CC BY
297
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
УДК 1(091)(4/9)
В. И. Красиков
АМЕРИКАНСКИЕ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ ГЛАЗАМИ РОССИЯН-ИНТЕЛЛИГЕНТОВ
В истории людей всегда были группы, сословия, чьи жизненные цели и ценности более высокого идеалистического тонуса - среди общей повседневной приземленности всякий раз романти-зовали, сакрализовали, делали осмысленнее и величественнее прозаическую обыденность, накладывая тем самым свой неизгладимый отпечаток на духовный, нравственно-идеологический облик той или иной эпохи1. Ими были и жречество в древние времена, и проповедники-нонконформисты, аскеты, учителя жизни "осевой эпохи" религиобразования, и античные философы, и образованные, идеалистически настроенные дворяне, священнослужители, и революционнопросветительские элементы поднимающегося "третьего сословия" (в том числе и ее особая русская "интеллигентная" разновидность). Их антро-полого-цивилизационная функция - установление и поддержание альтруистического формата среди, как правило, себялюбивой, гедонистичной и утилитарной массы. Функция, однако, реализуется самыми необычными путями, вполне достойными "хитрости мирового разума".
И вот пришли новые времена, сформировалось общество, основанное на господстве рыночных отношений, рациональности, прагматизме и индивидуализме. Какие люди играют сакраментальную роль "наставников" духа в современном обществе потребления, каков их социальнопсихологический склад и есть ли у них та необходимая "идеалистичность", родовой, антропологический признак данной сквозной категории лиц? История предоставила в наше распоряжение уникальную возможность провести экспертизу этого вопроса, соединив, в лице невольных экспертов, и объективность взгляда извне, и идеалистическую "партийную пристрастность". Речь идет о наших соотечественниках, российских интеллигентах -по родовому определению (традициям и воспитанию) страдающих идеализмом в особо тяжелых и разнообразных формах (от "всемирной отзывчивости" и "воскресения отцов" - до нигилизма и анархизма), оказавшимися в составе эмигрантских волн из России в течение XX века в Америке -стране передового капитализма и земле обетован-
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке в рамках выполнения научно-исследовательского проекта РГНФ № 09-03-00189-а/Р
ной западного общества потребления. Объективность сего масштабного социального эксперимента задается большой контрастностью сопоставляемых обществ и менталитетов.
И что же увидели, как охарактеризовали своих братьев по разуму наши интеллектуалы: какова она, американская "интеллигенция" или же ее нет
- в силу царящего там, в Америке, "зоологического индивидуализма" - как уверяла нас коммунистическая пропаганда и продолжает уверять новопатриотическая?
Из знакомства со "свидетельскими показаниями" наших ироничных и наблюдательных соотечественников, формируется устойчивое впечатление о том, что "интеллигенция" - вовсе не только русское изобретение, а тотальное социальнопсихологическое и идеологическое явление индустриальных и транзитивных обществ. И это тем более знаменательно и парадоксально, что подобный общий знаменатель образуем диаметрально различными историко-цивилизационными путями и из контрастно отличных социальнопсихологических типажей.
"Знамя идеализма", идеализма столь же на редкость пафосного, как и догматичновоинственного, - впрочем, такого, каковым он и был во все предшествующие времена, - водружают и бдят возле него люди, настолько влиятельные, что контролируют, по сути, идеологическую жизнь Америки, но также и настолько беспомощные, что уже почти уподобились печально известным "элоям" Герберта Уэллса. И произошло это в результате радикального социального эксперимента - только индивидуалистического в отличие от России: монстр "зоологического индивидуализма" стал ручным и пушистым белым котенком в условиях тотальной правовой регламентации либеральных джунглей.
Итак, о ком же идет речь, каков их социальнопсихологический портрет и как рождается альтруизм из крайнего индивидуализма?
Это белый средний класс. Очень однородный, санированный и одномерный как еда в Макдональдсе. Он действительно целиком является продуктом капитализма — эффективным, специализированным, функциональным. Обозначает их аббревиатура WASP - белый англосакс, протестант. Впрочем, "белый" он так сказать в своей основе, что не исключает, а, наоборот, предпола-
гает и существенные компрадорские "цветные вкрапления". Объединяющее начало - специальность, требующая предшествующего тщательного образования и серьезной целеустремленной подготовки. Они преемники той индивидуалисткопротестантской культурной традиции, - интеллектуалов с ясной жизненной целью, людей рационального ума, желающих и умеющих добиваться успеха и счастья, - которая и создала Соединенные Штаты. Преемники, ставшие американским средним классом, молчаливым и политически корректным большинством, эквивалентом русской интеллигенции.
Что же лежит в основание духовного склада людей, пребывающих в самых разных, но, по сути, ключевых сферах американской жизни: "белых" и "синих" воротничков, университетской среде, СМИ и в Голливуде? Их три: радикальный индивидуализм, тотально-жизнеобразующий рационализм и, порождаемый первыми двумя, своеобразно-необычный для нас, идеализм.
Идеальная Автономная Профессиональная Машина (ИАПМ)
Дефиниция "идеальная" применена здесь в силу достигнутой в Америке невиданной чистоты проявления признаков "индивидуализма" и "рационализма", которые были и ранее в разных культурах, и поныне широко распространены. Здесь достигнута, вероятно, наиболее полная автономность индивида - все же в рамках ее сопряжения с другой имманентной стороной человеческой природы, солидаризмом, которая сублимируется у них в удивительную крепость индивидуальной семейной пары ("двое против остального мира"). Тотальная рационализированность жизненно-калькулятивного типа проявляется в необычном конвенциалистско-рациональном сдвиге в исконно недоговорных, эмоционально-заповед-ных областях любви и семейных отношений.
"Невиданный индивидуализм", "американское зацикливание на себе", "глубокая вера в свое личное, индивидуальное достоинство", "мания самостоятельности" - корневые социально-психологические признаки WASP, а по принципу мимезиса - и большинства в американском обществе, в той или иной степени его проявления. Не случайно прагматизм и бихевиоризм - самобытные национальные теории в философии и психологии, как и пришедшийся ко двору позитивизм, -квинтэссенция американского духа. Отсюда ведущий жизненный принцип - "знаю как" ("know how") и лишь в своей узкой области, но "не знаю зачем". Делай свое дело (бизнес), а все, что не имеет практической ценности, просто лишено смысла, т.к. отвлекает от зримого и достижимого.
