.) разработали ряд плодотворных идей в отношении природы исторической памяти, ее места и роли в историческом познании и жизнедеятельности этноса. По мнению П. Нора, «память, то есть сохранение памяти существует в трех формах: память-архив (национальный архив и учреждения, хранящие документы), память-долг (память в душах людей, долг перед своим родом, предками) и память-отстранение (память о прошлом, введенная в учебники, словари и т. д.)». Представляя коллективную монографию французских ученых «Места памяти», Н.С. Автономова и ее соавторы пишут: «Память понимается создателями труда как живая, пронизанная эмоциями, однако развитый ими подтекст... может лишь фиксировать определенные состояния сознания: прошлую историческую память, совсем недавнюю историческую память, наконец, современную историческую память». Преимущественная ориентация на семантико-смысловой аспект исторической памяти приводит авторов «Мест памяти» к «предпочтению слов и символов вещам и историческим реалиям». Для Л. Нора содержание социальной памяти составляет совокупность «мест памяти». «Места памяти», по его мнению, - это и самые конкретные места (национальный архив, памятники людям и событиям), и абстрактные сознания человека (язык и поколение), и даже отдельные люди-символы - носители и воплощение исторической памяти. Несмотря на различия в понимании природы этнических символов, у этих ученых, на наш взгляд, общим является подход к исторической памяти нации как к основе этнической идентификации.
Американские антропологи Дж. Вос и Л. Романусси-Росс трактовали идентичность как форму идентификации, обращенную в прошлое и воплощенную в культурной традиции определенного индивида или группы. Этническая идентичность - это одна из трех ориентаций Я-образа, ориентация на прошлое. Помимо нее выделяются ориентации на настоящее, например, как гражданина государства, и на будущее - как последователя какой-либо идеологии в светской или религиозной форме. Дж. Вос связывает этническую специфику, социальный статус и идеологию в единую систему, в которой этничность, как бы исходящая из прошлого, существует в качестве органической и неотъемлемой части настоящего и будущего индивида. Анализируя феномен исторической памяти, мы видим достаточный объем теоретического материала, способствующий эффективному изучению процессов субъективного конструирования прошлого и описанию социально обусловленной памяти, и особо выделяем подход к исторической памяти как к важному фактору сохранения идентичности. В традиционном обществе истори-
ческая память выступает как «ядро», центр духовного облика наций. В исследованиях сложных эволюционных систем в рамках синергетики было отмечено, что информация о прошлом системы часто содержится в центральной ее части. Историческая память, составляя ядро духовного облика национальной общности, представляет своего рода «национально-генетический код», хранящий информацию об истории, этапах развития, условиях существования и этническом потенциале нации. Обращение к памяти исторического прошлого становится важной потребностью в условиях кризиса общества. Историческая память обеспечивает связь поколений, их преемственность, создает условия для общения, взаимопонимания и определенных форм сотрудничества в различных сферах социальной деятельности. Актуализация мифологического времени - память о прошлом, которая не только измеряет прошлое как инструмент хронологической ориентации и контроля, но и извлекает из обращения к прошлому элементы своего представления о себе, а также точки опоры для своих надежд и перспектив. Миф - это обращение (чаще всего нарративное) к прошлому, которое проливает свет на настоящее и будущее. Традиционное «холодное» (по Леви-Строссу) общество, отчаянно сопротивляясь любому изменению, «выдумывает» прошлое, «входит в матрицу архаической ментальности» в интересах сохранения идентичности.
При анализе этнического самосознания бурят как представителей традиционного общества нами выявлен рост традиционно-исторического самосознания, тяга к общеэтнической идентификации, а также обращение бурят к своей родовой сущности. Буряты - один из этносов Центральной Азии, сформировавшийся на территории России из различных родов и племен в ХУ!—ХУ1! вв. Дисперсное, фрагментарное расселение бурятского этноса сегодня определено ареалом проживания в трех крупнейших государствах мира: в России - свыше 445 тыс., в Монголии - свыше 44 тыс., в Китае - около 6 тыс. Идеям идентификации российских бурят с бурятами, проживающими в сопряженных государствах (Монголия, Китай), служат реальные генеалогические связи, мифы о генетическом общем происхождении, о сакральной территории обитания, о традициях и обычаях предков. Современный бурят находится в поиске ориентиров для преодоления кризиса этничности и для восстановления непосредственных родственных связей в бурятском обществе. У бурят сильна историческая память, заключенная в мифы, легенды, предания, так называемые родословные письма, в которых представлены генеалогические описания многих и многих поколений - членов рода. До сих пор традиционно считается достойным помнить минимум семь поколений, что содействует родовой консолидации и глубинным родоплеменным связям (в Бурятии до сего времени существует исконная традиция разделять население на кланы, родоплеменные связи: хори, булагаты, эхириты, сартулы, сонголы, хонгодоры и др.). Соотнесение себя настоящего с собой в прошлом и будущем через сеть родословных позволяет современному
буряту ощущать себя продолжателем рода, связующей нитью поколений. Территориальное разделение этноса создает особую проблему феномена «Мы-идентичности» в условиях полиэтнической среды. Во-первых, из-за реальных (или иллюзорных) представлений об эмоционально нестабильном положении целостного этноса, во-вторых, из-за нереализованных национально-культурных, экономических, социально-политических амбиций в контексте потребности в признании ценности этноса и уважении достоинств своего народа, возникают своеобразные идентификации. Идеология традиционного общества с его глубинными генеалогическими связями, мифами о генетически общем происхождении, о сакральной территории обитания, традициями и обычаями предков предопределяет существование территориально-родственных связей в современном бурятском обществе. Проблемы родоплеменного капсулирования у бурят (сохраняющееся влияние внутренней структуры этноса, конкуренция составляющих территориальных групп, противопоставление «мы» и «они» на уровне родов и племен) выступают сдерживающими факторами на пути консолидации этноса. Человек в традиционном бурятском обществе глубинно связан со своей локальной группой, зависим от сложившейся внутренней иерархии связей в этническом сообществе. Для человека традиционного общества континуум психологического времени обладает протяженностью в прошлое, обращенностью в мифологическое время, что способствует формированию родоплеменного капсулирования.
