CC BY
23
УДК 008+069.4+002.6
И. В. Андреева
кандидат педагогических наук, доцент
Челябинский государственный институт культуры, Челябинск, Россия
E-mail: andreevairina7@gmail.com
ДОКУМЕНТ КАК КУЛЬТУРНАЯ ФОРМА И ЭПИСТЕМОЛОГИЯ МУЗЕйНОСТИ
Статья посвящена изучению музея и музейности с позиций представлений о документе как культурной форме. Ведущей характеристикой музейности является потребность в преобразовании культурного артефакта в культурную ценность в процессе отбора для длительного сохранения и репрезентации. В результате артефакт приобретает общие культурные черты документа и специфические, производные от социальных задач конкретной формы институциализации музейной потребности. Музей как одна из устойчивых форм музейности выполняет задачи формирования идентичности и трансляции исторической памяти, медиальную основу которой составляют музейные предметы. В статье анализируется музейная специфика перевода индивидуальной и социальной памяти в воспроизводящую форму музейного документа.
В дискурсе memory study формируется «зона напряжения» между традиционным историческим знанием и социально ориентированной «музейной» историей. Для типологизации различных смысловых статусов музейного предмета в социокультурных практиках документирования и позиционирования истории вводится понятие модуса документа, отражающее особенности отношения к внешней доктрине извлечения информации. Определены два основных модуса музейного документа, на которые в сознании исследователя «расщепляется» феномен музейного предмета. Это документ исторической памяти и документ научно-информационного дискурса. Под документом исторической памяти предлагается понимать культурный артефакт, обладающий потенциалом формирования идентичности и выступающий в специфически музейном документационном процессе как источник смыслообразования в мемориальном дискурсе социально ориентированной истории. Этот модус документа является специфически музейным, он характеризуется чертами репрезентативности, коммуникативности, семиотичности, дискурсивно-сти, избирательности и изменчивости. Документ научно-информационного дискурса концептуально идентичен источнику профильной науки и характерен для областей научно-исследовательской практики, использующих природную и социокультурную материальность для получения необходимой информации. Его институциализация может быть вынесена за рамки музейности. Концептуализация модусов музейного документа вносит новые оттенки в понимание концепта музейного предмета и порождающей его практики музейного документирования, характеризующей реализацию музейной потребности.
Ключевые слова: культурология, культурная форма, документ, музей, музейный предмет, документирование, историческая память, модус документа, документ исторической памяти
Для цитирования: Андреева, И. В. Документ как культурная форма и эпистемология музейности / И. В. Андреева // Вестник культуры и искусств. — 2020. — № 2 (62). — С. 59-70.
59
На протяжении пяти веков музей собирает и хранит значимые для истории человечества культурные ценности. Попытка осмыслить потребность, которая лежит в основе этой деятельности, получила название музейной потребности, или специфически-музейного отношения к действительности — потребности в отборе и сохранении аутентичных предметов, которым атрибутируется мемориальная и культурная ценность. В культуре музейная потребность проявляет себя через социальные практики предмузейного собирательства, музейного и внемузейного коллекционирования, а также через выявление семиофоров или использование утилитарных вещей для воплощения идеальных смыслов в ритуалах и коммеморациях. Введенный чешским му-зеологом З. З. Странским (1974) концепт «музеальности» / музейности (лексический эквивалент музейной потребности) характеризует особое ценностно-познавательное отношение человека к реальности [29]. Познание музеальности связано с аксиологическими и гносеологическими аспектами преобразования культурного артефакта в музейный предмет. Показательна динамика понятий, маркирующих этот процесс, — от инструментально-функционального «собирательства» и «комплектования» к научному / музейному документированию истории, природы, общества.
В 1970—1980-е гг. в музееведении возник комплекс терминов, производных от «документа», которыми характеризовалась проблематика музейного предмета и процессов селективной деятельности по его созданию. В течение прошедшего с той поры полстолетия музейные исследования серьезно продвинулись в познании источниковых, знаково-семиотических свойств предмета, но трансфер вещи из профанной реальности в пространство музея-гетеротопии до сих пор остается слабо отрефлексированной проблемой. Мы решили подойти к ней с позиций анализа документа как культурной формы и социальных задач музея как многофункционального института социальной памяти. Задачей данной статьи является апро-
бация документивного подхода в качестве эпистемологического основания музейно-сти, установление модусов музейного документа и концептуализация понятия документ исторической памяти.
