CC BY
266
4. Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. Из наблюдений над речевой практикой масс-медиа. СПб., 1999.
5. Крысин Л.П. // Русская речь. 2000. № 1. С. 28-40.
6. Лихачев Д.С. Статьи ранних лет: сб. Тверь, 1993. С. 54-94.
7. Бондалетов В.Д. Условные языки русских ремесленников и торговцев. Рязань, 1974.
8. Грачев М.А. Русское арго. Н. Новгород, 1997.
9. Грачев М.А. Словарь современного молодежного жаргона. М., 2006.
10. Ермакова О.П., Земская Е.А., Розина Р.И. Слова, с которыми мы все встречались: толковый словарь русского общего жаргона. М.,
1999.
11. Шарандина К.Н. Арготическая лексика в функциональном аспекте: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тамбов, 2000.
12. Пшеничнова КН. // Русский язык: энциклопедия. М., 2003. С. 113-114.
13. Быков В.Б.Лексикологические и лексикографические проблемы исследования русского
субстандарта: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 2001.
14. Грачев М.А. От Ваньки Каина до мафии. Прошлое и настоящее уголовного жаргона. СПб., 2005.
15. Елистратое B.C. // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1993. № 1. С. 80-87.
16. Крысин Л.П. // Вопр. языкознания. 2000. № 4. С. 26-42.
17. Балалыкина Э.А. Современный русский язык. Морфология. Ч. 1: Имена. Наречия. Категория состояния. Казань, 2003. С. 4.
18. Гойдова С. Молодежный жаргон в системе современного русского национального (общенародного) языка: дис. ... канд. филол. наук. М., 2004. С. 101.
19. Земская Е.А., Китайгородская М.В. // Городское просторечие: Проблемы изучения: сб. ст. М., 1984. С. 66-102.
Поступила в редакцию 20.11.2006 г.
ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ ОБЩЕСТВА: ЭКСТРАЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ И ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ЕЕ ФОРМИРОВАНИЯ
И.В. Рус-Брюшинина
Rus-Bryushinina I.V. Spiritual life of a society: non-linguistics and linguistics factors of its formation. This scientific research is devoted to a problem of cultural-conceptual accordance in the modern Russian language.
Одной из ведущих тенденций развития лингвистики XXI в. является теоретическое осмысление языка как антропоцентрического феномена. Доминирующий в науке антропоцентрический подход к исследованию языковых явлений позволяет рассмотреть человека во всем многообразии его личностных качеств и приблизить решение общетеоретических проблем «человек и язык» и «язык и культура». Данная проблематика с 1990-х гг. развивается в русле семантики, лексикографии, фразеографии, лингвокультурологии, лингвоконцептологии и актуализируется на уровне интерпретации и реконструкции национальных образов мира и человека по данным единиц языка.
Духовная жизнь общества, культура и язык существуют в диалоге между собой. При этом субъект речи и ее адресат - это
всегда субъекты культуры. И язык, благодаря его кумулятивной функции, хранит ее, обеспечивая диалог поколений не только из прошлого в настоящее, но и из настоящего в будущее.
В соответствии с этим постулатом можно сформулировать и постулат о культурноконцептуальной соотносительности: система языковых значений соотносится в интерпретативном режиме с культурной компетенцией носителей языка. Концептуальное наполнение этой компетенции одна из характерных черт менталитета народа. В языке в системе характерных для него образов, эталонов, стереотипов, мифологем, символов и т. п. опредмечено мировидение народа и его миропонимание, осознаваемые в контексте культурных традиций. Именно соотносительность и обусловливает то, что язык вос-
производит из поколения в поколение культурно-национальные установки и традиции народа - носителя языка.
Всякий момент русской культурной истории имеет соответствующее вербальное оформление, отражающее основные черты его мироощущения и миропонимания.
Т. Лукманн дает в этой связи следующую характеристику: «Язык является настолько важной частью человеческой жизни, что его характеристика как неотъемлемого качества человека не вызывает никаких сомнений. Он выполняет функции, важные даже на самом элементарном уровне человеческого опыта. Ничто не может сравниться с ролью языка в передаче «самых малых» трансценденталий обыденной жизни: он связывает настоящий опыт с прошлым и будущим; благодаря языку люди получают доступ к скрытой субъективности другого не только в ситуации непосредственного общения, но и в социальных отношениях между современниками; более того, язык обеспечивает связь между поколениями».
