CC BY
38
6. Лешкевич Т.Г. Новое понимание субъектности и вызовы глобализации // Новое понимание субъектности в различных контекстуальных полях. Сборник научных трудов. Ростов н/Д.: Изд-во ЮРИФ РАНХиГС, 2011. 480 с. С. 27-46.
7. Лешкевич Т.Г. Концептуальная презентация действительности в синергетике // Философские проблемы социального политического, экономического развития: реалии современности. Ростов н/Д.: РИО РТИСТ ФГБОУ ВПО "ЮРГУЭС", 2013. 224 с. С. 136-148.
8. См.: Бурдье П. Структура, габитус, практика // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. Т. 1. Вып. 2. [Электронный ресурс]. URL: http://hq.soc.pu.rU/publications/jssa/1998/2/4bourd.html.
9. Маклюэн Г.М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. М.: "Гиперборея", "Кучково поле", 2007. 464 с. С. 5.
10. Бодрийар Ж. Войны в заливе не было // Художественный журнал. 1994. № 3. С. 10-37.
11. Лешкевич Т.Г., Пономарева М.А. Трансформация элит и процессы модернизации на Юге России. Ростов н/Д: Изд-во Южного федерального ун-та. 2011. 262 с. С. 35.
12. Иванов Д.И. "Виртуализация общества". Версия 2.0. СПб.: Петербургское востоковедение, 2002. 224 с.
13. Катаева О.В. Виртуальная реальность в работах ростовских исследователей // Философская инноватика: поиски, проблемы, решения. Еже-
годник-2012: Сб. науч. тр. Ростов н/Д.: Донское книжное изд-во, 2013. 736 с. С. 619-633.
14. Бондаренко Т.А. Виртуальная реальность в современной социальной ситуации: Автореф. дис. ... д-ра филос. наук. Ростов н/Д., 2007. 52 с. С. 27.
15. Пшегусова Г.С. Коммуникация: социальное и виртуальное измерения. Ростов н/Д.: Изд-во СКНЦ ВШ, 2003. 224 с.
16. Алексеева И.Ю. Интернет и проблема субъекта // Влияние Интернета на сознание и структуру знания. М.: ИФ РАН, 2004. 240 с. С. 24-56.
17. См.: Тоффлер Э. Революционное богатство. М.: АСТ, 2008. 570 с. С. 161.
18. Nowotny H. The Increase of Complexity and its Reduction: Emergent Interfaces between the Natural Sciences, Humanities and Social Sciences // Theory, culture and social sciences. 2005. Vol. 22. P. 15-31.
19. Аршинов В.И. Синергетика встречается со сложностью // Синергетическая парадигма: синергетика инновационной сложности: к 70-летию В.И. Аршинова: сборник. М.: Прогресс-Традиция, 2011. 495 с. С. 47-66.
20. Лешкевич Т.Г. Эффект эмерджентности и синергетическая проекция хаосомности глобализующего-ся мира // Философская инноватика и глобальные проблемы современного общества: Сб. науч. тр. Ростов н/Д.: Дониздат, 2012. 396 с. С. 23-32.
30 августа 2013 г.
УДК 297.1
ЭТАПЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ РАДИКАЛИЗАЦИИ ИСЛАМА В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
И.П. Добаев, Р.Г. Гаджибеков, Н.А. Анисимова
Вопросы, связанные с процессом радикализации в различных странах, в последние два десятилетия находятся на острие исселдовательских интересов многочисленных зарубежных и от-
Добаев Игорь Прокопьевич - доктор философских наук, профессор кафедры теоретической и прикладной регионалистики ИППК ЮФУ, 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160, e-mail: [email protected], т. 8(863)2643466;
Гаджибеков Руслан Гаджибекович - аспирант Пятигорского государственного лингвистического университета, 357532, г. Пятигорск, пр. Калинина, 9, e-mail: [email protected];
Анисимова Надежда Алексеевна - аспирант Института по переподготовке и повышению квалификации преподавателей гуманитарных и социальных наук Южного федерального университета, 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160, e-mail: [email protected], т. 8(863)2643466.
ечественных ученых. Эта проблема нашла отражение, в частности, в работах таких отечественных исследователей, как Игнатенко А.А., Чудинова С.И., Добаев И.И. и др. [1]. Исламский фактор в его политическом измерении
Igor Dobaev - Doctor of Philosophy, professor of Theoretical and Applied Regional Studies Department at the Institute for Retraining and Advanced Teaching in Humanities and Social Sciences at the Southern Federal University; 160, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: [email protected], tel. +7(863)26434664
Ruslan Gadzibekov - post graduate student of Pyatigorsk State Linguistic University, 9, Kalinina Avenue, Pyatigorsk, 357532, e-mail: [email protected]
Nadezhda Anisimova - post-graduate student of the Institute of Professional Development in the Area of Social Sciences at the Southern Federal University, 160 Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: www [email protected], tel. +7(863)2643466.
