CC BY
51
УДК 165.17 Мотовникова Елена Николаевна
кандидат философских наук, доцент, доцент кафедры философии и теологии Белгородского государственного национального исследовательского университета
ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКАЯ АСИММЕТРИЯ (КОНТУРЫ СПОРА В.С. СОЛОВЬЕВА И Н.Н. СТРАХОВА) [1]
Motovnikova Elena Nikolayevna
PhD in Philosophy, Assistant Professor, Philosophy and Theology Department, Belgorod State National Research University
THE EPISTEMOLOGICAL ASYMMETRY (THE OUTLINES OF THE POLEMICS BETWEEN V.S. SOLOVIOV AND N.N. STRAKHOV) [1]
Аннотация:
В статье излагаются результаты авторского исследования, предпринятого в области предпо-сылочных оснований спора крупнейших русских мыслителей В.С. Соловьева и Н.Н. Страхова, предметом которого была оригинальность концепции культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского. Особое внимание обращено на ценностно-эпистемологическую асимметрию, которая возникла в ходе этого спора и отчетливым образом проявилась в его стилистических контурах.
Ключевые слова:
В.С. Соловьев, Н.Н. Страхов, русская философия, философская публицистика, герменевтика, эпистемологическая асимметрия, эпистемологический стиль.
Summary:
The article presents some results of the author's research undertaken in the field of the preconditions of the polemics between two major Russian philosophers: V.S. Solovyov and N.N. Strakhov. The subject of this polemics was an original conception of cultural-historical types created by N. Danilevsky. Special attention is paid to the epistemological asymmetry, which arose in the course of the dispute and manifested itself in its stylistic framework.
Keywords:
Nikolai Strakhov, Vladimir Solovyov, Russian philosophy, philosophical journalism, hermeneutics, episte-mological asymmetry, epistemological style.
Спор о концепции культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского, состоявшийся между В.С. Соловьевым (1853-1900) и Н.Н. Страховым (1828-1896), - одно из самых крупных и досадных недоразумений в истории русской философии. Теперь хорошо известны фактические перипетии этого спора и вполне прояснена его фабула - обвинение Н.Я. Данилевского (1822-1885) в концептуальном, а то и дословном плагиате у немецкого историка Г. Рюккерта (1823-1875) [2, p. 61, 63, 65, 66; 3; 4; 5].
Стороной обвинения стал В.С. Соловьев, стороной защиты - Н.Н. Страхов. В этом споре не было победителей. Вспыхнув в 1888 г., этот спор был прерван со смертью Н.Н. Страхова в 1896 г., но не был прекращен по существу. Оставшийся без оппонента В.С. Соловьев утвердил свою уничижительную точку зрения на предмет спора и на своего покойного оппонента вполне директивно, закрепив ее в памяти своих учеников, которые, в свою очередь, оставили соловьев-ские оценочные суждения в своих работах, в том числе масштабном энциклопедическом издании Брокгауза и Евфрона [6; 7]; крупным исключением был разве что А.Ф. Лосев [8, с. 66-69, 310313, 315-318].
Положение каждого из участников спора - признанных интеллектуалов своего времени - заставляет недоумевать всех, кто вникает в его историю. Спора этого не должно было быть. Он начался со стороны В.С. Соловьева и происходил как «странность» (А.Ф. Лосев), некий розыгрыш, игровая расправа с концепцией, автор которой уже не мог ему ответить, а затем и с ближайшим другом автора концепции и близким товарищем самого Соловьева - мыслителем, годившимся ему в отцы, остро рациональным и нравственно щепетильным философом. Со стороны Н.Н. Страхова этот спор с дерзким, молодым и модным интеллектуалом, пусть и искусным в своих полемических построениях, был своего рода потерей лица. Аргументативная структура этого спора не менее странна: Соловьев допускал в нем простые уловки и делал ошибки логического характера; Страхов, не решаясь на прямое порицание вдруг проявившейся ученической небрежности оппонента, аргументировал к точности перевода, которую не соблюдал Соловьев, и т. п.
