CC BY
65
О. В. Сергеева (Волгоград)
ЭКРАН ЗАКРЕПОЩАЮЩИЙ, ЭКРАН ОСВОБОЖДАЮЩИЙ: ТЕОРЕТИКИ ФЕМИНИЗМА
О МЕДИА-ТЕХНОЛОГИЯХ1
Медиа, рассматриваемые не как контент, а как технологии посредничества, меняющие в силу своих конструктивных особенностей связи между людьми, получили теоретическую интерпретацию в направлении FTS (feminist technology studies — феминистских исследованиях технологии). Феминистская теория гендера и технологии совершила большой рывок в своем развитии за последние два десятилетия. Сегодня можно говорить, во-первых, о раннем феминизме, для которого характерно настроение фатализма, подчеркивающее роль технологии в репродуцировании патриархата; во-вторых, о постмодернистком течении кибер-феминизма 1990-х гг., сторонники которого приветствовали цифровые технологии как инструмент освобождения для женщин; в-третьих, о подходе технофеминизма, благодаря которому формируется комплекс идей о социальном со-конструировании гендера и технологий (в том числе, медиа-технологий).
Феминизм 1980-х гг. (а это ранний этап) выдвинул тезис, не теряющий своей актуальности и сегодня: фундаментальный способ выражения особенностей гендера в любом обществе воплощен в практике обращения с технологией. Технические навыки и области научно-технического знания разделены между полами, и это разделение формирует мужественность и женственность. В современном мире, или, во всяком случае, в обществах, которые задавали тон в индустриализации и таким образом были способны доминировать во всемирном производстве материальных благ и интеллектуальных продуктов, услуг и потребностей, технология устойчиво закодирована на понимание ее как чего-либо мужского. Мужчины рассматриваются как естественным образом связанные с технологией, при этом женщины — как те, кто, возможно, боятся или не любят все техническое. Мужчины активно занимаются машинами и механизмами: они их создают, используют,
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта № 13-23-01002 а(м) «"Социальная теория и методология исследований новых медиа": трехъязычный словарь справочник».
переделывают, и все это, любя их. Женщинам наверняка придется использовать машины на своем рабочем месте или в доме, но они их не любят и не стремятся понимать. Женщины рассматриваются пассивными бенефициариями изобретательского пламени. Соединение модернистской технологии с мужественностью включено в каждодневный опыт пола, исторический дискурс, способы труда и занятости, в образование, дизайн новых технологий и распределение власти в пределах глобального общества, в котором технология считается движущей силой прогресса.
Интерес к раскрытию гендерного неравновесия коснулся в середине XX века ведущей на тот момент медиа-технологии — телевидения. Такие авторы, как Д. Морли [Иог1еу, 1995. Р. 170-189], Л. Спигел (Бр1-§е1, 1990. Р. 7-20) и др. отмечали, что с появлением телевизора в доме типичными стали новые рассогласования между супругами, поскольку женщины, для которых домашняя среда являлась пространством деятельности, а не отдыха, чувствовали себя изолированными, соперничающими с экранной информацией за внимание мужчин. Действительно, образ мужчины-зрителя, лежащего на диване перед телевизором, стал традиционным в популярной культуре. Немецкий исследователь Х. Ба-узингер рассматривал экранирование как появившуюся возможность спрятаться за телеэкраном на примере поведения супругов. Домохозяйка, интервью с которой Х. Баузингер приводил в качестве примера, сообщала, что вечером они с мужем очень мало смотрят телевизор, только, когда муж находится в раздраженном состоянии: «он приходит домой, едва говорит что-нибудь и включает телевизор». Исследователь обращал внимание на то, что в данном случае нажатие кнопки телеприемника не несет значения «я хотел бы посмотреть что-либо», а скорее — «я хотел бы ничего не видеть и не слышать» или «я не хочу ни с кем разговаривать» (ВаиБ^ег, 1984. Р. 343-351). По мнению Х. Ба-узингера, экран, с одной стороны, разделяющий супругов, вызывающий чувство фрустрации, когда один из партнеров предпочитает телепрограмму живому разговору, с другой стороны, может функционировать как способ ухода от конфликтов или уменьшения напряженных отношений.
