CC BY
5
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2021. № 4
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
Н.В. Климанов*
джордж грот и джон стюарт милль о двух направлениях рассуждений платона
В статье рассматривается одна из главных интерпретационных линий прочтения Платона английскими радикальными мыслителями XIX в. Джорджем Гротом и Джоном Стюартом Миллем. В большей части его сочинений они находят заслуживающим внимания интерес к процессу диалектического исследования и понимания философии как непрекращающегося и неограниченного поиска истины. В то же время они не отрицают существование в рассуждениях Платона, особенно в поздний период его творчества, «темной стороны» догматизма и ортодоксии, которую они осуждают.
Ключевые слова: Грот, Милль, Платон, догматизм, диалектика, свобода исследования и дискуссии.
N.V. K l i m a n o v. George Grote and John Stuart Mill on two lines of Plato's reasoning
This paper discusses one of the main interpretation lines to read Plato by the English Radical philosophers of XIX century George Grote and John Stuart Mill. In most of his writings they find the noteworthy interest in the process of dialectical research and the understanding of philosophy as never-ending and unlimited search for truth. At the same time, they don't deny that in Plato's reasoning, especially in the later period of his creative work, there is the "dark side" of dogmatism and orthodoxy, which they condemn.
Keywords: Grote, Mill, Plato, dogmatism, dialectic, freedom of research and discussion.
Известное утверждение Альфреда Уайтхеда из «Процесса и реальности» (1929), что суть европейской философии сводится к заметкам на полях Платона [A.N. Whitehead, 1978, p. 39], возможно, покажется современному читателю банальным и очевидным. Однако в Британии приблизительно до 1860-х гг. древнему мыслителю были посвящены лишь крайне ограниченные по содержанию и цели
* Климанов Никита Вячеславович — аспирант кафедры истории зарубежной философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (119991, Ленинские горы, МГУ, учебно-научный корпус «Шуваловский», г. Москва, Россия), тел.: +7 (91о) 409-14-08; e-mail: [email protected]
работы: широкое распространение приобрели тенденция рассматривать философию Платона в ее неоплатонической версии и попытки либо опровергнуть, либо подчеркнуть родство платонизма с христианской теологией. В то же время в Германии на протяжении всего XIX в. проводились систематические критические исследования философии Платона, которые были более рациональными и научными по своему характеру (Ф. Шлейермахер, К.Ф. Герман, Г.А.Ф. Аст, Г. Бониц, Э. Целлер, Л. Штрюмпель, Ф. Ибервег и др.)
Популяризацией платоновской мысли среди британских читателей занимались многие ученые (Уильям Уэвелл, Льюис Кэмпбелл, Бенджамин Джоуэтт и др.), однако ключевую роль в этой деятельности сыграли радикальные философы Джордж Грот и Джон Стюарт Милль. Оба этих исследователя, будучи близкими друзьями, в молодости состояли членами утилитаристского кружка, имевшего своей целью пропаганду идей Джереми Бентама. Несмотря на то что Грота можно назвать скорее филологом и историком, а Джона Стюарта Милля — философом логики и политики, их взаимное влияние друг на друга неоспоримо. После выхода трехтомного фундаментального исследования Грота «Платон и другие товарищи Сократа» (1865), включающего в себя краткий обзор с содержательным комментарием каждого из диалогов Платона, его друг Джон написал развернутую рецензию на это исследование [J.S. Mill, 1867], выделив для читателей его самые важные пункты. Работы Дж.Ст. Милля, в особенности «Система логики» (1843) и «О свободе» (1859), произвели впечатление на Грота и нашли свое отражение в том числе и в его «Платоне».
По словам Дж.Ст. Милля, мало найдется столь заслуженных древних авторов, о чьих взглядах и замыслах существует столько явно ложных мнений, сколько было высказано о мировоззрении Платона [J.S. Mill, 1867, p. 292]. Неверный, с точки зрения радикальных мыслителей, образ Платона складывался из консервативных предубеждений, дискредитирующих демократию и свободу исследования1, и взглядов на философа как на основателя идеалистической школы и защитника интуитивного (априорного) характера моральной истины [ibid., p. 298-299]. Мистическая интерпретация Платона (предприня-
1 О противодействии Грота и Милля «торийскому искажению греческой истории», в частности свойственному авторитетной в их время «Истории Греции» Уильяма Митфорда, и восхвалении ими афинского демократического режима см.: [С. Оюгфт, 2009, р. 624-626]. «Платону» Грота предшествовала его 12-томная «История Греции» (1846-1856), в которой он попытался реабилитировать Афины и различные элементы его политического строя (институт остракизма, демагогии, явление афинского империализма и т.д.): краткий экскурс в содержание этой работы см.: [К. ВвшвМои, 1993, р. 83-127].
