CC BY
84
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ В МИРОВОЗЗРЕНИИ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ РАННЕГО РОССИЙСКОГО КОНСЕРВАТИЗМА
(на примере М.М.Щербатова, Н.М.Карамзина и А.С.Шишкова)
Т.А. Егерева
Кафедра истории России Московский педагогический государственный университет пр. Вернадского, 88, Москва, Россия, 117571
В данной статье рассматриваются духовные искания теоретиков российского консерватизма рубежа XVIII—XIX вв., посвященные экзистенциальным вопросам человеческого бытия — смыслу жизни и предназначению человека в мире, отношению к смерти, переживанию религии на уровне индивидуального сознания личности.
Ключевые слова: российский консерватизм, православие, экзистенциальные вопросы, М.М. Щербатов, Н.М. Карамзин, А.С. Шишков
Для современной исторической науки в ситуации историко-антропологиче-ского поворота характерно обращение к изучению внутреннего мира деятелей прошлого, структурам их сознания и ценностным ориентациям (1). В этой связи изучение экзистенциальных вопросов в мировоззрении консерваторов, их отношения к философским проблемам смысла жизни и смерти и размышлений на религиозные темы представляется необходимым для воссоздания целостного портрета их личностей. Комплексного исследования на эту тему не проводилось, хотя отдельные ее аспекты были проанализированы в работах Ю.М. Лотмана, Т.В. Артемьевой, А.Н. Пыпина, А.Л. Зорина, И.З. Сермана, З.П. Рустам-Заде, Н.Д. Кочет-ковой, О.Н. Бахтиной и других исследователей (2).
М.М. Щербатов и Н.М. Карамзин, которых отделяет друг от друга почти треть века (3), были во многом схожи по типу личности. Они оба были воспитаны на идеологии французских просветителей (4), что предопределило рациональный и светский характер их мышления (5), а также скептический настрой по отношению к состоянию официальной православной церкви и нравственному облику духовенства в современной им России (6). И Щербатов, и Карамзин принадлежали к масонству (7), в возникновении которого, по словам Н.А. Бердяева, тоже выразилась неудовлетворенность официальной церковностью, попытка построить невидимый храм, разочаровавшись в видимом (8). Но если Карамзин порвал с масонством, не приемля мистических исканий в его среде (9), то у Щербатова масонские коннотации прослеживаются на протяжении всего его творчества, особенно в утопическом романе «Путешествие в землю Офирскую...» (10). Им обоим был свойственен духовный поиск, который в общем виде представляется направленным от деизма и рационалистических толкований религии к личному переживанию трансцендентного под конец жизни. Особенно ярко это проявляется в философском творчестве Щербатова. Его оценки роли церкви в истории России (11)
и взгляды, высказанные в «Путешествии в землю Офирскую...», почти целиком укладываются в рамки деизма: утилитарное отношение к церкви как к организации по контролю за нравственностью народа, отказ от обрядов и таинств, выборность духовенства (12), светская мораль (13), а главное — доказательства бытия Бога путем ряда рациональных, логических операций (14), а не в опоре на внутренний духовный опыт. Все это давало основание многим исследователям определить религиозные взгляды Щербатова как деизм (15). Однако в его итоговых философских сочинениях, написанных за два года до смерти, в «Рассмотрении о жизни человеческой» и в «Размышлениях о смертном часе», Щербатов высказывался вполне в духе традиционно христианского взгляда на жизнь, полностью полагаясь на милость Божию и отдавая вере примат над «дерзостными» попытками разума постичь непостижимое (16). Таким образом, корректнее будет определить его религиозные взгляды как совокупность новых идей века Просвещения и традиционных религиозных представлений.
Религиозные переживания дворян карамзинского круга современные исследователи характеризуют как «обыденный провиденциализм» (17), поскольку их размышления о Боге часто заменялись ссылкой на волю Провидения, которой объяснялся как мировой ход истории и судьбы страны в целом, так и перипетии их собственной судьбы. Подобные ссылки на «доверенность к воли Провидения» часто встречаются в переписке Н.М. Карамзина. Возможно, что основанием для его веры в Провидение стал эпизод из детских лет, надолго запечатлевшийся в его памяти, когда удар молнии спас его от медведя (18). Затем ссылки на волю Провидения встречаются в письмах молодого Карамзина к Лафатеру (19) и становятся особенно частыми под конец жизни историографа, отражаясь в дружеской переписке с И.И. Дмитриевым и П.А. Вяземским. Сомнения по поводу политического развития России и Европы, скептицизм в возможности переустроить мир, разочарование в вельможах и министрах гасятся упованием на эту загадочную силу (20). В письме к П.А. Вяземскому незадолго до своей смерти Карамзин произнес такую фразу: «Как Бог даст! Я верю Ему не на шутку, прожив в свете около 60-ти лет не бездушно и не с повязкою на глазах» (21). Приведенные слова свидетельствуют о серьезных размышлениях Карамзина на религиозные темы и о его сознательном выборе в пользу веры. Впрочем, это была вера человека, прошедшего через философское наследие века Просвещения с его скептицизмом и рационализмом, человека, душа и ум которого, по словам Ю.М. Лотмана, «были чужды и наивной вере отцов, и мистицизму как Кутузова, так и Жуковского» (22). Недаром П.А. Вяземский через пятьдесят лет после смерти историографа сказал П.И. Бартеневу, что «Карамзин был только деистом» (23). Карамзин действительно был далек от традиционной религиозности, но, в отличие от Щербатова, он не пытался подкрепить пошатнувшуюся веру доводами рассудка, а сводил свои размышления о божественном к идее провиденциализма, доверию к воле Бога, пытаясь в религиозном чувстве найти примирение с трагичностью жизни: «мысль о Провидении дает спокойствие душе моей: будет, что угодно Богу» (24).