Если ранний феминизм обращен к анализу технологий индустриальной эпохи, то новые цифровые технологии в полной мере стали центром внимания киберфеминизма. Как пишет Д. В. Михель: «Кибер-феминизм — направление в современной литературной и философской мысли в рамках феминистского дискурса, которое обратилось к
изучению и популяризации основных принципов киберкультуры, сложившейся в 1980-е г. на Западе на волне интереса к феномену высоких технологий, прежде всего кибернетики, биомедицины и технологий виртуальной реальности. ... В России распространение киберфеми-низма связано, главным образом, с издающимся в Санкт-Петербурге журналом "Киберфемин клуб"» [Михель, 2002. С. 127-128]. Обращаясь к драматическим изменениям в распространении и использовании цифровых технологий, сторонники киберфеминизма с энтузиазмом говорили о возможностях Сети. Подчеркивалось, что виртуальное пространство Интернета свидетельствует о конце телесных оснований для различия по полу [Millar; Plant]. В ключевой для киберфеми-нистского направления работе «Нули и единицы: цифровые женщины плюс новая технокультура» Сэйди Плант писала, что новые медиа облегчают устранение границ между людьми и механизмами, между мужчинами и женщинами, позволяя пользователям выбрать иные маски и принимать альтернативную идентичность. Индустриальная технология может иметь патриархальный характер, но цифровые технологии, эксплуатирующие мозг, а не мускулы, основанные на сетевом принципе скорее, чем на принципе иерархии, создают альтернативные отношения между женщинами и технологиями. Интернет и виртуальное пространство понимаются в киберфеминизме как «женские медиа», обеспечивающие технологическое основание для новой формы общества, которое потенциально освобождает женщин. Согласно этому представлению женщины больше, чем мужчины подходят для жизни в цифровую эпоху».
Оптимизм этой постмодернистской литературы лучше всего суммирован Донной Харауэй (США, университет Калифорнии), подталкивающей нас впитать положительный потенциал науки и техники. По мнению Д. Харауэй, нет никакого априори данного «естественного» тела с предписанными расовыми или сексуальными параметрами. Точно также технология и знание не являются нейтральными, лежащими вне поля социальных отношений. Для Харауэй самость человека определяется тем, что делает человек. Она подчеркивает, что мы живем в мире связей, и это значит, что индивидуальность процессуальна, она может создаваться и разрушаться. Д. Харауэей в работе «Манифест для киборгов: наука, технология и социалистический феминизм в 1980-е» [Haraway, 1985. Р. 65-108] приветствует постсовременное настроение всего «ненатуралистического». Она выступает за открывающиеся перспективы от смешения и пересечения границ и подчеркивает
социальную ответственность за их строительство. Интенция этого теста — критика давнишнего, как она пишет, «прохудившегося» разделения между «человеком и животным», «живым организмом и машиной», «физическим и нефизическим». В нашем мире нет никаких раз и навсегда определенных акторов — будь то человек или машина, или какой-либо другой организм. Акторы появляются в отношениях и столкновениях на конкретных «участках истории». Так что нет никакой пред-дискурсивной идентичности для любого актора, включая «нече-ловеков». Все относительно, и наши границы формируются в процессе взаимодействий и дискурсивных определений.
Более цитируемыми, как правило, оказываются первые страницы «Манифеста...», где автор высказывает радикальные идеи о сущности феномена «киборг», при этом острый критический анализ связи между 1СТ и глобальным капитализмом остается вне зоны внимания читателей. Между тем, в «Манифесте.» Д. Харауэй пишет о появляющейся системе мирового порядка: мы переживаем движение от органического, индустриального общества к полиморфной, информационной системе, от удобного старого иерархического доминирования до страшных новых сетей, которые можно назвать «информатикой доминирования». Термин «информатика доминирования» относится к сложному ряду политических и экономических событий 2-й половины XX столетия — внедрению информационных технологий во все отрасли промышленности, формированию мегакорпораций и глобальных интер-правительственных режимов, ослаблению левой политической мобилизации под влиянием неолиберальной экономической стабильности — со всеми заметными социокультурными последствиями этого. Для Д. Харауэй очевидно, что в мирах, заряженных микроэлектронной и биотехнологической политикой, подверглись реконфигурации не только политическая и экономическая жизнь, но также категории раса/этнос, пол/гендер, сознание/тело. «Манифест ...», обусловлен этими изменениями и является ответом на дебаты 1980-х в кругах левых (марксистских и феминистских) ученых.