тая, в первую очередь, Томасом Тейлором), в основе которой лежала неоплатоническая традиция, также была малопригодна для адептов утилитаризма и научного позитивизма. Свою задачу, в противоположность существующим представлениям, Милль и Грот видели в том, чтобы показать, что Платон не был безнадежно потерян для последователей либеральных ценностей и свободных критических исследований.
В формировании подхода этих двух мыслителей к философии Платона немаловажную роль сыграл их наставник Джеймс Милль (Милль-старший) — отец Джона Стюарта Милля, самый близкий друг и помощник Бентама. Милль-старший был ценителем древнегреческой мысли2, пусть он почти и не оставил после себя полноценных работ по этой тематике. В 1804 и 1809 гг. он опубликовал две статьи, в которых критиковал работу о Платоне уже упомянутого выше Томаса Тейлора. По словам Милля-старшего, роком Платона было то, что его воспринимали через аллегорические теории и «грезы Прокла и других мыслителей Александрийской школы», являющихся «шарлатанами античной философии», в результате чего его философия оказывается смешана с «отчаянным духом» мистицизма и иррационализма [/. Mill, 1809, p. 191-193]. В то время как неоплатоники из всех человеческих существ были «самыми отъявленными утверждающими», «одна из самых замечательных особенностей сочинений Платона состоит в том, что он ничего не утверждает» [ibid., p. 199]. «Платон в целом придерживался правила своего учителя; играл с теориями других, а сам ничего всерьез не выдвигал» [/. Mill, 1804, p. 453]. Главная цель диалогов Платона, по мнению Милля-старшего, — «предоставить образцы исследования, осветить и проанализировать отдельные моменты и путем выдвижения вопросов и гипотез содействовать размышлению, а не закладывать и устанавливать какую-либо систему мнений» [/. Mill, 1809, p. 199]. Поскольку это стремление к бескорыстному исследованию как таковому Джеймс Милль приписывал
2 Лучшим примером, свидетельствующим об интеллектуальных вкусах Джеймса Милля, является поистине впечатляющая программа раннего обучения его сына Джона, описанная в его «Автобиографии». Под руководством своего отца Джон Стюарт Милль в возрасте трех лет начинает изучение древнегреческого языка; в возрасте около двенадцати лет за его плечами уже прочитанные на языке оригинала Геродот, Ксенофонт, Гомер, Фукидид, Демосфен и многие другие, в том числе, конечно же, Платон (им были прочитаны, например, «Горгий», «Протагор» и «Государство»). И это, не считая активного штудирования им в этом возрасте латинских авторов! Об изучении древних Миллем-младшим см.: [Дж.Ст. Милль, 1896, с. 5-22]. «Не было другого автора, которому мой отец считал бы себя более обязанным развитием своего ума, как Платон; его он всего чаще предлагал молодым учащимся людям» [там же, с. 20].
таким диалогам, как «Федон», «Государство» и «Законы» [J. Mill, 1809, p. 199; Idem., 1804, p. 453], постольку он, по-видимому, не признавал догматическую сторону платоновской мысли.
Дж. Грот и Дж.Ст. Милль отходят от взгляда их учителя и рисуют своеобразный дуалистичный портрет Платона. С одной стороны, они превозносят Платона как скептического мыслителя и поборника сократического метода, похожего в некоторых чертах на радикального философа XIX в. С другой стороны, они видят в позднем Платоне и догматического философа, в творческих проектах которого ценность свободного поиска истины постепенно теряет свое значение, что и служит причиной критики его с их стороны.
Многогранность Платона —
неустанного искателя истины
Для Дж. Грота и Дж.Ст. Милля «предназначение философии» с необходимостью связано с полемической деятельностью: значение имеет «суждение независимого разума, выносимое самостоятельными мыслителями, которые не согласны с неразумным убеждением, властвующим в общественной атмосфере вокруг них, и которые не признают никаких исправлений или опровержений, кроме как со стороны контрсоображений других» [G. Grote, 1865, vol. I, p. vi-vii]. Это право на существование самостоятельно мыслящего индивида, твердо отстаивающего свои разумные убеждения, пускай даже весь мир был бы настроен против них, и способного менять свою точку зрения только в результате беспристрастной дискуссии с другими людьми, станет центральной темой для Милля в работе «О свободе» (1859).