Исходя из всего вышесказанного, можно сделать вывод, что любые изменения в общественной, культурной, духовной жизни общества мгновенно находят свое отражение в языке, создавая новые понятия и лингвистические единицы и трансформируя уже существующие, а также возвращая к жизни уже забытые. И особую роль в этой трансляции культурно-национального самосознания народа и его идентификации как такового играет, в частности, фразеологический состав языка, т. к. в образном содержании его единиц воплощено, как уже неоднократно упоминалось выше, культурно-национальное мировидение. Но только при соотнесении самого этого образного содержания с категориями, концептами, мифологемами, стереотипами и эталонами национальной культуры и его интерпретации в этом пространстве материальной, социальной или духовной культуры открывается и культурно значимый смысл самого образа.
В своей работе «Духовная ситуация времен» К. Ясперс заметил, что «судьба духа заключена в полярности зависимости существования и изначальности. Он теряется как в одной только зависимости, так и в воображаемой недействительности. Если в действительности существования он был ее идеей, то
эта идея может умереть, а то, что было духом, продолжит пребывать в остаточных явлениях в качестве оболочки, маски и просто раздражения. В нашу эпоху массового порядка, техники, экономики духу вместе с человеческим бытием грозит, если эта неизбежность абсолютизируется, разрушение в своей основе: подобно тому как государство в качестве союзника человека может быть парализовано, так может быть парализован и дух, если он живет уже не истинной жизнью из собственных истоков, в конечной целесообразности, а жизнью в конечной целесообразности, фальсифицированной для службы мысли» [1].
Вслед за изменениями в современной политической, общественной, культурной жизни России происходят различные процессы и в русском языке на лингвистическом уровне. Как заметила С.Г. Тер-Минасова в своей работе «Язык и межкультурная коммуникация», одна из (пожалуй, самых неприятных) тенденций - «проникновение жаргонизмов, вульгаризмов, бранных слов. Эта тенденция совпадает с теми изменениями, которые претерпел русский язык после 1917 г. В те годы «язык улицы», грубый, вульгарный, служил подтверждением правильной, «революционной» классовой принадлежности, а правильный литературный язык выдавал «гнилую интеллигенцию» и «проклятую буржуазию». Тогда хоть оправдание было, так сказать, «идеологическая основа» [2].
Таким образом, смена политической власти в стране обернулась еще и потрясением для литературного языка. Язык интеллигенции стал «непопулярен». В силу вступает язык «большинства», к сожалению, далекий от правильного.
Объявление религии «опиумом для народа» ставит крест на сакральном смысле русских слов, таких как «милосердие», «всепрощение», «кротость», «благословение» и мн. др. В социалистическом обществе исчезает «духовность» из этих понятий, они становятся более «земными».
В наши дни поток жаргонизмов, брани, нецензурных, грязных и грубых слов, заполонивший страницы газет, журналов и художественных (!) произведений, объяснить труднее. Нет сомнений, что это отражение социокультурных изменений в российском
обществе. По-видимому, в качестве объяснения можно предположить ложно понятую свободу вообще и свободу слова в частности.
В статье «Мат как зеркало нашей жизни» доктор филологических наук Анатолий Журавлев пишет: «Похабщина, льющаяся в наши уши не только на улице, но и с теле- и киноэкранов, с театральных подмостков, обильно публикуемая печатными изданиями, как это ни печально, прямо связана с освобождением общества от идеологических вериг. Эмансипация мата - прискорбные издержки раскрепощения общества» [3].
Тревога, связанная с языковыми изменениями, «порчей языка», не беспочвенна. Дело в том, что язык отражает определенный способ восприятия и устройства мира -«языковую картину мира». Совокупность представлений о мире, заключенных в значении разных слов и выражений данного языка, складывается в некую единую систему взглядов и предписаний, которая навязывается всем носителям языка. Представления, формирующие картину мира, входят в значения слов в неявном виде, так что человек принимает их на веру, не задумываясь. Пользуясь языковыми выражениями, содержащими неявные смыслы, человек, сам того не замечая, принимает и заключенный в них взгляд на мир.
Своими особыми «картинами мира» характеризуются и различные разновидности одного языка. Так, в статье, посвященной скверноматерным выражениям в русском языке, Ю.И. Левин заметил, что мир, описываемый данной лексикой, - это мир, «в котором крадут и обманывают, бьют и боятся, в котором «все расхищено, предано, продано», в котором падают, но не поднимаются, берут, но не дают, в котором либо работают до изнеможения, либо халтурят - но в любом случае относятся к работе, как и ко всему окружающему и всем окружающим, с отвращением либо с глубоким безразличием» [4].