самым серьезным образом влияет и на политические процессы в России и ее регионах. Однако тенденции в радикализации игнорируются исследователями, в то время как они исключительно важны, поскольку продуцируют многочисленные взрывы, риски и угрозы для национальной безопасности страны. Настоящая статья имеет целью в определенной степени наполнить содержанием сложившиеся научные лакуны по затронутой проблеме.
Ислам в Российской Федерации преимущественно локализован в его суннитской версии ханифитского толка. В то же время практически до последнего времени исследователи четко дифференцировали два качественно отличающиеся друг от друга ареала распространения ислама - Поволжье, Урал и Западная Сибирь, с одной стороны, а с другой - Северный Кавказ. На Северном Кавказе последнее время религиозно-политический экстремизм и терроризм стали суровой реальностью, поэтому сконцентрируем внимание именно на нем.
На Северном Кавказе, как и в других регионах России и мира, ислам не представляет собой монолита, но разобщен в рамках существующих направлений, толков и идейных течений. В регионе, как и в других субъектах РФ, доминирует его суннитская версия, относительно небольшое количество шиитов проживает в южной части этой северокавказской республики. Их невысокая численность и относительная политическая пассивность позволяет в ходе дальнейшего анализа вывести их за рамки рассмотрения.
Что касается толков (мазхабов, или правовых школ в исламе), то с этой точки зрения северокавказский ислам достаточно условно можно разделить на две части: на СевероЗападном и Центральном Кавказе (Адыгея, Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария и Северная Осетия-Алания) представлен хани-фитский мазхаб, считающийся самым мягким и гибким в исламе. На Северо-Восточном Кавказе (Дагестан, Чечня и Ингушетия) преобладает шафиитский толк, более жесткий, чем ханифитский.
Однако самое значимое расслоение фиксируется на поле идейных течений в исламе (традиционализм, фундаментализм, модернизм), прежде всего, по линии традиционализм - фундаментализм. Каждое из этих течений борется за усиление своего влияния на верующих. Модернистские тенденции в ре-
гионе пока еще крайне слабы и противоречивы, и существенной роли в общем раскладе сил не играют.
Традиционный ислам представляет собой, прежде всего, институционализированное мусульманское духовенство - административно-управленческий аппарат религиозных организаций - духовные управления мусульман (ДУМ), а также подведомственные им структуры (мечети, исламские образовательные учреждения и др.). Эти исламские институты принято считать "официальным исламом", или, что характерно для восточной части региона, "мечетным исламом". На Северо-Восточном Кавказе имеется также еще и другая институционализированная группа традиционалистов - сторонники "немечетного ислама", представленные многочисленными вирдовыми, или мюридскими, братствами трех суфийских тарикатов (накшбандийа, кадирийа, шазилийа) во главе со своими руководителями - шейхами и устазами.
В постсоветский период фиксируется неуклонная политизация традиционного, прежде всего, "официального" ислама. Как правило, в этом процессе наблюдается взаимодействие властей и официального духовенства, их взаимное притяжение. Власти нередко используют мусульманскую риторику, пытаются опереться на авторитет ислама и служителей культа. Например, в 90-е гг. ХХ в. среди представителей некоторых республиканских институтов власти существовало даже мнение о том, что "спасение" национальных республик лежит в плоскости ориентации исключительно на ислам [1]. В свою очередь, мусульманские лидеры пытаются приобщиться к власти и властным структурам, заявляя, в частности, что только они способны противостоять исламским радикалам. Однако главной причиной политизации официального ислама стала их борьба с привнесенной извне салафийей, в ходе этой борьбы и произошла окончательная смычка светских властей с официальным мусульманским духовенством.
Мусульманские объединения северокавказских республик, обладая широкой сетью организаций, опираясь на традиционные морально-нравственные ориентиры ислама, на авторитет духовных лидеров (алимов, шейхов) предпринимали активные шаги для усиления своего влияния на происходящие процессы в республиканских обществах. При этом укрепление позиций духовных
управлений мусульман в вопросах регулирования межконфессиональных отношений порождало централизацию религиозной власти, а, с другой стороны, усиливало центробежные тенденции, углубляло внутриконфессиональ-ные разногласия и противоречия в мусульманских общинах.
