CC BY
44
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 821.111-1
Яценко Мария Вадимовна
кандидат филологических наук, доцент Санкт-Петербургский государственный университет телекоммуникаций
им. проф. М.А. Бонч-Бруевича yatsenm@mail.ru, toma345@yandex.ru
ДРЕВНЕАНГЛИЙСКАЯ ПОЭМА «ДАНИИЛ» В КОНТЕКСТЕ КОДЕКСА ЮНИУСА*
Статья посвящена специфике организации наиболее целостной древнеанглийской поэтической рукописи - Кодекс Юниуса. Объединение в кодексе поэм на ветхозаветные («Бытие», «Исход» и «Даниил») и новозаветные («Христос и сатана») темы означало не только их внутреннюю общность, но и различия. Объединяет все поэмы кодекса использование смешанных источников. Среди специфических черт рукописи в статье выявляется ориентация авторов поэм на церковную гимнографию: соположение поэмы на сюжет книги Исхода и книги пророка Даниила объясняется связью Песни Моисея и Песни трех отроков в богослужебной последовательности. Специфика художественного мира поэм во многом определяет особенности представления в них песнопений. Значительное отличие песни Моисея в «Исходе» от библейского источника определяется героическим характером текста. В «Данииле» же Песнь трех отроков и песнь Азарии представляют почти дословное воспроизведение латинских текстов. Сама коммуникативная ситуация в обеих поэмах схожа с ситуацией богослужения или театрального действа. Значительно выделяет поэму «Даниил» из всего кодекса и особый способ представления нравственного идеала, который не совпадает с идеалом героического мира. С этим связано включение в текст «Даниила» комментариев пороков и разъяснение причин поведения героев, многочисленные нравственные оценки.
Ключевые слова: древнеанглийская поэма «Даниил», Кодекс Юниуса, библейские парафразы, гимнография, Песнь трех отроков, древнеанглийская поэма «Исход», героический эпос, библейский эпос.
Йювнеанглийская поэма «Даниил» была аписана в самом начале XI века вместе поэмами «Бытие», «Исход» и «Хрис-а» в одной рукописи, позже названной по имени своего первого издателя Франциска Юниуса - Кодекс Юниуса. Эта рукопись обладает не только завидной сохранностью, но и целостностью содержания: она построена вокруг тем и сюжетов Священного Писания. Остальные три кодекса, в которых дошли до нас древнеанглийские поэтические памятники, обычно воспринимаются как случайные собрания текстов, совершенно различных по наполнению. Так, Кодекс «Беовульфа» (или Codex Vitellius), помимо этой крупной эпической поэмы, содержит ряд прозаических текстов, а также переложение библейского сюжета о Юдифи. В Верчелльской книге (Vercelli) объединены как прозаические проповеди, так и поэтические рассказы об апостолах. Эксетерская книга (Exeter Book) содержит множество текстов «малых жанров» (в том числе загадки), а также ряд поэтических житий святых и поэм на новозаветные темы.
Кодекс Юниуса (Codex Junius XI) выделяется из этого сравнительно небольшого ряда как единством излагаемого материала, так и вполне осознанной композицией, в основе которой лежит стремление создать своеобразный свод библейской истории, охватывающий Ветхий и Новый Заветы. Эти особенности данной рукописи позволяют рассматривать ее составные части в сравнении друг с другом. Сравнение это предполагает не только выявление индивидуальных и общих черт, характерных для каждого текста, но и осмысление принципа их «работы» в составе нарративного един-
ства, которое представляет собой рукопись. Поэмы кодекса значительно отличаются друг от друга, что дает ученым возможность предполагать, что они принадлежат разным авторам [9], поскольку все четыре текста как бы дополняют друг друга.
