CC BY
72
ББК Ш5(2=Р)7-4Иванов В.В.+Ш5(2=Калм) УДК 821.161.1.09
ЭКФРАСИС В РАССКАЗЕ ВСЕВОЛОДА ИВАНОВА «ОСОБНЯК»
Р.М. Ханинова, Нгуен Дык Туан
В статье рассматриваются виды и формы экфрасиса в рассказе Всеволода Иванова «Особняк» - архитектурный и предметный. Выявление функции экфрасиса способствует пониманию идеи произведения: мимикрия человека равна псевдоценности вещного мира.
EKPHRASIS IN THE SHORT-STORY BY VSEVOLOD IVANOV «THE MANSION»
R.M. Khaninova, Nguyen Duc Tuan
The article deals with different types and forms of ekphrasis like the architectural and subject ones in the short-story «The Mansion» by Vsevolod Ivanov. The disclosure of the function of ekphrasis contributes to the understanding of the main idea of the book, which is the mimicry of a man is equal to the false values of the real world.
Ключевые слова: экфрасис, дом, интерьер, человек-химера, донос, новая экономическая политика, торговец, комиссар.
Key words: ekphrasis, house, interior, the man-chimera, denunciation, new economic policy, trader, commissar.
Для современного литературоведения характерен интерес к интермедиальности, к взаимодействию литературы со смежными областями культуры и искусства. В этом плане понятие экфрасиса (ekphrasis) трактуется по-разному Н. Брагинской, Л. Геллером, О. Фрейденберг, Ж. Хетени, М. Рубинс, С. Зенкиным, И. Есауловым, Ю. Шатиным, Н. Меднис, Н. Морозовой, Р. Ханиновой и другими учеными [1]. Общим является понимание экфрасиса как риторической фигуры, означающей описание визуальных объектов (реальных или вымышленных), особенно визуальных произведений искусства [2, с. 301]. «Мы называем так только описания произведений искусства; описания, включенные в какой-либо жанр, т.е. выступающие как тип текста, и описания, имеющие самостоятельный характер и представляющие собою некий художественный жанр», - уточняет Н.В. Брагинская [3, с. 264]. Экфрасис, как подчеркивает М. Рубинс, является как бы переводом с языка одной семиотической системы на язык другой, в результате чего происходит замена изобразительных знаков на словесные [4, с. 14]. В условиях возросшего авторитета междисциплинарных теорий изучения литературы такие виды искусств, как живопись, скульптура, архитектура, открывают широкие возможности для интерпретации взаимодействия разных семиотических систем в пределах прозаического или стихотворного текста [4, с. 5]. Если в античности экфрасис был риторическим приемом, то в настоящее время границы термина постепенно расширяются [5],[6]. Л. Геллер к экфрастичным относит также словесные описания кино, танца, пения, музыки, последнее вызывает возражения, например, С. Зенкина.
Экфрасис не был объектом и предметом специального рассмотрения в прозе Всеволода Иванова. Отдельные наблюдения в ряде работ Л.А. Гладковской [7], Е.А. Краснощековой [8], М.А. Черняк [9], Р.М. Ханиновой [10] отразили интерес
писателя к разным видам экфрасиса в разножанровых произведениях разных лет: например, живописный («Жаровня архангела Гавриила», «Поединок», «Сокол»), скульптурный («Возвращение Будды», «Каменная баба»), архитектурный («Кремль», «Особняк»), кинематографический («Пустыня Тууб-Коя»), фотографический («Долг», «Фотограф»), предметный («Сервиз», «Медная лампа»). Экфрасис «ожившей» картины был рассмотрен нами на примере рассказа «Поединок» [11, с. 102-104].
Для визуальной поэтики Вс. Иванова характерны следующие функции экфрасиса: мировоззренческий, онтологический, философский, этический, социокультурный, исторический, психологический, характерологический, сюжетообразующий.