Однако это вовсе и неплохо, зацикленность на себе вовсе не превратила американцев в бездушных, безответственных, грубых добытчиков долларов в безжалостной борьбе с такими же. "Живешь сам - дай и другим жить", "относись к дру-
гим так же, как хочешь, чтобы относились к тебе"
- эти золотые правила морали успешно реализовались в Америке, правда, опять-таки же, в несколько принуждающе-правовых условиях - когда сосед может тебя засудить за громко включенную вечером музыку, а женщина-коллега - за сексуальное домогательство взглядами. Уравнительноправовой бихевиоризм выдрессировал таких благожелательных по виду существ, которыми не перестают восхищаться поколения наших эмигрантов. "Чрезвычайная терпимость, корректность", "приветливая улыбка, благожелательность, готовность помочь", "презумпция хорошего настроения и доброжелательства". Американский стиль: не расстраиваться ни по какому поводу. Всегда улыбаться. Из любой неприятности делать веселое приключение. То есть, может они и матерятся слегка про себя, но здесь нельзя расстраивать других. А если долго улыбаться, то, как известно, настроение улучшается.
Эмоциональная ровность, корректность, чувство дистанции распространяется и на сферы любви, семейных отношений. Понятно, что мы здесь имеем в виду некоторого рода среднесоциологическую норму, которая располагается между полюсами противоположных исключений. Рациональность и прагматизм мужчин - чуть ли не их антропологически признак, удивительно же то, что здесь они столь же свойственны и женщинам WASP. Американская woman - удивительно холодна эмоционально, ее ratio под стать мужчине, ее главные качества: чувство собственного достоинства (озабоченность не быть униженной, "be used") и ориентация на мужа или бой-френда. Жертвенность ей абсолютно чужда, тем более русско-советский феномен "жалости-любви" к аутсайдерам, непризнанным гениям. Хотя ранние половые связи - норма, но если пара образована, она прочна, и чуть ли не половина знакомств переходит в брак. Это составляет разительный контраст с голливудскими фильмами - здесь царит поразительное целомудрие, часто даже ханжество. Распущенность - не для WASP, а скорее для цветной Америки, имеющей другие культурноэтнические истоки, либо для недавних эмигрантов, либо для маргиналов. Однако целомудрие не предполагает какую-то уж совсем "лебединую верность" - в ходу так называемый "цепной брак", предполагающий частую смену партнеров - с официальной регистрацией либо нерегистрируе-мое сожительство (институт бой-френдов), но в обоих случаях нерушимы некие договорные обоюдные отношения, основанные на искренности и честности, до тех пор, пока есть взаимное влечение и уважение. Адюльтер осуждаем, как и уклонение от налогов, поскольку нарушает некие, признаваемые фундаментальными в этом культурном мире, обязательства индивида: будь то перед правительством (страной) или же партнером.
Любовь здесь, таким образом, спокойна и рас-
судительна, тесно переплетается со многими расчетами и совсем не жертвенна. Любовного экстаза или поэзии в атмосфере страны очень мало. Любовь - тема для этой страны чуть-чуть периферийная, как бы приданная ей извне из арсенала общечеловеческих ценностей. Кажется, американцам вполне хорошо с самими собой, поэтому острой, горячечной потребности в чужой душе и теле у них не возникает. Это имеет свои неожиданные, укрепляющие брак достоинства: страсть, как известно, скоротечна, любовная лихорадка проходит, а дети остаются. В Америке, в силу своей рациональности и серьезности, брак - более значимый институт, нежели в России, а супруг(а)
- самое близкое существо, критиковать которое в кругу других - дикость. Институт дружбы, столь значимый и даже приоритетный в России, не имеет здесь подобного распространения - не более, чем обмен услугами, никаких тебе сердечных излияний и "плача в жилетку" - для того есть психотерапевты.
Рационализированы и отношения между родителями и детьми. Слов нет: и младенчество, и детство - заповедник теплоты и радости, однако взрослеющий ребенок постепенно становится таким же носителем всеобщих договорных отношений, цементирующих культуру WASP, как и все остальные взрослые. Отсюда своеобразные отношения между взрослеющими и взрослыми детьми и родителями. Наша культура их вроде как, частично, оценивает скорее положительно - самофинансирование образования детьми, даже в богатых семьях (развитие так сказать самостоятельности); но в другой их части склонна скорее осуждать - доживание родителей в домах престарелых.
Подобная эмоциональная ровность, избегание-сглаживание жизненной остроты и угловатостей, гедонизм порождают любопытные экзистенциально-психологические и мировоззренческо-философские следствия. Равнодистанцирован-ность - и от окружающих, дальних и близких, и от себя самого - порождает некое самодовольное пребывание в условно-счастливом мире "индивидуалистической самодостаточности". Это внушается культурой WASP и в большинстве случаев срабатывает, даже если (как правило) сама индивидуальность представляет собой типичную заурядность, если не сказать больше. Отсюда те известные черты американской культуры как погруженность в себя, мессианство и пафосность. Они все знают, и поэтому их взгляды правильны и не могут быть изменены.
Подобная позиция рационального контроля над эмоциональной сферой не нова и воспроизводит, по существу, стоическое отношение к жизни: не принимай ничего близко к сердцу, дабы возможная неизбежная потеря не наносила ущерба благодатному внутреннему равновесию. И древний, и новый стоицизм - продукты двух самых мультикультурных и космополитичных империй,
когда только существовавших в истории людей. Даром, что кинематографическая и художественная антиутопическая рефлексия об обществе тотального искоренения эмоций и предельной раци-онализированности стали чуть ли общим местом в современной массовой культуре.
Осенью 1926 года Алиса Розенбаум, бывшая студентка Н. Лосского, прибывшая в Америку и ставшая здесь Айн Рэнд, была поражена расхождением между своим прежним представлением о стране индивидуалистов и рационалистов и настроениями, господствующими в академической и художественной среде. И произошло чудо
- весьма энергичная девушка, проповедующая вульгарно-ницшеанские взгляды, стала новой мессией для многих американцев, возродившая, обновившая тотальный рационализм и "героический индивидуализм". Ее романы "Fountain Head" и "А^ Shrugged", с некой философской начинкой, продавались на Западе в количествах, уступающих только Библии, а она превратилась чуть ли не в "великого американского философа".
Ту же "левизну" и идеализацию большевиков со стороны значительной части американской интеллигенции отмечал в середине 20-х годов и Пи-тирим Сорокин. Вся профессура, студенчество, писательство и большая часть богемы симпатизировали Советской России и ее уравнительным идеям. О том же вспоминает и знаменитый американский социолог русского происхождения Анатолий Раппопорт, даже вступивший в 1938 г. (! -на фоне страшных известий о Большом Терроре) в КП Америки. Ситуация за прошедшие восемьдесят с лишним лет лишь усугубилась - тем, что, с одной стороны, левизна перешла в крайний либерализм, с другой стороны, - движения за равноправие афроамериканцев, цветных, женщин и разного рода меньшинств хорошо использовали для завоевания позиций влиятельности презумпцию исторической виновности WASP, нечто, подобное "долгу перед народом" российской интеллигенции. Так родилась знаменитая либеральная "политкорректность" - комплекс радикальногуманистических идей о всеобщей эмансипации, мультикультурализме и идеалистической позиции "понимания" всего и вся, переходящей в догматическое самозачаровывание, нарциссическое самолюбование и корректно-предупредительное молчание.