Кодекса Юниуса - это рукопись крупного формата, с достаточно широкими полями. Большая ее часть (поэмы «Бытие», «Исход» и «Даниил») записана одной рукой. Иллюстрации содержатся в первой части (поэма «Бытие»), на протяжении остальной части рукописи оставлены места для иллюстраций. Текст разбит на главы, большая часть которых отмечена сквозной латинской нумерацией. Ни одна из поэм не названа. Заглавия поэм «Бытие», «Исход» и «Даниил» даны современными издателями в соответствии с книгами Библии, из которых почерпнуты их сюжеты. Однако все указанные поэмы не ограничены только одним библейским источником. В поэме «Бытие», кроме истории сотворения мира и человека, а также жизни ветхозаветных праотцев вплоть до Авраама и Лота, достаточно большая часть посвящена сотворению ангельского мира и отпадению сатаны. Эти сведения взяты не только из книги Бытия, но и из других книг Библии, а также из святоотеческой литературы. Поэма «Исход», помимо основного сюжета (бегство израильтян из Египта и переход через Красное море), содержит большой фрагмент, соотносимый с книгой Бытия, в котором кратко излагаются истории Ноя и Авраама. В начале поэмы «Даниил» автор повествует о жизни евреев после бегства из Египта, воспроизводя содержание, главным образом, 1-й и 2-й книги Царств. Последняя же поэма кодекса («Христос и сатана») построена
* Исследование выполнено при поддержке РГНФ, проект № 16-04-50082 а(ф).
© Яценко М.В., 2016
Вестник КГУ Ji № 6. 2016
45
большей частью на апокрифическом материале «Евангелия от Никодима», лишь заключительная часть поэмы излагает сюжет об искушении Христа в пустыне, известный из канонических Евангелий. Таким образом, хотя все поэмы кодекса и соотносимы с библейскими текстами, принцип следования единственному библейскому источнику не соблюдается ни в одной из них.
Не менее важным общим моментом для всех поэм Кодекса Юниуса является уникальность композиции. Ни одна из них не только не воспроизводит в точности библейский оригинал, но и не заимствует композиционную структуру какой-либо латинской поэмы-переложения Библии. Как правило, заимствование из таких текстов происходит на уровне отдельных образов1. Исключение представляет собой часть поэмы «Бытие», которую традиционно называют «Genesis B» и которая является почти дословным переводом с саксонского оригинала (поэмы с одноименным названием). Древнеанглийский поэт делает этот перевод частью своей поэмы, особым образом встраивает его в текст. Таким образом, композиционное решение поэм Кодекса Юниуса уникально.
Что же определяет специфику поэмы «Даниил» в контексте Кодекса Юниуса? Исследователи выделяют здесь прежде всего стилистические особенности. Наиболее заметная из них - это «нейтральность», или «прозрачность», стиля [8]. Рядом с поэмой «Исход», перенасыщенной яркими, подчас фантастическими образами, «Даниил» выглядит как сухое изложение фактов, простое описание действий. Даже фрагмент, повествующий о чудесном спасении отроков в огненной печи, содержит лишь один запоминающийся образ летнего дождя или росы. Простота повествовательной манеры проявляется и в очевидном стремлении к последовательному изложению книги пророка Даниила. Причем, избрав этот принцип, автор ограничивается по большей части событиями 1-5 глав этой библейской книги, «оставляя за скобками» своего рассказа ряд знаменитых сюжетов. Среди них история Сусанны, пребывания Даниила во рве со львами, а также и пророческая часть книги.
Другая уникальная для «Даниила» черта относится к метрике. В основной части поэмы в большом количестве содержатся так называемые «гиперметрические» строки, то есть строки, которые не вписываются в традиционную парадигму метрических моделей древнеанглийской поэзии [8]. Такого типа строк совсем нет в той части «Даниила», которая содержит переложение песнопений. В поэме есть две песни: песнь (или молитва) Аза-рии и Песнь трех отроков, разделенные в тексте незначительным поясняющим фрагментом. Они представляют собой как бы единое целое, которое иногда издают отдельно от всей поэмы под названием «Daniel B» [12, p. 338-349]. Уникальность это-
го фрагмента состоит не только в его метрической «выверенности», но уже в самом факте включения в повествовательную поэму двух текстов церковной гимнографии. Исидор Севильский пишет, что Песнь трех отроков употреблялась три раза в ходе суточного богослужения. Песнь эта относится исследователями к текстам, которые вошли в христианское богослужение, вероятно, еще в апостольские времена [1, с. 56-66]. Использование ее в гимнографии Древней Англии подтверждается тем фактом, что она оговорена в Уставе Св. Бенедикта и засвидетельствована в рукописях богослужебных книг [8]. Богослужение в Древней Англии велось на латинском языке, который был понятен далеко не всем прихожанам. Поэтому естественно, что существовала потребность в переводе церковной службы или ее фрагментов не только для монахов, изучавших латынь, но и для мирян. Логично предположить, что именно такую роль - перевода для мирян - играли и все древнеанглийские переложения Библии. Отчасти это объяснение может способствовать осмыслению возможной сферы использования текстов библейских переложений2. Помещение песнопений в состав поэмы «Даниил» обеспечивало принципиально иной, отличный от литургического, контекст, поскольку не только переводился сам текст песнопения, но оно осмысливалось в Священной истории. Можно предположить, что и вся поэма «Даниил» создавалась как своеобразное «обрамление» для двух центральных в композиции песнопений.