Для нас существенна та функция экфрастического текста, которая названа психологической или экспрессивной (Р. С. Эджком), когда в центре внимания находится не столько сам художественный объект, сколько его восприятие кем-либо -повествователем, рассказчиком, героем.
В этом плане интересен рассказ Всеволода Иванова «Особняк» (1928), который ранее был изучен нами в аспекте мотива клеветы и доносительства как знаковых явлений эпохи нэпа [12, с. 108-116].
Название рассказа репрезентирует архитектурный модус. Особняк определяет семантическое пространство действий главного героя, становится его характерологической характеристикой. Цель жизни Ефима Сидорыча Чижова, бывшего сапожного и шорного мастера из уральского города Н., а ныне спекулянта, -отдельный дом для жизни. Знакомый штабс-капитан С.М. Жиленков, занимавшийся комиссионной торговлей усадьбами, подыскал подходящее жилье. «Жиленков заявил: в центре города есть особняк, вполне по чижовским деньгам, два каменных этажа с деревянными пристройками в виде голубя» [13, с. 408]. И действительно, «когда Ефим Сидорыч осматривал особняк, то деревянные сараи чем-то напоминали распростертого голубя» [13, с. 408]. Такая архитектурная деталь далеко не случайна. «Голубь - символ духовной чистоты» [14, с. 116]. Материал здания из камня и дерева также многозначен. Камень - символ духовной крепости, твердости, несокрушимости, культ камня ведет происхождение от первобытного фетишизма [14, с. 214-216]. Дерево же, как известно, символ жизни и модель мироздания [14, с. 136]. В то же время снижение архитектурной значимости строения проявляется в указании на пристройки, сравненные с сараями. Поэтому иронический дискурс сразу заявлен в художественном тексте и через функцию архитектурного экфрасиса.
В рассказе Вс. Иванова «Особняк» показательна социальная мимикрия человека: под видом политической бдительности Чижов постепенно избавлялся от конкурентов и соперников, претендующих на обладание его особняком и невестой, где в одном ряду - великий князь, офицер-монархист и красный командир. В системе «политической анатомии человеческого тела», если использовать формулу Мишеля Фуко, «человек-плазма» (Л. Колобаева) «писал о любом слухе! Уважение и страх к власти исчезали; он видел, что эту власть можно обмануть так же, как он обманывал раньше учреждения или торговцев» [13, с. 418].
Но, как мы понимаем сегодня, эта власть не обманывалась: она сама использовала людей. Не в этом ли была истинная причина развернувшейся тогда литературной кампании против ивановского рассказа?
«Апология мещанства», «сигнализация нашему классовому врагу», «реакционный аллегоризм», «необходимость мании и бреда» - лейтмотив основных выступлений [15, с. 70-76; 16, с. 43-48; 17, с. 216-235].
Сам писатель позже раскрыл творческий замысел и поведал о судьбе своего
произведения в «Истории моих книг»: «В манере "Тайного тайных" я написал повесть "Особняк" - о мещанине, тщетно мечтающем победить революцию. Разбогатевший на спекуляциях мошенник возмечтал приобрести собственность и облюбовал понравившийся ему особняк - символ ближайшей победы над большевиками. Правдами и неправдами спекулянт добивается осуществления своей мечты и, разумеется, терпит крах. Но кое-какие успехи у него были, и эти-то успехи должны служить нам предостережением - таков был смысл повести "Особняк". Мои намерения были изображены рапповской критикой как гимн мещанству, успешно защищающему свою собственность» [18, с. 65-66].
Показательными были контраргументы современников в защиту писателя: «...у писателя Вс. Иванова - глубокая, беспощадная ирония, свидетельствующая о сознании писателем силы и неодолимости того революционного класса, под ногами которого вертятся господа Чижовы всех родов и мастей <...> автор "Особняка" сигнализирует несомненно, но сигнализирует нам, сигнализирует всему рабочему обществу: смотрите, как устраиваются, растут, поднимаются Ефимы Сидорычи Чижовы! А они несомненно наглеют, эти Чижовы! Из-за нашего "авось да небось", из-за бюрократизма и волокиты в аппаратах, из-за стремления одних к покою, других к панике - Ефимы Сидорычи научаются "обманывать власть"» [18, с. 114].
