CC BY
41Варвара Борисовна ХЛЕБНИКОВА
«Дух раздора» или «дух единства»: к вопросу о черногорско-сербских отношениях в начале ХХ столетия
Отношения Сербии и Черногории в российской и черногорской историографии1 принято рассматривать с двух основных позиций. Первую можно условно обозначить как «дух единства». Славянская интеллигенция в XIX в. пропагандировала идею объединения югославян в будущем национальном государстве, которое должно было образоваться в результате освобождения Балкан от османского ига. В разные времена эта идея была популярной и в качестве политической программы, и как политический миф. Несмотря на скепсис прагматиков-дипломатов, уверенных, что югославизм существовал только в головах сербских поэтов, он оставил заметный след в истории общественной мысли и государственного развития славян. Вторую позицию можно назвать «духом раздора», так как славянская солидарность мало волновала балканских монархов в XIX — начале ХХ вв. Интересы своих престолов они ставили значительно выше народного стремления к свободе и единству. Династическое соперничество и откровенная вражда правителей были серьезным препятствием в борьбе за окончательное освобождение Балкан. В настоящей статье речь пойдет о том, как проявлялись две противоположные политические тенденции в черногорско-сербских отношениях в начале ХХ в. Пищу для размышлений на эту тему дают архивные и мемуарные материалы, как опубликованные, так и не введенные еще в научный оборот. Особого внимания заслуживает объемное дело, хранящееся в Архиве внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ) под названием «Сербо-черногорский конфликт по поводу заговора против князя Николая 1908 г. и в связи с заговором в Колашине в 1909 г.»2.
Если говорить о «духе единства», то в двусторонних официальных дипломатических и политических контактах этнически близких государств он время от времени давал о себе знать. Много написано о сербско-черногорских отношениях в 60—70-е годы XIX в. и о планах создания единого государства. В 1866 г. был подписан тайный договор между Сербией и Черногорией, по которому князь Никола брал на себя обязательство совместно с сербским монархом бороться за полное освобождение от Османской империи и в случае создания объединенного югославянского государства отказаться от престола в пользу династии Обреновичей. На практике черногорский правитель никогда не переставал мечтать о том, что именно его семейство возглавит будущую «Великую Сербию». Но что было в душе черногорского князя, было известно только ему самому. А в славянском мире его уступка и неоднократные публичные выступления на тему славянского единства снискали ему славу последовательного борца за свободу. Всякий раз, когда на Балканах возникала угроза очередной схватки с Османской империей, на князя Николу возлагались особые надежды.
В принципе, духу единения могла бы, при определенном стечении обстоятельств, поспособствовать женитьба сербского политического эмигранта Петра Карагеоргиевича на старшей дочери князя Николы Зорке в 1883 г. В это время Сербией правила династия Обреновичей, которую неоднократно пытались отстранить от власти сторонники Карагеоргиевичей. Петр был вынужден оставить свое отечество, довольно долго жил в Це-тинье, породнившись, в конце концов, с семейством Петро-вичей-Негошей. Правитель Черногории представил этот союз своим покровителям в России как дело сугубо семейное и к политике не имеющее никакого отношения. По словам российского дипломата А.Н. Шпейера, Никола «выразил надежду, что императорское правительство не заподозрит политических расчетов и задних мыслей в этом шаге». Но судя по замечанию российского министра иностранных дел Н.К. Гирса на полях донесения Шпейера («Дай Бог, чтобы это было так»), в неполитический характер брака никто не верил3. В мировой истории династические связи, как правило, были фактором, способст-
вовавшим упрочению контактов «породнившихся» стран. В сербско-черногорском диалоге брак Петра и Зорки мог стать и отрицательным, и положительным моментом — в зависимости от множества других политических условий.