Песнопения за счет своей устойчивой связи с богослужебным циклом изменяли сам характер художественного времени нарративной поэмы. Безусловно, любая книга Библии воспринималась в Средние века прежде всего как книга для чтения за богослужением, что автоматически связывало с богослужением и любой перевод или переложение Библии. Однако чтения прозаических фрагментов происходили с меньшей периодичностью, чем пение гимнографических сочинений, в частности Песни трех отроков. Само это песнопение построено вокруг центральной темы - призыва славить Бога, грамматически оформленного как повелительное наклонение и настоящее время (которое использовалось в значении будущего). Песни Азарии и трех отроков в огненной печи как бы обращены к Богу и его творениям постоянно, как и события любого богослужебного песнопения постоянно совершаются в момент их исполнения за литургией. Так, художественное время в «Данииле» перестает быть только временем эпическим.
Тенденция включать в нарративные поэмы песнопения может быть прослежена на протяжении всего Кодекса Юниуса. «Бытие» содержит достаточно много речей, но ни одна из них не названа песнью. В «Исходе» в кульминационный момент перехода через Красное море пророк Моисей про-
износит речь (точнее - песнь leod), напоминающую по функции заклинание: он описывает разделение вод Красного моря в момент совершения этого чуда. Песнь эта не имеет практически ничего общего с Песнью Моисея из книги Исхода, содержащей благодарение за чудесное спасение. Большая часть последней поэмы кодекса «Христос и сатана» состоит из песнопений и славословий небесных ангелов и плачей ангелов падших. В «Данииле» роль песни Азарии в повествовании отлична от роли, которую выполняет песнь в поэме «Исход». Чудесное спасение, о котором просит Азария, описывается в поэме и до произнесения им песни, и после. Причем во втором случае об этом событии говорят удивленные зрители: Навуходоносор и его советник. Появление последнего персонажа тем более удивительно, что он не имеет прямого отношения к библейскому тексту. Повторные описания чудесного спасения, на первый взгляд, лишают песнопения в «Данииле» прямой нарративной нагрузки. Поэтому многие исследователи предполагают, что фрагмент с песнопениями («Daniel B») является позднейшей вставкой. При сравнении описания чуда в «Данииле» и в «Исходе» можно выделить не только существенные различия, но и ряд общих моментов. В обоих случаях автор передает нить рассказа своим героям. Причем в «Исходе» Моисей оказывается единственным говорящим свидетелем и соучастником чуда, тогда как в «Данииле» каждый из героев описывает происшедшее как бы с новой «точки зрения». Примечательна используемая при этом схожая формула. В «Исходе» Моисей говорит: «Hwœt, ge nu eagum / on lociaô, // folca leofost, / fœrwundra sum, //» - «Истинно! Вы сейчас очами / [своими] видите (увидите), // народ возлюбленный, / чудо невиданное, //» (Ex 277-2783). А в «Данииле» - советник царя: «&œt is wundra sum // £>œt we ôœr eagum / on lociaô //» - «Это чудо дивное, // что мы там очами / видим» (Dan 417-4184). Очевидно, что в обоих случаях автор показывает происходящее как театральное действо5. Только в «Исходе» у этого действа есть один говорящий зритель (и соучастник - Моисей), а в «Данииле» зрителей больше. Возможно, это отражает ассоциацию песнопения с богослужением, в котором участвует не один человек, а все вместе.