Вс. Иванову важно было раскрыть психологию человека-плазмы, человека-химеры. Это внешнее несоответствие есть уже в портретной характеристике: «Собой Ефим Сидорыч был строен, с бородкой клинышком, с пустыми и в то же время настойчивыми глазами. Его часто принимали за учителя, и никому в голову не приходило, что Ефим Сидорыч Чижов - бывший сапожник и шорный мастер...» [13, с. 406].
Тот же контраст в расширении семантического пространства архитектурного экфрасиса: «А за сараем виднелось соседнее поместье: угрюмый, трехэтажный, похожий на тюрьму, с узкими окнами дом. Тощий березовый сад как-то болезненно разбегался от этого дома. И как только два таких различных дома могли стоять рядом! Особнячок, рекомендованный Жиленковым, был обсажен елочками; песчаные дорожки походили на полосы созревшей ржи, колеблемой ветром; трава пахла медом» [13, с. 408].
Эпитеты (угрюмый, тощий, узкие), наречие (болезненно) и сравнения (похожий на тюрьму) с одной стороны, с другой - песчаные дорожки, похожие на созревшую рожь, трава, пахнущая медом, подчеркивают оппозицию дома-тюрьмы и дома-крепости, которая в сюжетном плане реализуется в буквальном смысле: из Строгановского дворца на Соборной площади великого князя Б. в целях экономии пролетарских денег перевели в трехэтажный дом рядом с особняком Чижова. Описание третьего архитектурного экфрасиса характеризуется огромной площадью, с тринадцатью комнатами, украшениями (колоннадой), а также колючей проволокой, которой обтянут фасад дворца и его окна.
Крепость Чижова вскоре пала под натиском власти Советов, которая решила передать дворец детскому дому, а великого князя переселить в особняк Ефима Сидорыча, выселенного с собственной жилплощади. В Строгановском дворце находились уже военные большевистские курсы.
Обратим внимание на то, что, когда Ефим Сидорыч купил особняк, он окрасил его в зеленый цвет, не понравившийся Жиленкову. Семантика и символика зеленого амбивалентна: с одной стороны, это цвет жизни, воскрешения, плодородия, непрерывности, с другой - это цвет плесени и разложения. Кроме того, зеленая
семантика характеризует зависть и ревность [14, с. 181]. Таким образом, выбор этого цвета определяет доминантные качества главного героя: непрерывное стремление к наживе любыми средствами и способами, настойчивость в достижении цели, зависть и ревность к чужому.
Уже в ответе Д. Пажитнова критикам было подмечено своеобразие авторского воплощения темы мещанства - привлечение иронии. Этот прием сатирического обличения живучести и действенности мещанина и вызвал во многом непонимание самой природы творческого решения Иванова.
Для писателя важно было раскрыть психологию мещанина, его поразительную способность к мимикрии, приспособляемость ко всем социальным изменениям.
Не случайно Чижов пишет донос в исполком на великого князя (так как того поселили в конфискованный чижовский особняк) в надежде вернуть заветный приют. И снова искренне «доказывал, что великого князя нечего переселять с места на место, а надо его вырвать с корнем, то есть расстрелять, и расстрелять немедленно, ибо в городе организуются шайки офицеров и английских шпионов и возможен переворот» [13, с. 414].
Сама природа чижовской натуры (страсть к приобретению, к сделке, к компромиссу, к продаже) вызывает вполне естественную для него реакцию: «продав» офицера-соперника Голофеева, он хочет теперь получить в порядке компенсации свой особняк. В то же время Чижов - живой человек, поэтому его все-таки терзают угрызения совести, но, чтобы заглушить их (т.е. оправдать себя и свои действия, а значит, и свою жизнь), он пытается придать своему предательству политический характер.
