CC BY
18Миссия университета: 95
гуманитарное консультирование стратегии развития
А.В. Прокофьев Этическая инфраструктура университета и теоретические образы морали
Институционализация морали в профессиональной и в организационной среде производится по нескольким направлениям. В первую очередь она предполагает создание декларативных и регулятивных документов, фиксирующих ценностные установки сообществ и организаций, а также некоторые конкретизированные предписания и запреты, исполнение которых представляет собой своего рода профессионально-этический минимум. Таковы миссии, декларации ценностей, этические кодексы, кодексы чести и кодексы поведения. Другим направлением является создание элементов этической инфраструктуры - специализированных органов, функционал которых связан с совершенствованием профессионально-этической культуры организации или сообщества, обеспечением соответствия деятельности их членов минимальным этическим требованиям и формированием у них мотивации к полноценному исполнению профессионального долга.
Во многих современных университетах реализованы оба направления институционализации. В них сформирован корпус этических документов, ориентированный либо на соблюдение работниками и учащимися значительного количества норм, либо на добросовестную реализацию предельно общих принципов (существуют и синтетические варианты)1. В них функционируют различные органы этической инфраструктуры.
Анализ университетской этической инфраструктуры в англосаксонском мире показывает, что эти органы могут иметь различный
1 См. подробнее: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. «Дух университета»: проектно-ориентированная институционализация в этическом кодексе научно-образовательной корпорации // Новое самоопределение университета. Ведомости. Вып. 33 / Под ред. В.И.Бак-штановского, Н.Н.Карнаухова. Тюмень: НИИ ПЭ, 2008. С. 47-87; Прокофьев А.В. Этический кодекс академического сообщества: параллельный опыт разработки // Этический кодекс университета. Ведомости. Вып. 34 / Под ред. В.И.Бакштановского, Н.Н.Карнаухова. Тюмень: НИИ ПЭ, 2009. С. 103-113.
функционал и разные названия2. В подавляющем большинстве университетов имеются коллегиальные институты или отдельные уполномоченные по исследовательской этике (именно они в большинстве случаев, хотя и не всегда, носят название комитетов и уполномоченных по этике). Распространенность таких органов напрямую связана с внешним запросом и даже прямым требованием общества
2 Исследований, специально посвященных этической инфраструктуре университетов, немного, в сравнении с исследованиями того же предмета в отношении бизнес-корпораций и органов государственной службы. В них, за редким исключением, преобладает анализ институтов, обеспечивающих академическую добросовестность в студенческой среде. Вот некоторые из них: Bruhn J.G., Zajac G., Al-Kazemi A., Prescott L.D. Moral Positions and Academic Conduct: Parameters of Tolerance for Ethics Failure // Journal of Higher Education. 2002. № 4. P. 461-493; Caldwell C. A Ten-Step Model for Academic Integrity: A Positive Approach for Business Schools // Journal of Business Ethics. 2010. № 9. P. 21-13; Kelley P.C., Agle B.R., Demott J. Mapping Our Progress: Identifying, Categorizing and Comparing Universities' Ethics Infrastructures // Journal of Academic Ethics. 2005. № 3. P. 205-229; McCabe D.L., Trevino L.K., Butterfield K.D. Honor Codes and Other Contextual Influences on Academic Integrity: a Replication and Extension to Modified Honor Code Settings // Research in Higher Education. 2002. № 3. P. 357-378; Rezaee Zabihollah, Elmore R. C, Szendi J. Z. Ethical Behavior in Higher Educational Institutions: the Role of the Code of Conduct // Journal of Business Ethics. 2001. № 2. 171-183; Weber J. Implementing an Organizational Ethics Program in an Academic Environment: the Challenges and Opportunities for the Duquesne University Schools of Business // Journal of Business Ethics. 2006. № 1. P. 23-42; Gallant T. B, Drinan P. Institutionalizing Academic Integrity: Administrator Perceptions and Institutional Actions // NASPA Journal. 2006. № 4. P. 61-81). Представленный ниже обзор опирается как на исследования, так и на непосредственный анализ документов, регулирующих деятельность этической инфраструктуры значительного количества университетов Великобритании, США, Канады, Австралии и Южной Африки. За пределами этого региона ситуация не анализировалась. Она может несколько отличаться. Например, М.Оост, исследовавшая этическое регулирование трех голландских университетов, указывает, что ни один их них не имеет этического комитета и лишь в одном есть уполномоченный по этике (Oost M. The Design of Ethics Programs and Their Influence on Non-compliant Behaviour in Universities // URL:http://essay.utwente.nl/58249/1/scriptie_M_Oost.pdf).