Традиция изучения феномена музея как культурной формы была положена совместным исследованием М. С. Кагана и Т. П. Калугиной в начале 2000-х гг. [11; 12]. В дальнейшем на основе концепта культурной формы рассматривались история музейного дела России, история зарубежной музеологии, профильная группа историко-бытовых музеев [1; 2; 24]. Феномен культурной формы как наблюдаемого образа культуры был изучен и обоснован А. Я. Флиером [25]. Подобно исходному образцу культурная форма определяется через «комплекс отличительных признаков объекта» как «атомарный» элемент культуры. Культурная форма включает в себя признаки результата, в нашем случае — документа музейной сферы, и технологии его создания — документирования реальности, которая в плане атрибуции культурной формы имеет даже большее значение, чем результат. Структурно культурная форма характеризуется «композицией культурных черт» как неспецифических, так и особенных. «Именно с их описания, систематизации, обобщения и т. п. начинается любое культурологическое исследование» [25].
Множество попыток предложить универсальное определение документа в междисциплинарной перспективе до сих пор не увенчались успехом. Однако именно они дают необходимый спектр «культурных черт» документа, т. е. особенностей объекта, посредством которых он связан с системой культуры. К ним могут быть отнесены:
• зафиксированная в структуре объекта семантическая информация либо возможность ее получения в процессе субъект-объектных отношений, если первоначальное предназначение объекта не предусматривало процессов информационного обмена;
• знаковая структура, воплощающая социально опредмеченную информацию;
60
• синтетическое единство информации и типа носителя;
• возможность многократного и разновременного получения информации в процессе коммуникации;
• наличие субъекта (фигуры «учредителя» документа, интерпретатора) и субъект-объектных отношений;
• «способность подтверждать, доказывать, убеждать, свидетельствовать что-либо в конкретной ситуации» [15, с. 56—66].
Частным случаем воплощения культур-нойформывыступаеткультурныйартефакт— «интерпретация некой культурной формы в конкретном материальном продукте, художественном произведении, информационном сообщении, поведенческом акте или оценочном суждении» [25]. К культурным артефактам документа музейной сферы относятся: предмет музейного значения (выявленный в реальной действительности культурный артефакт, наделяемый свойствами первоисточника знаний и эмоций), предметы личных коллекций, музейные предметы и объекты. Каждый из этих видов артефактов характеризуется музееведением посредством комплекса свойств (информативность, аттрактивность, репрезентативность, экспрессивность, ассоциативность), классифицируется по способу кодирования информации (письменные, вещественные, изобразительные, кино/фото/видео/аудио, этологические источники) и степени значимости для музейного сохранения (основные и вспомогательные), изучается на основе систематики и парадигм профильной науки (археология, этнография, история, вспомогательные исторические дисциплины, искусствоведение, естественные науки). Каждый из культурных артефактов, составляющих музейное собрание, является частным случаем музейного документа и характеризует его под определенным ракурсом. При этом каждый артефакт — частный случай и другой культурной формы, которую он представляет в пространстве своего естественного бытия, еще не будучи деконтек-стуализированным, извлеченным из среды бытования. Этой культурной формой может
быть все, что связано с удовлетворением потребностей (поскольку любой артефакт — это результат удовлетворения потребности, ее объективация и материализация): традиция, театр, техника, система верований, образование, наука, искусство, бытовая повседневность, поведенческий акт и пр., чем и объясняется типологическое и видовое многообразие музеев. Так, веер и театральный бинокль являются артефактами культурной формы театра, политические прокламации — артефакты культурной формы революции и иных социальных потрясений, компьютерная игра — артефакт культурной формы программирования и инфокоммуникации. Таким образом, объектом музейного документирования становится не социокультурная реальность как таковая, а функционирование культурных форм в обществе, одни из которых, пройдя проверку социальным опытом, сохраняются в современной жизни, другие остаются в прошлом.