Ради объективности, подчеркнем, что благодаря этой позиции страна оказалась чрезвычайно жизнеспособной и в политическом, и в мировоззренческом отношении - уступчивость, понимание и нежелание обострять ситуацию позволили смягчить напряженность этнических, конфессиональных и политико-экономических противоречий.
Тем не менее, очевидны аналогии между интеллектуалами WASP (с их слабо очерченной популяцией сателлитов из других слоев) и россий-
ской интеллигенцией второй половины XIX -начала XX, подготовившей, идеологически и нравственно-политически, торжество "хама" в Октябрьской революции 1917 года и последовавшее затем существенное поражение в социальных правах и влиятельности самой страты-лидера, инициатора радикальных преобразований.
Основания для формирования комплекса виновности, лежащего в глубинах позиций "долга перед народом" и "либеральной политкорректности", формировались и в России, и в Америке, что также объединяет исторический опыт обеих стран, в результате действительно беспрецедентного в новой истории векового опыта поощряемого государством рабства крестьян и афроамериканцев. В итоге дикого насилия над людьми - и там, и там -родилась радикальная ненависть-противостояние, раскол общества на культуры, между которыми проходит сплошная стена непонимания.
Таким образом, раскол между основными культурами в странах: в дооктябрьской России явный, в современной Америке - скрытый, не публичный - первая общая черта. В России, надо отметить, изначально ожесточение было больше: в силу рабства соплеменника, однако быстрее и прошло, по мере устранения одной из сторон противостояния. В Америке ожесточение изначально было не столь интенсивным, т.к. в отношениях "господина и раба" были разные расы, чьи отличительные физиологические и психологические признаки очень ярки, а вековое нахождение рабов вне системы образования и приобщения к европейской культуре привели к апатии и самозамкну-тости. Однако по мере роста расового самосознания и формирования модерновых культурных форм происходит усиление тенденций не только к сегрегированной автономии, но и складывание рациональной воли к культурно-политической экспансии и мирному захвату власти.
Идеалистические общественные силы появляются, прежде всего, обычно из среды образованных и правящих классов и лишь потом они выпестывывают своих сателлитов из среды угнетенных, вытесняющих затем своих учителей. В России это были поколения дворянских, "разночинных" интеллигентов, в Америке эту роль на себя взяли интеллектуалы WASP. Однако ни попытки "хождения в народ", ни заигрывания с афроамериканцами и другими "меньшинствами", все более становящимися реальным большинством, не дали результата. В России произошел русский бунт, кровавый и бессмысленный, обескровивший противостоящую крестьянам культуру. В Америке, хотя такого и не произошло, но противостояние-сосуществование на основе фактической взаимной сегрегации продолжается и это может взорвать страну в любое время - время, когда будут утрачены доходы от скрытой эксплуатации остального мира, которыми и покупают мир, которые и смягчают это корневое противостояние.
Черные и испанцы практически вытесняют белых из городов в пригороды, причем происходит это не путем насилия или оскорблений, просто разные этносы сознательно себя ограничивают, минимизируя свое пребывание на чуждых этнически территориях. Эти люди не принадлежат к европейской культуре (считай, американской), не смешиваются с белым населением нигде, кроме работы, где эта смесь чисто механическая. Концентрация носителей старой культуры и традиций стала угрожающе низкой. В Бронксе и Гарлеме есть места, куда не ступала нога белого человека. Даже сам факт появления белого в сердце Гарлема рассматривается как провокация и может вызвать соответствующую реакцию, даже без целей ограбления или изнасилования. Даже если этот белый большой либерал и защитник черных.
Вторая общая черта, изнанка комплекса виновности - это радикально уравнительные настроения, "любовь к братьям своим меньшим", преувеличенное расшаркивание перед низшими стратами, стремление опростится, встать на одну с ними доску и соответствующая нелюбовь, презрение к власть предержащим, бюрократии, военным и т.п. Ведь, как и российская интеллигенция, интеллектуалы WASP никогда властью реально не обладали, это, напоминаю, люди с явно выраженной идеалистической жизненной мотивацией, хотя и не чуждые прагматизма и индивидуализма. Люди власти - совершенно иной типаж, который, конечно, представлен также и в интеллигентских институциях и даже здесь верховодит, но никогда не способен к формированию идеалистической идеологии. Для того нужны профетизм, мессианство, вера и вдохновение.
Сила интеллектуалов, либералов в том, что в современном обществе они профессионально владеют новыми ресурсами власти, такими, как СМИ и производство массовой культуры (Голливуд, писательские, художественные круги). "Профессионально" - означает то, что в рыночном обществе, несмотря на обличения тех же радикалов в господстве массового примитивного вкуса, все же продается то, что талантливо, т.е. все же всегда нужны талант, вкус, интуиция, воображение и творчество. Это же либо есть, либо его нет. Между "высоколобой" культурой - эзотерической духовной нишей для мирового влиятельного меньшинства "интернационала интеллигенции", и сегментом уже совершеннейшего примитива находится наиболее кассово успешный "средний" слой, представленный не только действительно талантливыми, но и коммерчески очень успешными интеллектуалами (Джеймс Кэмерон или же Стивен Кинг). А свободный рынок, т.е. вкусы большинства, выбирает самых успешных. То же относится и к журналистике, преподаванию и пр. Потому-то они и "законодатели мод" в мировоззрении.
Именно они формируют современную идео-
логию "либеральной политкорректности" с органической оппозицией своему правительству, критикой капитализма, американского истэблишмента и политической системы. Другая сторона этой идеологии - идея активной помощи всем меньшинствам, готовность искать оправдание для любого агрессивного и морально предосудительного действия с их стороны. Эта любовь напоминает такую же страсть российской интеллигенции к "трудовым элементам" и этническим меньшинствам, провозглашение их "солью земли" и "основой основ", которые сначала всерьез тому поверили, а затем всерьез и стали новыми господами.
То же и в Америке - манифестация тотального равенства и отказ принимать во внимание реальные серьезные культурно-расовые, интеллектуальные, социальные различия привели к появлению паразитизма, хамства и новых форм дискриминации.
Стало неприлично, а в социальном плане и опасно, говорить, что шлюха - это шлюха, а не sex-worker, что наркоман и алкоголик отвратительны, опасны и сами виноваты в своих поступках.
Профессора дрожат на лекции от страха сказать что-нибудь, что хоть отдаленно могло быть интерпретировано как неуважение к черным или женщинам. Профессор боится задать вопрос черному студенту, т.к. за двойкой может последовать обвинение в расизме, скандал, суд и расправа.