Понимание грамотной мыслительной деятельности как непрекращающегося поиска истины заставляет Грота и Милля по-своему смотреть на весь корпус сочинений Платона. Грот (а вместе с ним и Милль) признает подлинными все платоновские диалоги из каталога Фрасила, дошедшего до нас через Диогена Лаэртского3, тем самым придерживаясь «мнения, противоположного мнению платоновских критиков со времен Шлейермахера» [ibid., vol. I, p. 133], ставивших под сомнение определенные диалоги исходя из соображений наличия чего-то недостойного пера великого философа древности4.
3 См.: [ДиогенЛаэртский, III, 57-61]: Фрасил делит корпус сочинений Платона на девять тетралогий.
4 Подобным скептицизмом относительно значения и аутентичности многих диалогов древнегреческого мыслителя славилась немецкая традиция платонове-дения. Как результат, по словам Т. Гомперца, «лишь четверть сочинений Платона пережила суровое испытание; из оставшихся трех четвертей каждое (произведение. — Н.К.) по меньшей мере одним решением (исследователя. — Н.К.) было
Было бы ошибкой сводить все сочинения платоновского корпуса и их содержание к цельной системе или последовательности, отсылающей к единству стиля и цели. Каждый диалог следует рассматривать как отдельное самобытное произведение, представляющее своеобразную точку зрения на исследуемый предмет, которая нередко противоречит положениям из других работ греческого автора5: акцент на несоставном характере бессмертной души в «Федоне» несовместим с анализом трехчастной души в «Государстве» и «Ти-мее» [ibid., vol. II, p. 159]; в «Федре» и «Федоне» душа объявляется бессмертной, а в «Пире» утверждается, что это невозможно [ibid., p. 223]; в «Горгии» Сократ доказывает коренное различие между удовольствием и благом, хотя в «Протагоре» он объявляет человеческое счастье или благо зависящим от правильного расчета того, что минимизирует страдание и максимизирует удовольствие [ibid., p. 120]; и т.д. Постоянно пополняющийся список несостыковок не должен серьезно озадачивать читателя, поскольку он говорит нам о разностороннем проявлении гения Платона. «Платон был скептиком, догматиком, религиозным мистиком и исследователем, математиком, философом, поэтом (как любовным, так и сатирическим), ритором, художником — всем сразу» [ibid., vol. I, p. 214; цитируется по: J.S. Mill, 1867, p. 340]. Постоянно модифицируя свое учение исходя из различных стоящих перед ним целей и задач, Платон почти всегда сохранял в качестве некоей общей линии для всех рассуждений значимость самого процесса философствования [G. Grote, 1865, vol. II, p. 278].
По мнению Грота и Милля, ценность поиска до сих пор еще не установленной истины накладывает свой отпечаток и на литературный стиль Платона. Выбор косвенной формы подачи материала в виде диалога позволяет автору писать под чужими именами и придает повествованию драматические нотки, тем самым обеспечивая большей свободой в отношении высказываемых мыслей. Кроме того, такой стиль изложения нивелирует чувство авторитета и отношения типа учитель-ученик, подогревая интерес читателя к внимательному
уличено в подложности» (см.: [T.Gomperz, 1905, vol. II, p. 277]). Так, например, Герман объявил подложными диалоги «Феаг», «Алкивиад второй» и «Послезаконие»; Аст — «Законы», «Менон», «Апологию», «Критон», «Евтидем», «Лахес», «Хармид», «Лисид» и т.д. Краткую сводку о характере немецкого платоноведения XIX в. см.: [К. Demetriou, 1993, p. 219-224].
5 См., например: [G. Grote, 1865, vol. I, p. 497]: «Мы должны оценивать каждый диалог по отдельности, поясняя его, когда это возможно, путем сравнения с другими, но не предполагая согласованности между ними в качестве априорного постулата». Более того, Платон «не всегда считал себя обязанным адаптировать конец своих диалогов к началу» [ibid., vol. II, p. 290].
изучению несогласных мнений. Все персонажи диалогов (включая Сократа) вымышлены6: пускай многие из них и носят исторические имена, но источник их речи и чувств лежит в самом Платоне [ibid., vol. I, p. 290].
