Экспрессивность как часть антропоцентрической парадигмы в языке (на примере тувинского и русского языков) Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Аннай Эллада Кан-ооловна

ЭКСПРЕССИВНОСТЬ КАК ЧАСТЬ АНТРОПОЦЕНТРИЧЕСКОЙ ПАРАДИГМЫ В ЯЗЫКЕ (НА ПРИМЕРЕ ТУВИНСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ)

В статье говорится о том, что экспрессивность является средством выражения антропоцентрической парадигмы в языке. На сравнительно-сопоставительном материале двух языков (тувинского и русского) автор показывает, как метафоризация названий различных существ и неодушевленных предметов служит для обозначения человека. В результате семантической деривации в языке появляются новые единицы, составляющие доказательную базу статьи. Работа подтверждает тот факт, что человек отражает в языке не только мир, но и самого себя. Адрес статьи: www.gramota.net/materials/2/2017/10-3715.html

Источник

Филологические науки. Вопросы теории и практики

Тамбов: Грамота, 2017. № 10(76): в 3-х ч. Ч. 3. C. 51-55. ISSN 1997-2911.

Адрес журнала: www.gramota.net/editions/2.html

Содержание данного номера журнала: www .gramota.net/mate rials/2/2017/10-3/

© Издательство "Грамота"

Информация о возможности публикации статей в журнале размещена на Интернет сайте издательства: www.gramota.net Вопросы, связанные с публикациями научных материалов, редакция просит направлять на адрес: phil@gramota.net

10.02.00 ЯЗЫКОЗНАНИЕ

УДК 8Г373.612.2+811.512.156+811.161.1

В статье говорится о том, что экспрессивность является средством выражения антропоцентрической парадигмы в языке. На сравнительно-сопоставительном материале двух языков (тувинского и русского) автор показывает, как метафоризация названий различных существ и неодушевленных предметов служит для обозначения человека. В результате семантической деривации в языке появляются новые единицы, составляющие доказательную базу статьи. Работа подтверждает тот факт, что человек отражает в языке не только мир, но и самого себя.

Ключевые слова и фразы: метафора; человек; экспрессивность; метафорический экспрессив; тувинский язык; русский язык.

Аннай Эллада Кан-ооловна

Институт филологии Сибирского отделения Российской академии наук, г. Новосибирск Тувинский институт гуманитарных и прикладных социально-экономических исследований, г. Кызыл eannaj@mail. т

ЭКСПРЕССИВНОСТЬ КАК ЧАСТЬ АНТРОПОЦЕНТРИЧЕСКОЙ ПАРАДИГМЫ В ЯЗЫКЕ (НА ПРИМЕРЕ ТУВИНСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ)

Человек отражает в языке не только мир, но и самого себя. Одним из средств выражения антропоцентрической парадигмы в языке является экспрессивность. Экспрессивность в языке выражает чувства, эмоции, социальную оценку говорящим предмета речи.

Тувинский и русский языки, являясь государственными языками Республики Тыва Российской Федерации, как известно, относятся к различным группам, как по генетической, так и по типологической характеристике. Тувинский язык является представителем тюркской ветви алтайской семьи языков и относится к агглютинативным языкам. Русский язык входит в восточную подгруппу славянской группы индоевропейских языков и относится к флективным языкам. Языковые связи русского и тюркских языков имели место ещё во времена Киевской Руси. Влияние русского языка на тувинский язык активно началось с момента вхождения Тувинской Народной Республики в состав Советского Союза - с 1944 года.

В статье рассмотрим номинации человека, образованные семантической деривацией на основе метафоры в тувинском и русском языках, называемые нами как метафорические экспрессивы (данный термин впервые в научный оборот ввела Н. А. Лукьянова [8, с. 100]).

Выборка материала была сделана из Тувинско-русского словаря [18], Толкового словаря тувинского языка [16; 17], из записей спонтанной, разговорной речи, из художественной литературы тувинского языка [12; 13], а для сравнения использованы Большой толковый словарь русского языка под ред. С. А. Кузнецова [1], монография Н. А. Лукьяновой [8] и данные электронной базы Национального корпуса русского языка [2; 11].

В рамках семантического подхода к вопросу экспрессивности в языке, где берутся во внимание языковая личность, языковая картина мира и живая разговорная речь, под экспрессивностью мы понимаем свойство лексической единицы, которое способно актуализировать качественно-количественную характеристику реального предмета, выделить особенность данного предмета на фоне одноименных с ним предметов и выразить эмоциональную оценку предмета речи, данную ему от лица говорящего [8, с. 43].

