CC BY
43
Возвращение к теме войны становится для автора концептуально-, жанрово- и структурообразующей доминантой, образ стрекозы воплощает в персональной художественной мифологии автора метафору «живой памяти»: «Структура романа - тело стрекозы, увенчанное головой с глазами, способными видеть гораздо больше, чем обычный человеческий глаз. Это возможность ведуна, шамана. Справа и слева по паре крыльев - слева и справа, прошлое и будущее. Значит, тело стрекозы - это настоящее, которое задает вектор полета. Куда полетит стрекоза, зависит от того, какой из миров она выберет» [Коробейщиков, 2014, с. 233].
Так, в пространстве литературного мифа классические концепты «война» и «мир», преодолевая исходную антитетичность, создают единую зону «возводительного» архетипа.
Литература
Ануфриев С., Пепперштейн П. Мифогенная любовь каст. М., 2000.
Коробейщиков А. Светление. Барнаул, 2014.
Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. СПб., 2002.
Поршнева А.С. К вопросу о специфике художественного времени в романах Э.М. Ремарка // Слово-текст-смысл. Екатеринбург, 2005. Вып. 1.
Ремарк Э. На западном фронте без перемен. Барнаул, 1986.
Gerlach H. von. Das Jahr des Umsturzes // Die Welt am Mon- tag. 1914. № 52. August 28.
ДВИЖЕНИЕ И ПРОСТРАНСТВО ЧЕЛОВЕКА В ИТАЛЬЯНСКОЙ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА
А.Б. Чернышев
Ключевые слова: движение, энантиосемия, предлог, языковая картина мира.
Keywords: motion, enantiosemia, preposition, language view of the world.
Общеизвестно, что движение является предметом многостороннего исследования. Оно становится предметом внимания и философии, и физики, и техники, и психологии. Лингвистический интерес к движению, касающийся, в частности, настоящей работы, заключается в нескольких аспектах. Во-первых, движение существует в триаде вместе с такими его формами, как пространство и
время, что обеспечивает безусловную ценность для системной типологии языков в связи с выявлением факторов стадиальных перестроек среды обитания. В то же время, как замечают Е.А. Красина и Н.В. Перфильева, движение - основной атрибут материи-субстанции - связано с ее объективным и субъективным, идеальным существованием [Красина, 2015, с. 36]. Во-вторых, особенности психологического восприятия пространства и времени как форм существования движения обусловливают, помимо добытых научных знаний, наивные представления, находящие свое отражение в определенном видении мира и результатах творческой деятельности человека. Наконец, язык как один из продуктов творчества отражает модели восприятия движения в семантике и структурных особенностях функционирования своих единиц, складывающихся в языковые типы. В настоящей работе мы коснемся вопроса семантики итальянских предлогов движения - а и йа.
Современные подходы, направленные на изучение семантики предлога, были связаны с когнитивно-семантическим методом анализа языка, в частности, с теоретическим осмыслением грамматики описания пространства, что предполагает выделение таких понятий, как фигура (локализируемый объект) и фон (релятум). Е.С. Кубрякова полагает, что если даже первоначально объект (вещь, тело, лицо) вычленяется из «всего остального», постепенно и это остальное должно принимать при его восприятии более определенную форму. Иначе говоря, если предметы осознаются и осмысляются человеком как определенные части среды или пространства, некие представления должны складываться и для осознания того, что непосредственно окружает человека (фона) и что можно было бы также назвать хронотопом (то есть не только пространством в физическом смысле) [Кубрякова, 2004, с. 254].
«Объекты» вступают в пространственные отношения, описываемые предлогами, с «местами», которые также могут выражаться предметным именем, например, «полка» в выражении книга на полке. Большинство пространственных отношений несимметрично: «помещаемый» объект, или фигура, обычно кодируется грамматическим субъектом, а «место», или фон, - грамматическим объектом предлога. Характерные свойства «фигуры» - это мобильность / способность становиться мобильным во времени и пространстве, наличие пространственных или временных границ, меньшие в сравнении с фоном размеры. «Фон» же, напротив, неподвижен, громоздок, часто мыслится как не имеющий границ.
Отдельно исследуются ограничения, накладываемые предлогом на такую разновидность «фона», как «области», у которых релевантными оказываются, в первую очередь, степень близости между фигурой и референциальным объектом, а также направление исходящих из центра референциального объекта трех основных осей. При этом области пространства вокруг таких направлений «доступны» различным предлогам [Talmy, 1978]. Предлоги, по словам И.М. Кобозевой, идеализируют пространственные характеристики объектов и схематизируют отношения между ними, абстрагируясь как от специфической формы и величины объектов, так и от расстояния между ними [Кобозева, 2000, с. 155].