Поскольку английские мыслители исходят из того, что «отношение Платона к философии является скорее отношением искателя, испытателя и спорщика, чем отношением толкователя и догматика... более искусного в указывании на трудности, чем в успешном решении их» [ibid., p. 236], то и наибольший интерес у них вызывал революционный и бесценный для человечества диалектический метод исследования.
Диалектика платона и ее значение для мышления
Единственным средством, с помощью которого, по мнению Платона, наши умы могут освободиться от заблуждений и встать на путь получения реальных знаний, способных сделать нас мудрыми и добродетельными, является то, что он называет Диалектикой; слова же «философ» и «диалектик» становятся у него чуть ли не синонимами. Платоновская диалектика, как ее понимали Грот и Милль, состоит из равнозначных негативной и положительной частей: «.тому, кто не принимает во внимание негативную ветвь философии (negative arm of philosophy) как помощника, без которого положительная ветвь (positive arm) будет бить наугад, половина платоновских диалогов ничему не научит и даже покажется загадкой» [ibid., vol. II, p. 388-389].7
Первая «негативная» часть — то, что мы сегодня называем сократовским «эленхос» (Elenchus). Каждое утверждение или мнение кого-нибудь, кто считает себя сведущим в исследуемом им вопросе,
6 Среди всего цикла сочиненных Платоном воображаемых бесед «Апология Сократа» стоит особняком, являясь записью либо речи настоящего Сократа перед афинским судом, либо предполагаемых Платоном обязательных положений такой речи (см.: [G. Grote, 1865, vol. I, p. 357]): «Это вполне сократично и созвучно тому, что было сказано реальным Сократом в платоновской "Апологии"». Также см.: [J.S. Mill, 1867, p. 322]: «В "Апологии", которая является либо подлинной речью Сократа, либо платоновской идеализацией его жизни и характера...». Более надежным источником для ознакомления с учением и жизнью Сократа Грот считает Ксенофонта: «Именно ему (Ксенофонту. — Н.К.) мы во многом обязаны тем знанием, которым располагаем о настоящем Сократе. Ибо Сократические беседы, рассказанные Ксенофонтом, хотя они, несомненно, были им приукрашены и расширены, представляются мне в целом сообщениями о том, что на самом деле говорил Сократ» [G. Grote, 1865, vol. III, p. 562].
7 См. также: [T. Gomperz, 1905, vol. II, p. 104]: «Его (Сократа. — Н.К.) диалектика имела две стороны, которые, пользуясь придуманным Гротом оборотом, мы можем назвать положительной и негативной ветвями его философии».
следует подвергнуть критическому разбору, в ходе которого должны быть найдены возражения или трудности по отношению к высказанному утверждению или мнению8. Такая процедура предполагает дискуссию, в которой собеседник, отвечая на заданные вопросы, в конце концов запутывается и приходит в тупик, обнаруживая противоречия в своих суждениях и несоответствие между исходными посылками и конечными выводами, и тем самым лишается прежней своей самонадеянности, осознавая свое невежество. Ведущую роль в таком сократовском «эленхос» играет сам диалектик, помогающий собеседнику отказаться от прежних ложных выводов, стимулируя его продолжить поиски истины.
Вторая «позитивная» часть представляет собой непосредственный поиск общих признаков вещей, сведенных в один рассматриваемый нами класс объектов. Такой поиск включает в себя логические процедуры Дефиниции и Классификации (Разделения). Для того чтобы дать искомое определение вещи, мы должны начать с рассмотрения бытия в целом или с какого-нибудь большого и известного нам класса, который включает в себя эту вещь. Затем мы должны разделить этот класс на составные части (желательно лишь на два члена), эти части — на другие и т.д. На каждом таком этапе мы отмечаем отличия одних элементов от других и, главное, общие черты и отличия искомой вещи с остальными связанными с ней вещами. Таким образом, мы сможем дать дефиницию вещи, отражающей всю ее природу.