Спора этого не должно было быть, но он состоялся. Его исследование, как мы полагаем, требует особого внимания к его смысловой возможности, тем ценностно-эпистемологическим контурам, в которых он возник и никак не прекращался.
Le style c'est l'homme. За сто лет до начала этого спора умер Ж.-Л. Леклерк де Бюффон (1707-1788), автор фразы le style c'est l'homme (стиль - это человек), полюбившейся в скептическом XIX столетии людям самого разного умственного и жизненного склада, отчетливо сознававшим, что при всех обретениях и утратах, которые случаются с каждым, остается в качестве неотменяемой жизненной, или «стилистической» величины сам человек. «Стиль же - это сам человек: стиль нельзя изъять, похитить, исказить... Прекрасный же стиль прекрасен лишь благодаря бесконечному числу воплощаемых им истин» [9]. Познавательное разнообразие жизненных занятий Н.Н. Страхова и В.С. Соловьева вполне описывается при помощи того понимания стиля, которое было предложено Бюффоном.
Н.Н. Страхов, подобно Бюффону, был математиком и естествоиспытателем, автором новаторской диссертации [10] и десятков переводов научных и философских книг, знал цену хорошему литературному слогу и стремился мыслить и говорить разнообразно и целостно, не теряя из виду перспективу истинного знания и логически точного слова. Склонный к стилистическим вольностям и, особенно в молодые годы, к стилистическому карнавалу, Страхов не играл в стиль - он стремился обходиться в своей стилистической игре без умозрительной напраслины, «без свиста»; его обращение к стилю последовательно герменевтично [11].
Стилистическая размерность познавательного опыта В.С. Соловьева была иной. Еще Н.Я. Данилевский в своем критическом отзыве 1885 г. на теократическую идею, высказанную Соловьевым, указывал на ее самодовлеющий стилистический схематизм: «г. Соловьев - человек, без сомнения, с философским направлением ума. Качество довольно редкое и очень ценное, но, однако же, как и всякое умственное и даже как и всякое нравственное качество, имеющее и свои слабые стороны, заставляющее впадать в пороки своих добродетелей. Опыт нам показывает, что главный недостаток или порок философствующих умов, то есть метафизически философствующих, есть склонность к симметрическим выводам (курсив наш. - Е.М.). При построении мира по логическим законам ума является схематизм, и в этих логических схемах все так прекрасно укладывается по симметрическим рубрикам, которые, в свою очередь, столь же симметрически подразделяются. Затем находят оправдание этому схематизму в том, что будто бы он ясно проявляется в объективных явлениях мира. <...> Вот эту-то любовь к симметрически схематической троичности заметил я и у нашего многоуважаемого автора и подозреваю, что именно она прельстила, соблазнила, подкупила его.» [12].
Спор Страхова и Соловьева эпистемологически с самого начала есть стилистическое разногласие, конфликт «эпистемологических стилей» (Б.И. Пружинин), за каждым из которых - разные смысловые миры.
Низкийжанр. Концептуальные разработки Н.Я. Данилевского и в самом деле схожи с тем, что предложил Г. Рюккерт; но в низком жанре спора дело не идет о выявлении смысловых сходств или смысловых разниц, нет никакого плодотворного взаимного прояснения «случая Рюк-керта - Данилевского» (типичного повтора - inventio, познавательное значение которого хорошо известно в современной археологии культуры). Стилистическая «разноголосица» (Н.Н. Страхов) не принесла особой пользы ни одной из обсуждаемых концепций, но оказалась герменевтической коллизией, конфликтом в области предельных жизненных смыслов.