Так как значения предлогов «именуют координацию вещей и событий, показывают их место во времени и в пространстве, соотносят выделенные ориентиры с их обобщенными представлениями в голове человека и т.п.» [Кубрякова, 1978, с. 11], то огромная познавательная роль принадлежит наблюдателю. Он в процессе номинации отношений между предметами опирается на определенный визуальный образ, в полном соответствии с антропоцентрическими стереотипами и наивной картиной мира. При этом отмечается тот факт, что на основе онтологии мира в этой «картинке» или образе могут быть представлены любые признаки, важные и выделенные с точки зрения наблюдателя. Это позволяет сделать предположение о том, что в основе семантики предлогов лежит сложная сеть предметных отношений, что связано с необходимостью изучения такого явления как полисемия, или многозначность. В отношении итальянских предлогов движения проблема многозначности осложняется вопросом энантиосемии, выявляющей случаи группировки в семантическом составе слова противоположных значений.
Статус данного языкового явления, впервые описанного В.И. Шерцлем [Шерцль, 1977, с. 242], до сих пор не однозначен в лингвистической теории. Одни исследователи считают энантиосе-мию внутрисловной антонимией, формальным выражением которой служат различия в синтаксической или лексической сочетаемости слова в его полярных значениях. (Л.А. Новиков, Р.А. Будагов, А.К. Ганькин, К.И. Гельблу, Т.Г. Пономаренко, О.М. Соколов, Е.П. Ходакова). Другие считают энантиосемию разновидностью омонимии (Н.М. Шанский, В.В. Виноградов, Е.В. Терентьева) или особым явлением полисемии (Ф.С. Бацевич, Л.Е. Бессонова, Т.А. Космеда, Н.К. Салихова, О.И. Смирнова). Л.А. Новиков определял энантиосемию как особую, при этом непродуктивную разновидность антонимии, когда образуются слова с противоположными
значениями, например: одолжить - 1) «дать в долг» и 2) «взять в долг»; наверно - 1) «может быть» и 2) «несомненно, точно» [Новиков, 1973, с. 643].
Более поздние суждения об энантиосемии подчеркивают, что это явление «свидетельствует о более высоком уровне использования языка и обусловливает более сложный характер семиотической организации языка как коммуникативной системы. Приобретаемые в результате этого свойства языковой системы соответствуют закону усложнения семиотических структур, которое происходит по мере развития культуры» [Литвинова, 2012, с. 149].
Разумеется, пересмотр этих представлений в рамках когнитивной парадигмы и концептуального подхода к изучению языка неизбежен. Об этом свидетельствует, например, заключение А.Д. Шмелева, утверждавшего, что энантиосемию неправильно считать редким и непродуктивным явлением: она представляет собою не курьез, который можно иллюстрировать несколькими изолированными примерами, не образующими никакой системы, а регулярное явление, основанное на некоторых общих принципах познавательной способности человека и человеческого общения [Шмелев, 2009, с. 201].
Как пишет Е.А. Литвинова, «языковые единицы отражают не какую-то объективную действительность, а конкретное субъективное восприятие ее «человеком говорящим». Каждый раз, принимая осмысленное участие в дискурсе, человек, воспроизводя некие когнитивные модели, использует конкретную концептуализацию концепта - то, что мы называем «значением». Это употребление может совпадать с узуально закрепленным, но мы можем, совершив когнитивное усилие в речевом акте, воссоздать конвенцию с новым лексическим или грамматическим наполнением. Так мы становимся не просто «носителями» языка, но его творцами. Так каждый «носитель» языка в ответе за свой язык. При подобной концептуализации может актуализироваться энантиосемичный механизм и возникнуть любая оппозиция. Тогда словарно закрепленное значение лексемы для участников конкретного речевого акта становится неактуальным. Вот почему энантиосемия представляется явлением закономерным и не противоречащим принципам устройства языка как знаковой системы. Она является результатом асимметричного дуализма языкового знака и обусловлена диспропорцией между «ограниченными ресурсами» языка и «беспредельной конкретностью опыта» [Литвинова, 2012, с. 155].