Меж тем сателлиты обретают самостоятельность. Так появляются самобытные чернокожие философы, такие как Корнель Вест (Cornel West, Princeton University), чья книга "Расовые дела"
□ Автор статьи:
Красиков Владимир Иванович, докт. филос. наук, проф. КемГУ Email:krasikov @kemcity. ru
(Race Matters, 1993), в которой остро и объективно исследуются обозначенные в названии книги проблемы, разошлась 400 тыс. тиражом. Однако перед публикой, причем, публикой международной, идеологию афроамериканцев представляют совсем другие, радикалы, такие как афроамериканский философ Луциус Аутло (Lucius Outlaw) -первый оратор на первом пленарном заседании ХХ Всемирного философского конгресса в Бостоне (август 1998), организаторы которого решили показать всему миру свою либеральность и терпимость.
Я своими ушами слушал его знаменательную речь экстремиста, в которой говорилось о вечной неоплатной вине всех белых перед черными, о том, что человечество - это пустая фикция: есть разные расы и у них свои неповторимые философы, выражающие самобытно-самостоятельные историко-цивилизационные пути, которым никогда не сойтись.
В итоге возникает, одновременно, социальнофилософская и, отчасти, горестная, констатация о функциональной роли идеалистического меньшинства в обслуживании "антропологического большинства". Пастыри оказываются всегда ослепленными своим профетическим воодушевлением и желанием улучшить этот мир, сделать его чище, человечнее и наполненным высоким смыслом, становясь, всякий раз, марионетками других слепцов, от природы не владеющими иным, не физическим, духовным видением мира. В итоге же, слепцы ведут слепцов, и все это оказывается лишь формой проявления "хитрости мирового разума" - под "мировым разумом" каждый волен понимать то, что ему кажется ближе.
УДК 174. 4 О. И. Калинина
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ БИОЭТИКИ
Биоэтика - довольно молодая наука, зародившаяся в конце ХХ в. на Западе. Это, прежде всего, систематический анализ действий человека в биологии и медицине с точки зрения нравственных ценностей и принципов. Проблемы биоэтики актуальны и остры, хотя их корни уходят вглубь истории. Унаследованные от прошлого решения приходится заново переосмысливать.
Непосредственным источником проблем биоэтики является стремительный прогресс биомедицинских наук и технологий. Как ни парадоксально, но именно то, что замышляется и делается с единственной и, безусловно, благой целью - облегчить страдания человека, повысить качество и продолжительность его жизни, оказывается ис-
точником проблем, вызывающих в обществе серьёзные дискуссии и разногласия. При их решении люди руководствуются не одними лишь рациональными аргументами, но и тем, что диктуется традициями, ценностными установками, эмоциями. Поиски решений этих проблем - дело не только узкого круга специалистов, сколько всех и каждого из нас. Согласно Б.Г. Юдину, «поскольку проблемы эти непосредственно затрагивают не только медиков, но и всех тех, кто рано или поздно оказывается их пациентом. А это значит, что приемлемые решения биоэтических проблем должны искаться в диалоге между профессионалами - учёными и врачами, с одной стороны, и непрофессионалами, иначе говоря, обществом в
целом» [1, с. 4].
Формирование биоэтики обусловлено, прежде всего, теми грандиозными изменениями, которые произошли в технологическом перевооружении современной медицины, кардинальными сдвигами в медицинской практике, которые нашли своё выражение в успехах генной инженерии, трансплантации органов, поддержании жизни пациента. Все эти процессы обострили моральные проблемы, встающие перед врачом, перед родственниками больных, перед медицинским персоналом. Существуют ли пределы и каковы они в поддержании жизни смертельно больного человека? Допустима ли эвтаназия? С какого момента следует считать наступление смерти? С какого момента зародыш можно считать живым существом? Допустимы ли аборты? Стоит ли улучшать человеческую природу? Раздвигать границы жизни и смерти? Термин «биоэтика» предложен В.Р. Поттером в 1969г. Трактовка разнородна: с одной стороны, - отождествление биоэтики с медицинской этикой, ограничив содержание этическими проблемами отношений «врач-пациент». Более широкое понимание биоэтики, включающее в себя аксиологические проблемы профессиональной деятельности и социальные проблемы, связанные с системами здравоохранения, проблем отношения человека к животным и растениям, жизни в целом.
«Новый опыт» биомедицинского знания ставит человека перед возможностью не только «давать» жизнь (искусственное оплодотворение), определять и изменять её качественные параметры (генная инженерия, транссексуальная хирургия), но и продлевать, отодвигая время смерти (реанимация, трансплантология, геронтология).
В свете традиционного моральномировоззренческого сознания «новый опыт» биомедицинских технологий - техногенное производство и уничтожение на эмбриональном уровне, трансплантологическое продление и завершение жизни - не всегда может быть оценен как вполне моральный. Более того, в ряде случаев он вступает в явное противоречие с установившимися моральными ценностями и принципами, например, допущение моральности убийства при эвтаназии.
Биоэтика пытается ответить на тот моральномировоззренческий запрос, который порождают медико-биологические исследования.
«Биотехнология и более глубокое понимание наукой человеческого мозга будут иметь существенные политические последствия - они заново откроют возможности социальной инженерии. (В ближайшие 30- 50 лет всё может перемениться!). Развитие нейрофармакологии (прозак для лечения депрессий, риталин для контроля над правильным поведением маленьких детей). По мере того, как мы открываем не просто корреляцию, но фактические молекулярные связи между генами и такими чертами личности как агрессия, преступные склонности, разум, сексуальная идентичность ста-
новится ясно, что эти знания можно применить для конкретных социальных целей. Такое применение ставит ряд этических вопросов, а также политический вопрос. Так, например, если перед богатыми родителями вдруг откроется возможность усилить ум своих детей и последующих потомков, то мы имеем основания не только для моральной дилеммы, но и для полномасштабной классовой войны. Возникают вопросы, связанные с манипуляцией природой человека» [3, с. 45].
Технология наступает так быстро, что необходимо осмыслить и решить какие институты требуются, чтобы на это наступление реагировать.
Однако самые трудные задачи, поднимаемые биотехнологией, - это не те, что сейчас уже показались на горизонте (генетическая дискриминация), а те, что могут возникнуть лет через десять или тридцать. Важно осознать, что эти задачи будут не только этическими, но и политическими.
Есть три основные категории возможных возражений против использования биотехнологий: 1) основанные на религии; 2) основанные на утилитарных соображениях и 3) основанные на деонто-логических принципах.
Религиозные: человек создан по образу Бо-жию, Бог даёт ему различные способности, нарушение природных норм есть нарушение воли Бо-жией. Хотя религия и даёт твердую почву для возражения против определённых биотехнологий, религиозные аргументы не убедят тех, кто не разделяет исходные предпосылки религии (необходимы аргументы более светского характера).
Утилитарные соображения - прежде всего экономические - есть риск, что будущий прогресс биотехнологий приведёт к непредвиденным затратам или долговременным негативным последствиям, которые способны перевесить предполагаемые выгоды. Все утилитарные аргументы имеют существенное ограничение. Выгоды и невыгоды, которые суммируют утилитаристы как правило сводятся к деньгам или легко идентифицируемому физическому повреждению. Утилитаристы редко принимают в расчёт пользу и вред более тонкой природы, которые не так легко измерить или последствия которых сказываются на душе, а не теле (например, операция по смене пола мальчику, повлекшая сильные негативные эмоции).