В русской лексикологии тема метафоризации слов и образования экспрессивных единиц хорошо изучена на материале художественной литературы и разговорной речи: Н. А. Лукьянова (1986), В. Н. Телия (1991), О. Н. Лагута (2003), И. М. Некипелова (2011), Т. Н. Пархоменко (2012) и др. считают, что метафорические переносные лексико-семантические варианты (ЛСВ) составляют значительную долю в общем объеме словаря русского языка.

В тувинском языке метафоризация в многозначном слове рассмотрена в работе Б. И. Татаринцева «Смысловые связи и отношения слов в тувинском языке» [14], который считает, что смысловые характеристики слов в плане синхронии и диахронии заметно различаются. Следовательно, появление переносного ЛСВ в слове в определенный промежуток времени может отличаться от предыдущего толкования, понимания.

В ряде исследований по лингвистике есть мнение о том, что язык отражает образ мышления, культуру (В. Гумбольдт (1795, 1984), А. А. Потебня (1862), Э. Сепир-Уорф (1934) и др.). А. Д. Шмелев говорил, что «в языке находят те черты внеязыковой действительности, которые представляются релевантными

для носителей культуры, пользующейся этим языком; овладевая языком и, в частности, значением слов, носитель языка начинает видеть мир под углом зрения, подсказанным его родным языком, "отражая" или "формируя" образ мышления носителей языка» [19, с. 7], с чем необходимо согласиться. Экспрессивность отражает языковую картину мира каждого народа по-своему, в словах выражается определенное отношение носителей языка к явлению или к человеку: например, в тувинском языке чавана 'селезенка' по отношению к человеку употребляется в значении 'подхалим, подлиза', что нехарактерно для русского языка. В этом примере метафорический перенос основан на том, что селезенка животных в традиционном быту тувинцев использовалась в качестве клеящего вещества, в частности для склеивания сшитых краев ткани, поэтому общий ассоциативный признак определяется как «нечто клейкое, липкое, навязчивое». Метафора всегда считается «самым продуктивным способом создания экспрессивности слов и выражений» [15, с. 12], поскольку с ее помощью происходит ассоциативно-образное переосмысление значений.

В лингвистике известно представление о лексическом значении (далее - ЛЗ) слова как о сложной системе взаимосвязанных компонентов, которые выделяются с помощью компонентного анализа. В семантике экспрессивного слова есть два макрокомпонента: денотативно-сигнификативный (осуществляющий связь между языковым знаком и объективной реальностью, представляющий его категориальные, лексико-семантические и лексические семы) и коннотативный (связанный с отражением эмоционально-психической деятельности - чувств, эмоций, субъективных мнений, - представленной коннотативными семами). Так, рассматриваемые в статье единицы по денотативно-сигнификативному макрокомпоненту являются именами существительными со всеми категориальными свойствами существительного, а по коннотативному компоненту - метафорическими экспрессивами. Мы отождествляем коннотативное и экспрессивное содержание.

При определении семантической сущности экспрессивности в языке мы следуем за авторами, которые ее коннотативными компонентами считают: эмоциональную оценку (субъективное мнение, оценка предмета речи), интенсивность (отраженное в сознании и закрепленное в значении представление о высокой степени проявления действия, явления, признака предмета, лица) и образность (воплощенный в значении слова психический образ), в разных комбинациях присутствующие в значении экспрессивной лексической единицы [4, с. 19-26; 7].

В структуре лексического значения ядерной семой у метафорических экспрессивов является образность, передающая психический образ, воплощенный в значении слова, далее следует эмоциональная оценка, представляющая положительное или отрицательное субъективное мнение о предмете речи; третьим компонентом выступает интенсивность, выражающая закрепленное представление о высокой степени проявления признака предмета (см. Схему 1).

Схема 1.

Структура коннотативного содержания метафорических экспрессивов

Итак, под метафорическими экспрессивами мы понимаем лексемы экспрессивного значения, образованные семантической деривацией на основе метафорического переноса, служащие для передачи эмоций, чувств-отношений, оценок говорящих о лицах. Они не имеют формальных признаков и лексических показателей экспрессивности, но их экспрессивный потенциал интуитивно осознается носителями языка. Связь между прямым и переносным значениями одной лексемы воспринимается в тех случаях, когда она имеет характер контраста [7]. В основе метафорического переноса есть образ, являющийся источником информации о картине мира носителей языка, их знаний и представлений. В семантике рассматриваемых метафорических единиц образность является определяющим признаком отнесения их к экспрессивным лексическим единицам.