Появление песнопений в поэмах «Даниил» и «Исход» может до некоторой степени объяснить и причину включения в Кодекс Юниуса самого сюжета из книги пророка Даниила, далеко отстоящего от сюжетов Пятикнижия Моисея. Помещение поэмы «Даниил» в ряд с поэмами на сюжеты из книг Бытия и Исхода уникально для Кодекса Юниуса. Подобной последовательности мы не встретим ни в списках ветхозаветных книг, дошедших до нас из Древней Англии, ни в латинских сводах библейских переложений. Одним (если не единственным) основанием для соположения сюжетов
книги пророка Даниила и книги Исход является их связь в гимнографии: Песнь Моисея из книги Исход и Песнь трех отроков входят в канон и в состав ветхозаветных паремий, читаемых на богослужении Великой субботы. Этот фрагмент богослужебного года был особенно примечателен, поскольку в древней Церкви именно в это время, в преддверии Пасхи, совершалось таинство крещения6. Кроме того, Песнь Моисея и Песнь трех отроков следовали друг за другом в древнейших сборниках антифонов7. Примечательно при этом, что песнопение в поэме «Исход» не является переложением ветхозаветной Песни пророка Моисея. Возможно, что сближению сюжетов «Исхода» и «Даниила» способствовали не сами песнопения, но ассоциации, связывающие их в богослужебной последовательности. Характер же песнопений в двух поэмах был обусловлен индивидуальным стилем каждого текста. «Исход» близок героической традиции, это рассказ о чудесной воинской победе. «Даниил» же значительно от него отличается.
«Даниил» может быть осмыслен как продолжение «исторического» изложения Священной истории, начатого в «Бытии» и «Исходе». Такому восприятию этого текста способствует его первая глава, содержащая краткое изложение истории израильского народа после вхождения в Землю Обетованную и до вавилонского плена. Не менее важным, чем историческая точность рассказа, в этой поэме оказывается и нравственный идеал, что обусловлено самой фабулой. В центре поэмы - противостояние гордого царя и трех отроков, а также царя и пророка Даниила. Автор существенно сокращает исходный сюжет библейской книги для того, чтобы более последовательно проработать образ царя, правителя, проследить причины его нравственного разложения. Даниил и отроки сохранили в плену у иноверцев веру и верность своему Богу и представляют собой идеал чистоты [4]. Навуходоносор же описан как воплощение гордости [4; 5]. Безусловно, в христианской традиции нравственные смыслы представляют неотъемлемую часть всей Священной истории. Так, история гибели египтян и фараона в Красном море традиционно осмысливается как аллегория гибели греха в водах крещения. Однако нигде в поэме «Исход» прямого указания на это истолкование мы не найдем. В «Исходе» можно без труда обнаружить нравственные ориентиры, очевидные любому христианину, но они представлены принципиально иным образом, в основном через сам сюжет. Осуждение египтян при этом проявлено лишь вскользь во фразе: «Они против Бога восстали» (Hie wiö God wunnon! (Ex 515)), причем фраза эта является разъяснением к обозначению самохвальства, похвалы - gylp. В поэме «Даниил» как похвала, так и гордость последовательно и постоянно осуждаются. В начале поэмы говорится, что израильтяне утратили помощь Бога, когда «их
Вестник КГУ Ji № 6. 2016
47
охватила гордость / при винопитии» (oö^st hie wlenco anwod/ st win^ege (Dan 17)). Когда в центре внимания оказывается царь, в плен к которому попали израильтяне, - Навуходоносор - отмечается, что он не благодарил Бога за дар, ему переданный, сам же «он по закону не поступал, // но по гордости жил» (No he s fremede, // ac in oferhygde / sghwss lifde (Dan 106-107)). Если использованное в «Исходе» обозначение гордости gylp (gilp) может соотноситься не только с гордыней (vain glory), но и со славой (fame) и похвалой - важным атрибутом поведения воина перед боем (boasting)8, то гордость Навуходоносора уже описывается как превознесение (oferhygde) себя перед другими людьми. Это слово представляет собой кальку с латинского обозначения гордыни - superbia [5]. При истолковании снов царя на первое место выходит не их содержание, но тот факт, что собственные сны Навуходоносора ему не понятны в силу гордости, тщеславия и пьянства. Постоянное акцентирование внимания на нравственных пороках царя и рассказ о преимуществе перед ним Даниила и его друзей делает поэму «Даниил» наиболее «нравоучительной» из всех поэм Кодекса Юниуса.
