CC BY
77
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 14 (229). Политические науки. Востоковедение. Вып. 10. С. 126-129.
ЭПИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В РАННЕСРЕДНЕВЕКОВОЙ АРАБСКОЙ ПРОЗЕ
Статья посвящена ранней средневековой арабской прозе - первым памятникам арабской литературы и историографии. На основе материалов сборников, составленных Абу Убайдой Ма‘мар ибн ал-Мусанна (728-825) и Абу-л-Фарадж ал-Исфахани (897-967), рассмотрены вопросы теории «свободной прозы», «книжной прозы», текстов нарративной прозы, лексических повторов, названных «формулами».
Ключевые слова: раннее средневековье, арабская проза, устные исторические предания, традиции, особые сборники, авторы антологий, современные энциклопедии, саги, эпические традиции арабов, нарративная проза, формульность, авторская активность.
Исторические предания древних арабов, получившие название «Аййам ал-араб» («Дни арабов»), уже давно привлекли к себе внимание как один из первых памятников арабской литературы и историографии.
«Аййам ал-араб» содержат в себе рассказы о жизни кочевников в доисламской Аравии, о памятных сражениях между бедуинскими племенами, о многочисленных набегах, во время которых похищались женщины и угонялся скот, об обычае кровной мести и многолетних войнах. Эти предания были призваны сохранить для потомков память о героическом прошлом племени и передавались в устной прозаической традиции из поколения в поколение, пока в конце VIII и начале IX в. арабские филологи не стали собирать их в особые сборники.
Известно, что два из таких сборников были составлены Абу Убайдой Ма‘мар ибн ал-Мусанна (728-825). Первый содержал 75 «дней», второй - 1200. Приводится и другой факт, что Абу-л-Фарадж ал-Исфахани (897967) составил сборник, в котором он собрал 1700 дней1. К сожалению, ни один из этих сборников не сохранился, и до нас они дошли в передаче более поздних авторов.
Так, об «Аййам ал-араб» упоминается в ком -ментариях к «Китаб ал-агани» Абу-л-Фараджа
ал-Исфахани (897-967), в работах по географии Абу Убайды ал-Бакри (1040-1094) и Йакута ал-Хамави (1179-1229). Примеры их еще более позднего использования можно найти в «ал-‘Икд ал-фарид» Ибн Абд Раббихи (860-940), в историческом труде «ал-Камил фи ат-тарих» Ибн ал-Асира (1160-1233), который в соответствии с характером своего произведения старался расположить «Дни» в хронологическом порядке. Часто эти предания использовали авторы антологий и комментаторы при объяснении некоторых моментов в древнеарабской поэзии. Например, о них писали Абу Таммам (805-846) в своей знаменитой «Китаб ал-Хамаса» и Абу-л-Фарадж ал-Исфахани в своем не менее известном труде «Китаб ал-агани».
Сведения об «Аййам ал-араб» содержатся в энциклопедии «Нихайат ал-араб фи фунун-л-адаб» ан-Нувайри (1279-1332). Кроме этого, упоминания об отдельных сражениях «Аййам ал-араб» содержатся в различных собраниях пословиц и поговорок, таких как «ат-Тамсил ва ал-мухадарат» Абу Мансура ас-Са‘алиби (9611038), во втором томе «Маджма‘у ал-амсал» ал-Майдани (умер в 1124 г.).
Сведения об «Аййам ал-араб» можно почерпнуть и в трудах «ал-Камил фи-л-адаб» ал-Мубаррада (826-898), «‘Умда» Ибн Рашика
(999-1064), «Шарх диван ал-Хамаса» ат-
Табризи (1030-1108), «ал-Мухтар мин науадири-л-ахбар» Мухаммада ибн Ахмада ал-Анбари (1120-1184) и «Хизанат ал-адаб» ал-Багдади (1162-1231).
Важным источником для изучения «Аййам ал-араб» является сохранившийся до наших дней труд самого Абу Убайды «Нака’ид Джарир уа-л-Фараздак», где он комментирует стихотворения поэтов, содержащих в себе названия того или иного «дня». Некоторые отрывочные сообщения заключают в себе и другие арабские источники.
Проделав большую и скрупулезную работу, современные египетские ученые Мухаммад Абу-л-Фадл Ибрахим и Али Мухаммад ал-Баджави в многочисленных трудах средневековых авторов отобрали сведения о жизни арабов и составили сборник под названием дЫ «Аййам ал-араб фи-л-
джахилиййа»2.