Взяв за основу схемы, выделенные Н. А. Лукьяновой [8, с. 100-101], мы рассматриваем метафорический перенос от названий реалий, не связанных с человеком: названия животных, птиц, насекомых, растений, болезней, мифологических и сказочных существ, - в сферу 'человек' В результате метафоризации дается образная характеристика человека по морально-этическим, социально-коммуникативным, физическим, внешним признакам.

Схемы семантической деривации, выявленные в тувинском языке:

1) «животное ^ человек». В данную группу попадают названия всего животного мира - птицы, рыбы, домашние и дикие животные: аскыр 'жеребец' [16; 18] ^ к любвеобильному человеку (перевод переносного значения здесь и далее автора статьи. - Э. А.), хой 'овца' [18] ^ о глупом человеке и др.;

2) «насекомое ^ человек»: кымыскаяк 'муравей' [16; 18] ^ трудолюбивый человек, саргы 'клещ' [17; 18] ^ о навязчивом человеке;

3) «растение ^ человек»: шагар-оът 'крапива' [18] ^ к раздражительному человеку, чечек 'цветок' [Там же] ^ к красивому человеку;

4) «неодушевленный предмет ^ человек» - в основе переноса лежит признак или свойство неодушевленного предмета: сек 'падаль' [17; 18] ^ к плохому человеку, ыйлацгы 'волдырь, пузырь' [18] ^ пустой человек, квжээ 'стела, каменное изваяние' [17; 18] ^ инертный, неподвижный человек;

5) «мифологическое существо ^ человек»: бук 'дух, бес' [16; 18] ^ к плохому, злому человеку, диирец 'демон, злой дух' [Там же] ^ сумасшедший человек;

6) «сказочное существо ^ человек»: чылбыга 'баба-яга' [18] ^ к недоброму, неопрятному человеку, дацгына 'царевна, дочь-хана' [16; 18] ^ к красивой молодой девушке;

7) «нейтральное существительное ^ человек» - в основе переноса лежат признаки внешнего вида, социального положения, национальной принадлежности, физического состояния, особенности характера, поведения: дулгуяк 'вдова' [Там же] ^ сварливый человек, хвлечик 'батрак' [18] ^ чернорабочий и др.

Реализация представленных схем выявлена на примере более 100 лексических единиц в различных предложениях, покажем некоторые из них в обоих рассматриваемых языках:

(1) Мээц караамга квЗYлбес, черликшээн кара аза бо ышкажыл сен! [Там же, с. 61]. / 'Ах вот ты где, чёрт дикий, что не попадается на мои глаза!' (здесь и далее перевод автора статьи. - А. Э.).

мээц кара=ам=га кeзYл=бес черликшээн кара

мой глаз=1Sg=DAT показывать=NEG одичалый черный аза бо ышкажыл сен

чёрт этот ведь ты

В этом примере из тувинского языка адресата речи называют чёртом из-за того, что, видимо, он был неуловимым, нельзя было его застать в нужное время. Он подобен чёрту, который скитается, где хочет, сколько хочет. Чёрт как существо подземного мира не подчиняется людям. Возможно несколько иное представление о чёрте в русской языковой картине мира.

(2) Ча-чаамегелевейн квр, хек [13, с. 177]! / 'Да ну, не обманывай, пожалуйста, кукушка!'.

ча-чаа мегеле=ве=йн кер=0 хек

да ну обманывать=№^=ОРТ смотреть=IMP/2Sg кукушка

Во втором примере хек 'кукушка' в тувинской языковой картине мира: притворная, безответственная птица, которая подкидывает свои яйца в гнезда других птиц. Соответственно, данная лексема употребляется применительно к притворной, лживой, безответственной женщине, которой нельзя доверять и верить, как в представленном примере.

Несколько примеров из русского языка, взятые из Национального корпуса русского языка [13]: (3) Я дал не ей по шее, а сыну, потому что он не учил уроки, а сидел перед телевизором, как осёл [11]. В данном примере лексема осёл употребляется в качестве сравнения, но применительно к человеку.

Помимо сравнительной метафоры, в русском языке наблюдаются множество примеров прямого обращения к человеку: (4) Потому что ты козёл и есть! Козёл ты рогатый! Ты сколько машину водишь, баран [2]! В данном примере лексемы козёл и баран употребляются в качестве прямого обращения.

