CC BY
41
Юбилеи
ДВА ЮБИЛЕЯ РУССКОЙ АРАБИСТИКИ
Академик Игнатий Юлианович Крачковский (1883-1951) еще при жизни стал символом российской арабистики как внутри страны, так и за рубежом. Его студент, а впоследствии доктор исторических наук, Теодор Адамович Шумовский восемнадцать лет провел по лагерям и ссылкам, не получив в советской науке того признания, на которое мог бы рассчитывать при более счастливом стечении обстоятельств. Оба они вошли в историю отечественной науки, переведя на русский язык основополагающий текст арабо-мусульманской культуры — Коран. В минувшем феврале Теодор Адамович отпраздновал 95-й день рождения. Он по-прежнему много работает и с неизменной благодарностью вспоминает своего учителя:
Игнатий Юлианович Крачковский родился 4 (16) марта 1883 г., в этом году мы отмечаем его 125-летие.
В первый раз я встретился с И. Ю. Крачковским в 1934 г., когда учился на втором курсе Ленинградского историко-лингвистического института. Этим знакомством я обязан случаю. Дело было так. Приехав учиться в Петербург, я сразу же оценил богатство здешних букинистических магазинов, где мог пропадать часами, разглядывая редкие или просто любопытные издания. Но на покупку книг студенческой стипендии не хватало. Пришлось устроиться работать библиотекарем. Однажды в библиотеке я нашел в мусорной корзине брошюру с выходными данными: «Рим, 1552 год». Это были двадцать две суры Корана, переведенные философом Николаем Панецием. Я знал, что ведущим арабистом в городе является И.Ю. Крач-ковский, и поэтому, как только понял, что держу в руках раритет, позвонил ему в институт. Академик с большим интересом отнесся к сообщению второкурсника о находке, пригласил меня к себе домой. Я — летел. Он провел меня в свой кабинет и достал с книжных полок, уходивших под потолок, справочник, в котором содержалась краткая информация о том, кто такой Панеций. Тогда же И.Ю. Крачковский подарил мне свою книгу про египетского шейха ат-Тантауви, преподававшего араб-
ский язык студентам университета после ухода на пенсию профессора О. И. Сенков-ского.
При знакомстве И. Ю. Крачковский расспросил меня, кто я, что я. В тот момент я занимался арабским языком на историческом факультете в группе Николая Владимировича Юшманова, одного из первых учеников И. Ю. Крачковского. Академик отозвался о нем с похвалой и не без гордости: у него есть чему поучиться. Николай Владимирович был моим первым наставником в арабистике, под его руководством я осваивал арабский алфавит и начала грамматики. К третьему курсу языковой цикл для историков завершился, и Николай Владимирович посоветовал мне пойти на филологический факультет. Там я сразу же оказался погружен в стихию научной арабистики. И. Ю. Крачковский читал историю арабской исторической литературы, историю арабской географической литературы, спецкурс по Корану, его жена Вера Александровна читала историю арабского искусства, А. Ю. Якубовский — историю Халифата.
В 1921 г. И. Ю. Крачковский стал академиком. К этому званию его представили академики В. В. Бартольд, Н. Я. Марр, С. Ф. Ольденбург и П. К. Коковцев, которые апеллировали не только к научным заслугам И. Ю. Крачковского, но и к тому факту, что после кончины в 1908 г. В. Р. Розена среди академиков арабистов — не было. Кандидатуру И. Ю. Крачковского утвердили, и таким образом он стал вторым академиком, избранным после революции (первый — физик А.Ф. Иоффе).
В 1930 г. И. Ю. Крачковский основал Арабский кабинет в Институте востоковедения, располагавшемся тогда на последнем этаже Библиотеки Академии наук. Поначалу в Кабинете было всего четыре сотрудника: кроме руководителя, это А. П. Ковалевский, изучавший путешествие Ибн-Фадлана на Волгу, диалектолог Д. В. Семенов и Я. С. Виленчик, собиравший коллекцию для сирийского диалекта арабского языка и выполнявший обязанности ученого секретаря Кабинета. В Арабском кабинете И. Ю. Крачковский проводил два научных заседания в месяц. Примечательно, что в них участвовали не только арабисты со всех уголков страны, но и другие востоковеды, и люди, не причастные к науке, но живо интересующиеся культурой Востока. Например, на заседании Кабинета выступал с докладом А. Н. Генко, занимавшийся распространением ислама на Кавказе, приезжал из Таджикистана поэт Абдул Каси Лахути со своей супругой. Событием становились ежегодные сессии советских арабистов, на которые приезжали А. Е.Крымский, А.И.Шмидт и многие другие ученые.
С началом Великой Отечественной войны И. Ю. Крачковский постарался первым делом перевезти в безопасное место материалы для арабских словарей, собранные Д. В. Семеновым и Я.С. Виленчиком. Сотрудники Института востоковедения тоже эвакуировались. И. Ю. Крачковский последовал их примеру не сразу, так как очень дорожил домашней библиотекой и не хотел с ней расставаться. И все же ему, в конце концов, пришлось уехать из Петербурга. Он оказался в подмосковном санатории «Узкое», где я потом смог один раз его навестить. В «Узком» И. Ю. Крачковский, временно оторванный от своей научной библиотеки, написал книгу «Над арабскими рукописями». Здесь одна глава была посвящена теме, над которой я под его руководством начал работать еще в студенческие годы, — арабскому мореплаванию...