Солидарность близких славянских народов проявлялась не столько в политической, сколько в экономической и социальной сферах. В кризисные годы, когда население Черногорского княжества жестоко страдало от неурожаев и голода, относительно благополучная Сербия предоставляла черногорцам возможность поселиться в своих пределах и укорениться в новом отечестве. Так, в 1899 г. приблизительно тысяча черногорских семейств эмигрировала в Сербию, спасаясь от нужды. Также сербские власти давали черногорской молодежи возможность получать образование в своих учебных заведениях, так как в соседнем княжестве не было ни одного вуза и ни одного профессионального училища. В 1908 г. российский поверенный в делах Б.Н. Евреинов писал из Белграда в Петербург: «Однако ссоры между правительствами нисколько не испортили сношений между населением княжества и королевства. И теперь, как и всегда, перед началом учебного года Белград переполнен черногорской молодежью, являющейся сюда для поступления в гимназии и пользующейся со стороны сербского правительства различными льготами, вплоть до бесплатного обучения»4. Такие примеры свидетельствуют о том, что связи сербов и черногорцев не были ограничены дипломатическими формальностями. Они были важны и нужны двум народам, имевшим схожую судьбу, одинаковые проблемы и общих врагов. К чести сербов нужно отметить, что они готовы были помогать более бедным черногорцам.
«Дух раздора», судя по архивным материалам, всегда витал в сфере официальных контактов и ярко проявлялся тогда, когда речь заходила о политическом статусе династий и о границах на Балканах. Суть разногласий и трений явственно определилась уже в конце XIX в. Князь Никола сам поведал российскому министру-резиденту К.А. Губастову о том, как это произошло. Выяснение отношений двух монархов случилось во время официального визита сербского короля Александра Обреновича в Цетинье в апреле 1897 г. «Однажды утром государи-братья
заперлись в кабинете, положили на стол карту Старой Сербии, облобызались, перекрестились и приступили к проекту дележа достояния предков. Гость предоставил хозяину указать на карте свою будущую часть. Последний отделил ее красным карандашом, стараясь совершить раздел «по-братски». Когда король увидел, что Призрен должен будет отойти к Черногории, наговорил князю таких дерзостей, что дальнейшее обсуждение было тотчас же прекращено»5, — с горькой иронией сообщал российский дипломат своему начальству об этой неудачной попытке «разграничения». Таким образом, первой и главной причиной раздора монархов была неспособность достичь компромисса в территориальных вопросах.
Вторая причина постоянных разногласий — династические амбиции дома Петровичей-Негошей. В 1902 г. разгорелся дипломатический скандал, вызванный бестактным поведением среднего сына Николы Мирко. Княжич женился на дальней родственнице семейства Обреновичей и решил, что этот брак дал ему основания претендовать на сербский престол, о чем неоднократно он публично заявлял. В Сербии были шокированы подобными высказываниями, дело шло к разрыву отношений. Черногорскому монарху пришлось исправлять то, что натворил его чрезмерно активный отпрыск. Он послал в Белград извинительное письмо, в котором переложил ответственность за случившееся на третьих лиц. В письме говорилось, что некие сербские политики (имена не были названы) сбили Мирко с истинного пути: «Мои враги отравили мое дитя и влили в его молодую и рассеянную голову ошибочные мысли и греховные страстные желания в отношении короля, а значит, и в отношении меня <...>. Когда я понял это сплетение, а это, к сожалению, было, о чем многие знали, я его укоротил и строго запретил дурные стремления, которые, по его словам, заключались только в том, что король мог бы его назначить своим наследником до тех пор, пока ему Бог не дарует сына»6. Письмо заканчивалось утверждением, что Никола взял с Мирко клятву никому не позволять упоминать его имя в связи с сербским престолом; также выражалась надежда, что король Александр «милостиво простит и забудет» выходку княжича. Мы не узна-
ем, забыл ли сербский монарх эту историю, — в мае 1903 г. он был убит заговорщиками.
На престоле оказалась династия Карагеоргиевичей. Король Петр был зятем Николы, но это обстоятельство нисколько не способствовало сближению государей. Соперничество и желание занять «не свое место» дали о себе знать уже в 1903 г. Российский министр-резидент в Цетинье А.Н. Щеглов сообщал своему начальству в МИД, что князь Никола «серьезно надеялся быть избранным на сербский престол. Те же надежды питал юный княжич Мирко»7. Черногорский господарь не нашел поддержки у российского правительства — ему твердо дали понять, что «у сербов есть своя старая династия Карагеоргиевичей». Но мало сомнений в том, что новоиспеченный король Петр узнал о комбинациях своего тестя и платил ему той же монетой. Он ревниво отслеживал контакты черногорского и русского дворов, полагая, что княжество незаслуженно обласкано, надеялся оттеснить Петровичей-Негошей от русского трона. Об этом подробно написал в своих мемуарах министр иностранных дел Черногории Г. Вукович, который утверждал, что подобные намерения были явно продемонстрированы еще в конце XIX в. «Принц Петр Карагеоргиевич, зять нашего двора, во время многолетнего пребывания в Черногории завидовал князю из-за постоянной благосклонности России, — писал он, — поэтому постоянно причинял неприятности русским посланникам — создал вокруг себя кружок неопытных и плохо осведомленных, и в то же время злобных подрывателей наших отношений с Сербией и отчасти с Россией. <...> Он часто повторял свое язвительное изречение: «"Если бы я вернулся в Сербию, я бы вышиб вас из седла русской милости в течение полугода"»8.