Часто такого рода нравоучительность входит в противоречие с нравственным идеалом героического мира. Похвала героя перед битвой, как и ви-нопитие, - необходимые атрибуты героического мира, воспеваемого в «Беовульфе». В «Данииле» же они последовательно осуждаются, автор постоянно видит в них причину нравственного разложения как израильтян, забывших истинного Бога, так и вавилонского царя. При сравнении «Даниила» с «Бытием» и «Исходом» очевидно, что именно это специфическое восприятие героического идеала значительно отличает поэму от первых двух. В «Исходе» героический идеал во многом совпадает с идеалом христианским [2, с. 141-156]. Преданность воинов-израильтян своему вождю Моисею является и воплощением героического идеала, и примером верности Божественной воле, выразителем которой является пророк. Не менее характерна в этом смысле и первая часть поэмы «Бытие», где отношения Бога и сатаны описываются как отношения вождя и дружинника. Отпадение от вождя воспринимается как поведение, достойное осуждения. В «Данииле» же нравственные ориентиры несколько смещаются по сравнению с героическим идеалом, а потому большая часть поступков героев требует разъяснения, комментариев и оценки с позиций новой религии. Понятно, что появление такого текста с прямыми нравоучениями могло быть возможным в рукописи только после первых двух поэм, где нравственный идеал выражен в самих сюжетах, выстроенных в соответствии с героической системой ценностей.
Нравоучительный характер повествования в «Данииле», очевидно, выбран вполне намерен-
но, о чем косвенно свидетельствует и тот факт, что наиболее «востребованная» в средневековых комментариях часть книги пророка Даниила, а именно пророчества и сны, в поэме не описаны9. Пророческая часть библейской книги была наиболее сложной для передачи, поскольку требовала подробного истолкования.
Основу пророчества в библейской книге составляют рассказы о царях и царствах, которые появятся после Вавилона, а также о приходе в мир Спасителя. Популярность этих тем была настолько велика, что христианские авторы даже выстраивали свои комментарии на книгу пророка Даниила в форме видений, несколько изменяя последовательность библейского изложения10. Возможно, что подобного рода прием использовал и древнеанглийский поэт. Не излагая пророчества Даниила в поэме буквально, он как бы переосмысливает все события поэмы как аналог пророчеств. Каждая глава поэмы последовательно проработана и законченна с точки зрения композиции. Сравнение шести глав, составляющих поэму «Даниил», с другими аналогичными делениями во всей рукописи показывает законченность каждой из них. Связь содержания «Даниила» с пророчествами особенно очевидна в последних двух главах: пятой - посвященной концу жизни Навуходоносора, и шестой - рассказывающей о Валь-тасаре. Причем описание правления нового царя Вальтасара выдержано в тех же словах и выражениях, в которых до этого описывался и осуждался Навуходоносор: новый царь не назван по имени, но он так же горд, предается пьянству и разгулу. Аналогия между двумя правителями в поэме создает до некоторой степени обобщенный образ царя. Интересно, что при описании последних лет жизни Навуходоносора появляется неожиданная, отсутствующая в Библии деталь: сообщается, что он исправился и был взят Богом на небо (Dan 660-670), а его потомкам было даровано процветание. Из такого рода оптимистического финала логично было бы сделать вывод о необходимости послушания Богу для земных царей. Подобная рекомендация лежит и в основе пророчеств книги пророка Даниила. Важнейшая идея пророчеств передается и в восьмой главе поэмы. Рассказ о Вальтасаре обрывается в момент истолкования Даниилом чудесной надписи на стене. Причем «оборванный» финал в данном случае не является следствием порчи рукописи [8]. Он еще раз напоминает о неожиданности смерти и Божьего суда.
