CC BY
57
DOI 10.24411/2499-9679-2018-10193
УДК 82-3
А. В. Леденев
https://orcid.org/0000-0001-9069-9369
Эффект фонетической иррадиации личного имени в рассказе В. Набокова «Первая любовь»
В статье обсуждаются стилевые свойства имен собственных в произведениях Владимира Набокова. В прозе писателя звуковая фактура текста нередко предваряет появление того или иного значимого образа. Прежде чем пластически закрепиться, визуальный образ проявляется в тексте Набокова как мозаика все более и более плотных звуковых сцеплений. Так происходит, в частности, в романе «Дар» с именем Зины Мерц, впервые «мерцающим» в стихах главного героя Федора Годунова-'Чердынцева - еще до его знакомства с будущей возлюбленной. В рассказе «Первая любовь» роль «звукового магнита», управляющего фонетическим составом текста, играет имя героини «Колетт». Слоги этого имени становятся в тексте носителями лирических ассоциативных значений, пробуждаемых контактным или дистантным повтором составляющих имя звуков и соответствующих им букв. В выборе конкретных слов и их сочетаний в «Первой любви» обнаруживается привязанность повествователя к комбинации согласных «к», «л» и «т». При этом в тексте ощутима «музыкальная» тенденция к конденсации, уплотнению «привилегированных» звуков, к постепенному сокращению расстояния между ними. Формирование «звукообраза» французской девочки начинается в тексте рассказа задолго до ее визуального описания, приостанавливается в сюжетных эпизодах с ее участием и завершается в финальной сцене рассказа -сцене расставания героя с Колетт. Специфика художнической памяти Набокова - в приоритете слуха над другими сенсорными реакциями. В этом отношении писатель непосредственно продолжает традицию восприятия «поэзии как волшебства», актуализированную поэтами Серебряного века.
Ключевые слова: алфавит, анаграмма, аллитерация, ассонанс, имя собственное, композиция, стиль, фоносемантика
A. V. Ledenev
The effect of phonetic irradiation of a proper name in V. Nabokov's short story «The First Love»
The article discusses the stylistic characteristics of proper names in literary works by Vladimir Nabokov. In the writer's prose, the acoustic specifics of the text often forestall the appearance of the relevant images. Before being plastically entrenched, a visual image appears in Nabokov's text in the form of a mosaic of gradually closer and closer «constellations» of sounds. In short story The First Love, the name of the character «Colette» functions as an acoustic lodestone which predetermines the phonetic composition of the text. In the text, the name's syllables serve as the carriers of lyrical associative meanings which are evoked by the close or distant repetitions of sounds and corresponding letters constituting the name. The formation of the acoustic image of the French girl in the text begins much earlier than the description of her appearance, it is suspended in the episodes where she acts and culminates in the final scene where the main character parts with Colette. The specificity of Nabokov's artistic memory corresponds to the priority of hearing over all other sensor reactions. In this respect the writer actually continues the tradition of perceiving poetry as magic brought into life by poets of the Silver Age.
Key words: аlphabet, anagram, alliteration, assonance, proper name, composition, style, phonosemantics.
Самый знаменитый роман Владимира Набокова «Лолита» начинается и завершается именем героини. К подобной композиционной рамке писатель обращался не один и не два раза: мотив именования персонажа открывает (а часто и завершает) романы «Машенька», «Защита Лужина», «Подвиг» и некоторые рассказы писателя. Личное имя во всех этих случаях присутствует в сильных позициях текста, и это заставляет приглядеться к тому, как буквенно-звуковой состав имени соотносится с другими компонентами произведения. В
то время как в жизненной практике собственное имя - всего лишь знак идентификации, контекст художественного произведения способен преобразовать имя, превратить его в символ, в идеальный коррелят того пластического образа, который явится под этим именем в рассказе или романе.