Как уже отмечалось, главным оппонентом и антагонистом традиционалистов в регионе выступают фундаменталисты (са-лафиты, или неоваххабиты), идеалом которых является возврат к реалиям "золотого века" ислама (период жизни первых трех поколений мусульман, или период, связанный с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада и четырех "праведных" халифов) - шариа-тизация общественной жизни и воссоздание государственного образования в форме Халифата. Противостояние традиционалистов и салафитов в итоге привело к повышенной исламизации республик, особенно на Северо-Восточном Кавказе, хотя в первой половине 90-х гг. ХХ в. власти отмежевывались от поддержки какой-либо из сторон, считая это внутренним делом исламских организаций и их лидеров, якобы занимающихся теологическими спорами. Однако, начиная с середины 1990-х годов во многом благодаря усилиям Духовного управления мусульман Дагестана (ДУМД), где исключительным влиянием пользуются последователи местных ответвлений суфийских орденов накшбандийа, кадирийа и шазилийа, в межконфессиональное противостояние начинают вовлекаться представители федеральных и региональных властных структур, которые взяли курс на борьбу с "ваххабизмом" [3]. С принятием в 1999 г. в Дагестане "антиваххабитского" закона светские власти этой, а затем и других северокавказских республик, окончательно оформили союзнический альянс с представителями "официального" ислама.
Несмотря на некоторые негативные реалии и тенденции в традиционном исламе, федеральные и республиканские власти, и это в большей степени справедливо, рассматривают его как "толерантный ислам", заслуживающий признания и всемерной поддержки. Реально такой взгляд на вещи, в 90-е гг. ХХ в. абсолютно верный, сегодня по многим позициям ошибочен. На деле традиционный ислам политизирован, а порой радикален и даже агрессивен, практически во всех республиках Северного Кавказа, что чревато
разрастанием внутренних трений и конфликтов, как непосредственно в среде традиционалистов, так и между традиционалистами с представителями других течений в исламе, прежде всего "ваххабизма" (точнее - "неоваххабизма"). Сказанное актуально в первую очередь для Северо-Восточного Кавказа, где в традиционализме беспрецедентно важную роль играет суфизм, полнейший антипод "чистого" ислама. Поэтому неудивительно, что в конкретных исторических условиях на Северном Кавказе "столкнулись две полярные формы идентичности: исходная "традиционная идентичность" и привнесенная религиозными экстремистами "ваххабитская" идентичность" [4]. Еще раз подчеркнем, что суфизм и "ваххабизм" являются противоположными полюсами, главными антагонистами на северокавказском общеисламском поле, а потому конфликт между ними носит ценностный, непреходящий характер, решить который путем уступок и компромиссов вряд ли удастся.
Тем не менее в отсутствие модернизированного северокавказского ислама, у светских властей практически нет выбора. В условиях нарастания исламистских тенденций, в противостоянии радикальным салафитам игнорировать традиционалистов нельзя, безоглядно же поддерживать и во всем им потакать -становится опасно. Как следствие, несмотря на все усилия властей, политизация и радикализация ислама не ослабевает, захватывая при этом все новые российские территории.
Религиозно-политические процессы последних двух-трех лет внесли серьезные качественные изменения в структуру и географию распространения исламизма и его крайних форм. С учетом этих трансформаций можно предложить следующую версию периодизации радикализации российского ислама:
1. 70-е - начало 90-х гг. ХХ в. знаменует собой первый этап. Первоначально в Дагестане, не без влияния извне, появляются молодежные салафитские группировки, идет процесс осмысления их адептами зарубежного салафитского наследия, а первым "наставником" выступает Магомед Кизилюртовский. Силовые структуры выявляют и "мягко" пресекают деятельность этих группировок.
2. Начало 90-х гг. - 1994 гг. Фиксируется воссоздание и практическая легализация дагестанских салафитских группировок, которые осуществляют так называемый "салафит-ский призыв" путем создания исламистских
кружков, где их участники детально изучают такие понятия, как "такфир" и "джихад", в их специфической "ваххабитской" интерпретации. В этот же период в России при посольствах некоторых мусульманских стран создаются "культурные центры", фиксируется ввоз в страну и распространение исламистской литературы. Одновременно аналогичная литература в массовом порядке начинает издаваться на местах (например, издательство "Сантлада" в селе Первомайское Хасавюртовского района Дагестана). В Россию начинают прибывать миссионеры, проповедники и зарубежные "преподаватели" мусульманских дисциплин, одновременно начинается выезд для получения исламского образования за рубежом российской мусульманской молодежи. Первые два периода основной территорией исламизации выступает Дагестан.
3. Декабрь 1994 г. - начало 2000-х гг. характеризуется доминированием Чечни в процессе радикализации северокавказского ислама. Чеченские войны, как и трехлетний перерыв между ними, сопровождался концентрацией в этой республике зарубежных "моджахедов", преимущественно арабов, с серьезной идеологической, финансовой и иной подпиткой со стороны зарубежных исламистских центров. На территории Чечни функционировали специальные учебные центры по подготовке боевиков - самый известный под селением Сержень-Юрт в Шалинском районе, который возглавлял известный зарубежный террорист Эмир Хаттаб, близкий к лидеру "Аль-Каиды" Усаме бен-Ладену. В 1998 г. в Чечню из Дагестана переезжают радикальные исламисты со своим лидером -М. Кизилюртовским, происходит консолидация зарубежных, чеченских, дагестанских салафитов, а также их единомышленников из других северокавказских республик. В 1999 г. позиции салафитов в Чечне настолько окрепли, что они решились на агрессию в дагестанском направлении, где их боевые структуры были разгромлены.