Однако такое откровенное династическое противостояние не помешало двум монархам в 1903—1904 гг. затеять переговоры о подписании союзного договора. Их история заслуживает особого внимания. Идею будущего соглашения предложил князь Никола, но ревнивый король Петр тут же перехватил инициативу. Он решительно настаивал на том, чтобы никто, в том числе и Россия, не знали никаких подробностей будущего договора. На первых порах партнеры тщательно скрывали факт и содержание
переговоров. Однако российские дипломаты вскоре узнали об этой тайне, и К.А. Губастов, служивший в те годы посланником в Белграде, потребовал от главы сербского правительства Н. Пашича прямого ответа на вопрос, что затевается за спиной российского МИД. Пашич довольно цинично ответил, что русскому правительству лучше не знать подробностей, ибо они могут вызвать сложности в отношениях с Австро-Венгрией9. То есть, этот планируемый секретный договор явно расходился с курсом на сохранение статус-кво, на котором так настаивал Петербург после Берлинского конгресса. Правда, секретный сговор почувствовавших себя самостоятельными правителей так и не состоялся. Испортил комбинацию Петр Карагеоргиевич, которому явно не терпелось одержать верх над более искушенным в дипломатических играх тестем. Сербский правитель, не соблюдая протокольных приличий, прислал в Цетинье своего представителя с уже готовым текстом договора, под которым стояла его подпись. Тем самым Петр ставил перед фактом предполагаемого союзника, не дав последнему возможности внести собственные коррективы в соглашение. Подобное поведение было, с точки зрения князя Николы, недопустимо: младший по возрасту10 и политическому стажу коллега замахнулся на его авторитет и прерогативы! Князь немедленно поставил на место зарвавшегося родича. Он поспешил сообщить российскому представителю А.Н. Щеглову все подробности переговоров и эмоционально заявил, что никогда не позволит себе подписать что-либо без согласия России.
Русские дипломаты, всегда неодобрительно относившиеся к региональным маневрам балканских правителей, были очень довольны исходом провалившихся переговоров. А.Н. Щеглов писал из Цетинья в Петербург в июне 1904 г.: «Я думаю, что лучше расстроить нарождающийся союз, чем дать мелким славянским государствам возможность заключать политические сделки без ведома и контроля России»11. Похожее донесение в те же дни прислал из Белграда К.А. Губастов: «Нет сомнения, что такой договор в руках впечатлительных, склонных к самообольщению югославянских государей без контроля императорского правительства рискует, вместо преследуемой ими на
бумаге пользы для их государств, причинить на деле только вред»12. А.Н. Щеглов даже решил, что князь Никола, сообщив о деталях дела, подтвердил свою репутацию надежного партнера, который «может служить иногда в руках императорского правительства полезным регулятором своевольных порывов славянских господарей»13. Он с большим удовольствием помог князю составить письмо с отказом, адресованное королю Петру. Однако коллеги Щеглова сомневались в том, что провал неудобного для России проекта был подтверждением преданности черногорского монарха. Чрезвычайный и полномочный посол в Вене П.А. Капнист трезво проанализировал ситуацию 1903—1904 гг. и пришел к выводу, что не Россия направляла ход событий. Он справедливо считал, что нельзя недооценивать тех манипуляций, которые приносят князю Николе политические и материальные дивиденды. Руками российских покровителей он расстроил подписание нежелательного договора и, заодно, еще раз продемонстрировал свое показное русофильство. «Может быть, князь имел в виду ловко заручиться посредством своего отказа нашим особым благорасположением и таким образом приобрести преимущества перед Сербией на наше покровительство в случае раздела или политического переворота»14, — предполагал П.А. Капнист и оказался прав. В дальнейшем князь Никола сумел извлечь максимальную выгоду из своей показной преданности, получая от России все новые и новые субсидии и добиваясь списания своих астрономических долгов.