С точки зрения сторонников деонтологиче-ского подхода, к оценке наших поступков, независимо от блага, которое они порождают, применимы понятия, касающиеся обязательств, долга и прав. «Мы обязаны поступать так-то и так-то не потому, что это принесёт пользу нам или кому-то другому, а потому, что мы выполняем свой долг. Так, будет неправильно обманывать пациента не потому, что это может иметь негативные последствия для него, его близких, а просто потому, что вообще обман - недолжное поведение. И даже если в конкретном случае удастся доказать, что пациент остался в живых именно благодаря обма-
ну со стороны врача, это не сможет с точки зрения деонтологии, изменить негативную оценку поступка» [2, с.48].
В вопросе о биотехнологии на кону стоят в конечном итоге не просто утилитарные расчёты затрат и выгод, касающихся будущих медицинских технологий, но сами основы человеческого
нравственного чувства. До настоящего времени отсутствует единое мнение по ряду важных моментов новых репродуктивных технологий.
Таким образом, возникает необходимость в создании новой этики, с тем, чтобы вписать существующие новые технологии в социальные институты
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Биоэтика: принципы, правила, проблемы / Б. Г. Юдин.- М.: Эдиториал, УРСС, 1998. - 472 с.
2. Введение в биоэтику / Б. Г. Юдин.- М.: Прогресс-Традиция, 1998. - 383 с.
3. Фукуяма, Ф. Наше постчеловеческое будущее.- М.: Люкс, 2004. - 350 с.
□ Автор статьи:
Калинина Оксана Ивановна
- ст. преп. каф. философии КузГТУ.
E-mail: [email protected]
УДК 174. 4 О. И. Калинина ЭТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ОКАЗАНИЯ ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ ПОМОЩИ
Медицинская этика - это разновидность профессиональной этики. Специфика моральных оценок, нравственного регулирования в медицине определяется тем, что здесь задействованы такие социальные ценности, как жизнь и здоровье человека, его права и свободы на личную неприкосновенность. Профессиональное мышление врача должно быть всегда этическим мышлением. В то же время, профессиональная этика призвана обеспечить профилактику ущерба, который может быть нанесён личности, обществу в целом, авторитету профессии медицинского работника, в результате некомпетентных, неосторожных или злонамеренных действий какого-либо врача. Из всех медицинских дисциплин психиатрия в наибольшей степени имеет дело с человеком в целом, с учётом его биологической, психической, духовной и социальной составляющих. С.С. Корсаков отмечает: «Психиатрия из всех медицинских наук наиболее близко ставит нас к вопросам философским» [2, с. 318]. Соответственно, этические вопросы практики оказания психиатрической помощи многообразны и подчас чрезвычайно трудны.
Для современной медицины непреходящее значение имеет этика древнегреческого врача Гиппократа, в особенности его знаменитая «Клятва». Этика Гиппократа - это, прежде всего, этика гуманности, милосердия. В её основе лежит идея абсолютного уважения к больному, обязательность требования, чтобы всякое лечение приносило ему пользу и не причиняло вреда: «Я... воздержусь от причинения всякого вреда.», - говорится в его «Клятве» [3, с. 75].
Современная медицина обладает огромным арсеналом средств и методов, нерациональное или неосторожное применение которых может стать
причиной серьёзного ущерба здоровью и вообще благополучию пациента. Это обстоятельство побудило отечественного клинициста Е.М. Тареева сделать вывод: «Старое правило ргшиш пе пвсеа^' отступает перед требованием современного принципа хорошо рассчитанного риска» [1, с. 82]. В целом же в медицине, конечно же, остаётся обязательным требование этики Гиппократа: ожидаемая от медицинского вмешательства польза (благо) должна превышать сопряжённый с этим вмешательством риск. Значение данного принципа возрастает - по мере возрастания «агрессивности» медицинских вмешательств, в сферу здоровья человека. Этика Гиппократа - это система морально-этических заповедей, требований, запретов, регулирующих практику врачевания, определяющих отношение врача к пациенту, отношение врача к другим врачам, а так же к своей профессии в целом и отношение врача к обществу. Моральноэтические наставления Гиппократа предписывают врачу держать под этическим контролем не только собственно профессиональную деятельность, но и весь его образ жизни: « Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь. врач должен быть воздержанным. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дана слава у всех людей на вечные времена» [3, с. 93 ]
Современная европейская психиатрия ведёт свою историю от «реформы Пинеля». Отношение к помешанным как к больным людям начинает устанавливаться почти одновременно во Франции и в Англии в конце XVIII в.. Главная заслуга Филиппа Пинеля в том, что «сумасшедшие были подняты до достоинства больных», с которых буквально сняли цепи в парижской государственной больнице Бисетр. Патернализм Пинеля - это
не только этическая позиция, но и суть его терапевтического метода, так называемого «нравственного лечения» в применении которого исключительная роль принадлежит врачу. Пинель «учит свободе» и даже «принуждает к свободе». Идея «принуждения к свободе» сочетается у него с допустимостью в отношении некоторых больных, «одержимых слепой яростью», разумных мер стеснения при помощи смирительной рубашки и временной изоляции.
Спустя 50 лет, английский врач Джон Конол-ли, углубляет собственно этический аспект врачебного метода Пинеля и предлагает исключить в отношении душевнобольных любые меры стеснения. Спор, вокруг предложенной Конолли системы «Никакого стеснения», стал общеевропейским. Тем не менее, патерналистская модель психиатрической помощи преобладала во всём мире вплоть до середины XX в. В 1955 г. комитет экспертов ВОЗ высказался за необходимость расширения лечения психически больных без изоляции от общества. В 60-70-е годы в психиатрии США активно проводится новая политика - политика деинституционализации психически больных, то есть отказа от принудительного содержания их в психиатрических больницах. Основная причина нововведений заключалась в широком применении к тому времени психотропных средств, в результате чего в психиатрических больницах стали скапливаться больные, которых в силу сложившихся традиций не выписывали из больницы, но которые, по сути дела, уже не нуждались в стационарном лечении.
В 60-е годы в Европе, а затем в Америке развернулось движение антипсихиатров, утверждавших, что «психичесиких болезней» не существует, а имеют место «микросоциальные кризисные ситуации», что «шизофрения» - это «социальный ярлык», что психически больных нет, а есть лишь «анормальные индивиды», которых общество с помощью психиатров изолирует; что психиатрия -не наука, что психиатры - не врачи, а «полицейские в белых халатах». Реальные антипсихиатри-ческие эксперименты разрушали институциональный порядок психиатрических больниц, отменяли использование психотропных, седативных средств. Антигоспитальное и антипсихиатриче-ское движения стали предтечей действительно радикальных изменений в психиатрии в 70-80-е годы, когда социальный контекст оказания психиатрической помощи стал в основном определяться идеей защиты гражданских прав душевнобольных. В нашей стране эти изменения нашли отражение в Федеральном Законе «О психиатрической помощи и правах граждан при её оказании», 1993
г., и в «Кодексе профессиональной этики психиатров», 1994 г.