К.В. Мочульский, биограф Соловьева, характеризуя его как спорщика, отмечал, что «у Соловьева темперамент бойца, страстная убежденность, нравственный пафос, праведный гнев. Борьба его вдохновляет: он наносит жестокие удары и как будто любуется их силой и меткостью. Его холодная беспощадность и непогрешимая ловкость производят иногда тягостное впечатление. Он действует во имя христианской любви, но в нем есть какое-то нездоровое упоение разрушением» [13].
Первичный полемический настрой Соловьева был почти академичен: «Приятель мой Страхов готовит 4-е издание "России и Европы" Данилевского. Мой взгляд на это сочинение диаметрально противоположен взгляду Страхова, и я готовлю обстоятельный разбор "России и Европы" с присоединением некоторых замечаний и о "Дарвинизме" того же автора. Я хотел было назвать свою статью "Философия пустых претензий", но из уважения к памяти Данилевского, который в других отношениях был почтенный и разумный человек, переменю заглавие» [14, с. 32]. В.С. Соловьев попросил М.М. Стасюлевича, редактора «Вестника Европы», в котором публиковалась его статья, одну из двух корректур статьи прислать Страхову: «Все дело здесь исключительно в личных отношениях. Я хотел только предоставить Страхову смягчить выражения, оскорбительные (буде он найдет такие) для памяти Данилевского, к которому он благоволит. Я этого чувства не разделяю, но не желал бы слишком оскорблять его ради старых приятельских отношений к Страхову. Впрочем, кажется, ничего обидного для Данилевского лично в моей статье не находится. Может быть, смягчу что-нибудь сам.» [15, с. 34]. Но корректура Страхову так и не была отправлена.
Прочитав соловьевскую статью уже опубликованной в книжке журнала, Страхов, благоволивший молодому таланту Соловьева, недоумевал: «Соловьев пишет мне, что Стасюлевич не захотел моего посредничества, и статья явилась в № 2 Вестн. Европы, миновав мои руки. Это мне досадно. <...> А если бы я раньше знал статью Соловьева, то, может быть, и помешал бы хотя немножко ее безобразию. Какой зыбкий ум! Еще раз я убеждаюсь, что он неспособен понимать действительность и даже понимать книгу, которую разбирает. Он всегда носится на сто верст выше того предмета, о котором говорит, и ничего в нем не видит. <...> Но теперь он (Соловьев) написал такую бестолковщину, которая даже понизила мое уважение к его уму. "Россия - европейская нация" - в одном месте, а в другом: "Русские - один из полудиких народов востока". Да вообще, разве можно доказывать темы [чисто] общеотрицательные? - Буду писать ему, хотя чувствую, что столковаться нет почти возможности» [16, с. 365-366].
С течением времени полемическая безапелляционность Соловьева становилась все заметнее, оскорбительнее: «.нельзя оставить без ответа искусное литературное. моего старого приятеля», поскольку «в последнее время и в известных кругах Страхов стал пользоваться чуть ли не авторитетом, и изобличить его восточные грехи дело, по-моему, не бесполезное» [17, с. 39-40]. Или: «Страхов, которого я люблю, но которого всегда считал свиньей порядочной, нисколько меня не озадачил своей последней мазуркой, и хотя я в печати изругал его как последнего мерзавца, но это нисколько не изменит наших интимно-дружеских и даже нежных отношений» [18, с. 118]. «Мне может быть придется на днях просить у Вас нескольких страниц в хроническом отделе Ноябрьской книги для моего ответа помешавшемуся от злобы Страхову. <...> Вы меня очень обяжете, напечатавши у себя, так как оставить кажущуюся победу за моим другом-скорпионом было бы мне неудобно» [19, с. 45-46].