1904—1910 гг. были очень сложными и для России, и для Черногории. Российская империя ввязалась в войну с Японией и бесславно ее закончила, потеряв не только арендованный Ляодунский полуостров, но и собственные земли (Южный Сахалин). Черногория настолько запуталась во внешних долгах, что в любую минуту могла оказаться под внешним управлением. В обеих странах произошли крупные политические перемены, были введены конституции, появились парламенты и политические партии. Российская империя благодаря высоким темпам промышленного роста и неисчерпаемым ресурсам смогла преодолеть последствия революционных потрясений и вступила в период стабилизации. Черногорская монархия не
смогла решить внутренних проблем, главной из которых была чудовищная бедность народа. Оппозиция вела непримиримую борьбу с авторитарным режимом Николы. Не имея возможности обличать власти на родине, многие антагонисты династии Петровичей-Негошей нашли прибежище в Белграде, где издавали острые политические памфлеты против черногорского двора и резко критиковали правительство своей страны в сербских, особенно белградских газетах. Князь Никола был убежден, что такая непримиримая оппозиция появилась в результате интриг сербской политической элиты, а не его собственных просчетов. Любые обвинения в адрес черногорских правителей в Цетинье считали белградским «продуктом».
На этом фоне в 1908 г. случилась так называемая «бомбовая афера», когда члены малочисленных, но непримиримых революционных черногорских организаций решили ввезти в княжество взрывные устройства и использовать их против властей15. Заговорщики были схвачены, начался политический процесс, на котором сенсационные показания дал некий Джордже Настич. Это был человек с весьма сомнительной репутацией, подмоченной прочными связями с австрийскими спецслужбами. На суде Настич заявил, что организатором террористического акта против Николы и его сыновей был сербский престолонаследник, и король Петр был в курсе этого заговора. Официальный Белград не только опровергал такие провокационные высказывания, но требовал извинений на самом высоком уровне. Сербская пресса, и раньше не жаловавшая черногорский двор, выступила дружным фронтом с прямо противоположной версией случившегося. Газеты королевства твердили, что вся эта политическая авантюра была придумана князем Николой, чтобы иметь возможность самыми жестокими способами уничтожить черногорскую политическую оппозицию. Втянувшись в конфронтацию, отозвав своих дипломатических представителей, обмениваясь серьезными взаимными обвинениями, доходившими иногда до абсурда, оба правительства не отрицали, что имеют дело с подрывной деятельностью Австро-Венгрии, а Н. Пашич утверждал, что располагает на этот счет достоверными доказательствами.
Российское министерство иностранных дел неустанно хлопотало о прекращении взаимных нападок и усердно трудилось над тем, чтобы помирить поссорившихся балканских «Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича». Все, начиная с министра А.П. Извольского и кончая русскими представителями в Белграде и Цетинье, энергично искали выход из создавшегося тупика. Велась оживленная переписка, щедро раздавались дружеские и тактичные рекомендации. Видя такую заинтересованность Петербурга, оппоненты впадали в еще большее раздражение и азарт. Сербы требовали отставки председателя черногорского правительства Л. Томановича. Черногорцы настаивали на выдворении из Сербии всех беглых политиков и прекращении газетной войны. Наконец, русские дипломаты утомились. Поверенный в делах в Белграде Б.Н. Евреинов в августе 1908 г. предложил начальству оставить все как есть и больше не вмешиваться в сербско-черногорский скандал. Пришло, наконец, осознание того, что внимание России — это те дрожжи, на которых пышно поднималось тесто балканских дрязг. Если не вмешиваться в эту склоку и тем самым не поддерживать ее, она сама быстро утихнет.