Религиозные воззрения А.С. Шишкова на первый взгляд не вызывают затруднения в определении. Веру, понимаемую как стержень личных добродетелей и ос-
нову общественного благоустройства (25), он не отделял от церкви как организации верующих и от традиционного авторитета русского духовенства, а потому любые новшества в религиозной сфере (например, деятельность Библейского общества) он считал опасностями, ведущими к подрыву православия, и активно с ними боролся (26). Мемуаристы писали о его приверженности к традиционной вере отцов и тщательном исполнении им всех религиозных обрядов и правил (27). В этой связи на первый взгляд кажутся странными слова Георгия Флоровского о том, что Шишков был «сдержанный вольнодумец XVIII века, ограничивавший свой рационализм только народно-политическими соображениями» (28). Проблема заключается в том, что для Шишкова традиционная вера предков наряду с церковнославянским языком была той основой, на которой следовало воспитывать молодое поколение (29), зараженное «вредным духом» западных умствований, а потому вольно или невольно он рассматривал религию лишь как средство для возбуждения любви к Отечеству, в связи с чем ему даже приходилось отвечать на упреки в нехристианском характере его патриотических чувств (30). Вера сама по себе, без привязки к патриотизму, очевидно, не представляла ценности для Шишкова, поскольку, как отметил А.Л. Зорин, для него «любовь к отечеству принимала... характер религиозного культа» (31).
С размышлениями о Боге тесно связаны мысли о «вечных вопросах» бытия — о смысле жизни и о смерти. В наиболее четком и систематическом виде они отражены в творчестве Щербатова, посвятившего им специальные работы. С точки зрения князя, смысл жизни человека состоит в выполнении им своих обязанностей перед обществом и перед Богом (32). Щербатов не мыслил жизни человека отдельно от социума и поэтому даже в своих философских произведениях, посвященных основным проблемам бытия, на первый план выдвигал гражданскую позицию человека.
Смысл жизни, с точки зрения Карамзина, — это нравственное развитие личности, стремление лучше мыслить и чувствовать, возвышаться душой, стремясь к добру, т.е. постоянная работа над собой и борьба с мелочными и низменными устремлениями собственного характера (33).
Шишков не оставил в своих сочинениях прямого указания на то, что он считал смыслом жизни, но, исходя из событий его биографии и менталитета дворян его круга, можно предположить, что смысл жизни он, подобно Щербатову, видел в общественном служении человека на благо Отечеству и монарху (34).
Мысли о смерти Щербатова и Карамзина характеризуют их как людей эпохи Просвещения. Щербатов, исходя из свойственного ему комплекса идей, принадлежащих к традиционной и новой культуре, пытался убедить себя в безболезненности и оправданности смерти, мобилизуя для этого как доводы науки, так и религии (35). Следует отметить, что оптимистическое представление о безболезненности смерти, несущей с собой избавление от страданий жизни, было характерно именно для эпохи Просвещения и содержалось в Энциклопедии Дидро и д'Алам-бера (36). Интересна также попытка Щербатова развернуть представления о загробной жизни вне рамок христианской традиции как о вечном сне без сновиде-
ний. Но, будучи человеком верующим, Щербатов не мог не привести и религиозный довод в пользу смерти, который состоял в мысли о встрече души с Богом после окончания жизненного пути (37).
Карамзин тоже разделял неканоническое представление о смерти как о «сладком успокоении в объятиях Отца» (38) и, подобно просветителям, верил в ее легкость и безболезненность, надеясь на встречу с близкими и воссоединение с ними навечно в потустороннем мире (39). Если Щербатов использовал образ смерти как сна, то Карамзин сном считал земную жизнь, а смерть — моментом пробуждения человека для жизни истинной, неземной (40). Что касается Шишкова, то он, очевидно, принадлежал к той части дворянства, для которой переживание смерти зависело от системы традиционных церковных представлений и от тщательно соблюдаемых обрядов (41), а сама она воспринималась как естественный переход в мир иной, не вызывающий потребности в особом осмыслении.