Как уже упоминалось, предания «Аййам ал-араб» долгое время сохранялись в устной эпической традиции, которую сохраняли ^ равии (рапсоды), каждое племя было заинтересовано в сохранении этих преданий, особенно тех, что были связаны с его победой. И поскольку каждый равий, рассказывающий о сражениях, был представителем того или иного племени, это откладывало отпечаток на ход его повествования, придавая ему субъективно-эмоциональный характер. Победа своего или союзного племени возвеличивалась и воспевалась, в то время как действия племени-противника всячески принижались и осмеивались. При рассказе о поражении своего племени всегда приводилось множество причин и оправданий, обусловивших эту неудачу. Очевидно, что к моменту письменной фиксации на Аравийском полуострове бытовало несколько вариантов каждого из «дней». Но до нас они дошли в передаче более поздних авторов, использовавших вариант записи вышеупомянутого арабского филолога Абу Убайды.
Таким образом, мы имеем дело с произведением, в создании которого принимало участие неопределенно огромное количество людей. Позволяет ли относить исследуемый нами памятник к фольклорным произведениям? Б. Н. Путилов, подойдя к мысли об исторически неизбежном сближении литературы и фольклора, вполне закономерно ставит вопрос: в какой мере при этом и до какой степени фольклор остаётся фольклором? Не вправе ли мы гово-
рить о постепенном складывании на границах фольклора и литературы в определенных исторических условиях нового качества новой эстетики? Не означает ли это, что собственно историко-фольклорный процесс, со свойственными ему закономерностями, с характерной для него эстетикой имеет свои исторические границы и свой типологический возраст3.
В «Днях» письменное произведение вступает в связь с устными преданиями и поэзией, происходит как бы столкновение двух жанровых систем, и, таким образом, жанровая природа «Аййам ал-араб» оказывается неопреде -ленной. «Дни» должны рассматриваться нами как памятник эпической традиции арабов, дошедшей до нас после литературной обработки. Каким же должно быть тогда наше отношение к творческой индивидуальности составителя сборника Абу Убайды, и правомерен ли здесь вопрос о его авторском самосознании? Конечно, вряд ли можно представить, что Абу Убайда лишь буквально зафиксировал то, что было создано до него. Каким же изменениям подвергается устное повествование при его письменном закреплении? Этот вопрос давно находится в центре внимания ученых эпосове-дов4.
Крупнейшие исследователи исландских саг К. Листем и А. Хойслер при ответе на этом вопрос придерживались теории «свободной прозы», согласно которой лица, записавшие саги, лишь письменно фиксировали то, что бытовало до них в устной передаче. Сознательная авторская активность при записи саг этой теорией отрицается, то есть устная и письменная формы саг практически не отличаются друг от друга.
М. И. Стеблин-Каменский указывает на ряд слабых мест теории «свободной прозы». Во-первых, «дословную запись прозаических произведений, бытующих в устной традиции, может сделать только квалифицированный фольклорист, каковым не могло быть ни одно лицо, записывавшее саги в XIII в. Во-вторых, прозаические произведения такой длины, как некоторые саги об исландцах, такие сложные по композиции, как многие из них, и содержащие явные следы использования письменных источников, нигде в мире в устной традиции не засвидетельствованы». М. И. Стеблин-Каменский отмечает также, что близость языка саг к устной речи, возможно, «результат развития письменной традиции»5.
Эти выводы мы можем применить и относительно древнеарабских преданий «Аййам
ал-араб». Альтернативой теории «свободной прозы» явилась получившая распространение теория «книжной прозы» современных западных скандинавистов, согласно которой запись, на самом деле, представляет собой создание нового произведения, которое лишь использует устный рассказ6. Таким образом, они исследуют только то, что считают известным - размеры авторского вклада, и не обращают внимания на «неизвестное», по существу игнорируя устную традицию, т. е. происхождение письменной саги вообще. В исследуемом нами памятнике видно, что ни в построении сюжета, ни в выборе персонажей (все они - действительно существовавшие в доисламской Аравии люди) и событий (большая часть их также имела место, и память о них сохранилась и в других исторических источниках), ни в способе передачи сведений об этих лицах и происшествиях, Абу Убайда не мог чувствовать себя создателем или творцом, свободно распоряжающимся материалом фактов. Абу Убайда не обособлял себя от традиции, бытовал целый ряд повествований о событиях и сражениях в доисламской Аравии, и он лишь записал некоторые из них. Скорее всего, из общей традиции он извлекал то, что считал нужным, - и это свидетельство неразвитого авторского самосознания. Каждое предание лишь одна часть обширного повествования
о «Днях арабов». И отсюда исключительная согласованность эпизодов и персонажей в разных «Днях», что создает иллюзию непосредственного отражения в них реальной жизни.
Итак, перед нами - единый текст нарративной прозы. В то же время надо отметить, что Абу Убайда является не монопольным обладателем произведения, а лишь одним из звеньев в бесконечной цепи традиции. Поэтому он не мог резко обособить себя, как творца, от своих предшественников, и сколько бы ни был огромен его личный вклад в пересоздании «Дней», вряд ли он обладал авторским самосознанием в нашем современном понимании. И хотя он не мыслил свою работу, как создание нового текста, он, тем не менее, должен был использовать все словесные художественные средства, чтобы древние предания сохранились в наиболее совершенном виде.