Вообще говоря, специфика функционирования имен собственных в художественных текстах давно обсуждается филологами [2, 3, 6, 7, 9, 10, 14, 18]. В начале ХХ в. Ф. де Соссюр обратил внимание на феномен анаграмматизма в древнеримской
© Леденев А. В., 2018
поэзии. Согласно его наблюдениям, отдельные слоги или фонемы разных слов в рамках сатурно-ва стиха передавали имя бога или героя [12, с. 639-645]. По мнению Вяч. Вс. Иванова, именно исследования ранних поэтических текстов на древних индоевропейских языках привели ученого к новому пониманию взаимоотношений звучания и значения в поэтическом тексте: «Звуковые повторы и звукопись оказываются не просто средствами достижения звуковой симметрии, но прежде всего связываются со словотемой стихотворения» [7, с. 638].
Пристальное внимание взаимодействию звука и смысла в художественном тексте уделял критик русского зарубежья Владимир Вейдле, высоко оценивавший «музыкальные» свойства прозы В. Набокова и обобщивший свои наблюдения над перипетиями «борьбы между музыкой и мыслью» в мировой литературе в книге «Эмбриология поэзии» [4, с. 56]. Набокова критик относил к числу писателей, которые «звуками повелевают смыслу» и одновременно «подбирают смыслы к звукам» [4, с. 73].
Подобная корреляция звука и смысла особенно отчетливо проявляется в том, как чуткие к акустическим эффектам словесности авторы используют в своих произведениях собственные имена. В конце XX - начале XXI вв. серьезные исследовательские усилия в изучении лингвистической природы имени собственного вообще и художественных эффектов, связанных с практикой употребления таких имен в поэзии и прозе в частности, были предприняты учеными Донецкой ономастической школы Е. С. Отиным, В. М. Калинкиным и их многочисленными последователями и учениками [10, 11].
Благодаря концентрации внимания на функциях имен собственных был собран и прокомментирован богатый материал, связанный с поэтонимо-логией (этим термином В. М. Калинкин предложил называть ту сферу ономастики, которая занимается поэтикой художественной литературы с точки зрения функционирования в ней личных имен) [11]. Были исследованы, в частности, стилистические свойства собственных имен в произведениях таких важных для становления творческой манеры Набокова предшественников, как А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, А. А. Блок, Н. С. Гумилев.
В контексте разговора о набоковской практике использования личных имен показательно, например, внимание к этой сфере Александра Блока, который, как свидетельствовал Ю. Анненков, не без иронии утверждал, что живет «в самых первых рядах алфавита». Поэт-
символист упоминал при этом имена и отчества своих ближайших родственников - Блоков и Бекетовых, инициалы которых по судьбоносному совпадению почти всегда представляли собой комбинации А и Б [11, с. 62]. О том, что оборотной стороной блоковской иронии была вполне серьезная поэтическая практика, свидетельствуют недавние наблюдения А. А. Шульдишовой [19].
Перенявший символистское отношение к «знакам и символам» В. Набоков пошел по пути Блока и Белого намного дальше, чем его предшественники. В набоковедении сложилась устойчивая традиция фиксировать в текстах писателя целые серии анаграмм - чаще всего его собственных имени, фамилии или псевдонима, а также тех имен персонажей, которые получили в его произведениях статус заглавных [12, 13]. Но дело не только в анаграммировании личных имен, но и в особом характере влияния имени на общую композицию произведения, на соотношение в нем визуальных и звуковых компонентов формы.
В стихотворении 1928 г. «Толстой» Владимир Набоков перечисляет ряд окказиональных ассоциаций, которые вызывает у него фамилия величайшего из его русских предшественников:
...Пушкин: плащ,
скала, морская пена. Слово «Пушкин» стихами обрастает, как плющом, и муза повторяет имена, вокруг него бряцающие: Дельвиг, Данзас, Дантес, - и сладостно звучна вся жизнь его - от Делии лицейской до выстрела в морозный день дуэли [16, Т. 2, с. 592].