контролировать моральное качество научных исследований, прежде всего, в отношении защиты испытуемых. В этой связи деятельность таких инстанций строго формализована, они часто имеют довольно узкую специализацию (например, этические комитеты по исследованиям, предполагающим участие людей в качестве испытуемых, этические комитеты по исследованиям, предполагающим участие животных в качестве испытуемых и т.д.). Однако они могут сохранять и более широкий спектр функций, касающийся самых разных аспектов обеспечения ответственного проведения научных исследований: борьбы с подтасовкой данных, плагиатом и самоплагиатом, некорректным указанием авторства и т.д. Их основные, рутинные функции касаются этической экспертизы исследовательских проектов и распространения знаний об этических требованиях к научной деятельности. Однако, в случае конфликтных ситуаций, они собирают информацию и проводят слушания по конкретным казусам.
В значительном количестве университетов существуют органы, деятельность которых выходит за пределы исследовательской этики и охватывает разные стороны академической жизни. Они могут иметь разные названия, в том числе, комитеты по этике. Стандартная формулировка, указывающая на их функционал: рассматривают все вопросы профессиональной деятельности, личного поведения и управления университетом, имеющие этическую составляющую. Функционирование таких органов соотнесено с обеспечением исполнения этического кодекса или кодекса поведения, но не ограничивается простым контролем его исполнения отдельными работниками.
При этом характер их деятельности может быть различным. Некоторые органы этого типа ограничиваются осуществлением образовательной, аналитической и консультационно-управленческой функций (проведение тренингов, этический аудит и разработка стратегий по совершенствованию этической культуры), некоторые -совмещают их с функциями вынесения суждений по конкретным случаям нарушений и консультирования работников по поводу применения норм кодекса. Наряду с этим, имеются органы, не уполномоченные отслеживать этическое качество всей университетской жизни и занятые исключительно вопросами соблюдения кодекса на индивидуальном уровне. Они могут именоваться этическими комитетами, комитетами по соблюдению норм, комитетами по этике и соблюдению норм и т.д.
В случае неколлегиального характера этического органа имеет место должность уполномоченного по этике или соблюдению профессионально-этических норм (как в варианте «officer», так и в варианте «ombudsman»). В значительном количестве университетов этическое регулирование преподавательской и студенческой деятельности разведены между собой, и существуют специальные органы, занимающиеся вопросами читинга и плагиата в студенческой среде (в основном, комитеты и уполномоченные по академической честности - добросовестности). Наконец, представлен и такой вариант институционализации академической этики, при котором специальные этические органы отсутствуют, а деятельность по обеспечению исполнения этического кодекса университета делегирована дисциплинарным административным инстанциям.
Функционирование этической инфраструктуры в большинстве университетов неразрывно связано с процедурами репортирования, слушания дел и наложения санкций (или рекомендации такого наложения). Процедуры носят формализованный, квазиюридический характер, включающий представление фактов, обращение к свидетелям, прения сторон и т.д. Санкцией может быть само по себе решение комитета о том, что нарушение кодекса имело место (по сути, институционализированное общественное осуждение), но также и определенные дисциплинарные меры в отношении к нарушителю, касающиеся заработной платы, академического статуса, карьерного продвижения и т.д. Формирование этических органов может предполагать большую или меньшую степень демократичности. В некоторых случаях имеет место голосование внутри университетских департаментов по кандидатурам, среди которых не должно быть представителей администрации.