В «Манифесте.» Д. Харауэй обосновывает, почему образ киборга — необязательно враждебен. Наши тела — это карты власти и идентичности, и киборги не являются исключениями. Именно люди ответственны за границы между человеком и машиной, поэтому нельзя сказать, что инженерные изобретения доминируют или угрожают нам. Принятие такой точки зрения создает новый политический язык, более действенный в борьбе против «информатики доминирования», поскольку, признав
наше срастание с новыми технологиями и появление новых идентично-стей, человечество легитимирует способы действий, адекватные изменившемуся окружающему миру.
Д. Харауэй критически настроена по отношению к течению эко-феминизма. Экофеминизм ратует за отказ от науки и технологии, закрепощающих женщин, в пользу возвращения к естественному состоянию. Хотя это звучит провокационно, но Д. Харауэй предпочитает быть «киборгом», то есть гибридом живого организма и технологии. Она обращает внимание на большой потенциал науки и техники, создающих новые значения и новые объекты, формирующих новые миры. Она с воодушевлением относится к трудно прогнозируемым эффектам современных технологий, в частности выступает за развитие гибридных объектов, произведенных биотехнологией. Генная инженерия, методы репродуктивной медицины и появление виртуального пространства — все это существенно преобразует традиционное понимание гендерной идентичности, а также вносит изменения в отношения женщин и технологии.
Идеи Д. Харауэй оказали большое влияние на теорию новых медиа, в частности, на понимание роли технологий коммуникации в изменениях социального определения пола. С именем Д. Харауэй связывают не только теорию, но и движение киберфеминизма, сторонники которого в духе «Манифеста киборга» стараются использовать виртуальную среду для преодоления стереотипов о женской технофобии
Однако, некритический энтузиазм по отношению к цифровым технологиям вызвал по отношению к киберфеминизму упреки исследователей в технологическом детерминизме, хотя он и проявляется оптимистически, а не пессимистически. И в XXI веке мы можем видеть, что женщины активно вовлечены в производство новых идентичностей, но все-таки не через процессы создания технологий, а через потребление новых медиа (например, ведение блогов является популярной деятельностью среди молодых женщин), а возможности гендерного дискурса в виртуальном мире ограничены реалиями обычного мира. Так, например, быстро растущий виртуальный мир Second Life с более чем одним миллионом зарегистрированных участников — это сложное Эй-пространство, предназначенное для взрослых «резидентов», которые могут в силу своего воображения создавать аватары и воспроизводить желаемый образ жизни. И хотя Second Life, по оценкам аналитиков, развивается как среда продвижения альтернативных ценностей, все же
этот мир стал одним из источников виртуальной порнографии. То есть фантастические кибермиры необязательно удобные культурные «места обитания» для женщин.
Чтобы продвигаться вперед, мы должны продолжить очищать наше понимание отношений между ICT и гендером и не обращаться с технологией или только как с чем-то обязательно патриархальным или как с однозначно дающим возможности эмансипации. Прагматические идеи о со-конструировании гендера и технологии представлены в подходе тех-нофеминизма, ведущим автором которого является Дж. Вайсман (Лондонская школа экономики).