В.С. Мухина полагает, что человек по своей природе социален и потому включен в общественное бытие и конкретно в государственную структуру, в которой осуществляются его свободы, реализуется стремление быть уникальной личностью. Развивающаяся личность с умением соотносить себя настоящего с собой в прошлом и будущем должна выйти за пределы исконной ментальности, коллективного сознания и обрести индивидуальную систему личностных смыслов. Трансцендирующая личность находит выход из состояния капсулированности, преодолевая дихотомию «мы - они».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Автономова Н.С., Караулов Ю.Н., Муравьев ЮА. Культура, история, память // Вопросы философии. - 1988. - № 3.
2. Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. - М., 2004.
3. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М., 1995.
4. Бубер М. Два образа веры. - М., 1995.
5. Васильева М.С., Дугарова Т.Ц. Буряты в новом столетии: Социально-экологический аспект. -Улан-Удэ, 2007.
6. Гумилев Л.Н. Этносфера: История людей и история природы. - М., 1993.
ф
7. Молдобаев К.К. Этносоциальная память, идентичность и глобализация. - Бишкек, 2005.
8. Мухина В.С. Личность в условиях этнического возрождения и столкновения цивилизаций: XXI век // Развитие личности. - 2002. - № 1.
9. Мухина В.С. Личность: Мифы и Реальность (Аль-
тернативный взгляд. Системный подход. Инновационные аспекты). - Екатеринбург, 2007.
10. Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. - М., 1979.
11. Хайдеггер М. Бытие и время. - М., 2003.
12. Элиаде М. Аспекты мифа. - М., 2000.
ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СИСТЕМЫ «СЕМЬЯ - ШКОЛА»
FUNCTIONAL FEATURES OF THE FAMILY AND SCHOOL SYSTEM
Т.К. Ким
Kim T.K.
Обновление системы образования становится необходимым условием в деле достижения нового качества образования и органически связано с активизацией взаимодействия образовательных учреждений с другими социальными институтами и, прежде всего, с семьей. Специфические свойства структурных компонентов системы (школы и семьи) находят свое выражение в их функциях. Основные функции системы «семья - школа» связаны с образованием, развитием, воспитанием, рекреацией, социализацией личности ребенка в условиях образовательной среды и в рамках повседневного быта.
Ключевые слова: образование, система, школа, семья, функции.
Renewing educational system is becoming an essential condition for achieving a new quality of education and is organically linked to activating the interaction of educational establishments with other social institutes, first of all with family. Specific features of the family and school system's structural components are reflected in their functions. The main functions of the family and school system have to do with education, development, training, recreation, socialization of children in their studies and daily life.
Keywords:
functions.
education, system, school, family,
Общеизвестно, что одной из наиболее важных составляющих любой образовательной системы является или должна являться ступень семейного воспитания, на которой наиболее ощутимы образовательно-воспитательный эффект и сдвиги в развитии, закладываются основы для интеллектуального, физического, духовно-нравственного и профессионального совершенствования человека на последующих этапах его жизнедеятельности.
Процесс воспитания ребенка в условиях семьи поставлен в зависимость от знаний и умений родителей, которые, как показывает практика, не всегда готовы эффективно выполнять данную функцию. В перечне наиболее важных причин, определяющих сложившуюся ситуацию, - снижение общего уровня жизни и социальной защищенности населения, разрушение традиционных устоев семьи и восприятия родительства и детства, деформация внутрисемейных супружеских и детско-родительских отношений, низкая педагогическая культура родителей [1-4].
В этой связи углубленный анализ роли современной системы образования в вопросах просвещения семьи и их взаимодействия имеет важное теоретико-методологическое и прикладное значение. Не вызывает сомнения,
что все звенья системы образования и воспитания подрастающего поколения должны находиться во взаимосвязи и взаимодействии друг с другом. Это объективно способствует целостности системы, ее единству, интеграции воспитательных усилий.
Резкое ухудшение показателей здоровья, физического развития и физической подготовленности подрастающего поколения вызывает обеспокоенность. Речь идет не только о неблагоприятной демографической ситуации, но и о качестве населения, воспроизводстве его во всем богатстве физических и социальных свойств. Отмеченное обстоятельство обусловливает необходимость радикальной перестройки физического воспитания как неотъемлемого компонента системы образования. Состояние здоровья детей и подростков, определяющее будущее состояние здоровья населения страны, представляет собой важнейший показатель достижений общества в социально-экономическом, научном и культурном аспектах. Механизмы физической культуры настолько важны, что их можно характеризовать как законы социального самосохранения, - без знания и учета их любое планирование будущего обречено на неудачи. Поэтому повышение эффективности физического воспитания подрастающего по-
#