Дж. Грот и Дж.Ст. Милль видели, что Платон, особенно в ранний период творчества, был сильно увлечен этим сократовским «эленхос», следуя по стопам своего учителя — реального Сократа. Оба греческих мыслителя руководствовались мнением, что ложное самоуверенное убеждение в знании есть этический дефект, порождающий один лишь вред в общении с другими людьми. «Великое дело человеческого интеллекта должно состоять в том, чтобы подвергнуть эти общепринятые термины (т.е. справедливость, добродетель, благо. — Н.К.) самому тщательному исследованию и вынести на свет идеи, лежащие в их основе» [J.S. Mill, 1867, p. 324]: в этом вся суть того, что Милль называет «платоновским испытанием» (the Platonic test) [ibid., p. 325]. Обзор чисто эленктических (elenctic) «диалогов поиска» составляет материал тома I «Платона» Грота. За ними в томе II следуют начи-
8 См., например: [Дж.Ст. Милль, 1896, с. 20], где метод Сократа объявляется наилучшим средством для исправления ошибок и освещения неясностей, присущих "intellectus sibi permissus". Эта латинская фраза означает «предоставленный самому себе разум» и берется Миллем из «Нового Органона» Фрэнсиса Бэкона (см.: [Ф. Бэкон, 1978, т. 2, с. 12]).
нающиеся с «Протагора» «диалоги изложения», в которых Платон приписывает утвердительные учения одному или нескольким персонажам, хотя основные поставленные вопросы остаются без ответа и подлежат дальнейшему обсуждению, и тем самым дух свободного поиска истины остается жив в этих произведениях. В том III вошли диалоги позднего периода творчества Платона, характеризующегося догматизмом и авторитаризмом9.
Платоновская диалектика, с точки зрения Грота и Милля, представляет собой идеальное средство для получения той пользы, какая происходит от столкновения мнений, в результате чего рождаются и обновляются наши положительные знания о мире и самих себе. «Философия сама в себе имеет все, чтобы выиграть от такого несогласия; ибо только таким образом могут быть разоблачены слабые и ущербные стороны каждой точки зрения. Если единодушие не будет достигнуто, то, по крайней мере, каждый из инакомыслящих лучше поймет, что он отвергает, а что принимает» [G. Grote, 1865, vol. I, p. vii]. В рамках платоновской диалектики будут учтены все «за» и «против» участников дискурса, каждый может смело высказывать свою точку зрения, аргументировать ее и в случае необходимости защищать, тогда как самоуверенное и бессознательное использование якобы общепризнанных и несомненных истин подлежит осуждению. Лишь такое мнение о каком бы то ни было предмете заслуживает носить имя знания, которое прошло через весь тот умственный процесс, который обыкновенно совершается в человеке, когда он выдерживает спор с оппонентом (действительным или воображаемым).
Дж.Ст. Милль и Дж. Грот с сожалением отмечают, что, хотя сегодняшним своим умственным состоянием человечество многим обязано сократовской диалектике, великолепно представленной в диалогах Платона, она до сих пор не нашла себе должного признания. Едва ли можно себе представить нашего современника, который со спокойствием, терпением и энтузиазмом принимает участие в сократовском «эленхос». Сегодня в основном преобладает тот стиль мышления, против которого выступает Платон: длинные речи-монологи и письменные умозаключения, в которых рассуждающий не выдерживает спора с действительным оппонентом, предлагающим свои вопросы и контраргументы по исследуемой проблеме. Ныне модной тенденцией становится пренебрежительное отношение к отрицательной логике, указывающей на слабые стороны теории или ошибки практики, но не приводящей ни к каким положительным
9 Краткий современный обзор содержания трехтомника Грота см.: [С. Zuckert, 2014].
истинам. Хотя такой критицизм и не может служить главной целью наших интеллектуальных поисков, но он неоценим как средство достижения положительного знания или убеждения10.
Не в большем почете находится и позитивная часть диалектики Платона, в соответствии с которой никогда не следует употреблять в серьезном дискурсе без надлежащего логического анализа туманные выражения, служащие в обыденной речи мерилом порицания и одобрения. «Ничто не может быть более отвратительным для заурядного ума, чем тщательное просеивание глубоко укоренившихся, давно знакомых понятий» [ibid., vol. II, p. 12; цитируется по: J.S. Mill, 1867, p. 336]. Добросовестно осуществляемый поиск точного значения рассматриваемых терминов дисциплинирует человеческий ум, защищая его от ложных обобщений, неубедительных умозаключений и простой бессмыслицы в рассуждениях. Подобное исправление умственных привычек, по мнению Милля, актуально и в нынешнее время, когда, говоря языком Фрэнсиса Бэкона, идолы рода и пещеры почти полностью сохраняют свое прежнее влияние на нас, а мы готовы воспринять новые заблуждения, если наши чувства и память не снабжают нас противоречащими этим ошибочным мнениям истинами [J.S. Mill, 1867, p. 337-338].