Когда я учился на филологическом факультете, И. Ю. Крачковский решил привлечь меня к библиографической работе в Арабском кабинете. Он сам вел занятия
по палеографии для начинающих исследователей: приносил из рукописного отделения стопку рукописей и учил определять авторство, дату написания текста, тип переплета и т. д. Чтобы проэкзаменовать мои знания, Игнатий Юлианович взял с собой на последнее занятие одну рукопись, где содержались работы разных авторов. Мне предстояло изучить творчество одного из них — три сочинения по морскому делу, посвященных описанию вод, омывающих Аравийский полуостров и находящихся к востоку от него вплоть до Индонезии. Эти мореходные руководства составил забытый арабский мореплаватель Ахмад ибн Маджид, бывший, кстати, лоцманом Васко да Гаммы.
Я увлекся рукописью и посвятил исследованию арабских мореходных руководств кандидатскую диссертацию. Оказалось, что рукопись уникальна, больше в мире таких нет. В 1948 г. я защитил диссертацию, которая увидела свет в виде книги в 1957 г. и вскоре была издана в переводе на арабский и португальский языки в Египте, Португалии и Бразилии.
Публикация книги, так же как и защита диссертации, могла бы состояться десятью годами раньше, но этому помешали трагические обстоятельства. Впервые репрессии коснулись меня в 1938 г. За четыре месяца до защиты дипломной работы я был арестован по доносу однокурсника. Узнав, что я тоже претендую на место в аспирантуре Института востоковедения, он вызвал меня на резкое высказывание по поводу статьи, в которой содержались нападки на И. Ю. Крачковского за отсутствие в его работах ссылок на классиков марксизма-ленинизма и за участие в международном, «буржуазном», издании «Энциклопедия ислама». Эти слова стоили мне восьми лет лагерей и ссылки. В итоге защитить диплом получилось только в 1946 г.
Когда я находился в сибирской ссылке, И. Ю. Крачковский писал мне письма, прислал свою только что выпущенную книгу «Над арабскими рукописями». После освобождения мне было запрещено жить в Москве и Петербурге. Я поселился на перепутье между столицами, в городе Боровичи Новгородской области, работал в Новгородском областном институте повышения квалификации учителей. В мои обязанности входило инспектирование областных школ в том, что касалось преподавания иностранных языков. Но меня неодолимо тянуло к арабистике. Поэтому, несмотря на то, что за мной был установлен надзор, время от времени я отправлялся в Петербург, чтобы повидаться с И. Ю. Крачковским. У Игнатия Юлиановича я бывал довольно часто, мы подолгу беседовали на разные темы. Он рассказывал о своих старших учениках, об успехах подрастающего поколения арабистов, о тех научных проблемах, которые волновали его самого, и о тех, которые стояли передо мной, аспирантом Института востоковедения. Но в январе 1949 г. этот устоявшийся ритм жизни был нарушен, последовали повторный арест, лагерь и ссылка. Находясь в Сибири, я не смог проводить учителя в последний путь на Волково кладбище. Только в 1956 г. я вернулся в Петербург, чтобы до ухода на пенсию в 1979 г. продолжить работу в Арабском кабинете.
Каково значение И.Ю. Крачковского для современной науки? В своих работах он запечатлел тонкое и глубокое понимание арабского Востока в частности и Востока вообще. Сегодня каждый, кто всерьез интересуется арабским Востоком, не может обойтись без работ И. Ю.Крачковского. Эти работы за полвека с лишним не устарели, они по-прежнему будят научное воображение и ведут исследователей к новым мыслям. Надо отметить, что влияние И. Ю. Крачковского на арабистику выразилось не только в виде общих теоретических установок. Он оказал существенное
влияние на культуру перевода. Под его редакцией вышло собрание сказок «Тысячи и одной ночи», он открыл и первым перевел на европейские языки сочинения современных арабских писателей, и, конечно же, событием стала посмертная публикация его перевода Корана. Это всего лишь черновой набросок перевода, сделанный для чтения спецкурса по Корану, но во многих отношениях он превосходит предшествующие как в истолковании «темных» мест, так и в передаче экспрессии коранических образов. Немаловажно также наличие комментариев, учитывающих опыт европейской исследовательской традиции. И все же это — незавершенный труд.
Коран переведен И. Ю. Крачковским слово в слово. Этот перевод, несомненно, представляет собой шаг вперед по сравнению с предыдущими переводами, однако он не лишен недостатков. И. Ю. Крачковский придерживался буквы Корана. Но ведь когда человек проповедует, выступает перед скоплением народа на улице, он не высказывает все и до конца. За множественностью образов и тем необходимо уловить дух, который придает Корану внутреннее единство, и подчинить ему текст перевода, иногда даже ценой буквальной точности. Кроме того, арабский Коран — это не прозаический, а рифмованный текст. Для меня важно было сохранить в русском переводе поэтический строй священного текста мусульман. Я убежден, что Коран должен поражать читателя не экзотическими образами, не вдохновенным косноязычием, а в первую очередь глубиной религиозных прозрений. Поэтому, признавая заслуги предшественников, но и не закрывая глаза на оставшиеся нерешенными задачи, я принялся за новый перевод Корана. Передо мной стояла задача сохранить особенности арабского оригинала, приспособив содержание к возможностям русского языка. Насколько это удалось, судить читателям. У мусульман Петербурга перевод пользуется признанием. Во всяком случае, четыре издания поэтического перевода Корана уже разошлись.
П.Ю. Нешитов