Представим также сравнение отдельных лексем, употребляемых для номинации человека и в тувинском, и русском языках.

Наблюдается семантическое и функциональное совпадение у следующих единиц: дилги и лиса 'хитрый, льстивый человек'; тик и ноль 'о ничтожном, незначительном человеке'; дацгына и царевна 'о девушке-красавице'; твжек и пень 'тупой, бесчувственный человек'; чудук и бревно 'о тупом человеке'; ыт и собака 'о злом, грубом человеке'; эзир и орёл 'о гордом, смелом, сильном человеке'; аскыр и жеребец 'о мужчине, до неприличия откровенно проявляющем свои физиологические наклонности, о бабнике'; хаван и свинья 'о грязном, неопрятном человеке, о человеке, поступающем низко, подло, грубо'; инек и корова 'о толстой, неуклюжей, нерасторопной или неумной женщине'; хой и овца 'о робком, безответном человеке'; аза, бук и сатана 'о ком-л. нехорошем, недобром'; мацгыс и упырь 'о ком-л., вызвавшем неудовольствие, раздражение, гнев'; амырга-моос, чылбыга и чудовище 'о человеке низких, отталкивающих моральных качеств'; диирец и бес 'о быстром, ловком человеке'; чылан и змея 'о коварном, хитром, злом человеке'; шивишкин и шпион 'тот, кто следит за кем-л., выслеживает кого-л., доносит на кого-л.'; языты-мелегей и черепаха 'о крайне медлительном, нерасторопном человеке' [1; 16-18].

Мировосприятие носителей разных языков ярко проявляется на зооморфных участках их лексических систем, однако оппозиция «сходство - различие» в отборе зоонимов может осмысливаться по-разному [4, с. 18-19]. У народов, не связанных исторически единством культурной традиции, образные представления и оценки одного и того же животного нередко оказываются противоположными. Так, в русском языке: курица разг. 'о человеке, имеющем жалкий вид; о безвольном, бесхарактерном человеке'; шутл. 'о плохо видящем, близоруком человеке' [1], тогда как в тувинском языке дагаа 'курица' характеризует не внешний вид и личность человека, а умственные способности - 'о тупом, глупом человеке', ср. аамай дагаа 'тупая, глупая курица'; козёл в русском языке бранно 'о человеке, вызывающем неприязнь, раздражение' [Там же]; а в тувинском хуна 'козёл'

употребляется по отношению к задиристому, упрямому, высокомерному человеку; ворон в русском языке - это мудрый помощник, предвестник (см. песню «черный ворон, что ты вьешься над моею головой, Ты добычи не дождешься...») [Там же]; а в тувинском кускун 'ворон' [17; 18] - 'к прожорливому, жадному человеку, который способен забрать последние пожитки человека'; коза в русском языке - шутл. 'о резвой, бойкой девочке, девушке' [1]; в тувинском ешку 'коза' [18] - чаще жалостливо, о бессильном человеке (кодур ешщ 'коза с болячками, больная коза'); у лексемы налим в русском языке нет переносного значения по отношению к человеку, в тувинском мезил 'налим' [17; 18] - 'о медлительном, глупом человеке'; чашпан 'о молодом незрелом человеке' [18] и полынь 'о ком-, чём-л. неприятном, доставляющем огорчения, боль' [1]; клещ - в толковых словарях русского языка не отмечается переносного значения к человеку, но в разговорной речи употребляется выражение «присосался как клещ»; саргы в тувинском языке - 'о неприятном, навязчивом человеке' [17; 18].

Таким образом, метафорические переносные значения являются универсальным и наиболее мобильным средством выражения эмоционального отношения и социальных оценок говорящего к предмету речи. Многие авторы говорили об антропоцентризме как свойстве экспрессивной подсистемы. В рассматриваемых языках это подтверждается наличием метафорических экспрессивов, употребляемых именно для характеристики человека, т.к. с их помощью выражается субъективное отношение и оценка человека. По примерам, выявленным из оригинальных источников, видно, что такие лексемы употребляются и как сравнение, и как прямое обращение к человеку.