Догматизм позднего платона
В своей рецензии Дж.Ст. Милль соглашается со следующей оценкой Дж. Грота: «...платоновские диалоги представляются мне загадкой. Они не демонстрируют ни тождественности учителя, ни тождественности преподаваемого предмета: сочинитель (пользуясь различными платоновскими сравнениями) является Многим, а не Единым — он более сложен, чем Тифон» [G. Grote, 1865, vol. II, p. 550-551; цитируется по: J.S. Mill, 1867, p. 367]11. Английские мыслители прекрасно понимали, что рисуемый ими портрет критического любознательного мыслителя является лишь половиной реальной картины.
У Платона безусловно были собственные положительные мнения, которые он, однако, не подвергает должному испытанию,
10 Подробнее о сказанном в последних двух абзацах, а также о роли сократовской диалектики в умственном развитии человечества см.: [/.S. Mill, 1863, p. 86-88]. В том же духе Милль в «Системе логики» (кн.У. гл. I. § 1) утверждает, что логик для полноты философии умозаключений должен ввести в нее учение не только о правильных, но также и о неправильных умозаключениях и «кажущихся доказательствах» (см.: [Дж.Ст. Милль, 2011, с. 550-551]).
11 Тифон — ужасное стоглавое чудовище в древнегреческой мифологии (см. также: [Платон, Федр, 230А]).
применяемому по отношению к другим; или, что еще хуже, он выдвигает возражения против мнений, сторонником которых является, но впоследствии продолжает свои рассуждения, уже игнорируя эти возражения, словно их и не было. Если и существует наиболее яркая и поэтичная положительная теория у Платона, то это теория идей, лежащая в основе некоторых его величайших диалогов, особенно «Федра», «Федона» и значительной части «Государства» [J.S. Mill, 1867, p. 338]. Теория идей накладывает серьезный отпечаток и на диалектику, превращая ее из учения о познании или методе в учение о бытии; диалектический процесс теперь окружен мистическим и религиозным ореолом, становясь единственным способом приблизиться к божественным вечным сущностям, единственной подлинной реальности. Самый замечательный пример логического опровержения среди всех платоновских сочинений представлен в «Пармениде», где одноименный философ опровергает это учение об идеях, вложенное в уста юного Сократа [ibid.]. Впрочем, Парменид в равной мере опровергает и свое собственное учение о единстве бытия, а свое опровержение теории идей заканчивает утверждением, что, пускай перед ней и встают серьезные затруднения, философия и диалектика были бы невозможны без ее признания. Великий учитель диалектики не считает себя обязанным доказывать несостоятельность возражений против любимой теории, которые в сжатом виде повторяются и остаются без ответа в «Филебе»: Сократ лишь отмечает, что этот вопрос, вероятно, всегда будет оставаться темой рассуждений для изобретательных молодых диалектиков. «Догматический Платон, по-видимому, отличается от опровергающего Платона» [ibid., p. 339] и «утверждающий (что-либо. — Н.К.) Сократ стоит на своем только потому, что отрицающему (что-либо. — Н.К) Сократу не позволено совершать нападки на первого» [G. Grote, 1865, vol. I, p. 323; цитируется по: J.S. Mill, 1867, p. 338].
Догмы выступающего с утверждениями Платона всецело априорны, лежащие в их основе гипотезы и предубеждения опираются не на склонность разрешать выдвинутые им возражения, а на глубокое и священное чувство того или иного рода — религиозное, этическое, эстетическое, поэтическое, преклонения перед числовой симметрией или точностью и т.д. Таким образом, сам великий учитель диалектики не смог до конца извлечь пользу из главного своего урока, что и является загадкой для потомства.
Подобную инволюцию в мысли Платона Милль и Грот приписывают преклонному возрасту и возрастанию убеждения в собственном знании вещей, когда, пользуясь колкой «метафорой м-ра Грота, он перестал быть лидером оппозиции и перешел на министерские
скамьи» [J.S. Mill, 1867, p. 342]12. Милль сравнивал судьбу Платона с участью таких великих реформаторов, как Лютер, который именно по причине того, что он крайне преуспел в своей исконной цели, вынужден был в течение позднего периода своей жизни прилагать усилия, чтобы отбросить назад превзошедших своего лидера последователей [ibid., p. 341].