В настоящее время в психиатрии используется норма «наименее ограничительной альтернативы». В соответствии с этическим принципом «не навреди» эта норма признаёт необходимость причинения пациенту вреда, но предполагает минимально возможную его степень. Вред и ущерб, которыми чревата психиатрическая практика, можно свести к следующим видам:
1. Принуждение: недобровольное освидетельствование психиатром, принудительное введение лекарств, принудительное кормление.
2. Социальные ограничения и запреты, которые касаются выполнения психически больными отдельных видов профессиональной деятельности, и деятельности, связанной с источником повышенной опасности.
3. Отчуждение, которое, как правило, присуще отношению современного общества к душевнобольным.
4. Собственно моральный вред, причиняемым душевнобольным медперсоналом, нарушение медиками профессиональных этических норм - конфиденциальности, правдивости, невмешательства в личную жизнь.
5. Вред, который сопутствует применению инвазивных методов исследования и методов лечения с побочными действиями. Современная практика применения психотропных лекарственных средств, нередко сопровождается серьёзными побочными действиями - нарушением двигательной активности, расстройством походки, может развиться «нейролептический синдром», который становится причиной смерти пациентов.
Таким образом, гуманность в отношении к больному требует от врача осознания особой миссии медицинской профессии в обществе, вырабатывания в процессе воспитания и самовоспитания высокого сознания профессионального долга, подтверждения на практике верности профессиональному долгу. Следует отметить, что врачу-психиатру в своей деятельности придётся решать целый ряд непростых сопутствующих вопросов, например, в какой мере тот или иной душевнобольной, наряду с его законным представителем или близким родственником, должен быть информирован об экспериментальном характере вмешательства в сферу его здоровья? Допустимо ли с точки зрения этики при экспериментальном характере вмешательств в сферу здоровья душевнобольных, в том числе - детей, у которых нет родственников, ограничиться согласием наблюдающего персонала? Вероятно, подобные вопросы должны изучать этические комитеты.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Биоэтика: принципы, правила, проблемы / А. Я. Иванюшкин.- М.: Эдиториал УРСС, 1998. - 472с.
2. Введение в биоэтику / Б. Г. Юдин. - М.: Прогресс-Традиция, 1998. - 383 с.
3. Гиппократ. Избранные книги. - М.: Сварог, 1994. - 174 с.
□ Автор статьи:
Калинина Оксана Ивановна - ст. преп. каф. философии КузГТУ.
E-mail: [email protected] Тел. 8 (3842) 39-69-10
УДК 124.5
С. Б. Максюкова ДУХОВНАЯ СФЕРА СОЗНАНИЯ (ЧИТАЯ ГЕГЕЛЯ)
Проблемы «духа» и «сознания», по признанию большинства философов, являются наиболее сложными и не поддаются сколько-нибудь успешным решениям усилиями даже самых именитых мыслителей в истории теософской и философской мысли. Любые дефиниции этих фундаментальных понятий оказываются ограниченными, не исчерпывающими всей полноты смысла, подразумеваемого содержанием данных универсалий. Мы можем говорить только о понимании феноменов, репрезентируемых нами в качестве результата теософского и философского дискурса. Нас интересует прежде всего отношение «человеческого духа», как такового с «сознанием», его роль в актах «сознания», его предметном объёме и направленности человеческих действий и поведений. Прояснению данных вопросов нам помогут результаты изучение теософского дискурса по данной теме, опубликованные ранее.
Напомним читателю кратко данные анализа теософской литературы:
- дух человеческий имеет начало в Духе Бо-жием;
- дух человеческий обширнее его ума, выступает за пределы мозга, ум есть проявление духа, дух участвует в актах сознания, определяет его объём и состояния, дух является субстратом памяти (Войно - Ясенецкий);
- дух человеческий проявляется через духовную энергию, которая истекает от Духа Божия; дух есть высшая сила нашей духовной деятельности;
- духовная энергия в высших формах своего развития достигает самосознание духа, дух -субъект самосознания, наше внутреннее «Я»;
- дух человеческий - субъект самопознания, может достигать познания всего и вся;
- в бессмертном духе человеческом продолжается вечная жизнь и бесконечное развитие в направлении добра или зла.
Означенное здесь теософское понимание человеческого духа получило своё дальнейшее развитие в философском дискурсе, начиная с Г.В.Ф. Гегеля, Фихте, А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, а также русских философов - В.С. Соловьёва, С.Л. Франка, П.А. Флоренского, и продолжается по сию пору.
В философских трудах в центре внимания не только сама природа духа, но, скорее всего, изучение его роли, его функций в жизнедеятельности человека в целом.
Так, в творчестве Гегеля предмет духа, можно сказать без особой натяжки, занимает центральное место. Исследованию его природы, функций посвящены такие фундаментальные труды философа как «Феноменология духа», «Философия духа», да и в «Науке логики» и других работах он систематически возвращается к этой теме, видимо главной в его философской рефлексии.
Уже во введении к «Философии духа» мыслитель признаёт, что по-знание духа есть самое конкретное и самое важное и трудное, и потому интерпретирует древнюю заповедь «познай самого себя» не только в общепринятом значении самосознания, но в значении познания того, что подлинно в человеке, подлинно в себе и для себя, познания самой сущности как духа [см. об этом:
1, с. 6]. И здесь же Гегель разъясняет, что его философия духа не имеет значения человекознания в смысле изучения индивидуальных особенностей людей, но «познание всеобщего - человека как такового и тем самым по существу - духа».
Из контекста со всей очевидностью следует, что дух понимается мыслителем как некая субстанциональность, выступающая конкретной, самой развитой формой, которую идея достигает в своём собственном осуществлении.
Из гегелевской философии следует, что вся Вселенная и природа в ней, и общество, и индивидуальное, и общественное сознание, есть формы инобытия абсолютной идеи. Тогда правомерно утверждение мыслителя о том, что вся деятельность духа есть постижение им самого себя. Не входя в обсуждение онтологического аспекта природы духа, как её понимал Гегель, тем более, что данной теме уделено достаточного внимания и в прошлой, и современной философской мысли, обратим внимание на эпистемологический подход мыслителя, прозорливо увидевшего в цели всякой истинной науки познание духом самого себя. Особое значение в этом отношении Гегель придаёт наукам о духе, в которых «действительный дух, который единственно только в науке о духе составляет наш предмет» [1, с. 15].