Что касается временных и пространственных значений итальянского предлога a, то общую характерную для них конфигурацию представляется возможным обозначить как 'неопределенный радиус'. Под охватываемым неопределенным радиусом понимается тот участок, габариты которого не могут быть восприняты при непосредственном наблюдении за ним. Неопределенный радиус подчеркивает как дефектность охвата взора, так и возможность его досягаемости, и этот тип употребления предлога а отличает его, с одной стороны, от функционирования предлога à во французском языке, когда конкретизация расположения не является существенным фактором, с другой стороны, от английского предлога to, исключающего локальность как таковую из числа своих возможных значений. Примеры:
(1) <... > non tornó più, ucciso da una perniciosa, in tre giorni, a trentotto anni [Pirandello, 1993, p. 43].
(2) Il signor conte si levó per tiempo, alle ore otto e mezzo precise... [Pirandello, 1993, p. 40].
(3) <... > che al presente ha in custodia I libri della Boccamaz-za <... > [Pirandello, 1993, p. 39].
В приведенных выше примерах для совершения события характерно указание на время. Это время может подразумевать возраст человека, то есть что действие совершилось в возрасте тридцати восьми лет (1), конкретный час и минуту - ровно в половину девятого (2) или просто в данный момент (3). Временной интервал во всех этих предложениях подлежит психологическому ориентиру с точки зрения совершения действия, что и подтверждается употреблением предлога a. В случае, когда интервал менее определен, употребляется предлог in в различных его формах - nel, nella и т.д., обусловленных законами синкретизма итальянского языка, например:
(4) <... > biografia edita a Mantova nel 1625 [Pirandello, 1993, p. 39].
Период времени события, растянутый на целый год, подчеркивается употреблением предлога in (nel). 1625 год представляет собой рамку, лишь констатируя, что событие произошло не раньше, не позднее указанного срока.
«Неопределенный радиус» как конфигурация свойственен и для пространственных семем предлога a с противопоставлением предлогу in как предлогу, обозначающему замкнутую сферу действия. Пример:
(5) Vogliono che se la fosse procacciata giocando a carte, a Mar-siglia, col capitano d'un vapore mercantile inglese <... > [Pirandello, 1993, p. 43].
Представляется, что Марсель как место совершения действия не является замкнутым пространством. Границы города не забор и не стена, а лишь условные топографические отметки, в связи с чем употребляется предлог a.
(6) <... > che si trovava li presente a quelle discussion, e al quale la zitellona scaraventava le lodi più sperticate [Pirandello, 1993, p. 43-46].
Беседа как абстрактное существительное, как место, выраженное через процесс совершения действия, также не имеет ни границ, ни конкретной формы, чем и обусловлен выбор предлога a.
Для предлога-коррелянта in свойственно употребление с существительными, имеющими достаточно конкретную топографическую форму, определяющую возможность его охвата взглядом. Это может быть либо просто коробка, либо здание, например:
(7) Fui, per circa due anni, non so se più cacciatore di topic he guardiano di libri nella biblioteca <... > [Pirandello, 1993, p. 37].
(8) <... > ha pescato negli scaffali della biblioteca [Pirandello 1993, p. 39].
И библиотека (7), и шкаф (S) являются замкнутым пространством и ассоциируются с классическим концептом 'контейнер', используемым при когнитивном описании грамматики пространства.
Таким образом, пространственно-временная конфигурация, обозначаемая как 'неопределенный радиус', обусловливает особое восприятие предметных отношений при отсутствии контакта с конечным объектом.
Корреляционной по отношению к предлогу a единицей выступает предлог da, обладающий редким свойством энантиосемии, определяемой как сочетание противоположных смыслов в семантике языковой единицы в процессе познавательной деятельности человека.
Как известно, наиболее распространенным значением предлога da является движение из (от) какого-либо места. Пример:
(9) Uno usci dalla casa del guidice tutto bianco, scorato, umiliato [Il treno ha fischiato, 1988, с. 64].
Нейтрализация значения удаления у предлога da, по мнению E. Поппе, возникает при существительных, обозначающих стороны предмета (цит. по: [Алисова, 1971, с. 73]). Пример:
(10) «Da quella parte!» un urlo reso piu cortese da un singhiozzo [Il treno ha fischiato, 1988, с. 35].
При этом, как считает Т.Б. Алисова, сочетание da со словом parte часто обозначает место, расположенное поблизости от какого-либо известного строения или дома одного из участников беседы [Алисова, с. 74]. Пример:
(11) Il Maier si avvio di corsa dalla parte da cui era venuto ma la signora sempre in ginocchio urlo [Il treno ha fischiato, 1988, с. 35].