4. Сентябрь 1999 - 2007 гг. Этап характеризуется началом второй чеченской кампании, разгромом боевых подразделений сепаратистов, переходом их к партизанской войне. В этот период Чечня остается эпицентром сосредоточения радикальных исламистов, хотя ее лидерами артикулируются еще вполне светские сепаратистские проекты в рамках конструирования Чеченской Республики Ич-
керия (ЧРИ). В этот же период наблюдается процесс "растекания джихада" практически по всей территории Северного Кавказа. Речь идет о распространении идеологии радикального исламизма, институционализации собственных неправительственных религиозно-политических организаций и группировок, появлении и разрастании инфраструктуры "джихада" (схроны, блиндажи, бункера и т.п.), ведении специфической политической диверсионно-террористической практики, в том числе далеко за пределами северокавказского региона. Происходит трансформация структур боевиков, которая постепенно приобретает сетевой характер.
Значимым на данном этапе представляется то, что если в 90-е гг. ХХ в. северокавказские "ваххабиты" были представлены умеренно-радикальной и ультра-радикальной составляющими, то в ходе второй чеченской кампании местная салафийя выродилась исключительно в религиозно-политический экстремизм, на базе которого развилось террористическое движение, прикрывающееся исламским вероучением. Тем не менее умеренные радикалы, хотя и в меньшем количестве, еще присутствуют на Северном Кавказе. Однако власти, не умея или не желая отличать умеренных от ультра-радикалов, осуществляют в отношении них одинаково жесткие силовые меры. Такой подход сокращает и без того узкую прослойку умеренных радикалов, постепенно переходящих на экстремистские позиции.
5. 2007 г. - настоящее время. Пришедший к власти в виртуально существующей Чеченской Республике Ичкерия новый лидер - Доку Умаров - объявил о завершении националистического плана построения ЧРИ, и одновременно обнародовал новый геополитический проект - "Имарат Кавказ". Согласно ему, на Северном Кавказе на исламистских принципах функционирования создается новое государство - "Имарат Кавказ", управление которого осуществляется по образцу и подобию исламских государств прошлого (Халифаты). В свою очередь, помимо соответствующих центральных институтов власти и управления, в "Имарат" на правах провинций входят "вилайеты" - конкретные республики Северного Кавказа, а в перспективе и другие регионы России. "Вилайеты" состоят из секторов, в составе которых действуют первичные исламистские группировки -
"джамааты", представляющие собой по сути диверсионно-террористические группировки, иначе говоря - банды.
6. Конец первого десятилетия - начало второго десятилетия XXI века: наблюдается распространение влияния "Имарата" и его лидеров на другие "мусульманские" территории - в Поволжье, Урале и Западной Сибири, прежде всего, на Татарстан.
7. Последние год - два: появление исламистских группировок в "исламских анклавах" в немусульманских субъектах страны, группирующихся вокруг появляющихся на этих территориях мечетей, что следует считать новейшей тенденцией в процессе радикализации отечественного ислама, заключающейся в расползании метастаз исламизма по территории страны. Аналогичные процессы ранее имели место в США и некоторых государствах Западной Европы.
Совершенно очевидно, что последние три этапа радикализаци ислама и исламского движения напрямую затрагивают уже не только Северный Кавказ, но и другие регионы России, формируют качественно новую структуру исламистских группировок, подготавливают почву для разработки более грандиозных геополитических планов по переформатированию политического поля страны. Именно поэтому они нуждаются в более подробном осмыслении и описании. Если проигнорировать эту негативную тенденцию, вряд ли можно будет правильно расставить акценты в деле усиления борьбы с этим разрушающим российскую государственность религиозно-политическим явлением.
Итак, 7 октября 2007 г. новый лидер непризнанной Ичкерии Доку Умаров заявил о сложении президентских полномочий и назначил себя верховным правителем - "амиром моджахедов Кавказа", "предводителем джихада", а также единственной законной властью на всех территориях, где есть "моджахеды", в перспективе - на весьма обширных и удаленных от Северного Кавказа территориях -вплоть до Татарстана и даже Бурятии. Таким образом, идея национальной независимости была заменена доктриной освобождения от "власти неверных". Как было заявлено, целью создания "Имарата Кавказ" является установление шариатского правления на всей территории Северного Кавказа [5].