Таким образом, «Даниил» в большей степени, чем остальные произведения, входящие в Кодекс Юниуса, может быть назван текстом нравоучительным: он содержит не только изложение сюжета ветхозаветной истории, но и его истолкование в контексте нравственного идеала христианства. Идеал этот в «Данииле» уже не во всем совпадает с идеалом героического мира. В поэме видна новая грань
древнеанглийской поэтической традиции переложения Библии: интерес не только к нарративной, но и нравственной стороне Священной истории.
Примечания
1 Эта особенность относится прежде всего к поэме «Исход». См. об этом [12].
2 О месте и способах использования текстов этих поэм ничего не известно. П. Ремли называет поэмы-переложения Библии «поэзией без контекста» [12, p. 1]
3 Текст поэмы «Исход» приводится по изданию [7] с опущением долгот и указанием номера строки с сокращением Ex (Exodus). Перевод на русский язык автора статьи.
4 Текст поэмы «Даниил» приводится по изданию [6] с опущением долгот и указанием номера строки с сокращением Dan (Daniel). Перевод на русский язык автора статьи.
5 Связь германского эпоса с протодрамой традиционно рассматривается на примере скандинавской литературы [11].
6 О связи с литургией и богослужением Великой Субботы поэмы «Исход» написано достаточно много (обзор этих исследований есть в работе [12, p. 168-230]), «Даниил» же не исследовался в плане сравнения с пасхальным богослужением.
7 Подобная последовательность, в частности, встречается в Бангорском Антифонарии - одной из древнейших богослужебных книг Британских островов [10].
8 Перевод лексем дается по словарю [3].
9 Исключение составляет сон Навуходоносора о его собственном сумасшествии: в поэме приводится как истолкование сна пророком Даниилом, так и история его исполнения.
10 Так поступил, например, Святитель Ипполит Римский в «Толковании на книгу пророка Даниила».
Библиографический список
1. Василик В.В. Происхождение канона (богословие, история, поэтика). - СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. - 310 с.
2. Мельникова Е.А. Меч и лира: Англосаксонское общество в истории и эпосе. - М.: Мысль, 1987. - 208 с.
3. Bosworth J., Toller T. N. An Anglo-Saxon Dictionary based on the Manuscript Collection of J. Bosworth / ed. and enlarged by T.N. Toller. -Oxford, 1882-1898; Neudruck 1964; Supplement 1955. - 753 p.
4. Bugge J. Virginity and prophecy in the Old English Daniel // English Studies. - 2006. - Vol. 87, N 2 (April). - P. 127-147.
5. Clark G. The Anglo-Saxons and Superbia: Finding a Word for it // Old English Philology: Studies in Honour of R.D. Fulk / ed. L. Niedorf, L. J. Pascaul, T. Sippey. - Cambridge, 2016. - P. 172-189.
6. Daniel and Azarias / ed. with Intr., Notes and Glos. by R.T. Farrell. - London, 1974. - 139 p.
7. Exodus: Old English Exodus / ed. with Intr., Notes and Glos. by E.B.Jr. Irving. - New Haven, 1953. - 134 p.
8. Farrell R.T. Introduction // Daniel and Azarias / ed. with Intr., Notes and Glos. by R.T. Farrell. -London, 1974. - P. 1-45.
9. Krapp G.P. Introduction // The Junius Manuscript / ed. by G.P. Krapp. Anglo-Saxon Poetic Records I. - New York, 1931; Repr. 1964. - P. 9-43.
10. McLoughlin E. Old English Exodus and the Antiphonary of Bangor // Neuphilologische Mitteilungen. - 1969. - Vol. 70, N 4. - P. 658-667.
11. Phillpotts B. S. The Elder Edda and Ancient Scandinavian Drama. - Cambridge, 1920. - 216 p.
12. Remley P. G. Old English Biblical Verse. Studies in Genesis, Exodus and Daniel. - Cambridge, 1996. - 476 p.
Вестник КГУ .J № 6. 2016
49