В своих исканиях формы он опять-таки был ограничен традицией, навязывавшей ему определенные устоявшиеся формы7.
И все же традицию нельзя мыслить как нечто «застывшее». Она подвижна и открыта. Имея определенный набор тем, круг героев и
событий, можно по-новому их оформить, перегруппировать материал и дополнить его. Но, несмотря на вводимые новшества, рассказ должен оставаться для аудитории все тем же хорошо знакомым для неё рассказом.
До наших дней не сохранились устные варианты сказаний, и мы не можем выявить, каким изменениям подвергся текст в процессе его письменной обработки. Это не значит, что известный нам текст ничем не отличается от первоначального. В нем, несомненно, немало вставок, сокращений и поправок, которые следовало бы назвать искажениями. Но в таком «искаженном» виде он насчитывает уже 12 веков, в таком виде он был известен средневековым арабам и принят ими. И пытаться возвращать его к первоначальному виду не только невозможно по существу, но и бессмысленно с историко-культурной точки зрения.
Исследование стиля повествования в «Аййам ал-араб» показало минимальное коли -чество или полное отсутствие формульности, то есть идентичных словосочетаний, повторяющихся в сходных по содержанию ситуациях.
М. Парри, а затем его ученик и последователь А. Лорд, исследовав все виды лексических повторов в гомеровском и сербохорватском эпосе, назвали их «формулами» и доказывали, что именно они являются основными единицами эпического языка4. Однако, как указывает М. И. Стеблин-Каменский, положения «где уст-ность - формульность» и «где формульность -там устность» - самое слабое в теории Парри-Лорда8.
В результате исследования древних литератур формульность, аналогичную той, которую Парри-Лорд находил в устной повествовательной поэзии, можно найти и в памятниках письменной литературы. Кроме того, в настоящее время, применяя компьютер, можно обнаружить формульность в каждом жанре.
Для стиля «Дней» характерно отсутствие всяческих украшений и постоянных эпитетов, а также минимальное отклонение от того, как язык используется в живой речи. Все это свидетельствует о том, что, с одной стороны, «Аййам ал-араб» представляют собой не дословную запись устной традиции, а приближение к стилю устного повествования на самом деле является результатом развития письменной литературы. Это не противоречит тому, что их основой служили устные сказания.
С другой стороны, «абсолютный» прозаизм «Дней» - одно из проявлений характерного для
произведений подобного рода стремления к жизненной правде, своеобразной исторической памяти народа.
Все древнеарабские предания объединены тем, что они всегда повествовали о прошлом, считались правдой или выдавались за неё и не были рассчитаны на устное исполнение в развлекательных целях, подобно выросшим на их почве арабским народным романам или сказкам из «Тысячи и одной ночи».
К преданиям относились как к тому, где нет места свободному вымыслу. Следовательно, авторская активность направлялась не на содержание или передаваемые факты сами по себе, сколько на форму, то есть на то, как рассказывалось об этих фактах, на их драматизацию в сценах и диалогах.
Таким образом, прозаизм «Дней» - следствие того, что они являются продуктом неосознанного авторства. Но своеобразие авторства в отношении «Аййам ал-араб» заключается не в том, что их создатель действовал «бессознательно» или «неосознанно», а в том, что свою, вполне обдуманную, творческую деятельность он не мог воспринимать как полноценное личное творчество. Он лишь видит в себе передатчика сведений, ко -торые и без него были известны. Но в этом акте передачи он, как и поэт, исполняющий касыды с традиционным содержанием, должен был мобилизовать все свои способности и знания, чтобы изложить сюжеты «Дней», которые были всеобщим достоянием, наилучшим образом.
Примечания
1 См.: Аййам аль-араб фи-ль-джахилиййа. Бейрут, 2004. С. 6.
2 Издание 2004 г., ставшее объектом нашего исследования, является третьим переизданием. Ранее этот сборник издавался в 1942 и 1961 гг., что свидетельствует о большой редакторской работе ряда арабских ученых-составителей «Аййам ал-араб».
3 См.: Путилов, Б. Н. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора. Л., 1976. С. 242.
4 См.: Гринцер, П. А. Древнеиндийский эпос. Генезис и типология. М., 1974.
5 Стеблин-Каменский, М. И. Мир саги. Становление литературы. М. : Наука, 1984. С. 121.
6 См.: Гуревич, А. Я. Эдда и Сага. М., 1979. С. 111.
7 Существование длительной традиции составления исторических преданий подтверждает изданный в Каире второй том «Аййам ал-араб», целиком состоявший из авторских рассказов о знаменательных событиях в средневековой истории арабов. Сборник включает в себя произведения ат-Табари, Мас‘уди, Исфахани, Тануки, Раббихи, Джахиза, которые написаны со строгим следованием нормам традиции составления исторических сказаний.
8 См.: Стеблин-Каменский, М. И. Мир саги. С.145.