В рамках мейнстрима литературы по этике организаций и профессий необходимость специальной инфраструктуры, обеспечивающей внедрение кодекса на основе консультирования работников в затруднительных ситуациях и применения санкций за этические нарушения, не ставится под вопрос. К примеру, М. Каптайн, пытающийся разработать целостную систему условий, которые делают этический кодекс организации эффективным, указывает на деятельность такой инфраструктуры как на непременное условие, наряду с постоянной и демонстративной озабоченностью руководства организации состоянием этической культуры. Суммируя результаты эмпирических исследований, он делает вывод, что механизмы понуждения, внедряемые менеджментом компании, являются абсо-
лютно необходимыми для повышения соответствия поведения работников этическим стандартам3.
То, что ситуация университета не отличается коренным образом от ситуаций других организаций (бизнес-корпораций или органов государственной службы), у многих авторов не вызывает сомнения. Так, П. Келли, Б. Эгли, Дж. Демотт, проанализировавшие опыт этического регулирования в сотне американских университетов, защищают идею повсеместного создания «зримой» этической инфраструктуры - формальной организационной системы, которая включала бы механизмы понуждения и консультирования, обладающие прозрачными, упорядоченными, устойчивыми и честными процедурами. С их точки зрения, проблема современной академической этики состоит в основном в недостаточной развитости такой инфраструктуры, в сравнении со сферой бизнеса, в ее внешне-показном характере и «ленивом» функционировании4.
В какой мере понуждающая этическая инфраструктура может рассматриваться в качестве самоочевидного элемента этического регулирования в университете, свидетельствует тот способ, которым один из корифеев современной профессиональной этики, М. Девис, обсуждает проблему «наказания» в работе «Этика и университет». Под наказанием он «подразумевает установленные процедуры понуждения к исполнению стандартов исследовательской этики, какими бы ни были конкретные взыскания и какое бы ведомство их ни накладывало». Свое рассуждение о наказании М. Девис строит на основе определения достоинств и недостатков одного из рамочных нормативных документов, предложенного рядом исследовательских организаций. Основным недостатком документа он считает отсутствие точных указаний по поводу пропорциональности нарушений и налагаемых санкций. «Это упущение, - замечает М. Девис, - понятно, но заслуживает всяческих сожалений. Университетские дисциплинарные процедуры больше всего сегодня нуждаются в стандартах для вынесения суждений о степени серьезности нарушений и в соответствующей им шкале наказаний. Например, плагиат, будь то намеренный или случайный, представляет собой неприемлемое поведение в рамках университета. Но намеренное присвоение чужого исследования кажется намного более серьезным
3 Kaptein M. Toward Effective Codes: Testing the Relationship with Unethical Behavior // Journal of Business Ethics. 2011 (forthcoming).
4 См.: Kelley P.C., Agle B.R., Demott J. Mapping Our Progress: Identifying, Categorizing and Comparing Universities' Ethics Infrastructures. Р. 221-222.
нарушением, чем заимствование нескольких абзацев обзора литературы. Поступая, по моему мнению, очень благоразумно, университеты не налагают штрафы за нарушения академической этики. Они не могут лишать свободы. Значит, они имеют довольно узкий выбор между порицанием (которое извне воспринимается как обыкновенный шлепок) и увольнением (что кажется слишком суровой мерой, исключая самые серьезные нарушения). Отсюда вывод - исследовательские институты должны экспериментировать с такими промежуточными мерами, как понижение в должности, аннулирование постоянного профессорского статуса, временное отстранение от исследований. Здесь, вероятно, исследовательская этика может обогатиться за счет контактов с теорией наказания»5.
Если возражения против создания (сохранения) консультирующей и налагающей санкции этической инфраструктуры все же возникают в специальной литературе по этике профессий и организаций, то они имеют вполне определенный характер. Исследователями проблематизируется исключительно эффективность этического режима, который опирается на ее деятельность. Если затраты на создание и функционирование этической инфраструктуры превышают тот положительный эффект, который она дает в отношении уровня соответствия поведения работников (для университета - работников и учащихся) этическим стандартам, то такая инфраструктура не является необходимой. Аранжировки этого аргумента могут быть различными. Некоторые авторы выражают общий скепсис в отношении действительного влияния системы кодекс-комитет на поведение работников. Другие высказывают опасение, что притупление способностей к саморегулированию на фоне неизбежных сбоев в работе институтов даст негативные результаты. Третьи полагают, что психологическое неприятие принуждения (или навязчивых рекомендаций) приведет к отчуждению работников от этической инфраструктуры, а в конечном итоге и от самих этических стандартов6.