Как представляется, с данным значением связано значение приблизительного места пребывания (жительства) или, по терминологии Т.Б. Алисовой, значение «неточности места» [Алисова 1971, с. 74]. Ср.:
(12) Stanno, abitano da Porta Romana, da S. Maria Novella (цит. по: [Алисова, 1971, с. 74]).
(13) Questo egli aspettava dal destino [Il treno ha fischiato, 1988, с. 28].
(14) Loro si vedevano ogni giorno per un quarto d' oro in Borsa [Il treno ha fischiato, 1988, с. 27].
В (12) сочетания Porta Romana и Maria Novella являются местами--ориетирами, местами приблизительного нахождения. В (13) будущее, судьба ('destino'), понимаемая как нечто неопределенное, неизвестное, также употребляется с предлогом «приблизительности» da в его временном значении. В (14) Borsa, наоборот, воспринимается как определенное место пребывания, чем обусловлен выбор предлога in.
Являясь позиционным вариантом предлогов местопребывания, предлог da выступает и в качестве позиционного варианта предлогов движения по отношению к локализатору, представляющему собой либо помещение, принадлежащее какому-либо лицу, либо само лицо. Пример:
(15) Il signor Maier si reco dal signor Reveni non ben deciso ancora se domandargli conforto o aiuto [Il treno ha fischiato, 1988, с. 27].
При обозначении же движения к неодушевленному предмету, как уже отмечалось, употребляется предлог a.
В качестве значения времени характерно употребление предлога da как точки отсчета, например:
(16) Passa intanto un anno dalle nozze <... > [Pirandello, 1993, p. 54].
Как показывает анализ материала, предлог da представляет собой один из случаев реализации явления энантиосемии, то есть он способен выражать два противоположных значения, а именно: 'движение от (из) объекта' и 'движение к одушевленному предмету, лицу', как демонстрируют примеры (9) и (15). Подобная особенность семантики данного предлога, по мнению Т.Б. Алисовой, явля-
ется результатом полного его переосмысления в связи с условиями построения модели предикатов локализации [Алисова, 1971, с. 74]. Таким образом, очевидно, что общее значение, выражаемое предлогом da в примерах (11 - 15), - это движение или местонахождение предмета по отношению к другому предмету при отсутствии контакта с ним.
В следующих примерах наблюдается использование da как предлога, выражающего отношения, соответствующие отношениям родительного и творительного падежей в русском языке:
(17) Il Chiarchiaro s' era combinata una faccia da jettatore, ch' era una meraviglia a vedere [Il treno ha fischiato, 1988, с. 16].
(18) Se il destino voleva favorirlo certo sarebbe stato il Reveni non invitato da lui che gli avrebbe proposto il soccorso [Il treno ha fischiato, 1988, с. 28].
Каким же образом в систему значений одного предлога могли попасть столь противоположные по сущности виды движений? Ответ на этот вопрос, вероятно, следует искать в специфике итальянского (римского) мировосприятия этапа мифологического сознания. Как отмечает в своем исследовании Ю.Б. Циркин, в центре всего римского сознания стоял сам Рим. Римляне были абсолютно уверены не только в его вечности, но и в его праве править миром. Все остальное было второстепенно [Циркин, 2000, с. 18, 20]. В этом отношении оказывается объяснимой итальянская языковая картина мира. Особенность восприятия ориентира в итальянском языке проявляется, очевидно, в том, что он оказывался обращенным к лицу субъекта независимо от направления движения. Следовательно, любое движение воспринималось как одностороннее, целенаправленное. Оно представлялось, по-видимому, как происходящее «сзади», из-за спины, проходящее где-то рядом с человеком и далее «вперед» - в бесконечность (ср.: [Яковлева, 1994, с. 75]).
В современном итальянском языке для выражения значения 'движение от (из)', а также значения отношений, передаваемых родительным падежом, имеет место тенденция использование предлога di. Ср.:
(19) Si rinchuse in un albergo, non usci di casa per due mesi [Il treno ha fischiato, 1988, с. 64] (ср. с (9)).
(20) La accusate come diffamatori due giovani perche vi credono jettatore, e ora qua voi stesso vi presentate innanzi a me in veste di jettatore e pretendente anzi ch' io creda alla vostra jettatura [Il treno ha fischiato, 1988, с. 17] (ср. с (17)).