По территориальному устройству "Има-рат Кавказ" состоит из ряда входящих в него субъектов - вилайетов (в переводе с турецкого вилайет - область, провинция). Первона-
чально он был разделен на шесть вилайетов: Дагестан, Нохчийо (Чечня), Галгайче (Ингушетия), Иристон (Северная Осетия-Алания), Ногайская степь (Ставропольский край), а также объединенный вилайет Кабарды, Балкарии и Карачая [6]. В мае 2009 г. вилайет Иристон был включен в состав вилайета Галгайче. "Имарат Кавказ" располагает своим представительным органом - "Маджлис уль-Шура", а также разнообразными функциональными структурами, среди которых - военное ведомство, спецслужбы, шариатский суд, "министерство" по связям с общественностью и т.д. В достаточно независимом от "центрального аппарата" "Имарата" пребывают сетевым образом оформленные салафитские "вилайеты" со своими "амирами", которые, в свою очередь, не жестко замыкают на себя структуры "секторов", а те - конкретные бандгруппы, именуемые салафитами "джамаатами".
Таким образом, в своей совокупности, на Северном Кавказе сложился крупный, но достаточно автономный сетевой террористический кластер, который с другими аналогичными сетевыми структурами в различных регионах мира объединяет лишь, как правило, общность идеологических положений и целей. При этом эта разветвленная сетевая террористическая структура обладает такими специфическими институциями, как судебная власть (кадии), хорошо отработанной фискальной системой, а также исполнительной властью в лице т.н. "амиров" различных уровней, от "джамаата" - до "Имарата", а живучесть сложившейся системе придает сращивание идеологии радикального исламизма с северокавказскими традиционными социальными институтами и сложившимися современными общественно-политическими условиями.
Диверсионно-террористическая активность "Имарата" и входящих в нее структур резко возросла, особенно в преддверии, в ходе и по завершении "пятидневной войны", когда грузинский режим Саакашвили предпринял очередную попытку обеспечить территориальную целостность Грузии военным путем. Например, в 2009 г. на территории Южного федерального округа, в состав которого в тот период времени входил весь Северный Кавказ, "было совершено 641 посягательство на жизнь сотрудников правоохранительных органов и военнослужащих (в 2008 г. - 491, рост составил 30 процентов). Только в 2009 г. по Южному федеральному округу погибли: 251 сотрудник правоохранительных органов
и военнослужащих, а также 32 гражданских лица (в 2008 г. - соответственно, 210 силовиков и 12 гражданских), ранены 727 сотрудников и 85 гражданских лиц (в 2008 г. - 484 силовика и 68 гражданских)" [7].
Уровень террористической преступности остается высоким и в настоящее время, особенно в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Чечне. Так, за последние три года (2010-2012 гг.) на Северном Кавказе зафиксировано более тысячи совершенных акций террористического характера, в том числе в Дагестане - 732 (соответственно, по годам -310, 229, 193), Ингушетии - 253 (161, 46, 46); Кабардино-Балкарии - 222 (131, 46, 45); Чечне - 198 (149, 32, 17) [8]. В целом в указанных субъектах РФ в 2010 г. было совершено 751, в 2011 г. - уже 353, а в 2012 г. - 301 преступление террористического характера. Таким образом, в последние годы наблюдается неуклонное падение уровня террористической активности, тем не менее, эти показатели остаются все еще чрезвычайно высокими. Особенно это касается Дагестана, в последние два года практически не уменьшается число терактов в Ингушетии и Кабардино-Балкарии, и только Чечня демонстрирует позитивную динамику, что, безусловно, связано с эффективностью осуществления в этой республике антитеррористической деятельности.
Под сильным воздействием извне, в том числе с Северного Кавказа, началась радикализация ислама в Поволжье, прежде всего - в Татарстане. Здесь уже в 1993 г. дирекция новообразованного набережно-челнинского медресе "Йолдыз" заключила договор о содействии образовательному процессу с "благотворительной" организацией "Тайба" из Королевства Саудовская Аравия. Как следствие, медресе было превращено в центр по подготовке религиозных радикалов. Результат не замедлил сказаться: осенью 1999 г. выпускник этого медресе Денис Сайта-ков оказался в числе организаторов терактов в Москве. Позднее другие учащиеся медресе оказались причастными к нескольким подобным акциям. Кроме того, были обнародованы факты сотрудничества руководителей этого учебного заведения с чеченскими "полевыми командирами" Басаевым и Хаттабом, которые предоставляли учащимся "Йолдыза" возможность пройти соответствующую "практику" в Чечне [9]. В начале 2000-х, помимо Набережных Челнов, были обнаружены аналогич-
ные структуры молодых радикалов в Альметьевске, Нижнекамске, Кукморе, а также и в других населенных пунктах Татарстана [10].