Однако если мы выйдем за пределы этой исследовательской сферы в область общей этической теории, то возражений против консультирующих и налагающих санкции этических органов будет
5 Davis M. Ethics and the University. N.Y.: Routledge, 1999. P. 56-57.
6 См., к примеру: Moore G. Managing Ethics in Higher Education: Implementing a Code or Embedding Virtue? // Business Ethics: A European Review. 2006. Vol. 15. № 4. P. 407-418; Weingartner R.H. The Moral Dimensions of Academic Administration. Lanham: Rowman & Littlefield, 1999. P. 51-53.
гораздо больше. И характер их тоже станет отличаться. Основные возражения будут связаны уже не с эффективностью, а с нравственным статусом таких органов. Эти возражения имеют различное содержание в зависимости от того, какой из теоретических образов морали их порождает. Если в основе критики лежит образ морали как одной из высших форм индивидуального духовно-практического совершенствования (и притом - приоритетной), то выстраивается следующий ряд аргументов7.
1. Поручая каким-либо людям вынесение этических суждений о других людях, мы вовлекаем их в деятельность, которая несовместима с успешной нравственной самореализацией. В ходе аналитического прояснения основ и специфики морального опыта этика наталкивается на существенное расхождение между практиками познания и технического преобразования мира, с одной стороны, и практикой нравственного самосовершенствования - с другой. В рамках первых существуют «естественные эксперты» - люди, достигшие высот в своем деле и в силу этого способные разрабатывать и квалифицированно применять критерии оценки деятельности другого человека, относящейся к этой сфере. Эти оценки, естественно, могут носить как положительный, так и отрицательный характер.
Однако моральная сфера такова, что в ней достижение «высот» порождает не столько сознание своей, пусть относительной, успешности, сколько понимание абсолютной недостаточности достигнутого в сравнении с идеалом. Именно концентрация внимания на этой абсолютной недостаточности придает человеку нравственное достоинство. Успешно совершенствующийся человек в области морали есть тот, кто постоянно осознает свое несовершенство и постоянно углубляет его осознание. Сохранять такую установку можно лишь том случае, если различия между тем, что достигнуто мною, и тем, что достигнуто другими, существенным образом нивелируются, обесцениваются. Ориентированный таким образом человек меньше всего стремится к роли судьи или эксперта в отношении поведения и образа жизни других людей и даже, наоборот, понимает, что вхождение в такую роль разрушило бы весь его жизненный проект. Ему пришлось бы придать первостепенное значение тому, что имеет
7 Подробнее об этом теоретическом образе морали см.: Прокофьев А.В. Мораль индивидуального совершенствования и общественная мораль: исследование неоднородности нравственных феноменов. Серия «Монографии». Вып. 6. Великий Новгород: Изд-во НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2006. С. 87-106.
малую значимость, перевести взгляд с горизонта на то, что находится под ногами, без каких бы то ни было гарантий, что он сможет вернуть исходную оптическую перспективу.
Как заметил А.А. Гусейнов, выражая внутреннюю логику «высокой» морали (морали индивидуального духовно-практического совершенствования), «нравственная оценка в позитивной форме, если и допустима... то только по отношению к другим, нравственная оценка в негативной форме допустима только по отношению субъекта к самому себе»8. В свете подобного тезиса обсуждение нарушений этического кодекса с последующим вынесением негативной оценки, а уж тем более определением санкции, автоматически вводит его участников в область морально недопустимых действий.
2. Поручая людям вынесение этических суждений о других, мы ставим их в нравственно сомнительное положение, поскольку предлагаем высказываться по чрезвычайно серьезному (ответственному) вопросу без достаточных оснований. Этические суждения всегда есть суждения о качестве личности. Они не обязательно представляют собой окончательные приговоры этой личности, поскольку люди способны меняться со временем и поскольку их действия порождены борьбой разных мотивов и установок, свойственных одному и тому же человеку. Но в любом случае, так как нравственные нормы предписывают и мотив, и форму поступка, нравственные оценки помещают поступок в широкую перспективу его внутренних причин. Это еще одно обстоятельство, вследствие которого негативная оценка, направленная на самого себя, не вызывает сомнений в отношении ее допустимости, а оценка другого всегда находится под таким сомнением. Несмотря на наличие самообманов и поздних рационализаций каждый человек знает себя внутреннее, а другого не знает, не имеет достоверного представления о силе его стихийных импульсов, возможностях самоконтроля и т.д. и т.п.