Сравнительный анализ аналогичных единиц в обоих языках показал, что есть случаи семантического и функционального совпадения у большинства лексем, также есть метафорические экспрессивы, семантически понимаемые по-разному в силу разных языковых картин мира. Так, для обозначения упрямого человека в тувинском языке употребляется словосочетание теве сидии букв. 'моча верблюда', тогда как в русском языке его ассоциируют с поведением осла; другие случаи подобного несоответствия мы привели выше.

Выяснилось, что, в отличие от русского языка, в тувинском языке отсутствует метафорическая схема названий болезней в сфере «человек», например, лексемы язва, холера, чума и т.п. в русском языке употребляются по отношению к человеку с оценочной семантикой, тогда как в тувинском языке подобное не выявлено. Это свидетельствует о наличии разных языковых картин мира.

Так, на материале данной статьи мы показали, что экспрессивность является частью антропоцентрической парадигмы в языке.

Список условных сокращений

1, 2 - лицо; Sg = единственное число; DAT = дательный падеж; NEG = отрицательная форма; OPT = согласительное (желательное) наклонение; IMP = повелительное наклонение.

Список источников

1. Большой толковый словарь русского языка [Электронный ресурс] / гл. ред. С. А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 1998. URL: http://www.gramota.ru/slovari/info/bts/ (дата обращения: 20.05.2017).

2. Волос А. Недвижимость (2000) [Электронный ресурс] // Национальный корпус русского языка. URL: http://search1. ruscorpora.ru/search.xml?env=alpha&mycorp=&mysent=&mysize=&mysentsize=&mydocsize=&dpp=&spp=&spd=&text=l exform&mode=main&sort=gr_taggmg&lang=m&nodia=1&req=%EA%EE%E7%B8%EB&docid=114442&sid=5432 (дата обращения: 21.08.2017).

3. Лагута О. Н. Метафорология: теоретические аспекты. Новосибирск: Новосибирский гос. ун-т, 2003. Ч. 1. 114 с.

4. Лагута О. Н. Метафорология: теоретические аспекты. Новосибирск: Новосибирский гос. ун-т, 2003. Ч. 2. 208 с.

5. Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия, 1990. 685 с.

6. Лиханов В. И. Эмоционально-оценочные и экспрессивные слова в якутском языке. Новосибирск: Наука, 1994. 130 с.

7. Лукьянова Н. А. О термине экспрессив и о функциях экспрессивов русского языка // Актуальные проблемы лексикологии и словообразования: сборник научных трудов. Новосибирск: НГУ, 1980. Вып. IX. С. 3-23.

8. Лукьянова Н. А. Экспрессивная лексика разговорного употребления русского языка. Новосибирск: Наука, 1986. 229 с.

9. Некипелова И. М. К вопросу о разграничении понятий семантическая деривация и семантическое словообразование в диахроническом аспекте // Вестник Томского государственного университета. Томск, 2011. № 2. С. 14-26. 10.

10. Пархоменко Т. Н. К вопросу о семантической деривации // Вестник Кемеровского государственного университета. 2012. Т. 4. № 4 (52). C. 87-90.

11. Петрушевская Л. Маленькая волшебница [Электронный ресурс] // Национальный корпус русского языка. URL: http://search1.ruscorpora.ru/search.xml?env=alpha&mycorp=&mysent=&mysize=&mysentsize=&mydocsize=&dpp= &spp=&spd=&text=lexform&mode=main&sort=gr_tagging&lang=ru&nodia= 1&req=%EE%F 1 %B8%EB&docid= 114420 (дата обращения: 21.08.2017).

12. Сарыг-оол С. Алдан дургун. Кызыл, 1987. 205 с.

13. Сарыг-оол С. Чогаалдар чыындызы. Кызыл, 1988. 256 с.

14. Татаринцев Б. И. Смысловые связи и отношения слов в тувинском языке. М.: Наука, 1987. 197 с.

15. Телия В. Н., Графова Т. А., Шахнарович А. М. и др. Человеческий фактор в языке. Языковые механизмы экспрессивности: коллективная монография. М.: Наука, 1991. 214 с.

16. Толковый словарь тувинского языка / под ред. Д. А. Монгуша. Новосибирск: Наука, 2003. Т. I. А-Й. 599 с.

17. Толковый словарь тувинского языка / под ред. Д. А. Монгуша. Новосибирск: Наука, 2011. Т. II. К-С. 798 с.

18. Тувинско-русский словарь / под ред. Э. Р. Тенишева. М.: Советская энциклопедия, 1968. 646 с.

19. Шмелев А. Д. Могут ли слова языка быть ключом к пониманию культуры? // Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. М.: Языки славянской культуры, 2001. С. 7-11.