Самому Страхову Соловьев пишет: «В этом споре из-за России и Европы последнее слово, во всяком случае, должно остаться за мной - так написано на звездах. Не сердитесь, голубчик Николай Николаевич, и прочтите внимательно следующее объяснение. Книга Данилевского всегда была для меня ungenießbar (буквально "несъедобной". - Е.М.)... Но вот эта невинная книга, составлявшая прежде лишь предмет непонятной страсти Николая Николаевича Страхова, а через то бывшая и мне до некоторой степени любезною, вдруг становится специальным кораном всех мерзавцев и глупцов, хотящих погубить Россию и уготовить путь грядущему антихристу. Когда в каком-нибудь лесу засел неприятель, то вопрос не в том, хорош или дурен этот лес, а в том, как бы получше его поджечь» [20, с. 167]. Страхов, втянутый своим молодым, «нахрапистым» l'ami-cochon (другом-свиньей) в низкий жанр спора, с трудом удерживал себя в его игровых рамках; но ему был дорог труд Данилевского, как и важно было распутать полемические упреки вдохновенного, уверенного в своей правоте оппонента. Но постепенно пришло разочарование: «Мне уже не верится ни в его ум, ни в искренность. Я в глаза несколько раз называл его лукавым в приемах и выражениях, и он или не мог ничего ответить, или отвечал - мне так нужно было сделать. Когда я подумаю, что он ничего не знает основательно, что он вовсе не способен понимать правильно книгу или человека (о Достоевском, о России и Европе, обо мне - он писал и говорил что-то вовсе постороннее, неверное, неясное), что он постоянно только выкидывал фокусы для того, чтобы поразить читателей и слушателей и выставить себя - таковы были и его лекции в Университете и его статьи и публичные лекции, то, несмотря на его удивительные способности, я начинаю видеть в нем актера, а не мыслителя и писателя, да и актера чем-то одурманенного <...> В лжи нет никакого спасения, и от лжи ничего кроме вреда не может произойти. Только искренний и добросовестный человек может сделать что-нибудь полезное. Пользоваться тем хаосом и противоречием, которое царит в России в умах и сердцах, значит увеличивать этот хаос, поддерживать его» [21, с. 368-370]. «Что меня возмущало у Соловьева - это то, что он не взял вопроса в полноте (а для этого не было лучшего случая, как книга Данилевского), что он вовсе и не подумал о значении народности в жизни людей. <...> Он ссылается на свои обязанности к Богу, а потому и разрешает себе не соблюдать никаких обязанностей к Данилевскому или ко мне» [22, с. 373].
Смысловая асимметрия. Весь спор Н.Н. Страхов вел в поисковом, философском ключе. В.С. Соловьев, наоборот, уже с начала спора знал, как должно быть; его стиль - «стиль уверенности», уверенного в своей победе интеллектуального игрока. «Это не философский стиль, но и не стиль фанатичный, потому что привлекательная черта фанатического стиля - обиженность, фанатик борется с бесконечно сильнейшим и неодолимым.» [23, с. 56]. Н.Н. Страхов со своей установкой на истину остался бы цел, даже если бы втянулся в жесткую эристику. Но, теряя лицо, Страхов все же оставался собою - мыслителем аналитического, герменевтического стиля мышления. Встретив серьезного оппонента, он старался перевести спор в дискуссию, потому что целью всех его многочисленных философских исследований и разговоров всегда было всесторон-
нее освещение самого спорного вопроса, приближение к истине в отношении предмета исследования. Убедившись, что В.С. Соловьева истина в данном случае вовсе не заботила, он, конечно, должен был выйти и вышел из разговора.
Одно из последних соловьевских признаний-розыгрышей: «Примирение же со Страховым я видел только во сне. Когда увижу наяву, то подумаю, не наступил ли мой смертный час» [24, с. 127]. Формальное личное примирение Н.Н. Страхова и В.С. Соловьева состоялось незадолго до смерти Страхова, но оно никак не изменило смысловой, ценностно-эпистемологической асимметрии их долгого спора.
Ссылки и примечания:
1. Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ, проект № 13-03-00336 «Концептуальный каркас культурно-исторической эпистемологии и современные тенденции в методологии гуманитарных исследований».
2. McMaster R.E. The question of Heinrich Ruckert's influence of Danilevskiy // The American Slavic and East European review. 1955. Vol. 14, № 1. Р. 59-66.