Как подчеркивает татарский исламовед Р. Сулейманов, "новейшая история исламского терроризма в Татарстане началась с первых терактов на газопроводах в 2003-2005 годах в сельских районах. Затем в республике появились свои "лесные" - боевики в Нурлатском районе Татарстана, где вооруженная банда фундаменталистов постаралась организовать подполье в местном лесу по типу северокавказского" [11]. Действительно, 25 ноября 2010 г. в Нурлатском районе Татарстана силами МВД республики при личном участии министра внутренних дел РТ генерала А. Сафарова была ликвидирована вооруженная банда боевиков, намеревавшихся создать в лесистой части закамской зоны республики свою опорную базу [12]. Именно тогда стало окончательно ясно, что в Республике Татарстан возникли устойчивые группы радикальных салафитов, при этом обнаружилась непосредственная взаимосвязь между ними, а также этнонационали-стами и представителями криминального мира. Так, глава МВД республики, впервые открыто признав факт сращивания исламистов с представителями организованных преступных группировок (ОПГ), отметил: "Мы отмечаем трансформацию организованной преступности, поскольку идет выделение в преступной среде группировок, сформированных по религиозному принципу, а особую активность в исла-мизации участников преступных группировок проявляют сторонники так называемого сала-фитского (ваххабитского) течения" [13]. Кроме того, как подчеркнул генерал, исламисты-сала-фиты ведут постоянную проповедническую деятельность в мечетях, местах лишения свободы и в криминальной среде, ежегодно вовлекая в свои ряды десятки лиц. Однако, в отличие от обычных ОПГ, "мусульманские бригады" не противоборствуют друг с другом. Они солидарны и поддерживают связи, часто пользуясь поддержкой "братьев по вере" из других аналогичных группировок. "Объединенные одной идеологией и хорошо организованные, неукоснительно соблюдающие требования конспирации, имеющие криминальный опыт, члены организованных преступных формирований, принявшие салафизм, представляют сегодня реальную угрозу", - признал Асгат Сафаров [13].
В том же 2010 г. лидер северокавказских радикальных исламистов, "амир "Имарата
Кавказ" провозгласил о появлении "вилайета Идель-Урал", который охватил территорию современного Поволжья и Урала [14]. Вслед за этим появляется бандподполье со своим "амиром вилаейта". Следствием длительного процесса институционализации подполья стало увеличение числа салафитов, их структурного оформления. По мнению экспертов, сегодня в Татарстане насчитывается около трех тысяч салафитов и салафитствующих [15]. Однако их количество неуклонно пополняется: только в Саудовской Аравии обучаются 120 татар, а в 2011 г. без уведомления ДУМ РТ в эту страну, родину ваххабизма, отправилось еще 20 человек [16]. Ситуация резко усугубляется: в январе 2012 года в дер. Мем-дель Высокогорского района Татарстана была обнаружена домашняя лаборатория по производству взрывчатки и "поясов шахида" [11], а 19 июля 2012 г. в Казани был ранен муфтий Татарстана И. Фаизов и убит его заместитель В. Якупов, возглавлявший учебный отдел Духовного управления мусульман Республики Татарстан. По мнению татарских экспертов, "сегодня в республике ваххабитами реализуется ингушско-дагестанский сценарий: то, что происходило на Северном Кавказе 10 -15 лет назад, сейчас осуществляется в Поволжье. Первый муфтий Дагестана был убит в 1998 году. После этого было убито свыше 50 муфтиев, их заместителей и известных имамов, придерживавшихся традиционного для Северного Кавказа ислама" [11].
Итак, в Республике Татарстан сформировались устойчивые салафитские группы, а в настоящее время экспертами прогнозируется процесс "растекания салафизма" по Поволжью, Уралу и Западной Сибири, как это произошло уже на Северном Кавказе. При этом вышеуказанные группы рассматривают себя как устойчивые сообщества, четко осознающие свою специфику, свои интересы и возможности их отстаивания, используя в этих целях правозащитные и юридические средства. Впрочем, этот путь уже прошли их северокавказские единомышленники, сформировав целый ряд таких правозащитных организаций. Например, в Дагестане уже в первой половине 2000-х были сформированы каналы легальной поддержки деятельности вооруженного экстремистского подполья через общественные объединения, самой известной из них стала организация "Матери Дагестана" [17]. Лидеры этих организаций поддерживают
контакты с экстремистами, подвергают резкой критике деятельность правоохранительных органов, обвиняя их в массовых нарушениях прав человека и гражданина. Такая позиция формирует у населения мнение о том, что якобы неоправданно жесткие действия правоохранительных органов являются одной из основных причин, побуждающих молодежь пополнять ряды боевиков. Более того, по мнению некоторых экспертов, в России сложилось устойчивое и влиятельное "исламистское лобби" [11]. Пользуясь этим, "салафитское крыло мусульман опробовало в разных регионах новый для них формат легальных митингов, мобилизуя на них своих сторонников и пытаясь озвучить поднятую ими тему "гонений на ислам" в России в федеральном масштабе" [18]. Например, 8 февраля 2013 г. "свыше двух тысяч салафитов - сторонников радикального ислама, которые и ведут войну против российского государства, провели митинг в самом центре Махачкалы. Митинг стал отражением новой реальности: сторонники са-лафитов сегодня составляют, по разным оценкам от 10 до 17 % от общего числа мусульман республики. Напомним, в 2005 г., когда впервые в Дагестане прогремели взрывы, число салафитов, по данным МВД, составляло менее 2 тысяч человек" [19]. Участники указанной акции в столице Дагестана держали в руках черные и белые флаги с исповеданием веры на арабском языке. Похожая символика использовалась на митингах, организованных летом 2012 г. в Казани прихожанами мечети "Аль-Ихлас" и на "мусульманском автопробеге" по столице Татарстана 26 октября 2012 г. Позднее в СМИ появилась информация о том, что представленные на экспертизу флаги автопробега были признаны казанскими специалистами "полностью идентичными символике, используемой членами международной религиозной организации "Хизб-ут-Тахрир аль-Ислами" во многих странах мира" [20].