Значение занимающей центральное место в «диалогах поиска» процедуры «эленхос» кардинально пересматривается поздним Платоном, пришедшим к мысли, что она вполне может оказаться опасным инструментом человеческого познания. Уже в «Государстве» обнаруживаются размышления об опасности исключительно подвергающего что-либо сомнению состояния ума, а также сетования на то, что диалектика слишком рано вводится в курс обучения, поскольку осваивающие ее незрелые юноши злоупотребляют правом на ведение опроса и находят все свои доморощенные мнения неопределенными, — как следствие, они заканчивают утратой всех положительных убеждений [ibid., p. 342]. В платоновском идеальном полисе занятия диалектикой начинаются только в возрасте тридцати лет, когда догматические взгляды уже достаточно прочно привиты гражданину, прежде чем он сможет самостоятельно подвергнуть их эленктической проверке. Впрочем, в «Государстве» диалектика пока еще является важным инструментом философствования; лишь тот, кто освоил ее, считается пригодным к управлению полисом.
В позднем диалоге «Законы» Платон совершенно растерял свою любовь и уважение к диалектике: она не входит в образование ни правителей, ни подчиненных, но заменяется созданной самим автором строгой и неизменной ортодоксией, «любая нелояльность к которой или любая мечта испытать ее с помощью "эленхос" пресекается с суровостью Торквемады» [ibid.]13. Грот находит также показательным выбор места действия этого диалога и его участников: события разворачиваются не в Афинах среди видных и хорошо образованных граждан или молодых людей, стремящихся стать таковыми, а на Крите, где беседу ведут афинянин, критянин и спартанец. Грот отмечает, что Спарта и Крит были одними из самых неграмотных общин греческого мира и в «Законах» их хвалят за
12 См.: [G. Grote, 1865, vol. III, p. 165]: «Пока его представитель Сократ был лидером оппозиции, Платон с удовольствием обеспечивал его наивысшей проницательностью в негативном перекрестном допросе: но здесь Сократ перешел на министерские скамьи...».
13 Томас де Торквемада (1420-1498) — великий инквизитор Испании, чье имя стало символом ужасов жестокого фанатизма для многих поколений интеллектуалов.
то, что они не знакомы со старыми поэмами и современной философией [G. Grote, 1865, vol. III, p. 307-308]14. Мало заботясь о совершенствовании интеллектуального азарта и жажды исследований жителей Магнесии, Платон сосредоточивается в «Законах» лишь на «нескончаемой принудительной дисциплине рядового гражданина» [ibid., vol. III, p. 305].
Неспособность Платона разрешить свои возражения в рамках собственной диалектики, по словам Милля, привели его к мысли, что подобные возражения могут быть сделаны против всех истин и что наиболее тенденциозные, с этической точки зрения, доктрины следует преподавать, даже несмотря на то, что доказать их истинность будет невозможно [J.S. Mill, 1867, p. 343]. Перестав надеяться на нахождение неопровержимых теоретических положений, он стал равнодушен к размышлению ради него самого и изложению пускай даже непроясненных им до конца трудностей исследуемых проблем. Как следствие, заботящийся теперь только о практических результатах поздний Платон «едва не стал поражен мизологией15, столь выразительно осужденной в его собственном "Федоне"» [ibid., p. 370]: в этом более раннем диалоге умирающий Сократ, напротив, предостерегает своих товарищей от этой ненависти к свободной аргументированной дискуссии и призывает продолжать поиски истины, несмотря на трагичные обстоятельства своей скорой гибели16.
14 См. также: [Платон, Законы, Х, 886B]. В противовес восхвалению английскими консервативными историками и писателями XVIII в. Спарты в качестве лучшего государства Древней Греции Грот в своей «Истории» подвергает критике как антиэллинскую по характеру внешнюю политику лакедемонян, так и жестокость самого строя Ликурга. Краткую сводку об этом см.: [K. Demetriou, 1993, p. 122-127].
15 См.: [Платон, Федон, 89D-90D]. Мизология означает ненависть к рассуждениям и сравнивается Сократом с мизантропией. Столь досадный недостаток ума объясняется дурной привычкой принимать на веру рассуждения без всякого разборчивого их анализа. Признав ложным одно рассуждение, ранее необоснованно принятое в качестве справедливого, недалекий человек в такой же манере приступает к следующим рассуждениям и раз за разом отвергает их. В конце концов он отказывает в доверии всем мнениям и начинает ненавидеть сам процесс их обсуждения, возлагая упреки на сами рассуждения, а не на свой собственный разум. Подобным образом тот, кто без практического знания дел человеческих сильно и безотчетно доверяется кому-либо, быстро разочаровывается в нем, затем в следующем и т.д., пока не начинает ненавидеть всех людей.