Он прочитал в газете сообщение о расстреле великого князя и думал теперь о вступлении в свое владение. Но, к возмущению Чижова, выяснилось, что особняк теперь отдан под штаб комиссара Петрова. И Ефим Сидорыч не в состоянии понять, почему он поддерживал эту власть, несмотря на возражения друзей и родных, а ничего не получил.
После очередного доноса комиссара отправили на Север, а Чижов с достоинством въехал в желанный особняк - многолетняя борьба увенчалась успехом. Писатель подчеркнул, что въехал Ефим Сидорыч в свой дом, собрав множество официальных бумаг, подтверждающих его законные права на владение.
Другой вид экфрасиса в рассказе - предметный: мебель, которую приобрел Чижов по рекомендации Жиленкова из имения князя Хаванского, распродавшего ее спешно, за бесценок. «Купили мебель, обилие шелком, а обойщики заявили, что мебель старинная и ценная. Насмешливая удача преследовала Ефима Сидорыча; в другое время он бы никак, а тут сразу поверил обойщикам и попросил тетушку Катерину Петровну позвать штабс-капитана Жиленкова» [13, с. 408]. Неожиданным стало подтверждение обиженного Жиленкова: «По французским антикварным каталогам выяснилось, что мебель принадлежала брату Наполеона Первого и в Россию привезена в 1815 году...» [13, с. 408]. У императора Наполеона действительно был старший брат Жозеф Бонопарт, король Неаполя и Испании.
Обратим внимание на то, что в 1927 году был опубликован роман И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», где фигурировал предметный экфрасис - мебельный гарнитур работы мастера Гамбса, принадлежавший мадам Петуховой. Мебель этого немецкого мастера, обосновавшегося в Санкт-Петербурге и наладившего свое производство в России в конце XVIII века, упоминается в произведениях А.С. Пушкина, И.С. Тургенева, И.А. Гончарова. По нашему мнению, вероятно, есть
определенное влияние знаменитого романа современников на «мебельный» мотив (экфрасис) в рассказе Вс. Иванова, правда, с той разницей, что происхождение «наполеоновской» мебели, которой якобы уже более ста лет, сомнительно.
Мебель, как и особняк, была конфискована коммуной. «Донесли, позавидовали! Весь город завидовал наполеоновской мебели!.. Сколько разговоров было», - злился бывший собственник. Примечательно и то, что мебель свою он обозначил как духовную ценность. И просил отдать ему хотя бы мебель, если невозможно вернуть особняк. Он долго вчитывался в законы, выписывал их себе на листок, а оттуда в заявления о передаче ему мебели. Едва сдав заявление в исполком, «он вспоминал о том, что на его мебели лежат с сапогами красноармейцы, комиссар удало стряхивает пепел на шелк его, Ефима Сидорыча диванов, - и составлял новое заявление» [13, с. 417].
Проходили по губернии и области мятежи, восстания и продразверстки, завершилась польская война, а в особняке шла чужая жизнь.
«Ефим Сидорыч забыл уже, какого цвета шелк на диванах и креслах, и только малиновый сафьян кабинета остался у него в памяти, и то только потому, что исполкомовский сторож вдруг появился в малиновых сафьяновых туфлях. И запах, и рисунок кожи были знакомы Ефиму Сидорычу» [13, с. 417]. И, не выдержав, он спросил у сторожа, не с дивана ли сорвали кожу. Малиновый цвет, разновидность красного, двойственен в своем значении и символике: страсть, огонь, бескорыстие и в то же время импульсивность, нервозность, в психологии - значение неуверенности в себе.
Малиновый цвет характерен для стилей ампир, барокко, ренессанс.