Не только Набоков-поэт, но и Набоков-прозаик явно небезразличен к звучанию и смысловому потенциалу собственных имен. В прозаических текстах Набокова нередко именно звуковая фактура текста предваряет появление того или иного значимого образа. Набоков словно реализует, художественными средствами утверждает лирическое предположение О. Мандельштама, высказанное им в стихотворении 1934 г. «И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме.»: «быть может, раньше губ уже родился шепот» [15, с. 200]. Прежде чем пластически закрепиться, тот или иной визуальный образ нередко проявляется в тексте Набокова как мозаика все более и более плотных звуковых сцеплений.
Звук последовательно и неутомимо ищет себе подходящую визуальную оболочку или - скажем об этом иначе - исполняет роль «первотолчка», начального импульса формирования образа. Особенно часто роль «звукового магнита», притяги-
вающего к себе пластические компоненты образа и попутно управляющего фонетическим составом текста, выполняет у Набокова женское имя. «Звездные» имена будто существуют в идеальной плоскости бытия сами по себе - как лирическое обещание, как возможность воплощения. Этот мотив звучит, например, в размышлениях героя «Подвига» Мартына: «По ночам он долго не мог забыться, представляя себе... всех тех женщин, которые ждут его в светающих городах, и, случалось, повторял вслух какое-нибудь женское имя -Изабелла, Нина, Маргарита, - еще холодное, нежилое имя, пустой гулкий дом, куда медлит вселиться хозяйка, - и гадал, какое из этих имен вдруг станет живым.» [16, Т. 3, с. 130].
Такое ожидание сбывается в жизни героя в том случае, если подкрепляется творческим усилием с его стороны. Самый яркий пример такого рода -«генеральная звуковая репетиция» образа Зины Мерц (еще до встречи с ней в сюжетном пространстве романа) в стихах Федора в «Даре»: «Как звать тебя? Ты полу-Мнемозина, полумерцанье в имени твоем.» [16, Т. 4, с. 337-338]. При перечитывании новым смыслом обогащается поначалу кажущаяся малозначащей привязанность Федора к рифме «отчизна - признан».
На первой стадии создания стихотворения Федор отказывается от этого созвучия: «Звук „признан" мне, собственно, теперь и не нужен: от рифмы вспыхнула жизнь, но рифма сама отпала». Однако вскоре продолжающий сочинять стихотворение Федор замечает: «А странно - „отчизна" и „признан" опять вместе, и там что-то упорно звенит» [16, Т. 4, с. 216]. «Звенит», конечно же, «сама судьба», как об этом скажет в венчающем «Дар» стихотворении Федор [16, Т. 4, с. 541]: уже на начальном этапе сюжета роль ее «сигнальных звонков» выполняют настойчиво напоминающие о себе звуки (и, з, н, а), которые позднее соберутся вместе в имени возлюбленной главного героя.
Особенно показательный для набоковской манеры образец «истекания» реальности из звука являет собой рассказ «Первая любовь». Он был написан по-английски и впервые появился в журнале «Нью-Йоркер» под названием «Colette», затем - уже под названием «Первая любовь» («First Love») - он был включен в сборник англоязычных рассказов «Nabokov's Dozen» (1958). Русскоязычная версия произведения (с небольшими изменениями по сравнению с английским текстом) вошла в качестве седьмой главы в автобиографическую книгу «Другие берега» (1954).
Речь в этой главе идет о памятном автору путешествии на французское морское побережье в 1909 г. и о встрече там с французской девочкой
Колетт. Принципиально важно, что имя заглавного персонажа подобрано по соображениям сугубо художественным: согласно изысканиям биографа Набокова Б. Бойда в действительности девочку звали Клод Депре (Claude Depres) [20, p. 703].
Рассказ (и, соответственно, глава мемуаров) состоит из трех главок: в первой описано собственно путешествие из Петербурга - через Европу - в прибрежный Биарриц, во второй дана зарисовка Биаррица и описание морских купаний, наконец, в третьей рассказано о встрече и прощании (уже в Париже, на обратном пути в Россию) автобиографического героя с Колетт.