Отсюда становится совершенно очевидным, что "..любые попытки свалить вину на силовиков, якобы заинтересованных в начале репрессий, о которых разглагольствуют "исламские аналитики".., а также любые способы найти смягчающие обстоятельства для "исламских диссидентов", как стали террористов называть их единомышленники на ваххабитских Интернет-ресурсах, являются ничем иным как оправданием ваххабизма" [11].
Следующим этапом "растекания ваххабизма", по нашему мнению, следует считать
укрепление позиций его адептов в "мусульманских анклавах", появившихся и укрепившихся в последние годы в некоторых российских мегаполисах. Впрочем, такие "анклавы" уже давно сложились в некоторых европейских государствах, например во Франции, а потому их опыт может оказаться полезным и для России [21]. Европейские реалии свидетельствуют о том, что этнически и религиозно однородные общины мигрантов активно и достаточно успешно формируют "анклавную" среду обитания, которая тяготеет к тому, чтобы локализоваться в соответствующих территориальных границах, а центром их сосредоточения, как правило, выступают мечети или молельные помещения. Одновременно одним из последствий появления подобных "анклавов" становится криминализация и религиозно-политическая радикализация некоторой части мигрантов, что неизбежно приводит к появлению латентных очагов социально-политической конфликтности в достаточно продолжительной перспективе, к их неизбежной конфронтации с местным населением. По нашему мнению, говорить в данном случае о толерантном "ев-роисламе" не приходится, скорее, речь идет об исламизации Европы, причем в самых опасных формах. События первых лет нового тысячелетия в Испании, Великобритании, Франции и других европейских странах рельефно подтверждают этот тезис. Как следствие, в последние годы европейские политики в унисон заговорили о провале идеологии и практики мультикультурализма в Европе, о несовместимости исламизма и западно-либеральных ценностей.
Аналогичные "анклавы" появились и в российских городах, и результаты этого не замедлили проявиться. Например, в ходе проведенной 8 февраля 2013 г. представителями силовых структур Санкт-Петербурга операции в молельном помещении одного из городских рынков, а также в домах и на частных квартирах было задержано несколько человек, которых обвинили в распространении материалов религиозно-экстремистского характера. Всего по официальным данным был задержан 271 человек, 90 % из них оказались иностранцами, в том числе иммигрантами из Афганистана и Египта. Судя по информации, озвученной СМИ руководителем пресс-службы УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области Д. Кочетковым, характер исламистской угрозы в регионе сопоставим
с северокавказской ситуацией: "В ходе операции были задержаны... приверженцы радикальных течений ислама, представляющие угрозу государству, которые отрицают светскую власть и стремятся к халифату" [18].
Таким образом, в постсоветский период, вследствие ослабления институтов государственной власти Российской Федерации, под сильным внешним воздействием, наблюдался неуклонный процесс политизации и радикализации ислама и исламских группировок, появления и институционализации на территории страны нетрадиционных исламистских течений. Этот процесс усугублялся слабостью и разобщенностью традиционного и официального российского ислама, реализацией сепаратистских проектов в некоторых регионах страны, прежде всего на Северном Кавказе. В силу целого ряда причин, объективных и субъективных факторов на территории России возникли и окрепли устойчивые группировки радикальных салафитов, прошедших институционализацию первоначально в некоторых северокавказских республиках. Впоследствии произошел процесс "растекания джихада" практически по всему Северному Кавказу, а в последнее десятилетие складываются предпосылки для создания радикальных салафитских группировок в Поволжье, на Урале и в Западной Сибири, а также появления их в "мусульманских анклавах" российских мегаполисов. Пути повышения эффективного противодействия процессу радикализации ислама являются предметом отдельного исследования.
ЛИТЕРАТУРА
1. См. напр.: Игнатенко А.А. Эндогенный радикализм в исламе // Ислам и политика: Сб. ст. М.: Институт религии и политики, 2004. С. 8-40; Чудинов С.И. Терроризм смертников. М.: 2010. С. 312; Дабаев И.П. Исламский радикализм: генезис, эволюция, практика. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2003. 416 с. Он же. Новый терроризм в мире и на юге России. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2005. 307 с.