Действительно, политическая вражда мгновенно улетучилась, стоило 7 октября 1908 г. Австро-Венгрии объявить об аннексии Боснии и Герцеговины. Уже 12 октября в Цетинье прибыл сербский посланник с меморандумом. Речь в нем шла о совместных дипломатических действиях Сербии и Черногории против Габсбургов, о компенсациях, на которых будут настаивать князь Никола и король Петр в связи с аннексией. Черногорский правитель очень быстро согласился с предложениями сербской стороны и спешно отправил в Белград бригадира Янко Вукотича для дальнейших консультаций. Когда австрийская полиция на несколько часов задержала Вукотича на границе, в Белграде, как по взмаху волшебной палочки, моментально были организованы многолюдные антиавстрийские демонстрации. В столице Сербии посланцу черногорского князя оказали торжественный, если не сказать восторженный, прием. Однако как только аннексионный кризис ушел в прошлое, сербско-черногорские отношения вернулись в исходную точку,
противостояние возобновилось. В 1909 г. имела место попытка военного антиправительственного выступления в черногорском городке Колашин. Снова начались аресты, опять был организован политический процесс, итогом которого стала казнь пятерых оппозиционеров. Жестокие меры черногорского двора стали поводом к массовым акциям протеста в Белграде. Демонстрации в Сербии вызвали ярость князя Николы, который теперь в свою очередь требовал отставки Н. Пашича, ссылаясь на анонимное письмо, в котором сообщалось о намерении убить самого господаря, его сыновей и внука, а также самых значимых сановников Черногории. От таких резких скачков в двусторонних отношениях, от неуправляемых дипломатических качелей у российских дипломатов, работавших в Цетинье и Белграде, темнело в глазах. Никак не удавалось успокоить разбушевавшихся балканских руководителей, хотя у всех втянутых в конфликт сторон были весомые доказательства того, что появление упомянутых анонимок и прочие провокации были проделками австрийской внешней разведки.
Ярким эпизодом в истории черногорско-сербского династического противостояния стало провозглашение в августе 1910 г. князя Николы королем. Так патриарх балканской политики отметил свой пятидесятилетний юбилей пребывания на престоле. Повышение статуса самого правителя и его страны замышлялось как демонстрация единства монархии и народа. В Белграде это политическое действие воспринималось иначе: «Здесь очевидно, что возведение княжества в степень королевства есть лишь новый шаг по пути столь вредного для всего славянства соревнования династий Негошей и Карагеоргие-вичей», — сообщал руководству поверенный в делах в Сербии В. Муравьев16. Казалось, надежды на примирение и сотрудничество больше нет. И вдруг ситуация в корне изменилась, причем очень быстро, когда в 1911 г. началось восстание албанских племен против турецкого султана в Старой Сербии и на границе с Черногорией. Как и в 1908 г., споры и разногласия были забыты в один миг. Новоиспеченный король Никола начал тайные переговоры с Белградом о совместных действиях против турок, если дело дойдет до войны. Тем самым черногорский монарх
нарушил взятые на себя обязательства по отношению к России. В 1910 г. была подписана российско-черногорская конвенция, в которой было записано: «Королевское правительство обязуется не предпринимать своей армией никаких наступательных операций без предварительного соглашения с императорским правительством и не заключать военных соглашений ни с каким другим государством без согласия его императорского величества»17. Но как только на горизонте возникла хоть и призрачная, но все же надежда на увеличение черногорской территории за счет Османской империи, все данные России обещания, были забыты. Весной 1911 г. сотрудники российской миссии в Цетинье сообщали начальству, что сербы и черногорцы решили воевать, несмотря на возражения России.
В Балканских войнах 1912—1913 гг. и в Первой мировой войне две монархии пытались вместе победить общих врагов в лице Австро-Венгрии и Турции, но застарелая вражда постоянно напоминала о себе. В сентябре 1912 г. между Черногорией и Сербией была подписана военная конвенция, в соответствии с которой стороны обязались вместе обороняться от нападения Австро-Венгрии (ст. 1) и вести наступательные операции против Османской империи (ст. 2). Были определены географические координаты и области, в направление которых должна была продвигаться черногорская армия (ст. 3,4,5). Подчеркивалась необходимость согласовывать оперативные планы по ходу военных действий (ст. 6). Срок конвенции составлял три года, значит, она не потеряла силы и в начале Первой мировой войны18. В действительности, картина боевого «сотрудничества» двух славянских армий была далека от принципов конвенции: несогласованность наступательных операций, неумение вовремя прийти на помощь друг другу, нежелание следовать заранее составленным военным планам помешали союзникам добиться сколько-нибудь значительного успеха. Не помогло укреплению духа единства даже то обстоятельство, что во главе черногорской армии в годы Первой мировой войны были сербские полководцы: Божидар Янкович стал начальником Верховного главнокомандования черногорской армии, его ближайшим помощником был Петар Пешич. Король Никола, вопреки
взятым на себя обязательствам, отдавал приказы черногорским воинским подразделениям, зачастую не поставив в известность сербских генералов. Это и стало причиной отставки Б. Янкови-ча в разгар военных действий. В 1915—1916 гг. такое положение дел на фронтах самым пагубным образом сказалось на судьбе и Черногории, и Сербии. Обе потерпели сокрушительное поражение и были оккупированы австрийскими войсками.