Центральная главка, посвященная «ритуалу купанья», завершается эпизодом «омовения ног» после пребывания на пляже: один из прислуживающих клиентам купальщиков приносит в купальную кабинку «таз с упоительно горячей водой». «От него я узнал, и навеки сохранил в стеклянной ячейке памяти, - сообщает повествователь, - что бабочка на языке басков „мизериколе-тея"» [16, Т. 5, с. 240]. На самом деле, как указывает в примечаниях к мемуарам Б. Бойд, это слово звучит «мизирикоте» («misirikote »).
Финальным словом главки, намеренно неточной его транслитерацией Набоков фонетически предваряет появление уже в первом предложении следующей главки образа маленькой Колетт, повторяя тот же прием, что знаком нам по «Дару» («ты полу-Мнемозина, полумерцанье в имени твоем.»). Сама форма имени Колетт становится в тексте носителем лирических ассоциативных значений, пробуждаемых контактным или дистантным повтором составляющих имя звуков. Один из таких повторов, своего рода «внутренних рифм» к имени француженки, встречается в непосредственном соседстве с первым упоминанием Колетт: «Она важно обратила мое внимание на зазубренный осколок фиолетовой раковинки, оцарапавшей ее узкую, длиннопалую ступню» [16, Т. 5, с. 241]. Здесь прием использован в наиболее наглядной форме, поскольку содержащие «звуковые частицы» имени слова стоят в непосредственном соседстве, к тому же оба слога имени «Колетт» попадают в этих словах в ударные позиции.
Однако формирование «звукообраза» французской девочки началось в тексте рассказа задолго до ее визуального описания. Эмблематическая бабочка, прозвучавшая на псевдобаскском языке увертюрой первому прямому именованию, - это не начало, а кульминация фонетической мимикрии текста, связанной с постепенным «порождением имени» из «звуковой туманности» повествования. Первые проблески «звукообраза» встреча-
ются в описании путешествия повествователя (тогда десятилетнего мальчика) в спальном вагоне «величественного Норд-Экспресса» [16, Т. 5, с. 234].
Если отвлечься от фонетической составляющей текста, он будет выглядеть тонко рассчитанным перебором «цветных фотографий» памяти, медитацией на тему взаимоотношений мечты и реальности. Рассказ о выставленной в витрине транспортного агентства модели спального вагона плавно соскальзывает в воспоминания о дорожных впечатлениях едущего на юг мальчика (уже в настоящем спальном вагоне экспресса). Однако во внешне сугубо ассоциативном сплетении этих впечатлений начинают мерцать повторяющиеся звуковые комбинации; поток визуальных образов получает пока еще робкую «музыкальную» подпитку.
Поначалу звуковые повторы могут восприниматься как всего лишь стилистическая аранжировка повествования, но по мере выявления читателем этой глубинной лирической мелодии композиционный статус и смысловая валентность звукописи повышаются - «звуки и буквы» претендуют на роль «знаков и символов», отсылающих к «подлиннику», лирическому источнику возводимой жизнеподобной декорации, на роль маркеров сверхреальности, символистской "геаНога". Кстати, в эксплицитной форме «иератичность», символически указующая роль звуков и букв утверждается Набоковым в знаменитом «длинном стихотворении» «Слава» 1942 г.: «Признаюсь, хорошо зашифрована ночь, / но под звезды я буквы подставил / и в себе прочитал, чем себя превозмочь, / а точнее сказать я не вправе» [16, Т. 5, с. 422].
В выборе конкретных слов и их сочетаний в «Первой любви» обнаруживается привязанность повествователя к комбинации согласных «к», «л» и «т»: упоминается о знаменитом перелете Блерио из Кале в Дувр, большая часть зрительных впечатлений связывается с оптическими эффектами отражений и в этой связи внимание фиксируется на вагонном стекле, задающем не только визуальную, но и фонетическую «рамку» повествования. Видно, как «картежники играют на никелевые и стеклянные ставки, ровно скользящие по ландшафту»; «в коридорное окно видны телеграфные проволоки»; в вагоне-ресторане взгляд повествователя останавливается на «конусах сложенных салфеток» и «шоколаде в лиловых обертках» [16, Т. 5, с. 235-237].