Дж. Вайсман подчеркивает, что связь между полом и ICT не является неизменно установленной [Wajcman, 2004]. В то время как процесс проектирования решает многое, технологии все же зависят и от непреднамеренных социальных последствий их распространения и доместикации. Способность пользователей-женщин произвести новые, выгодные для них «прочтения» технических артефактов зависит от их более широких экономических и социальных обстоятельств. Например, девушка-тинейджер ощущает свой мобильный телефон как расширение или свободное продление ее тела. Для ее матери телефон может быть, прежде всего, инструментом, помогающим контролировать свою дочь. Для женщин-предпринимателей мобильный телефон служит средством управления бизнесом. Наблюдаются большие различия женского опыта ICT, определяемые географическим местом, национальностью, классом, этнической принадлежностью, возрастом.
Дж. Вайсман внесла важный вклад в соединение идей феминистской социальной теории с подходом «социология науки и технологии» (или STS- science and technology studies). Сборник «Социальное конструирование технологии», который Дж. Вайсман отредактировала вместе с британским социологом Дональдом Макензи, признан ключевым текстом в социологии технологии и переиздавался семь раз после выхода в 1985 г. По мнению Дж. Вайсман, подход STS долгое время отличался господством исключительно «мужского дискурса», поэтому ее силы как ученого были направлены на то, чтобы состоялся диалог между представителями STS и авторами феминистских разработок по проблемам домашнего труда, домашней техники и репродуктивных технологий. Эти проблемы нашли развитие в ее книге 1991 г. «Феминизм противостоит технологии» [Wajcman, 1991], где давался обзор области исследований и аргументировалось выстраивание феминистской перспективы в социальных дебатах о науке и технологии.
Другая книга Дж. Вайсман, программная для современных обсуждений гендера и технологии, «ТехноФеминизм» [Wajcman, 2004] включает такие главы, как: «Мужское проектирование технологии», где дается обзор феминистских идей 1970-1980-х гг., касающихся науки и техники; отмечается, что в 1980-е гг. произошла смена исследовательских приоритетов, и вопрос о женщинах в науке сменился вопросом гендерной обусловленности технологии; «Реконфигурация технонау-ки» — охватывает тот же самый период времени, но сосредотачивается на развитии феминистских взглядов, складывающихся в рамках методологии STS; «Виртуальный гендер» — критический анализ утопической феминистской литературы, посвященной киберпространству; «Решение киборга» — исследуется вклад Д. Харауэй в эти дебаты, которые Дж. Вайсман в конечном счете отклоняет; «Метафора и материальность» — обосновывается попытка сближения киберфеминизма и подхода STS.
Киберфеминизм, по мнению Дж. Вайсман, это другая форма технологического детерминизма — установки на то, что технические изобретения влекут за собой социальные изменения, а социальные организации лишь пассивно отвечают на вызовы технологии. Узость технологического детерминизма была критически переработана авторами STS, предложившими концепцию социального формирования технологии, раскрывающую разнообразные пути внедрения и способы использования техники. В то же самое время, Дж. Вайсман идентифицирует систематическую тенденцию к слепоте в отношении гендера в господствующей STS. Она обеспокоена, что социальное конструирование технологии (SCOT — social construction of technology) в своей ориентации на релевантные социальные группы (Pinch; Bijker) или ак-торно-сетевая теория (Latour ), анализирующая актантов, составляющих сеть деятельности, слишком часто работают, чтобы затенить, а не осветить исключения, отсутствия и сопротивления тех, кто не включен в использование технологии.
Благодаря работе «ТехноФеминизм» Дж. Вайсман проанализировала пути, которыми иерархия, построенная на гендерном различении, глубоко внедряется в проектирование, развитие, распространение и использование технических изобретений, она показала, что технические артефакты сформированы, помимо других социальных влияний, гендерными отношениями. Взаимная конституция общества и технологии, и особенно гендера и технологии, была ключевой темой книги Дж. Вайсман.
Таким образом, то, что Дж. Вайсман называет «технофеминизм» относится к теоретическим усилиям со стороны феминистских авторов, занимающихся проблемами науки и техники, пытающихся «переоборудовать» STS, внося в структуру этого подхода тематику тендера (в том числе сегодня не только женских, но и мужских вопросов), долгое время отсутствовавшую в мэйнстриме STS. Цель состоит в том, чтобы сохранить критические идеи более ранних дебатов теоретиков феминизма, и чтобы предложить для технофеминизма путь между утопическим оптимизмом и пессимистическим фатализмом в анализе технологий, в том числе, ICT. Ее текущий главный эмпирический проект исследует воздействие мобильных технологий связи на временной баланс между работой и семьей и на проблемы бедности [Wajcman, 2004] .