2. Асиятилов С.Х. Спасение Дагестана в Исламе. Махачкала: Изд-во "Лотос", 1989. 126 с.
3. Бобровников В.О. Исламофобия и религиозное законодательство в Дагестане // Центральная Азия и Кавказ. 2000. № 2 (8). С. 145-146.
4. Абдурахманов Д.Б., Акаев В.Х., Дадуев М.А. Северный Кавказ: преодоление факторов эт-нополитической дестабилизации и достижение межнационального согласия // Южнороссийское обозрение / Под ред. В.В. Черноуса. М. - Ростов н/Дону: Социально-гуманитарные знания, 2013. Вып. № 76. 192 с. С. 7.
5. См.: Романченко Н.Е. Институционализация современных радикальных неправительственных религиозно-политических организаций на Северном Кавказе // Южнороссийское обозрение. Ростов н/Дону: Социально-гуманитарные знания, 2011. Вып. № 68. 184 с. С 97.
6. Боброва О. Имарат Кавказ. Государство, которого нет // Новая газета. 2010. № 22. 3 марта.
7. Как заткнуть за пояс шахида? // Московский Комсомолец. 2010. 24 февраля.
8. Личный архив автора.
9. Аргументы и факты. 2000. № 4, 5.
10. Силантьев Р.А. Распространение ваххабизма в современной России // Вестник Челябинского государственного университета. История. 2009. № 16 (154). С. 168-169.
11. Сулейманов Р. Исламский терроризм в современном Татарстане: ваххабизм на практике // Агентство политических новостей. 2012. 25 июля.
12. Сулейманов Р.Р. Ваххабизм в Татарстане в постсоветский период в свете влияния внешних факторов // Проблемы национальной стратегии. 2013. № 1 (16). С. 177. С. 25-35.
13. Руководитель МВД Татарстана признал опасность ваххабизма в республике // ИА Regnum. [Электронный ресурс]. URL: http://www.regnum.ru/ news/1357240.html.
14. Моджахеды Татарстана признали своим лидером Доку Умарова // Тема Казань: интернет-сайт.
[Электронный ресурс]. URL: http://www.temakazan. ru/news/crime/item/4819/.
15. Гордеев Я. На пороховой бочке: откуда в Поволжье террористы // Новое время: [Электронный ресурс]. URL: http://newtimes.ru/articles/detail/43421.
16. Гарсиа Р. Волга впадает в Аравийское море: маленький оплот религиозного экстремизма в Татарстане // Эксперт. 2012. 15 октября.
17. Мурклинская Г.А. Сетевая война против России на Северном Кавказе: реальность и перспективы // Исламский фактор на Юге России / Южнороссийское обозрение. Ростов н/Д: Социально-гуманитарные знания, 2012. Вып. № 72. 211 с. С. 22-33.
18. Мальцев В. Ислам зачищают от нелегалов. Государство расширяет силовую поддержку официального духовенства // НГ-Религии. 2013. 20 февраля.
19. Омарова X. Республика Дагестан: системный кризис разрастается? // [Электронный ресурс]. URL: http://www.bs-kavkaz.
20. См. об этом: В Татарстане признали, что на акциях в Казани были флаги "Хизб-ут-Тахрир аль-Ислами" // Regnum: Информационное агентство. [Электронный ресурс]. URL: http://www. regnum.ru/news/polit/1616981.html.
21. См. об этом: Добаев И.П. Исламизация Европы: миф или реальная угроза? // Мировая экономика и международные отношения. 2008. № 4. С. 50-56.
7 июня 2013 г.
УДК 39(4/9)
СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ В СОЦИОЛОГИЧЕСКОМ ИЗМЕРЕНИИ
(Размышления над монографией: Дзуцев Х.В. Этносоциологический портрет республик Северо-Кавказского федерального округа Российской Федерации. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН),
2012. 734 с. с прилож.)
В.В. Черноус
Хроническая нестабильность, колебания социальной напряженности практически во всех субъектах Российской Федерации на Северном Кавказе в контексте нарастающих волн политической турбулентности на Ближнем Востоке формируют новые контуры вызовов
Черноус Виктор Владимирович - кандидат политических наук, профессор кафедры теоретической и прикладной регионалистики, заместитель директора по науке ИППК ЮФУ, 344006, г Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160, e-mail: [email protected], т. 8(863)2643466.
национальной безопасности России, делая безальтернативными серьезные преобразования в регионе.
Механическая смена лидеров, бессистемные отдельные управленческие решения оказываются неэффективными из-за того, что не опираются в достаточной мере на научную
Victor Chernous - Ph.D. in Politology, the professor of the Department of Theoretical and Applied Regionalistic of IRIPS of SFU, the Deputy Director for Science of IRIPS of SFU, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006.