При этом характерно использование предлога da в генитивных конструкциях для выражения принадлежности и признаковости, входящих в семантический параметр «глубинного» датива-экспериенцера. Ср.:
(21) Nella mia stanza da letto leggevo il giornale da capo a fondo compresi gli avvisi [Il treno ha fischiato, 1988, с. 37].
(22) Passava quasi tutte le notti alla finestra a spazzolarsi una mano a quei duri gremiti suoi capelli da negro, con gli occhi alle stelle, placide e chiare... [Il treno ha fischiato, 1988, с. 13].
Таким образом, современные значения итальянского предлога da, его энантиосемия объясняются особенностями мировосприятия, мифологического мышления и культуры, свойственными древним римлянам. Совокупность значений данного предлога, в первую очередь, связана с интравертной перспективой восприятия предметов, с тем, что предлогу da изначально было присуще экспериенциальное значение.
Итак, анализ языкового материала показывает, что выражение пространственно-временных значений и значений движения с помощью предлогов достаточно специфично. Предлог может выражать не только прямое и переносное значение, но и прямо противоположное. Такая особенность объясняется сложными ментальными процессами ориентирования человека в пространстве, восприятием пространства и движения, что создает некоторую уникальность национальных языковых картин мира.
Литература
Алисова Т.Б. Очерки синтаксиса современного итальянского языка: семантическая и грамматическая структура простого предложения. M., 1971.
Кобозева KM. Грамматика описания пространства // Логический анализ языка. Языки пространств. M., 2000.
Красина Е.А., Перфильева Н.В. Основы филологии: лингвистические парадигмы. M., 2015.
Кубрякова Е.С. Части речи в ономасиологическом освещении. M., 1978.
Кубрякова Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. M., 2004.
Литвинова Е.А. К вопросу о продуктивности энантиосемии (на материале русского и английского языков) // Lingua Mobilis. 2012. № 2 (35).
Новиков Л.А. Избранные труды. M., 2001. Т. I.
Циркин Ю.Б. Mифы Древнего Рима. M., 2000.
Шерцль В.И. О словах с противоположными значениями. M., 1977.
Шмелев А.Д. «Незначащее» и «невыраженное» отрицание (когнитивные и коммуникативные источники энантиосемии) // Логический анализ языка. Ассерция и негация. M., 2009.
Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). М., 1994.
Il treno ha fischiato - Итальянская новелла XX века. М., 1988. Pirandello L. Il fu Mattia Pascal. Roma, 1993.
Talmy L. Figure and ground in complex sentences. Stanford, 1978. Vol. 4.
ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ, ИНТЕРДИСКУРСИВНОСТЬ, ИНТЕРМЕДИАЛЬНОСТЬ: ТОЧКИ СОПРИКОСНОВЕНИЯ
А.В. Кремнева
Ключевые слова: интертекстуальность, интердискурсивность, интермедиальность, взаимодействие, семиотическая система, когнитивно-семиотический подход.
Keywords: intertextuality, interdiscoursivity, intermediality, interaction, semiotic system, cognitive-semiotic approach.
В современной науке прочно закрепилось понимание текста как открытой структуры, вступающей во взаимодействие с другими структурами, в результате чего происходят различные виды межтекстового взаимодействия. Как отмечает А.А. Чувакин, «отношения между текстами, устанавливающиеся в процессе функционирования текста, включают отношения парадигматические и синтагматические; интертекстуальные и гипертекстуальные; деривационные» [Теория текста, 2003, с. 154].
Наиболее полно изучена интертекстуальность, которая, по мнению многих исследователей, существует в литературе со времени ее появления и осуществляется в самых различных формах. Так, американские исследователи М. Уортон и Дж. Стил отмечают, что отдельные элементы интертекстуальности присутствовали уже в трудах великих мыслителей прошлого, таких, как «Диалоги» Платона и «Поэтика» Аристотеля [Still, Worton, 1990, p. 2-3]. Отечественные исследователи также отмечают, что уже в текстах берестяных грамот присутствуют элементы интертекстуальности. Так, в одной из грамот девушка цитирует послание Владимира Мономаха.
Однако в самостоятельную теорию интертекстуальность оформилась только к концу 60-х годов прошлого века. Литература должна была накопить значительный опыт межтекстового взаимодействия, чтобы создать достаточную эмпирическую базу для его теоретического