Подводя итог рассмотрению вопроса о том, как проявлялись в двусторонних отношениях «дух единства» и «дух раздора», приходится констатировать, что негативные тенденции в официальных контактах чаще брали верх. Несмотря на то, что сербский и черногорский народы были дружески расположены друг к другу и настроены на взаимопомощь, их элиты не разделяли подобных настроений. Напротив, постоянное соперничество двух династий, желание оттеснить конкурента на задний план политической сцены и привлечь внимание великих держав к себе в ущерб соседу серьезно затруднили достижение внутри- и внешнеполитических целей обеих стран. Во внутренней политике противостояние элит способствовало обострению общественных противоречий, жесткой полемике и взаимным обвинениям, отказу от разумных компромиссов. Во внешней политике враждебность монархов мешала выступать согласованно против тех держав, которые препятствовали полному освобождению и процветанию югославянских народов Балканского полуострова.
Своего рода историческим наказанием за такую деструктивную позицию были трагическое поражение в Первой мировой войне, оккупация, потеря народного доверия. Королевство сербов, хорватов и словенцев, появившееся после окончания войны, к сожалению, во многом унаследовало политическую традицию «раздора».
Примечания
1 История Югославии. Т. I. М., 1963; Хитрова Н.И. Россия и Черногория. Русско-черногорские отношения и общественно-политическое развитие Черногории в 1878-1908 гг. Т. I-II. М., 1993; Искендеров П.А. Сербия, Россия и Албанский вопрос в начале ХХ века. СПб., 2013; Писарев Ю.А. Сербия и Черногория в первой мировой войне. М., 1968; он же. Великие державы и Балканы накануне первой
мировой войны. М., 1985; РажнатовиЬ Н. Политички односи Црне Горе и Срби|'е у XIX ви'еку // Црна Гора у ме^ународним односима. Титоград, 1984. С. 73-88; РакочевиЬ Н. Политички односи Црне Горе и Срби'е 1903-1918. Цетиже, 1981; он же. Црна Гора и Аустро-Угарска 1903-1914. Титоград, 1983 и др.
2 АВПРИ. Ф. Политический архив (далее - ПА). Оп. 482. Д. 3363.
3 Там же. Д. 1524. Л. 30.
4 Там же. Д. 3363. Л. 149 об.
5 Там же. Л. 6.
6 Кжаз Никола Кралу Александру. 1902 // Записи. 1936. Кж. XVI. Октобар. С. 232-235.
7 Архивско Одележе Народног Музе'а Црне Горе. Ф. Приновлени рукописи. 1903. Фас. LIA.
8 ВуковиЬ Г. Мемоари. Одломак из дипломатских односа с Руслом. Т. 1. Цетиже-Титоград, 1985. С. 92.
9 АВПРИ. Ф. ПА. Оп. 482. Д. 3363. Л. 61.
10 Король Петр был на три года моложе Николы.
11 АВПРИ. Ф. ПА. Оп. 482. Д. 3363. Л. 24 об.
12 Там же. Л. 46.
13 Там же. Л. 36.
14 Там же. Л. 41.
15 Хлебникова В.Б. Черногория: Феномен национальной государственности. 1878-1916 гг. М., 2016.
16 АВПРИ. Ф. ПА. Оп. 482. Д. 3363. Л. 234.
17 ПеразиЬ Г., РаспоповиЬ Р. Ме^ународни уговори Црне Горе 1878-1918. Зборник докумената са коментаром. Подгорица, 1992. С. 624-628.
18 Там же. С. 675-677.