16 См.: [G. Grote, 1865, vol. II, p. 154-157; цитируется по: J.S. Mill, 1867, p. 358-359]. В диалоге «Федон» глубокое впечатление производит изображение непоколебимой перед лицом смерти приверженности Сократа праву на независимые аргументированные суждения как для выступающего, так и для слушателя: собственные убеждения в бессмертии души он не навязывает своим товарищам в виде обязательных догм, а выносит на обсуждение равноправными участниками дискуссии, свободными в принятии окончательного лично для самих себя решения проблемы.
Столь печальные умонастроения в конечном итоге привели в политических проектах позднего Платона к возведению инакомыслия в ранг особо тяжкого преступления, что, безусловно, резко контрастирует с изображением Сократа в «Федоне», «Апологии» и «Горгии»17. Такому свободно говорящему и постоянно вопрошающему учителю и недели не позволили бы заниматься своим призванием в платоновском государстве. Крайне неутешительным оказывается сделанный Гротом в нескольких местах своего «Платона» вывод: если бы Мелет и Анит прожили достаточно долго, чтобы прочитать «Государство» и «Законы», они сочли бы собственное обвинение в адрес Сократа вполне обоснованным с точки зрения законов и догм самого
выдающегося его товарища [G. Grote, 1865, vol. III, p. 190, 411-412].
* * *
Таким образом, Джордж Грот и Джон Стюарт Милль обнаруживают в философском характере Платона две цельные, но крайне противоположные друг другу фигуры — Сократического Платона и Догматического Платона. Хотя первый из них гораздо ценнее для человечества18, большее признание получил второй, являясь удобной опорой для многих религиозных и моральных доктрин, тогда как первый мог предложить читателю лишь ценность и механизм прояснения и укрепления человеческого понимания [J.S. Mill, 1867, p. 343]. Но какими бы поучительными не были политические проекты Платона — догматика с его деспотичным законодателем и наставником в качестве идеала, нет никаких оснований сожалеть о том, что у него никогда не было возможности применить их на практике [G. Grote, 1865, vol. II, p. 138].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бэкон Ф. Новый Органон // Бэкон. Соч.: В 2 т. М., 1978. Т. 2. C. 5-214.
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 2011.
Милль Дж.Ст. Автобиография: История моей жизни и убеждений. М., 1896.
17 По поводу последнего диалога Грот утверждал, что «нигде в античной литературе звание, положение и достоинство индивидуального несогласного мнения, этического и политического... не выделяется так ясно и так смело отстаивается», как в платоновском "Горгии"» [G. Grote, 1865, vol. II, p. 151].
18 См., например: [Дж.Ст. Милль, 1896, с. 21], где учениками Платона объявляются именно мыслители, взращенные на идеалах диалектического процесса исследования, а не принимающие заимствованные из наиболее непонятных сочинений древнего философа догматические заключения.
Милль Дж.Ст. Система логики силлогистической и индуктивной: Изложение принципов доказательства в связи с методом научного исследования. М., 2011.
Платон. Собр. соч.: В 4 т. М., 1990-1994.
Demetriou K. George Grote on Plato and Athenian democracy. L., 1993. Giorgini G. Radical Plato: John Stuart Mill, George Grote and the revival of Plato in nineteenth-century England // History of political thought. 2009. Vol. XXX, N 4 (Winter 2009). P. 617-646.
Gomperz T. Greek thinkers / Tr. by G.G. Berry. N.Y., 1905. Grote G. Plato and the other companions of Sokrates: In 3 vol. L., 1865. Mill J. Taylor's translation of Plato // The Literary Journal. 1804. Vol. 3. P. 449-461; 577-589.
Mill J. Taylor's Plato // Edinburgh Review. 1809. Vol. 14. P. 187-211. Mill J.S. On liberty. Boston, 1863.
Mill J.S. Grote's Plato // Dissertations and discussions: political, philosophical, and historical. Boston, 1867. Vol. IV. P. 280-384.
Whitehead A.N. Process and reality / Ed. by D.R. Griffin, D.W. Sherburne. N.Y., 1978.
Zuckert C. Grote's Plato // Brill's companion to George Grote and the classical tradition / Ed. by K.N. Demetriou. Leiden; Boston, 2014. P. 273-302.