Метаморфозы с мебелью подтверждают манипуляции спекулянта. С помощью того же Жиленкова появился документ, удостоверяющий, что мебель куплена на трудовые деньги, ценности не представляет и может быть возвращена владельцу. Такую же справку добыл Маркелл Маркеллыч от профсоюза для будущего зятя. Наконец сам Чижов поступил в кооперацию, которая поддержала ходатайства и людей искусства, и людей профсоюзной работы.
Показательно, что исполкомовский чиновник уточнил при возвращении особняка Чижову, что обивку на мебели необходимо переменить, но особенно большой реставрации мебели не требуется.
Хотя рисунок и цвет шелковой обивки не описан, в контексте можно представить, что, по сути, они не важны, так как материю всегда можно поменять. То есть метафора формы и содержания интерьера передавала временное и постоянное в вещном мире владельца: «пышная, украшенная бронзой, завитушками, заморским деревом, шелестя шелками и шнурами, мебель заполняла все комнаты» [13, с. 419].
Мотив подмены настоящего фальшивым поддержан на всех уровнях сюжета. Парой Чижову в рассказе является Жиленков, преуспевший также в мимикрии. Вся ирония в том, что тот же Жиленков - «человек искусства» - это еще один тип мещанина, но более осторожного и умного, чем Чижов, «у него была манера направлять мысли людей о нем в противоположную от истины сторону» [13, с. 407]. Как и в портрете Чижова, в портрете Жиленкова акцентирована одна деталь - постоянно меняющийся цвет глаз. Бывший штабс-капитан, он занимался комиссионной торговлей усадьбами и лесом (как он сам называл), а потом, когда это стало необходимо, вступил в Красную Армию, командовал ротой и, вернувшись с войны, стал заведующим-хранителем городского музея, но оставался таким же подозрительным ко всему, как и раньше.
Поэтому его псевдоквалификация вызывает закономерные сомнения в определении им искомой мебели как наполеоновской. Под стать Жиленкову и Чижову Манечка Епич, верная Ефиму Сидорычу, возможно, потому, что других женихов не было, теперь же она совладелица особняка и гарнитура.
Таким образом, поэтика заглавия рассказа Вс. Иванова «Особняк» эксплицирует особость, отъединенность, обособленность главного героя, живущего в стороне от современности, но хранящего незыблемые для себя ценности в виде недвижимости-собственности. Архитектурный экфрасис в рассказе представлен несколькими домами: двухэтажный особняк Чижова, дворец Строганова, трехэтажный дом-тюрьма великого князя. Лейтмотивами описания дворца и трехэтажного дома стали сравнения с тюрьмой, наличие охранительной проволоки, угрюмый вид и узкие, как бойницы, окна. Особняк Чижова в сравнении с двумя другими архитектурными сооружениями являет крепость, которая временно была сдана «противнику», но отбита с «боем» прежним владельцем - с помощью кляуз и доносов.
Предметный экфрасис в виде якобы исторической мебели, связанной с Наполеоном (его старшим братом), вызывает определенные аллюзии, вызывающие в памяти биографические факты из жизни французского монарха и его брата Жозефа: крах их государственной и военной карьеры.
Поэтому в «Истории моих книг», написанной в конце 1950-х годов, Всеволод Иванов актуализировал авторскую мысль о мечте своего персонажа, закончившейся крахом, несмотря на то, что Чижов все-таки заполучил свой особняк и мебель. Имеется в виду и свертывание новой экономической политики, пришедшейся на конец 1920-х годов, когда с частной собственностью в Советской России было покончено.
Следовательно, экфрасис (архитектурный и предметный = мебельный) в рассказе «Особняк» выполняет разные функции: мировоззренческую, социокультурную, психологическую, философскую, историческую, этическую, сюжетообразующую, характерологическую и др.