Иными словами, матерщина по самой своей природе выражает цинический взгляд на мир, и есть смыслы, которые на матерном языке просто невозможно выразить. Поэтому расширение сферы использования скверноматерной лексики приводит к тому, что расширяется круг людей, которым навязывается соответствующий взгляд на жизнь, - а это уже может вызывать тревогу. (Впрочем, про-
блема матерщины имеет еще правовой аспект. Имеется довольно существенное число людей, которые не хотят слушать скверноматерную брань или читать напечатанные матерные слова en toutes lettres, и их права должны уважаться. Поэтому запрет на матерные выражения в средствах массовой информации можно приветствовать. В то же время нелепо было бы запрещать матерщину в частной беседе или произведениях, адресованных тем, кто не придерживается столь жестких правил. Тем более очевидно, что бывает невозможно обойтись без упоминания скверноматерных выражений в научных сочинениях, специально посвященных их функционированию; понятно, что лингвист, приводящий их, не матерится, а занимается цитированием чужой речи.)
Наплыв речений, заимствованных из уголовного жаргона или просто сниженной, «приблатненной» речи (разборки, кидалово, разводить, лохи), также навязывает специфический, «блатной» взгляд на жизнь и соответствующую систему ценностей: «Умри ты сегодня, а я завтра».
Как считает публицист А. Шмелев: «В этой системе подлинные ценности девальвируются, заменяются блатными аналогами. На «фене», «блатной музыке», как и на скверноматерном языке, невозможно выразить чистые чувства, искреннюю веру, бескорыстную любовь - все это неизбежно окрашивается в цинические тона» [5].
Таким образом, опасность массового вторжения в литературную речь элементов, присущих различным видам «сниженной» речи, носит вовсе не лингвистический характер. Дело не в «порче» языка, а в «порче нравов»; точнее, в том, что неприметным образом циническое представление о мире подается как нечто само собою разумеющееся, не имеющее альтернатив.
В.С. Елистратов, доктор культурологии, профессор факультета иностранных языков МГУ, констатирует постсоветскую легализацию «сниженного языка» и делает вывод о регулярности этого явления, называя его вслед за Б.А. Лариным варваризацией, сопровождающей конец всякой стабильной эпохи. «Брань, инвективы, сниженный минифольклор и т. п. - весь этот корпус, как правило, устных текстов (и в незначительной мере письменных), «нарабатывавшийся» в
течение стабильной эпохи, выходит в литературу, прессу, средства массовой коммуникации, становится объектом многих исследований». По мнению В.С. Елистратова, «в недрах «стабильной эпохи» формируются деструктивные, революционные элементы. Их критическая масса постепенно нарастает, расшатывая устойчивую таксономию общества и языка... На какое-то время создается ощущение, что общество и нация теряют ценностные и нравственные ориентиры и, соответственно, язык - ориентацию в поле стилей». «Историческая эволюция любого литературного языка может быть представлена как ряд последовательных «снижений», варваризаций, но лучше сказать - как ряд концентрических развертываний» [6].
Однако надо принять во внимание, что время идет вперед, политическая и экономическая жизнь страны меняется, и наряду с перечисленными выше тенденциями в обществе можно отметить определенное движение в сторону возрастания интереса к религии, к церкви, к духовным началам, что обусловлено свободой вероисповедания, и в свою очередь дает надежду на духовное возрождение общества и вместе с ним языка -зеркала культуры нации. Постепенно возвращаются в активную речь такие понятия, как «дух», «духовный», «нравственность», «мораль», «святость» и др., несправедливо лишенные внимания.
В силу этого актуальность изучения лексических, в т. ч. фразеологических единиц, концептулизирующих духовные ценности личности, обусловлена не только научными, но и насущными общественными интересами, имеющими этноидеологическое и философское значение. Русская лексика сферы духовных ценностей личности позволяет выявить наиболее приоритетные ценности, сложившиеся в коллективном сознании русских и закрепленные в национальном менталитете, отражающие философию, психологию и этику народа.
По мнению Д. С. Лихачева, вечными в приложении к историческому времени следует считать непреходящие духовные ценности, относящиеся к сфере религии и культуры. Для русского сознания эти ценности связаны прежде всего с Библией.