В конце концов, потенциальный судья не может иметь гарантий того, что в специфических внутренних и внешних обстоятельствах другого человека он сам не совершил бы поступков, противоречащих нравственным принципам. В каких-то случаях сомнения такого рода уменьшаются или вовсе отпадают, но это именно случаи, уникальные стечения обстоятельств. А участие в деятельности этического органа предполагает необходимость выносить нравственное суждение о каждом предложенном к рассмотрению нарушении (и
о
8 Гусейнов А.А. Моральная демагогия как форма апологии насилия // Вопросы философии. 1995. № 5. С. 7.
нарушителе) в порядке принятого на себя обязательства и в порядке служебно-бюрократической рутины.
3. Формируя этические органы, мы будем пытаться заполнить их людьми, которые осознали рассмотренные выше затруднения и успешно разрешили их, однако, позиции в этих органах будут неизбежно заняты теми, кто либо вовсе не осознал этих затруднений, либо обошел их по прагматическим причинам. Этот аргумент отсылает нас к вопросу об эффективности этических органов, но рассматривается он в особой перспективе, предполагающей, что единственно правильным восприятием морали является предельно возвышенное, индивидуально-перфекционистское. Дилемма создателя этического комитета ярко представлена А.А. Гусейновым. Тот, кто выносит моральную оценку, должен «сам являться морально безупречным, или, по крайней мере, обладать в этом отношении особой компетенцией... Однако характерной особенностью морально совершенного человека является сознание собственного несовершенства (чувство недовольства собой, скромность), не позволяющее ему становиться в позу судьи, учителя. В то же время человек, охотно берущий на себя роль морального судьи, уже самим этим фактом обнаруживает моральное качество (самодовольство), свидетельствующее о том, что он этой роли не соответствует. Получается: тот, кто мог бы выносить моральные оценки, не будет этого делать (именно потому, что он мог бы это делать), а тому, кто готов выносить моральные оценки, нельзя этого доверять (именно потому, что он готов это делать!)»9.
Если конкретизировать эту мысль далее, то можно предположить, что к вынесению моральных суждений о другом готовы три категории людей: 1) те, кто имеют настолько примитивное моральное сознание, что нравственный суд для них вообще не является проблемой (в нравственном мире для них все просто и определенно); 2) те, кто способны к пониманию затруднений морального суда, но такой суд служит для них способом компенсации экзистенциально-психологической неполноценности, подчеркивания собственной значимости на фоне постоянных сомнений в ней; 3) те, для кого проблемы нравственного суда отходят на второй план, поскольку участие в таком суде является для них способом решения карьерных вопросов (продвижения и сохранения позиций, получения материальных выгод и т.д.). Вопрос состоит в том, нужны ли этические органы, которые неизбежно будут состоять из таких людей?
9 Гусейнов А.А. Моральная демагогия как форма апологии насилия. С. 7.