EXPRESSIVITY AS A COMPONENT OF ANTHROPOCENTRIC PARADIGM IN THE LANGUAGE (BY THE EXAMPLE OF THE TUVINIAN AND RUSSIAN LANGUAGES)

Annai Ellada Kan-oolovna

Institute of Philology of the Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences, Novosibirsk Tuvan Institute for the Humanities and Applied Social and Economic Studies, Kyzyl

eannaj@mail. ru

The paper argues that expressivity is a means to express anthropocentric paradigm in the language. Providing comparative-contrastive analysis of two languages (Tuvinian and Russian) the author shows how metaphorization of names of different creatures and inanimate objects serves to designate a human being. Semantic derivation results in the appearance of new linguistic units which constitute the argumentative basis of the research. It is shown that a human being represents in the language not only the world but also his self-image.

Key words and phrases: metaphor; human being; expressivity; metaphorical expressive; Tuvinian language; Russian language.

УДК 811

Анализ лирики и поэм Уильяма Блейка позволяет выявить основные закономерности построения авторской метафоры, установить как интегральные черты творчества автора, так и характеристики, дифференцирующие жанры. В статье представлен сопоставительный анализ реализации метафоры в «Книге Тэля», относящейся к первому периоду пророческих книг, с репрезентацией метафоры в произведениях «Мильтон» и «Иерусалим», относящихся ко второму периоду пророческих книг.

Ключевые слова и фразы: индивидуальный стиль; метафора; лирика; поэма; пророческие книги; Уильям Блейк; «Книга Тэля»; «Иерусалим»; «Мильтон».

Бабурченкова Ирина Олеговна

Смоленский государственный университет irbissonnui@yandex. ги

ВАРИАТИВНОСТЬ СТИЛЯ У. БЛЕЙКА В ЗРЕЛОМ ТВОРЧЕСТВЕ: СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ДВУХ ЖАНРОВ

Изучение индивидуально-авторского стиля является одной из важных и интересных задач лингвистики. Данную проблему, которой посвящено большое количество исследований, все еще нельзя назвать решенной в силу многогранности и комплексности самого объекта изучения [2, с. 100; 15, р. 54].

Мы полагаем, что признаковую парадигму исследования идиостиля полезно дополнить анализом такой важной черты, как авторская метафора [4, с. 22]. Изучение метафоры на определенном этапе творчества автора позволяет вскрыть особенности его ментальной картины мира в тот период. Рассмотрение метафоры в динамическом аспекте позволяет выявить основные закономерности эволюции идиостиля.

Наша работа ставит своей основной задачей рассмотреть вариативность стиля одного автора - Уильяма Блейка - в произведениях разных жанров.

Не получивший должного признания при жизни, Блейк теперь признан одним из ярких представителей английской литературы [5, с. 38; 8, с. 35]. Его творчество относится к концу ХУШ - началу XIX в., переломному времени в литературе: переходу от классицизма к романтизму. Мировоззрение поэта, как и литература того времени, претерпевало постоянные изменения - отношение к религии и Библии, отношение к человеческим ценностям (отражение Французской революции и политической ситуации в Англии в творчестве), влияние художественных направлений (сентиментализм, прерафаэлизм, классицизм и другие). Тем не менее, творчество Блейка сохраняет свою уникальность и целостность, во многом, опережая свое время. Многие критики считают Блейка одним из родоначальников английского романтизма, а некоторые видят в его творчестве «предтечу» символизма.

Литературное наследие автора традиционно жанрово подразделяют на лирические произведения и, как сам их называл автор, «пророческие книги». Пророческие книги представляют собой поэмы, отразившие собственную философию и мифологию автора. В динамическом плане творчество Блейка подразделяют на два периода: ранний «светлый» (1769-1790) и более поздний «темный» (1790-1827) периоды [9, с. 25].

Большинство работ, направленных на изучение литературного наследия Блейка, посвящено лирическим произведениям, что, по-видимому, связано со сложностью сюжетов поэм, неоднозначностью трактовки упоминаемых в пророческих книгах персонажей и событий. Многие критики сходятся во мнении, что автор в своих поэмах отражает через призму образов как политическую действительность своего времени, так и собственные религиозные воззрения [Там же, с. 23]. Существует ряд работ, посвященных мифологии в пророческих книгах, в которых критики, анализируя жизнь автора и жизнь общества того времени, предлагают