Гегелевское видение предмета гуманитарных наук, связано, по всей вероятности, с его пониманием «духа». В качестве первого и простейшего определения духа Гегель предлагает «Я». «Я» у него есть нечто совершенно простое, выражающее и единичное, и всеобщее. Это «Я», по Гегелю «у себя - бытиё», в своём развитии - различении есть бесконечное многообразие форм духа, и только в философском мышлении дух завершает идеализацию вещей тем, что он познаёт тот определённый способ, каким образующая их общий принцип вечная идея раскрывается в них посредством познания. Это идеальная природа духа, проявляющая свою активность, достигает своей завершённой, наиболее конкретной формы - дух возвышается до полностью постигающей себя действительной идеей, и, тем самым, до абсолютного духа.
Мне думается, что это положение Гегеля следует понимать как постижение мыслителем одной из самых значительных функций человеческого духа - познания как познания внешнего мира с целью выживания в нём, познания себя с целью саморазвития, самосовершенствования, управления своим «Я» и расширения духовного потенциала. Гегель подчёркивает, что только человек впервые поднимается от единичного ощущения, к всеобщности мысли, к знанию о самом себе, к постижению своей субъективности, своего «Я» -одним словом, только человек есть мыслящий дух, и этим - притом единственно только этим - существенно отличается от природы [ 1, с. 24-25].
Но для осуществления столь важной функции, как понимает это Гегель, необходимо условие -свобода для проявления активности духа. Гегель понимает свободу в качестве субстанции духа, что было только намечено в теософской литературе, но не получило достаточного развития. Именно свобода, поясняет Гегель, как независимость от некоего другого, обеспечивает духу «само-для-себя-сущее». Власть духа над своим содержанием составляет основу свободы духа, и, как таковая, она должна быть предметом рассмотрения науки, считает Гегель. При этом философ замечает, что содержанием духа является его самооткровение, форма же и содержание духа тождественны друг другу. Автор поясняет, что под содержанием следует понимать нечто «в-самом-себе-сущее», нечто, держащее себя в самом себе. Тогда как под формой, наоборот, понимают внешний способ отношения содержания к чему-то другому» [1, с. 27-28]. И добавляет, что содержание «через самоё себя» вступает в отношение с другим, а форма «должна быть понята скорее как то, что делает содержание сущим в самом себе, отличным от другого» [1, с. 28]. Подлинное содержание заключает форму в самом себе, а форма есть её же собственное содержание. То есть мы видим здесь единство формы и содержания в духе, откровения и того, что открывается.
Логика рассуждения Гегеля становится понятной в контексте его трактовки единства возможности и действительности, которое он обосновывает потенциальным содержанием духа, открываемого действительностью через понятие. Сам процесс познания понимается Гегелем как представление предмета согласно таким его налично сущим определениям, какие содержатся в единстве его понятия и вытекают оттуда, или, наоборот, поскольку собственная активность понятия даёт себе его определения. Эти определения, положенные как содержащиеся в понятии, и есть познание, иначе говоря, идея, реализующая себя в стихии мышления [2, с. 171]. То есть понятие у Гегеля в центре всякого развития, оно его субъект и предикат одновременно. Что же оно такое? Он отвечает: «абсолютное знание: 1) есть понятие, существующее как понятие; 2) понятие конструирует себя из себя самого» [2, с. 171-172]. Думается, что Гегель сам понимал понятие как имплицит сознания в его когнитивной деятельности. В «Науке логики» философ выделяет три момента в понятии по степени охватываемой ими реальности: момент всеобщности, момент особенности и момент единичности [3, с. 345]. При этом Гегель предупреждает, что понятие не есть только бытиё или непосредственное, в него входит также и опосредование через себя и самим собой. «Ошибочно думать, - пишет он - что сначала предметы образуют содержание наших представлений, а уже затем привносится наша субъективная деятельность, которая посредством операции абстрагирования и соединения того, что обще предметам, образует их понятие». И объясняет предельно ясно свою позицию: «Понятие, наоборот, есть истинно первое, и вещи суть то, что они суть благодаря деятельности присущего им, открывающегося в них понятия». За подтверждением своего тезиса Гегель обращается к христианскому догмату о происхождении мира из полноты божественной мысли и божественных предначертаний, и заключает, что мысль, или понятие (они у него тождественны) есть та бесконечная форма, или свободная творческая деятельность, которая для своей реализации не нуждается в находящемся вне её материале [3, с. 347]. То есть, понятия как некие мыслеформы, конструирующие мир и осваивающие его в процессе мыслительной деятельности в актах познания или откровения.
Как видно из контекста, откровение, открывание, познание является центральной темой гегелевской рефлексии после абсолютной идеи, или, точнее её предикатом. И дух мыслитель определяет через самооткровение, осуществляющееся в трёх различных формах или способах. Первый состоит в превращении в-себе-сущего-духа, или логической идеи, во внешнюю природу, что противоречит его внутреннему существу, самому себя понимающему, из самого себя порождающей идеи. И потому идея или в-себе-сущий-дух снима-
ет внешность или обособление природы, и тем самым создаёт себе наличное бытиё, соответствующее его внутреннему существу и всеобщности, и становится благодаря этому рефлексированным в-себе, для-себя-сущим, самосознающим, пробуждённым духом.
Тем самым подготовлена вторая форма откровения духа, в которой он делает природу предметом своего размышления, идеализирует её, и, таким образом, в своём предмете становится предметом для себя. Но на этой стадии вне-себя-бытиё духа ещё не снято абсолютно, потому как, объясняет Гегель, просыпающийся дух ещё не познаёт здесь своего единства со скрытым в природе в-себе-сущим духом, при этом он находится ещё во внешнем отношении к природе, ещё не проявляется как всё во всём. Дух имеет здесь ещё некоторый предел в природе и именно вследствие этого предела является конечным духом. И вот этот предел и снимается абсолютным знанием, которое представляет собой третью, и высшую форму откровения духа. На этой ступени, по Гегелю, Абсолютный дух постигает себя как такой, который сам же и полагает бытиё, сам является своим другим, сам порождает природу и конечный дух. [см. об этом: 1, с. 29-31].
Как мне видится, в этих приведённых здесь формах или способах самооткровения духа Гегель гениально постиг качественное состояние человеческого духа через уровни познания. На первой стадии человеческий дух не выделяет себя из природы, он пока лишь субъективный дух и имеет отношение к самому себе, и открывает себя.
На второй стадии человеческий дух становится объективным, он порождает свою реальность, свой мир, в котором он познаёт природу и выстраивает отношения с другими, - здесь уже имеет место свобода как наличная необходимость.
На третьей стадии происходит откровение духа «как о себе и для себя сущее и вечно себя порождающее единство объективности духа и его идеальности, или его понятия, дух в его абсолютной истине, - это Абсолютный дух», - подчёркивает автор [1, с. 32].
Гегель связывает процесс развития духа с овладением им понятия о себе и заключает: «Дух существенно есть только то, что он знает о себе» [1, с. 33].