При этом в тексте ощутима «музыкальная» тенденция к конденсации, уплотнению «привилегированных» звуков, к постепенному сокращению
расстояния между ними. И вот уже «параллельная колея сливается с другой», чтобы прозвучал наиболее интенсивно аллитерированный фрагмент: «С моей постели под койкой брата (спал ли он? был ли он там вообще?) я наблюдал в полумраке отделения, как опасливо шли и никуда не доходили предметы, части предметов, тени, части теней» [16, Т. 5, с. 274]. Особенно выразителен в конце этой фразы многократный повтор финальных согласных «загаданного» имени («т» встречается в шести словах подряд). А вскоре о ночных бабочках будет сказано, что они вращаются вокруг фонаря, «как сателлиты огромной планеты» [16, Т. 5, с. 238]. Звуковые компоненты еще не прозвучавшего целиком имени используются повествователем как спутники его заветного воспоминания, как «сателлиты» еще не явившегося на сцену образа.
В нужный повествователю и точно рассчитанный им момент степень конденсации «звукового созвездия» достигает апогея, более того, вниманию читателя предлагается не только акустика уже мерцающего в тексте имени, но и его визуально-графическая «партитура». Имя «Колетт» искусно анаграммировано в последнем абзаце первой главки: «На другое утро уже белелась и мчалась мимо мутная Бельгия; кафе-о-ле с отвратительными пенками как-то шло виду в окне, мокрым полям, искалеченным ивам по радиусу канавы, шеренге тополей, перечеркнутых полосой тумана» [16, Т. 5, с. 238]. Почти полностью прозвучавшее в названии напитка имя («к-о-ле») намеренно замыкается словом с тремя «т» («отвратительные»), а его омофонный дубликат в причастии «искалеченные» утыкается в шеренгу «тополей», столь же намеренно «перечеркнутых полосой тумана»: иконическая проекция повторяющейся французской буквы <ф> завершает процесс собирания буквенно-звуковой мозаики имени Со1еИ
Во второй главке - той самой, которая закончится именем «бабочки на языке басков» - развернутой внутренней рифмой к имени девочки прозвучит сочетание «королевские апартаменты в Отель дю Пале» с его очень длинной даже для прозы Набокова цепочкой ассонансов. Вспомнившаяся цветочница «на каменном променаде у казино» получит фонетически мотивированные «лиловатые брови», «полоса песка» на пляже будет «укатана отливами» [16, Т. 5, с. 239-240], но в целом частотность повторов заветной для повествователя звуковой комбинации начнет понижаться, потому что на смену фонетической «репетиции» имени вскоре явится само имя.
В третьей главке, посвященной встречам маленького героя с Колетт, примеров подобного «звуко-творчества» почти нет: собственное имя, получившее «жизнь» в результате звуковой «алхимии» предшествующих фрагментов, уже не подсвечивается фонетикой контекста. Звуковые предвестия уступают место конкретным визуальным впечатлениям, картинам непродолжительного общения героя с француженкой и рассказу о задуманном, но сорвавшемся побеге влюбленной парочки.
Но краски и линии лишь на время становятся формой «инобытия» звука. Как только намечается расставание героя с Колетт, вновь звучит мотив именования. Повествователь вдруг вспоминает кличку фокстерьера девочки: «С дальнего того побережья, с гладко отсвечивающих вечерних песков прошлого, где каждый вдавленный пяткой Пятницы след заполняется водой и закатом, доносится, летит, отзываясь в звонком воздухе: Флосс, Флосс, Флосс!» [16, Т. 5, с. 243]. Грамматическое время нарратива в последнем эпизоде, посвященном расставанию с Колетт, переключается с прошлого на «длящееся» настоящее, и в текст возвращается его главная музыкальная тема.
Последние визуальные впечатления повествователя - подаренная ему девочкой «коробка .облитого крашеным сахаром миндаля»; листья «каштанов и кленов», которые смешиваются в памяти с «кожей ее башмаков и перчаток», и еще одна «какая-то подробность. - ленточка, что ли. или узор на чулках». Наконец, «этот обрывок самоцветности. растворяется в тонких тенях.» [16, Т. 5, с. 244]. Частокол «т» в последних словах вносит последние буквенно-звуковые штрихи в уже завершенный образ. Его зрительные компоненты будто гаснут, чтобы оставить читателя с ощущением тонкого звукового «послевкусия».