Актуальность, современность любого слова или выражения всегда проверяется на
практике, т. е. реальным бытованием в речи людей. Это в полной мере справедливо и по отношению к устойчивым оборотам, восходящим к библейским текстам. Поскольку жизнь языка регулируется многими факторами, в том числе и экстралингвистически-ми, то не приходится удивляться, что политические перемены в нашей стране с конца 80-х гг. оказали влияние на речь ее граждан. Отход от атеистической идеологии, возврат к забытым христианским ценностям закономерно повлиял на активизацию употребления библеизмов в живой речи. Сферой наиболее широкого использования этих фразеологизмов в настоящее время стала публицистика. Ветхозаветные и новозаветные выражения ежедневно можно встретить на страницах газет и журналов, в передачах радио и телевидения. Они предают публичной речи живость и меткость, образность, вызывают сложные эмоциональные ассоциации. Кроме того, если раньше библейские изречения использовались преимущественно как «обветшалые украшения речи», то в настоящее время они приобретают гражданское звучание, на них опираются в общественной и политической борьбе. Показательны в этом отношении дискуссии уже на первом съезде народных депутатов бывшего Верховного Совета. Интересно, что разные ораторы прибегли к одному и тому же библеизму - Распни его!
Удельный вес библейской фразеологии вообще и новозаветной в частности в печатных изданиях не одинаков. Однако интерес к этой теме последнее время резко вырос. Естественно, что у исследователей назрела необходимость создать если не словарь, то хотя бы словник, цитатник, посвященный библейской фразеологии.
Бесспорно, что все эти статьи вызваны насущной потребностью людей в расширении знаний о фактах лингвистики, об истоках выражений.
Изменения, произошедшие в жизни общества, и, как следствие, уничтожение высокого стиля речи в пользу субьективно-лич-ного низкого и социально-«коммуникатив-ного» среднего стиля лишило нас языка, обращенного к душе, к духовным ценностям, сосредоточив внимание носителей языка на банальном «средстве общения». В конечном счете это снизило стилистический уровень
языка, обеднило возможности выразительной речи. Понятна горечь, с какой сразу же после революции начала нашего века воскликнул Михаил Пришвин: «Мы ждали пророков, а пришли экономисты!». Мечтая о пророках и призывая их приход, мы просто обязаны сохранить им язык, достойный их речей.
1. Ясперс К. Духовная ситуация времени. М.,
2000.
2. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. М., 2004.
3. Журавлев А. // Аргументы и факты. 1994. № 4.
4. Левин Ю.И. // Russian Linguistics. 1986. № 10.
5. Шмелев А. // Отечественные записки. 2005. № 2 (23).
6. Елистратов В.С. // Вопр. философии. 1998. № 10. С. 57.
Поступила в редакцию 11.12.2006 г.
СУФФИКСАЛЬНАЯ ДЕРИВАЦИЯ КАК МОДЕЛЬ РАЗВИТИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
О.Л. Шахбазян
Shakhbazyan O.L. Suffixational derivation as a model of the economic discourse development. The article considers: 1) the basic notions of suffixational derivation (suffixation, derivation, formant, suffix); 2) the economic terms as a result of the economic discourse development.
В ХХ1 в. в теории языка активно развиваются направления лингвистики, изучающие проблемы концептуализации действительности и моделирования языковой картины мира. По нашим наблюдениям, есть все основания полагать, что в языковом континууме научной сферы деривация может рассматриваться как ведущий фактор репрезентации особой, еще малоизученной, картины мира - экономической.
Язык экономики (экономический дискурс) начал активно формироваться и развиваться в языковой системе русского языка в связи с переходом России в начале 90-х гг. ХХ в. к рыночным отношениям, что происходило под влиянием конкретных экстралин-гвистических и лингвистических факторов.
В теории языка до настоящего времени нет однозначного определения и четких лингвистических характеристик и системного описания экономической терминосферы.
Как известно, в процессе исторического развития языка «при сохранении определенной преемственности различных отрезков его истории происходит непрерывное обновление его словарного состава и его подсистемы -терминологии - той части лексики, которая
наиболее чувствительна к внешним воздействиям» [1].
Рыночная экономика, а следовательно, и современный язык экономики, возникла не сразу. В этой связи в экономической истории общества выделяют три аспекта ее развития, что обусловило особенности формирования и эволюции экономической терминологии (терминосферы):
1. Производственный аспект - это первая ступень рыночно-экономического развития; экономика была сведена к производству и исчерпывалась им. Замкнутая социальная единица - «натуральное хозяйство», в рамках которой производство непосредственно перерастало в потребление. В натуральном хозяйстве экономические связи производителей ограничивались процессом непосредственного производства. За пределами этого процесса между производителями не возникало никаких экономических отношений.
С течением времени натуральное хозяйство видоизменялось, т. к. увеличивалось число участников натурального хозяйствования (семья - род - община). По мере укрепления субъектов натурального хозяйствования возникала уже система общественного