3. Балуев Б.П. Споры о судьбах России. Н.Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа». 2001 [Электронный ресурс]. URL: http://www.rospil.ru/ru01/danilevsky/danilevsky_index.htm (дата обращения: 21.06.2015).
4. Фатеев В.А. В Страхове я вижу миниатюру современной России: полемические заметки об отношениях Н.Н. Страхова и Вл.С. Соловьева // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2010. Т. 11, № 1. С. 111-128.
5. Мотовникова Е.Н. Н.Н. Страхов - В.С. Соловьев: к основаниям полемики 1888-1894 гг. // Экономика. Общество. Человек : материалы междунар. науч.-практ. конф. «Приоритетные направления в развитии современного общества: междисциплинарные исследования». Ч. 2: Традиции и современность: духовное наследие Владимира Соловьева / науч. ред. проф. Е.Н. Чижова. Белгород, 2014. Вып. XXI. C. 95-112.
6. Страхов Николай Николаевич (писатель) // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XXXIa. C. 783-787 [Электронный ресурс]. URL: https://ru.wikisource.org/wikiЭСБЕ/Страхов,_Николай_Николаевич_(писатель) (дата обращения: 21.06.2015).
7. Лосский Н.О. Вырождение славянофильства // Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991. С. 97-100.
8. Лосев А.Ф. Владимир Соловьев и его время. М., 1990.
9. Бюффон Ж.-Л. де. Речь при вступлении во Французскую Академию (Discours sur le style) [Электронный ресурс] // Новое литературное обозрение. 1995. № 13. URL: http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/LITRA/BUFFON.HTM (дата обращения: 21.06.2015).
10. Шило Е.И. О первом научно-мировоззренческом опыте Н.Н. Страхова [Электронный ресурс] // Научный результат. Сер.: Социальные и гуманитарные исследования. 2014. № 2. С. 71-77. URL: http://rr.bsu.edu.ru/images/is-sue2/soc_gum/selection%20%287%29.pdf (дата обращения: 21.06.2015).
11. Ольхов П.А. Здравый смысл и история. Заметки к полемической эпитафии Н.Н. Страхова «Вздох на гробе Карамзина» [Электронный ресурс] // Вопросы философии. 2009. № 5. С. 125-132. URL: http://vphil.ru/index.php7op-tion=com_content&task=view&id=19 (дата обращения: 21.06.2015).
12. Данилевский Н.Я. Владимир Соловьев о православии и католицизме [Электронный ресурс]. URL: http://az.lib.ru/d/danilewskij_n_j/text_1885_vladimir_soloviev_o_pravoslavii.shtml (дата обращения: 21.06.2015).
13. Мочульский К.В. Владимир Соловьев. Жизнь и учение [Электронный ресурс]. URL: http://www.vehi.net/mochulsky/solo-viev/09.html (дата обращения: 21.06.2015).
14. Соловьев Вл. Письма : в 4 т. Т. IV / под ред. Э.Л. Радлова. Петроград, 1923.
15. Там же.
16. Переписка Л.Н. Толстого с Н.Н. Страховым. 1870-1894. Т. II / предисл. и примеч. Б.Л. Модзалевского ; Толстовский музей. СПб., 1914.
17. Соловьев Вл. Указ. соч.
18. Там же.
19. Там же.
20. Лосев А.Ф. Вл. Соловьев и литературные деятели 80-х годов (А.А. Фет, И.С. Аксаков, Н.Н. Страхов) / Владимир Соловьев и его ближайшее литературное окружение // Литературная учеба. 1987. № 4. С. 164-168.
21. Переписка Л.Н. Толстого с Н.Н. Страховым ...
22. Там же.
23. Пумпянский Л.В. Заметка о Вл. Соловьеве // Бахтинский сборник / под ред. В.Л. Махлина. Саранск, 2000. Вып. IV. С. 56-57.
24. Соловьев Вл. Указ. соч.