Подводя итог, следует отметить, что характерная для мировоззрения дворян рубежа XVIII—XIX вв. двойственность, сочетание блоков идей, принадлежащих как к традиционному, так и к новому типу культуры (42), на уровне экзистенциальных размышлений М.М. Щербатова, Н.М. Карамзина и А.С. Шишкова проявляется в сочетании православно-христианских представлений и новых, свойственных эпохе Просвещения, рациональных попыток истолкования трансцендентного, которые переплетались, направляя общий духовный поиск.
ПРИМЕЧАНИЯ
(1) Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. — М., 1998. — С. 21; Савельева И.М., Полетаев А.В. Знание о прошлом: теория и история: в 2 т. — СПб., 2003. — Т. 1. — С. 369.
(2) Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. — М., 1987; Артемьева Т.В. Михаил Щербатов. — СПб., 1994; Пыпин А.Н. Религиозные движения при Александре I. Исследования и статьи по эпохе Александра I. — СПб., 2000; Зорин А. Кормя двуглавого орла... — М., 2004; Серман И.З. «Дела церковны» в исторической концепции Н.М. Карамзина // Russica Romana. — Pisa-Roma, 2002. — № 9; Рустам-Заде З.П. Жизнь и творчество М.М. Щербатова. — СПб., 2000; Кочеткова Н.Д. Н.М. Карамзин и древнее благочестие // Карамзин: Pro et contra. — СПб., 2006; Бахтина О.Н. Н.М. Карамзин и православие. К постановке проблемы (христианская антропология и просветительский гуманизм) // Карамзин и время: Сб. статей. — Томск, 2006.
(3) Годы жизни М.М. Щербатова: 1733—1790, Н.М. Карамзина: 1766—1826.
(4) Рустам-Заде З.П. Указ. соч. — С. 55; Сахаров А.Н., Свердлов М.Б. Начальный период отечественной истории в освещении Карамзина // Карамзин Н.М. История государства Российского. — М., 1989. — Т. 2. — С. 383.
(5) Как писал историк русской церкви А.В. Карташев, князь Щербатов был «рационалист-просвещенец, чуждый понимания духа православия». — Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. — М., 1991. — Т. 2, репринт. — С. 452. Характерный для Щербатова стиль мышления политико-правовыми категориями отмечала Т.В. Артемьева. — Артемьева Т.В. Указ. соч. — С. 75. О Карамзине см.: Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. — С. 333.
(6) Щербатов М.М. Статистика в рассуждении России // Сочинения князя М.М. Щербатова. — СПб., 1896. — Т. 1. — С. 618; Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. — М., 1991. — С. 36.
(7) Калинина С.Г. Проблемы реконструкции биографии князя М.М. Щербатова // Архив русской истории. — М., 2002. — Вып. 7. — С. 129.
(8) Бердяев Н.А. Русская идея // Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. — М., 2000. — С. 18.
(9) Об обстоятельствах разрыва Карамзина с новиковским «Дружеским обществом» писали
B.В. Сиповский (Н.М. Карамзин, автор «Писем русского путешественника». — СПб., 1899. — С. 146), Ю.М. Лотман (Сотворение Карамзина. — С. 45), И.З. Серман («Дела церковны»... — С. 83), Н.Д. Кочеткова (Карамзин и древнее благочестие. — С. 699).
(10) По мнению С.И. Панкратовой, «Путешествие в землю Офирскую...» Щербатов скорее всего писал на протяжении длительного времени, работая над ним до конца жизни, вопрос же о более точной датировке остается пока открытым. — Панкратова С.И. Социальная утопия М.М. Щербатова: Автореф. дисс. ... канд. философских наук. — СПб., 1997. — С. 19—20.
(11) Щербатов «смотрит на религию с политической точки зрения, ставит ее в подчинение гражданской жизни народа и даже лишает ее самостоятельного значения». — Знаменский П.В. Исторические труды Щербатова и Болтина в отношении к русской церковной истории // Труды Киевской духовной академии. — 1862. — Т. 2. — С. 47.
(12) Щербатов М.М. Путешествие в землю Офирскую господина С... шведского дворянина // Сочинения князя М.М. Щербатова. — СПб., 1896. — Т. 1. — С. 805.
(13) Примером подобной светской морали является офирский «Катехизис» законов. — Там же. — С. 938, 942, 947.
(14) Как писал Щербатов, наблюдение над совершенством природного мира показывает, что «сие, конечно, происходит от единой, сильной и премудрой руки, а потому мы и заключили со справедливостью, что есть невидимое нам Всевышнее Естество, которое все создало, все устрояет, все содержит». — Там же. — С. 802.