Многоцветная реальность, изобилующая в прозе Набокова «милыми мелочами» подробностей, обогащенная игрой теней и отражений, рождается звуком и ритмом, чтобы обрести статус завершенного произведения и стать подлинной реальностью в «стеклянной ячейке памяти». Возможно, специфика художнической памяти Набокова - в приоритете слуха над другими сенсорными реакциями. Потому и название книги воспоминаний («Память, говори») звучит у него как апелляция прежде всего к звуковой, сверхпонятийной ипостаси творчества. В этом отношении Набоков - самый яркий из прозаиков ХХ в. наследник «серебряного века» с его завороженностью «поэзией как волшебством».
В записной книжке 1906 г. А. Блок метафорически уподобил стихотворение покрывалу, растянутому на остриях нескольких слов: «Эти слова
светятся, как звезды. Ради них существует стихотворение» [4, с. 84]. Не только в поэзии, но и в прозе Набокова подобным свойством «звукового свечения», фонетической иррадиации нередко обладают собственные имена (помимо Колетт можно вспомнить об именах Светланы, Зины, Нины и, конечно, Лолиты). В значительной мере «ради них» существуют соответствующие стихотворения, рассказы и романы Владимира Набокова.
Библиографический список
1. Анненков, Ю. Александр Блок [Текст] / Ю. Анненков // Ю. Анненков. Дневник моих встреч: цикл трагедий. В 2 т. Т. 1. [вступ. ст. П. Николаева]. -М. : Художественная литература, 1991. - С. 56-96.
2. Белый, А. Глоссолалия [Текст] / А. Белый. -Томск : «Водолей», 1994. - 96 с.
3. Беем, А. Личные имена у Достоевского [Текст] /
A. Бем // Сборникъ въ честь на проф. Л. Милетичъ. -София, 1933. - С. 245-286.
4. Блок, А. А. Записные книжки. 1901-1920 [Текст] / А. А. Блок [сост., подгот. текста, предисл. и прим. Вл. Орлова]. - М. : Худ. лит., 1965. - 664 с.
5. Вейдле, В. В. Эмбриология поэзии. Статьи по поэтике и теории искусства [Текст] / В. В. Вейдле. -М. : Языки славянской культуры, 2002. - 452 с.
6. Виноградов, В. В. О языке художественной литературы [Текст] / В. В. Виноградов. - М. : Гослитиздат, 1959. - 656 с.
7. Григорьев, В. П., Колодяжная, Л. И., Шестакова, Л. Л. Собственное имя в русской поэзии XX века: словарь личных имен (выставлен 24.12.2003). [Электронный ресурс] / В. П. Григорьев. - иКЬ: http://www.philol.msu.ru/~humlang/slovar.si. 2003/
8. Иванов, Вяч. Вс. Об анаграммах Ф. де Соссюра [Текст] / В. В. Иванов // Соссюр Ф. Труды по языкознанию. - М. : Прогресс, 1977. - С. 635-638.
9. Исупов, К. Г. Теоретические вопросы ономастики // «Лоуо<; 6voдaGTlк^» (Международный ономастический журнал), 2008. - № 2. - [Электронный ресурс] / К. Г. Исупов. - иКЬ: http://azbuka.in.ua/lo2-2008/
10. Калинкин, В. М. Поэтика онима [Текст] /
B. М. Калинкин. - Донецк : Юго-Восток, 1999. -408 с.
11. Калинкин, В. М. Знакомьтесь: поэтонимология [Текст] / В. М. Калинкин // Вестник Тамбовского университета. Серия Филологические науки и культурология. - Тамбов, 2016. - Т. 2. - Вып. 4 (8). - С. 18-27.
12. Кравченко, Э. А. Поэтика имени автора в произведениях В. Набокова [Текст] / Э. А. Кравченко // Восточноукраинский лингвистический сборник. Вып. 10. - Донецк : Юго-Восток, 2006. - С. 83-97.