В структуре документа как культурной формы документ музейной сферы (во всех вышеперечисленных ипостасях) выступает в качестве результата удовлетворения музейной потребности, документирование — технологии его создания. Специфические культурные черты музейного феномена документа обусловлены его функционированием в системе культурной формы музей. Поскольку наиболее ярким проявлением культурной формы считаются ее институциональные воплощения, обратимся для их выяснения к исторически сформировавшемуся, устойчивому и законодательно закрепленному представлению о музее как институте социальной памяти [8].
Исследованиям памяти в последнее время придается огромное значение. Концепции социальной и культурной памяти составляют активно обсуждаемую проблематику как всовременных направленияхис-следований, получивших названия cultural study и memory study, так и в историографии. Отсчет исследований проблематики памяти традиционно связывается с именами Э. Дюркгейма [10] и его последователя М. Хальбвакса [26]. Первый обосновал
61
значимость символической репрезентации прошлого в коммеморативном ритуале для переживания чувства причастности к сообществу. Второму принадлежит введение в научный тезаурус понятия коллективной памяти. Рассматривая коллективную память как социальный конструкт, Халь-бвакс имел в виду конституирующую роль коллектива и группы в создании «социальных рамок» запоминания и забвения, толкования событий, хранящихся в памяти людей.
Заслуга создания теории культурной памяти принадлежит Я. Ассману [4] и А. Ассман [3]. Подобно своим предшественникам, они также пользуются сложившейся в memory study системой понятий. Индивидуальная память — память, которая, имея социальный фундамент, опирается на опыт индивида, интегрирует его воспоминания, подвергаясь влиянию воспоминаний других людей. Социальная память — «оперативная память» общества — поддерживается «живой» (коммуникативной) памятью свидетелей и очевидцев, конструируется коллективными переживаниями, сливающимися в стереотипные образы, к которым субъекты памяти «приспосабливают» свои индивидуальные воспоминания. Иными словами, индивидуальная и социальная память функционируют в форме социальных представлений о социально значимых явлениях прошлого, формируемых в процессе социальной коммуникации. Социальная память ограничена временным диапазоном жизни трех-четырех поколений. Каждая смена поколений, пишет А. Ассман, «происходящая примерно с тридцатилетним периодом, заметно сдвигает в обществе профиль его воспоминаний. Позиции, которые раньше господствовали или считались репрезентативными, постепенно перемещаются от центра к периферии» [3, с. 15].
Социальная память передается в дальнейшем в форме культурной памяти. А. Ассман подчеркивает конвенциональ-ность этого общего понятия и имеет в виду феномен, возникающий «благодаря повествованию, актуализации прошлого и ком-
муникативному обмену» [3, с. 16]. Культуролог М. Л. Шуб определяет культурную память как «относительно устойчивую систему значимых для группы представлений о прошлом, транслируемых в обобщенно-символических и универсально доступных формах, порождающую определенные ценностные ориентации и поведенческие модели членов группы, проявляющуюся в ритуально-праздничных и коммеморатив-ных практиках и имеющую искусственно формируемый характер, интегративные свойства и идентификационный потенциал» [27, с. 73]. В отличие от ограниченной во времени индивидуальной и социальной памяти, культурная память выступает механизмом межпоколенной передачи. Существенно, что, «передаваясь из поколения в поколение, культурная память удерживает лишь наиболее значимое прошлое — мифическую историю, которая имеет ориентирующую, нормативную и конституирующую функции» [16, с. 132]. Эту «мифическую» историю в зарубежной историографии принято именовать «политической памятью» [3, с. 21], а в отечественной — исторической [19]. Таким образом, культурная память выступает как форма коллективной и, что особенно важно, как важнейший механизм формирования идентичности на всех уровнях — от личной до конфессиональной, корпоративной, национальной, этнической и пр.