Таким образом, гегелевский дух предстаёт как себя открывающий, самосознающий и самопо-знающий, бесконечно творческий дух. Это откровение духом себя происходит в процессе развития науки и человеческой истории, в котором мы продвигаемся от несовершенных форм откровения духа к его высшей форме. [1, с. 33].
Сам процесс познания Гегель увидел как движение нашего разума от «схватывания внешних» форм предметов реальности («вещей для нас»), до проникновения в их сущность как постижение духом себя через формы «другого», инобытия.
Целью всего когнитивного развития мыслитель полагал поиск высшего определения абсолютного. Он пишет: «Найти это определения и понять его смысл и содержание - в этом заключалась, можно сказать, абсолютная тенденция всего образования и философии - к этому пункту устремлялась вся религия и наука; только из этого устремления может быть понята вся всемирная история» [1, с. 29]. И великий мыслитель был абсолютно прав, поскольку и сегодня мы много знаем о мире вещей, но всего меньше о себе. Но прогрессом нашего разума, на мой взгляд, является уже сознание данной проблемы и тот факт, что философы и учёные пришли к пониманию значения человеческого фактора и «человекоразмерного» объекта, хотя в понимании сознания мы почти не продвинулись от немецкого классика.
Но вернёмся к Гегелю. У него душа (вначале лишь как индивидуально чувствующая) становится сознанием в феноменологии. На этом этапе развития дух поднимается до всеобщности, объединяющий в себе субъективное и объективное. Это всеобщее самосознание Гегель называет разумом. В этом образе дух есть для себя самого сущий разум. Именно разум, по Гегелю, образует субстанциальную природу духа, он есть только другое выражение истины, или идеи, составляющей сущность духа. И что очень важно для нашей темы -дух, полагающий себя в форме субъективности, есть интеллигенция (мышление), в форме объективности - воля [1, с. 42].
Предвосхищая позиции некоторых современных философов, например, Э.В. Ильенкова, Гегель определяет дух как экзистирующую материю, т.е. получается, что материя осознаёт и познаёт себя опосредованно, через дух, что приводит классика идеализма к парадоксальному признанию единства духа и природы, и, в конечном счёте, имма-териальности самой природы [1, с. 42]. Здесь Гегель раскрывает внутренний механизм познания, который видится ему как снятие интеллигенцией (мышлением) своей субъективности, не соответствующей понятию духа через измерение абсолютным масштабом разума объективного содержания данности и единичности и придание этому содержанию разумности, влагая в него идею и превращая тем самым в конкретное всеобщее (знание - авт.) и таким образом принимает его в себя. Этим интеллигенция достигает того, что то, что она знает, не есть уже абстракция, но объективное понятие, и, что, с другой стороны, предмет теряет форму данного и получает образ (щеБМ!), в котором содержание присуще самому духу [1, с. 43]. И Гегель, на наш взгляд, абсолютно прав, рассматривая понятия предмета как идеальную конструкцию разума, наделяющего предмет рациональным содержанием и осваивающим его как некую целесообразность (уподобляя себе).
Из приведённого контекста наглядно явствует понимание Гегелем интенциональной природы
сознания, всегда содержательно направленного на мир, охватывая его своей идеальностью. А с другой, мыслитель обращает внимание на духовную нагруженность предметных образов нашего сознания. Философ обосновывает связь субъекта с объектом следующим образом: «Я», субъект сознания есть мышление; дальнейшее логическое определение объекта есть то, что тождественно в субъекте и объекте, их абсолютная связь, то, соответственно чему объект есть нечто, принадлежащее субъекту» [1, с. 223].
На мой взгляд, речь идёт о «человекоразмерном» объекте, здесь Гегель предваряет, по сути, тип рациональности современной науки. Но данный вопрос требует специального рассмотрения, что невозможно в рамках данной статьи.
Но для уяснения нашего вопроса обратим внимание на следующую мысль Гегеля: «Цель духа, - заявляет он, - как сознания состоит в том, чтобы это своё явление (сознание - авт.) сделать тождественным со своей сущностью, поднять достоверность самого себя до истины». И разъясняет свою позицию таким образом - дух есть:
а) сознание вообще, обладающее предметом как таковым;
б) самосознание, для которого предметом является «Я»,
в) единство сознания и самосознания тот факт, что дух созерцает содержание предмета как самого себя и себя самого как определённого в себе и для себя - разум, понятие духа [1, с. 224].
Как видим, дух у Гегеля есть не только сознание вообще, обладающее предметностью (интен-циональностью - авт.), но и самосознание, открывающее себя в предмете. При этом Гегель замечает, что самосознание гораздо шире сознания как такового, поскольку последнее есть лишь момент самосознания [1, с. 224].
Философ выделяет три ступени сознания: 1) чувственное - созерцание; 2) воспринимающее -единичное в отношении ко всеобщему; 3) рассудочное - в нём предмет возвышается до явления, для себя сущего, внутреннего, становится как бы живым существом. И высшей ступенью сознания, по логике Гегеля, является разум, который становится абсолютно свободным в объективном мире, познающим себя самого. Именно в разуме - объективном самосознании достигается единство самосознания со своим объектом, тождество субъективного понятия с его объективностью и всеобщностью. Гегель называет разум свободным духом. Он выделяет в разуме чистую, бесконечную форму, беспредельное знание и тождественный с этим знанием объект (интенциональность разума -авт.). И подчёркивает: «дух есть знание разума.» [1, с. 252].
Он рассматривает разум как вечное движение, направленное к тому, чтобы самого себя понимать и быть знанием разума. Философ уверен в бесконечности нашего разума и его вечности, и всякие разговоры о пределах разума он воспринимает как нелепость (разговоры о деревянном железе).
Таким образом, разум, по Гегелю, является не только высшей ступенью сознания, но, тождественный духу, он составляет духовную сферу сознания, выполняющую главную функцию - познание мира и себя, «как сама себя знающая истина». И гениально объясняет свою позицию: «.вот почему на дух надо смотреть как на подобие Бога, как на божественное в человеке» [1, с. 254].
В заключение выражаю своё полное согласие с мнением великого немецкого мыслителя и думаю, что гегелевская когнитивная концепция человеческого духа будет по достоинству оценена современными философами и методологами науки.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Гегель Г.В.Ф. Философия духа / Г.В.Ф. Гегель. Энциклопедия философских наук. - Т. 3. - М., 1977.
2. Гегель Г.В.Ф. Философская пропедевтика / Г.В.Ф. Гегель. Работы разных лет. В 2-х т. - Т. 2. - М., 1973.
3. Гегель Г.В.Ф. Наука логики / Г.В.Ф. Гегель. Энциклопедия философских наук. - Т. 1. - М., 1975.
□ Автор статьи:
Максюкова Светлана Борисовна, канд.филос.наук, доцент каф. философии КузГТУ Email: [email protected]