13. Кравченко, Э. А. Контекстная семантика и поэтика онима Лолита в романе В. Набокова «Лолита» [Текст] / Э. А. Кравченко // Восточноукраинский лингвистический сборник. Вып. 12. - Донецк : Юго-Восток, 2008. - С. 42-59.
14. Лосев, А. Ф. Знак. Символ. Миф [Текст] / А. Ф. Лосев. - М. : Изд-во Моск. ун-та, 1982. - 480 с.
15. Мандельштам, О. Э. Собрание сочинений : В 4 т. Т. I. [Текст] / О. Э. Мандельштам. - М. : Терра, 1991. - 374 с.
16. Набоков, В. В. Русский период. Собрание сочинений : В 5 т. [Текст] / В. В. Набоков. - СПб. : Симпозиум, 2004.
17. Соссюр, Ф. Отрывки из тетрадей Ф. де Соссю-ра, содержащие записи об анаграммах [Текст] / Ф. де Соссюр // Соссюр Ф. Труды по языкознанию. - М. : Прогресс, 1977. - С. 639-645.
18. Федотова, К. С. Онимная лексика в языке писателя: поэтонимографический аспект (на материале творчества Н. С. Гумилева) [Электронный ресурс] / К. С. Федотова. - URL: http://vgpu.org/node/14768
19. Шульдишова, А. А. «Сердце в плену у Кармен»: литературно-музыкальный анализ поэтического цикла А. А. Блока [Текст] // Вестник Тамбовского университета. Серия Филологические науки и культурология. - Тамбов, 2016. - Т. 2. Вып. 4 (8). - С. 73-83.
20. Boyd, В. Notes / B. Boyd // Vladimir Nabokov. Novels and Memoirs 1941-1951. - New York : The Library of America, 1996. - pp. 703.
Reference List
1. Annenkov, Ju. Aleksandr Blok = Alexander Blok [Tekst] / Ju. Annenkov // Ju. Annenkov. Dnevnik moih vstrech: cikl tragedij. V 2 t. T. 1. [vstup. st. P. Nikolaeva]. - M. : Hudozhestvennaja literatura, 1991. -S. 56-96.
2. Belyj, A. Glossolalija = Glossolalia [Tekst] / A. Belyj. - Tomsk : «Vodolej», 1994. - 96 s.
3. Beem, A. Lichnye imena u Dostoevskogo = Personal names of Dostoyevsky [Tekst] / A. Bem // Sbornik# v# chest' na prof. L. Miletich# = Collection in honor on prof. L. Miletich - Sofija, 1933. - S. 245-286.
4. Blok, A. A. Zapisnye knizhki. 1901-1920 = Notebooks. 1901-1920 [Tekst] / A. A. Blok [sost., podgot. tek-sta, predisl. i prim. Vl. Orlova]. - M. : Hud. lit., 1965. -664 s.
5. Vejdle, V. V Jembriologija pojezii. Stat'i po pojetike i teorii iskusstva = Poetry embryology. Articles on poetics and the theory of art [Tekst] / V. V Vejdle. - M. : Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2002. - 452 s.
6. Vinogradov, V V. O jazyke hudozhestvennoj litera-tury = On fiction language [Tekst] / V. V Vinogradov. -M. : Goslitizdat, 1959. - 656 s.
7. Grigor'ev, V P., Kolodjazhnaja, L. I., Shestakova, L. L. Sobstvennoe imja v russkoj pojezii XX veka: slovar' lichnyh imen = Proper name in the Russian poetry of the 20th century: dictionary of personal names [Jelektronnyj resurs] / V. P. Grigor'ev. - URL: http://www.philol.msu.ru/~humlang/slovar.si. 2003/
8. Ivanov, Vjach. Vs. Ob anagrammah F. de Sossjura = On F. de Saussure's anagrams [Tekst] / V V Ivanov // Sossjur F. Trudy po jazykoznaniju = Saussure F. Works on linguistics - M. : Progress, 1977. - S. 635-638.