Иная аргументация против этической инфраструктуры организаций и профессий возникает в том случае, если в качестве основы выступает другой теоретический образ морали - не «высокая», а «общая», или «общераспространенная», мораль. Этот образ складывается на основе анализа того смысла, который придают понятию «моральный» большинство носителей живого нравственного опыта. Пример такого понимания дает известный американский этик, Б. Герт, опирающийся при построении теории морали на общераспространенный опыт и коммуникативную роль нравственных концептов. Для Б. Герта «мораль является неформальной общественной системой, не имеющей уполномоченных судей и процедур принятия решений, которые позволяли бы получить единственный ответ на любой моральный вопрос... Общепризнанно, что пока люди находятся внутри ее неопределенных, но признаваемых всеми границ, никто не имеет полномочий разрешать моральные споры таким же образом, как Верховный суд решает правовые споры или Папа Римский решает религиозные споры среди католиков. Никто не имеет какого-то особого знания о морали, недоступного другим, поскольку каждый, кто подлежит нравственному суждению, должен
знать, что она позволяет, запрещает, требует, одобряет и не одоб-
10
ряет»
Отсюда следует вполне естественное разочарование в попытках создать институционализированные структуры по интерпретации моральных норм и вынесению нравственных оценок. «Конечно, некоторые люди лучше решают моральные проблемы, чем другие, частью за счет обучения и опыта, частью благодаря разуму и здравому смыслу. Но умение принимать нравственные решения не является академической специализацией, и никто не может обосно-
Л Л
ванно претендовать на статус морального эксперта»11. Если мораль - это пространство, где каждый имеет право судить каждого, где у каждого есть право толковать предельно общие и доступные его понимаю императивы, то введение вертикалей оценки и вертикалей интерпретации против ее природы. Уже сама по себе кодификация нравственных норм выглядит в этом случае крайне подозрительно: как покушение на право человека использовать свой нравственный разум в вопросах формирования собственного биографического пробега. Введение органов, которые контролируют применение норм кодекса в конкретных ситуациях, завершает процесс присвое-
10 Gert B. Morality: Its Nature and Justification. N.Y.: Oxford University Press, 2005. P. 12.
11 Ibidem.
ния этого права. Возложение на человека обязанности консультироваться с официально уполномоченным специалистом (специалистами) по этике представляет собой принудительную экстернализа-цию совести как зова и нравственного компаса. Создание этического органа, который не только консультирует работников, но и выносит оценочные суждения по поводу совершенных ими поступков, предполагает неправомерное делегирование теми членами коллектива, которые не входят в этот орган, своего права на формирование мнения об этих поступках. Они заранее ставят свою подпись под моральным вердиктом, который выносят члены этического комитета, и тем самым дисквалифицируют себя в качестве полноценных членов сообщества рациональных субъектов, принимающих решения и высказывающих суждения о них.
Итак, аргумент против этической инфраструктуры, формирующийся на основе «общей» («общераспространенной») морали, выглядит следующим образом: Поручая определенным людям вынесение моральных суждений, мы монополизируем в их руках право на моральное суждение, которым в действительности обладает каждый человек.
Как можно ответить на эти аргументы? И возможно ли? Если вести речь о полной дискредитации негативного морального суждения в отношении другого человека, к которой тяготеет «высокая мораль», то ей можно противопоставить очевидную тенденцию живого нравственного опыта рассматривать такое суждение, хотя бы в некоторых случаях, как исполнение долга и проявление мужества. Человек, не смолчавший в отношении творящейся несправедливости или злодеяния, недвусмысленно и публично определивший их в качестве безнравственных действий, воспринимается как тот, кто сохранил свое достоинство. Можно в этой связи вспомнить риторические вопросы И.А. Ильина: «Кто дал мне право "прощать" от себя злодеям. И каков может быть смысл этого мнимого "прощения"? Что означает оно: что "я" их не осуждаю и не обвиняю? Но кто же поставил меня столь милостивым судьею?»12. Или мысль Н.А. Бердяева о том, что моральные оценки, выносимые христианином, то есть человеком, который постиг смысл заповеди «не судите», «трудны и даются с мукой», но они «не должны впадать во внешний аномизм»13. На этой основе выстраивается вполне убедительная
12 Ильин И.А. О сопротивлении злу силой // Собр. соч. В 10т. Т. 5. М.: Русская книга, 1996. С. 144.
13 Бердяев Н.А. О назначении человека. М.: Республика, 1993. С. 97.
линия защиты права на вынесение негативной нравственной оценки по отношению к другому человеку.
Однако дело в том, что деятельность этической инфраструктуры лишь частично относится к этой, условно говоря, «героической» сфере морали, противопоставленной злодеяниям. Чаще она имеет дело с тривиальными проявлениями недобросовестности или бытового взаимного неуважения. Кроме того, здесь нравственное суждение о другом выступает как инициативный индивидуальный акт, и деятельность специально уполномоченного этического органа все равно остается под вопросом. Да и возражение, порожденное общераспространенным представлением о морали, в этом случае не снимается.