Технофеминизм вскрывает, как конкретные методы проектирования, маркетинга, научной и образовательной политики государства приводят к отсутствию определенных пользователей, в частности, женщин. И хотя невозможно определить заранее желаемые характеристики технологий и информационных систем, которые гарантировали бы равенство, обязательно, чтобы женщины были вовлечены в инженерную деятельность по созданию технических инноваций. Подход технофеминизма подчеркивает, что производство гендера имеет несколько измерений, соединяя материальные, дискурсивные и социальные элементы. Деконструкция запутанных связей технических артефактов, культуры и гендерных идентичностей помогает объяснять, почему эта связь оказалась настолько длительной.
Феминистская социальная теория, оформившаяся в XX веке, продолжает создавать актуальные концепты, раскрывающие суть ключевых изменений нашего мира. Серьезной базой для изучения медиа являются работы теоретиков феминизма по проблемам технологии (Д. Харауэй, С. Плант, Дж. Вайсман, К. Хэйлис, С. Кокбурн и др.). В феминистских публикациях на первый план обсуждения выдвигается определенный уклон (прежде всего, мужской) в способах понимания и развития технологий. За последние два десятилетия социальные теоретики феминизма идентифицировали мужскую монополию на технологию как важный источник их власти, а женский недостаток технологических навыков — как важный элемент их зависимости от мужчин. В работах по киберфеми-низму и технофеминизму бросается вызов общераспространенному предположению о том, что технологии — и в том числе всепроникающие сегодня ICT — являются социально нейтральными и, в частности, гендер-
но нейтральными. В своем внимании к обусловленности развития технологий сложившимися мнениями и отношениями теоретики феминизма близки к идеям STS. Кроме того, феминистские работы, посвященные технологическому неравенству, демонстрируют продуктивный социально-исторический подход, вскрывающий не универсальный, а темпоральный характер доминирования.
Список литературы:
Михель Д. В. Киберфеминизм // Словарь гендерных терминов / под ред. А. А. Денисовой / Региональная общественная организация «Восток-Запад: Женские Инновационные Проекты». — М., 2002.
Bausinger H. Media, technology and everyday Life // Media, Culture and Society. — 1984. — № 6.
Bijker W.E. Sociohistorical Technology Studies // Handbook of Science and Technology Studies / Ed. by Sheila Jasanoff & Gerald E. Markle & James C. Peterson & Trevor Pinch. — Thousand Oaks: SAGE Publications, Inc., 1995.
Haraway D. A manifesto for cyborgs: science, technology, and socialist feminism in the 1980's // Socialist Review. 1985. Vol. 80, № 15.
Latour B. The prince for machines as well as for machinations // Technology and Social Process / Ed. by Brian Elliot. — Edinburgh, 1988.
Millar M. Cracking the Gender Code: Who Rules the Wired World? Toronto: Second Story Press, 1998.
Morley D. Television not so much a visual medium, more a visible object // Visual Culture / Ed. by Chris Jenks. — London and New York: Routledge, 1995. — P. 170-189.
Pinch T. J, Bijker W.E.The Social Construction ofFacts and Artefacts: or How the Sociology of Science and the Sociology of Technology might Benefit Each Other // Social Studies of Science. — 1984. — Vol. 14.
Plant S. Zeros and Ones: Digital Women + the New Technoculture. — London, 1998.
Spigel L. The domestic gaze // From Receiver to Remote Control: The TV Set / ed. Geller. — New York: New Museum of Contemporary Art, 1990.
Wajcman J. Feminism confronts technology. — Cambridge, 1991. Wajcman J. Pressed for Time: The Acceleration of Life in Digital Capitalism. — University of Chicago Press, 2014.
Wajcman J. TechnoFeminism. — Cambridge: Polity Press, 2004.