9. Isupov, K. G. Teoreticheskie voprosy onomastiki = Theoretical questions of onomastics // «Aoyo<; óvo^acTiKq» (Mezhdunarodnyj onomasticheskij zhurnal),
2008. - № 2. - [Jelektronnyj resurs] / K. G. Isupov. -URL: http://azbuka.in.ua/lo2-2008/
10. Kalinkin, V M. Pojetika onima = Poetics of an onym [Tekst] / V M. Kalinkin. - Doneck : Jugo-Vostok, 1999. - 408 s.
11. Kalinkin, V. M. Znakom'tes': pojetonimologija = Get acquainted: poetonimology [Tekst] / V M. Kalinkin // Vestnik Tambovskogo universiteta. Serija Filologicheskie nauki i kul'turologija = Bulletin of Tambov university. Series Philological sciences and culturology. - Tambov, 2016. - T. 2. - Vyp. 4 (8). - S. 18-27.
12. Kravchenko, Je. A. Pojetika imeni avtora v pro-izvedenijah V. Nabokova = Poetics of of the author's name in V Nabokov's works [Tekst] / Je. A. Kravchenko // Vostochnoukrainskij lingvisticheskij sbornik. Vyp. 10 = East Ukrainian linguistic collection. Issue 10- Doneck : Jugo-Vostok, 2006. - S. 83-97.
13. Kravchenko, Je. A. Kontekstnaja semantika i pojetika onima Lolita v romane V. Nabokova «Lolita» = Contextual semantics and poetics of the onym Lolita in the novel by V. Nabokov «Lolita» [Tekst] / Je. A. Kravchenko // Vostochnoukrainskij lingvisticheskij sbornik. Vyp. 12. = East Ukrainian linguistic collection. Issue 12. - Doneck : Jugo-Vostok, 2008. - S. 42-59.
14. Losev, A. F. Znak. Simvol. Mif = Sign. Symbol. Myth [Tekst] / A. F. Losev. - M. : Izd-vo Mosk. un-ta, 1982. - 480 s.
15. Mandel'shtam, O. Je. Sobranie sochinenij : V 4 t. T. I = Complete works: in 4 volumes. V 1 [Tekst] / O. Je. Mandel'shtam. - M. : Terra, 1991. - 374 s.
16. Nabokov, V. V Russkij period. Sobranie sochinenij : V 5 t. = Russian period. Complete works: In 5 v. [Tekst] / V. V Nabokov. - SPb. : Simpozium, 2004.
17. Sossjur, F. Otryvki iz tetradej F. de Sossjura, soderzhashhie zapisi ob anagrammah = The fragments from F. de Saussure's notebooks containing records about anagrams [Tekst] / F. de Sossjur // Sossjur F. Trudy po jazykoznaniju = Saussure F. Works on linguistics - M. : Progress, 1977. - S. 639-645.
18. Fedotova, K. S. Onimnaja leksika v jazyke pisatel-ja: pojetonimograficheskij aspekt (na materiale tvorchest-va N. S. Gumileva) = Onymnic lexicon in the writer's language: poetonimographic aspect (on material of N. S. Gumilev's works) [Jelektronnyj resurs] / K. S. Fedotova. - URL: http://vgpu.org/node/14768
19. Shul'dishova, A. A. «Serdce v plenu u Karmen»: literaturno-muzykal'nyj analiz pojeticheskogo cikla A. A. Bloka = «Heart in captivity of Carmen»: literary and musical analysis of A. A. Blok's poetic cycle [Tekst] // Vestnik Tambovskogo universiteta. Serija Filo-logicheskie nauki i kul'turologija = Bulletin of Tambov university. Series Philological sciences and culturology. -Tambov, 2016. - T. 2. Vyp. 4 (8). - S. 73-83.
20. Boyd, V. Notes / B. Boyd // Vladimir Nabokov. Novels and Memoirs 1941-1951. - New York : The Library of America, 1996. - pp. 703.
Дата поступления статьи в редакцию: 11.09.2018 Дата принятия статьи к печати: 11.10.2018