(15) Мякотин В.А. Дворянский публицист Екатерининской эпохи // Мякотин В.А. Из истории русского общества. 2-е изд. — СПб., 1906. — С. 114; Болдырев А.И. Проблема человека в русской философии второй половины XVIII века. — М., 1986. — С. 66.
(16) Щербатов М.М. Рассмотрение о жизни человеческой // Сочинения князя М.М. Щербатова. — СПб., 1896. — Т. 2. — С. 387.
(17) Крючкова М.А. Феномен «философской жизни» в русской культуре XVIII в. (по поводу мемуаров И.Д. Ершова) // Человек эпохи Просвещения. — М., 1999. — С. 149; Долгих Е.В. К проблеме менталитета российской административной элиты первой половины XIX века: М.А. Корф, Д.Н. Блудов. — М., 2006. — С. 196.
(18) Этот эпизод описан Карамзиным в романе «Рыцарь нашего времени» и, по утверждению М.П. Погодина (Погодин М.П. Детство, воспитание и первые литературные опыты Карамзина. — Б.м. и г. — С. 10), действительно имел место в жизни историографа.
(19) Переписка Карамзина с Лафатером // Записки Императорской Академии Наук. — Т. 73. — Кн. 1. — СПб., 1893. — С. 6. Основным вопросом, волновавшим тогда Карамзина, был «вопрос о соединении души с телом, об их взаимодействии и о бессмертии души» — Серман И.З. «Дела церковны»... — С. 75.
(20) Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. — М., 1982. — С. 211.
(21) Письма Н.М. Карамзина к князю П.А. Вяземскому. 1810—1826 (из Остафьевского архива). — СПб., 1897. — С.170.
(22) Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. — С. 311.
(23) Цит. по: Вацуро В.Э. Карамзин возвращается // Карамзин: Pro et contra. — СПб., 2006. —
C. 730.
(24) Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. — СПб., 1866. — С. 328.
(25) Шишков А.С. Из письма к Я.И. Бардовскому от 11 мая 1813 г. // 12 собственноручных писем адмирала А.С. Шишкова. — СПб., 1841. — С. 29.
(26) Борьба А.С. Шишкова с Библейским обществом изучена в капитальном труде А.Н. Пы-пина «Религиозные движения при Александре I. Исследования и статьи по эпохе Александра I».
(27) Свербеев Д.Н. Первая и последняя моя встреча с А.С. Шишковым // Русский Архив. — 1871. — № 9. — С. 170.
(28) Прот. Георгий Флоровский. Пути русского богословия. — Париж, 1937. — С. 161.
(29) Шишков А. С. Рассуждение о любви к Отечеству // Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова... — СПб., 1825. — Ч. IV. — С. 179—180.
(30) Зорин А. Указ. соч. — С. 261.
(31) Там же. — С. 260.
(32) Щербатов М.М. Рассмотрение о жизни человеческой // Сочинения князя М.М. Щербатова. — СПб., 1896. — Т. 2. — С. 387, 391.
(33) Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. — М., 1982. — С. 260.
(34) Свербеев Д.Н. Первая и последняя моя встреча с А.С. Шишковым. — С. 170.
(35) Щербатов М.М. Размышления о смертном часе // Сочинения князя М.М. Щербатова. — СПб., 1896. — Т. 2. — С. 301.
(36) Арьес Ф. Человек перед лицом смерти: Пер. с фр. — М., 1992. — С. 343.
(37) Щербатов М.М. Размышления о смертном часе... — С. 308.
(38) Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. — СПб., 1866. — С. 409.
(39) Письмо Н.М. Карамзина к графу Каподистрия от 1825 г. // Цит. по: Карамзин: Pro et contra. — СПб., 2006. — С. 1031—1032.
(40) Письма Н.М. Карамзина к князю П.А. Вяземскому. 1810—1826 (из Остафьевского архива). — СПб., 1897. — С. 90.
(41) Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). — 2-е изд., доп. — СПб., 2006. — С. 213.
(42) Марасинова Е.Н. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века (По материалам переписки). — М., 1999. — С. 89.
EXISTENTIAL QUESTIONS IN THE OUTLOOK OF THE REPRESENTATIVES OF EARLY RUSSIAN CONSERVATISM (by the example of M.M. Shcherbatov, N.M. Karamzin, A.S. Shishkov)
T.A. Egereva
Department of Russian History The Moscow State Pedagogical University
Vernadskiy Av., 88, Moscow, Russia, 117571
This article looks at the moral and spiritual investigations of theorists of the Russian Conservatism at the turn of the 18th century — existential questions of human being — meaning of life and human destination, attitude to death and religion.
Key words: Russian Conservatism, Orthodox Christianity, existential questions, M.M. Shcherbatov, N.M. Karamzin, A.S. Shishkov.