Кольцевая композиция архитектурного экфрасиса передает авторскую мысль о живучести обывательского мирка. Можно согласиться с мнением В. Бузник, что писатель «рисует типическую фигуру уже не "маленького", а мелкого человека, обывательски приспособившегося к Советской власти» [20, с. 446].
Экфрасис в рассказе Вс. Иванова «Особняк» манифестирует семантическое пространство как героев, так и их жизни, позволяя в своих контекстах распознать различные интерпретации авторской интенции и границы читательского горизонта.
Список литературы
1. См., например: Экфрасис в русской литературе: труды Лозаннского симпозиума / Под редакцией Л. Геллера. М.: «Мик», 2002. 216 с.
2. Шкаренков П.П. Экфрасис // Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий: Издательство Кулагиной, 1пйМа, 2008. С. 301-302.
3. Брагинская Н.В. Экфрасис как тип текста (к проблеме структурной классификации) // Славянское и балканское языкознание. Карпато-восточнославянские параллели. Структура балканского текста. М.: Наука, 1977. С. 249-283.
4. Рубинс М. Пластическая радость красоты: Экфрасис в творчестве акмеистов и европейская традиция. СПб.: Академический проект, 2003. 354 с.
5. Геллер Л. Экфрасис, или Обнажение приема. Несколько вопросов и тезис // «Невыразимо выразимое»: экфрасис и проблемы репрезентации визуального в
художественном тексте: сборник статей. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 44-60.
6. Константини М. Экфрасис: понятие литературного анализа или бессодержательный термин? // «Невыразимо выразимое»: экфрасис и проблемы репрезентации визуального в художественном тексте: сборник статей. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 29-34.
7. Гладковская Л. А. Жизнелюбивый талант. Творческий путь Всеволода Иванова. Л.: Худож. лит., 1988. 304 с.
8. Краснощекова Е. А. Художественный мир Всеволода Иванова. М.: Сов. писатель, 1980. 352 с.
9. Черняк М.А. Романы Вс. Иванова «Кремль» и «У» в творческой эволюции писателя: дис. ... канд. филол. наук. СПб., 1994. 221 с.
10. Ханинова Р.М. Поэтика малой прозы Всеволода Иванова: психологический аспект. Элиста: Изд-во Калм. ун-та, 2004. 330 с.
11. Ханинова Р.М., Нгуен Дык Туан. Мотив «ожившей» картины в рассказе Вс. Иванова «Поединок» // Сборник научных трудов студентов. Элиста: ЗАОр «НПП «Джангар», 2015. С. 102-104.
12. Ханинова Р.М. Тема нэпа в рассказе «Особняк» Вс. Иванова // Традиции и творческая индивидуальность писателя: сб. научных трудов. Элиста: Изд-во Калм. ун-та, 2001. С. 108-116.
13. Иванов В. В. Повести и рассказы. Л.: Лениздат, 1983. 447 с.
14. Символы, знаки, эмблемы: Энциклопедия / под общ. ред. В.Л. Телицына. М.: Локид-Пресс, 2003. 495 с.
15. Гельфанд М. От «Партизан» к «Особняку». К характеристике одной писательской эволюции // Революция и культура. - 1928. - № 22. - С. 70-46.
16. Гроссман-Рощин И.С. Напостовский дневник. Без мотивов и без цели («Ночь» и «Особняк» Всеволода Иванова) // На литературном посту. - 1928. - №2 20-21. - С. 4348.
17. Полонский Вяч. Очерки современной литературы. О творчестве Всеволода Иванова // Новый мир. - 1929. - № 1. - С. 216-235.
18. Иванов Вс. История моих книг // Собр. соч.: в 8-ми т. Т. 1. М., 1958. С. 65-66.
19. Пажитнов Д. Мещанин Чижов и «напостовские» гуси // Журнал для всех. -1928. - № 4. - С. 109-114.
20. Бузник В. Всеволод Иванов, мастер прозы // Иванов В. В. Повести и рассказы. Л.: Лениздат, 1983. С. 438-446.