Однако есть и другой путь контраргументации. Можно предположить, что функционирование этической инфраструктуры вписано в особое измерение и, вместе с тем, особый теоретический образ морали. Он ориентирован на обеспечение способности организаций и сообществ воплощать в общественной жизни ценности и принципы, выражающие нравственное отношение к человеку. Соблюдение его принципов и норм указывает не столько на нравственное совершенство человека, сколько на наличие у него нравственно значимых свойств, характеризующих хорошего профессионала в определенной области; хорошего работника, находящегося на определенной ролевой позиции; хорошего члена определенного локального сообщества и т.д. Отсюда следует, что и нравственные оценки в сфере профессиональной этики и этики организаций теряют «глубину проникновения» в персональный мир другого человека. Они выносятся не в смысле окончательного и абсолютного осуждения, а в смысле фиксации несоответствия поступков человека профессиональным или корпоративным стандартам поведения. Заповедь «не судите» в их отношении выступает не как императив, а лишь как повод для определенных опасений.
Специфика данного измерения морали снижает силу аргумента о принципиальной невозможности найти квалифицированных «судей», об опасности того, что этические органы наполнятся карьеристами и морализаторами. Во-первых, внутреннее сопротивление человека, понимающего парадоксальный характер нравственной оценки, должно быть гораздо меньше в области профессионально-этических суждений. Во-вторых, этическая инфраструктура представляет собой систему, в которой эксцессы нравственной оценки изначально ограничены. Этические комитеты функционируют на основе кодекса, что закрывает значительную часть каналов для мора-
лизирования (количество поводов для обвинений в профессионально неэтичном поведении строго ограниченно). Их работа предполагает открытое обсуждение спорных вопросов и определенные процедуры принятия решений, что способствует уменьшению возможностей произвольного вынесения оценок.
Что касается возражения, связанного с исключительно горизонтальным характером нравственной оценки, то возникновение этической инфраструктуры профессий и организаций следует рассматривать, скорее, не как незаконную монополизацию этического суждения, право выносить которое имеет каждый, а как способ организованной реализации этого права, необходимый для придания этическим суждениям дополнительной действенности. Монополизация права на этическое суждение будет происходить лишь в том случае, если решения этических органов станут безапелляционными и недемократичными, если эти органы будут создаваться и действовать как еще одна бюрократическая инстанция, а не как специфическая форма самоорганизации и самоуправления сообществ. Однако такое положение является для этической инфраструктуры не нормой, а патологией.
Остается вопрос о том, надо ли называть инфраструктуру, поддерживающую корпоративные и профессиональные стандарты поведения, этической? С позиций «высокой» и даже «общераспространенной» морали есть соблазн ответить на него отрицательно. Ведь юридические судебные органы, к примеру, мы не называем этическими или нравственными трибуналами, хотя у норм, на основе которых они выносят свои решения, есть очевидное моральное обоснование. Однако у сохранения закрепившегося обозначения есть свои, очень существенные плюсы.
Профессионально-этическое регулирование обладает большей степенью горизонтальности, меньшей формальностью, чем право и трудовая дисциплина; оно опирается по преимуществу на мягкое понуждение со стороны авторитетного сообщества и последующее добровольное соответствие нормам, а не на прямое и постоянное принуждение. Если то, что на настоящий момент именуется «этической» инфраструктурой, назвать инфраструктурой «дисциплинарной», то эти свойства потеряют самостоятельную значимость. Их возможная утрата уже не будет вызывать сомнений и сожалений. Мне представляется, что когда мы применяем понятия «этика» или «инстуционализированная мораль» в отношении к деятельности по воплощению корпоративных и профессиональных стандартов пове-
дения, мы не мораль дискредитируем, а дисциплинированию пытаемся придать иное качество, очеловечить его и демократизировать.
И, наконец, последнее: как следует относиться к отсутствию обсуждения нормативных претензий к этической инфраструктуре в рамках мейнстрима этики организаций и профессий? Необходимо иметь в виду, что исследователи, относящиеся к нему, строят свои рассуждения внутри соответствующего теоретического образа морали. Занимаясь решением практических вопросов, они не ставят перед собой задачи теоретического обоснования этого образа. Это понятная и не лишенная оснований позиция. Но вполне возможно, что рассуждение о морали организаций и профессий все же должно быть более чувствительно к неоднородности, или многообразности, морали.