Все перечисленные виды памяти имеют свою медиальную основу в виде материальных носителей, их сохранение может характеризовать как стихийную, так и осознанную деятельность индивидов и общества в форме интерпретированного наследия. Актуализация их усиливается по мере угасания спонтанных воспоминаний, артефакты становятся «якорями памяти», поскольку, чтобы удержать в индивидуальной и социальной памяти факты реальности, они должны быть преобразованы в образы и нарративы, с помощью которых прошлое не только «регистрируется», но и интерпретируется. На разных уровнях мемориализации (личность, семья, группа, локальное сообщество, на-
62
ция) семиотизируются не только вещи, но и пространственные объекты, получившие название «мест памяти» — археологические памятники, архитектурные сооружения, архитектурно-градостроительная среда, городские кварталы, природные локусы [28]. В решении проблемы идентичности их роль и значение принципиальны, эти «ментальные, материальные и медиальные образы выполняют важную функцию, когда сообщество хочет выработать некое представление о самом себе» [3, с. 17], «артефакты являются средствами, какими мы придаем форму чему-то, приходим к пониманию чего-то, самих себя, других» [13, с. 146]. Весьма действенными оказываются «вневременная сила воздействия визуальных образов или символов, а также их историческая скон-струированность» [3, с. 17], упрощение и конвенциональность, свойственные исторической памяти [16, с. 143].
На материальные носители в форме культурных символов и знаков переносятся опыт и знания, они становятся долговременной опорой общих воспоминаний сменяющих друг друга поколений в теоретически бессрочной перспективе. Условием этих действий «переноса» значений является деконтекстуализация вещи или объекта, их трансформация или изъятие из повседневного, профанного, и помещение в контекст сакрального пространства — ритуала, коммеморации, репрезентации, архива (в самом широком смысле этого слова). К категории этих пространств — гетеротопий (М. Фуко) — относится и пространство музея, что не раз было убедительно доказано философами и культурологами современности [5, с. 78]. На данном этапе вещь, объект становятся культурным артефактом документа, соответствуя всем его культурным чертам, а также его частным случаем — документом исторической памяти. Рассмотрим это, предлагаемое для теоретического использования, понятие.
Историческая память (как измерение, «срез» индивидуальной и социальной) является одним из важнейших механизмов идентичности. Она реализуется через «ожив-
ление разделяемых образов исторического прошлого». «Нестрогий» характер понятия провоцирует множество дефиниций [19, с. 191—192]. В самом общем виде под исторической памятью понимается «совокупность донаучных, научных, квазинаучных и вненаучных знаний и массовых представлений социума об общем прошлом... В форме различных культурных стереотипов, символов, мифов <они> выступают как интерпретационные модели, позволяющие индивиду и социальной группе ориентироваться в мире и в конкретных ситуациях» [19, с. 144]. Историческая память выступает как сконструированная идеальная реальность, столь же подлинная, как реальность событийная, но скорректированная социальными рамками актуальной современности конкретного социума. На проблематичность отношений исторической памяти и реальности указывает источниковед Л. П. Репина: «на социальное значение памяти, как и на ее внутреннюю структуру и способ передачи, мало воздействует ее соответствие реальности» [16, с. 144]. В итоге историческая память определяется как результат двоякого процесса — осмысления индивидом исторических событий и исторического опыта и манипуляций массовым сознанием [Там же, с. 131].
Одной из ведущих социальных функций исторической памяти выступает функция конструирования идентичностей — как личности, так и коллектива и общества в целом. В литературе отмечены следующие особенности исторической памяти: избирательность, социальная дифференцированность и изменчивость. «Передача социальной памяти — это процесс изменения, процесс последовательной "утруски" и "усушки" памяти, отбора фактов, их упорядочивания, а затем переупорядочивания» [16, с. 146]. Это наблюдение справедливо не только по отношению к корпусу фактов, но и по отношению к их символическим воплощениям — артефактам, которые в системе музейного изучения и репрезентации выступают как исторический, этнографический, археологический и пр. факты. Следовательно, и типы историопи-саний и исторических репрезентаций могут
63
варьироваться в зависимости от «заинтересованности» группы в том или ином актуальном знании или амнезии, от политики запоминания и забвения, а также от смещения полюсов интереса. Множество тому примеров приводят авторы полемических статей. Так, американцы Ф. Блоуин и У. Розенберг, вспоминая скандал по поводу выставки Смитсоновского института в Вашингтоне, посвященной «Энолу Гей» и последствиям атомной бомбардировки Хиросимы, пишут о том, что стремление кураторов «представить "полный" и "беспристрастный" вариант прошлого со всего размаху натолкнулось на всеобщее, политически заряженное презрение», поскольку они «выходят за рамки современной и исторической морали» [7, с. 125—126]. Историческая память нуждается в «согласованных версиях» прошлого, «непротиворечивой» истории и передается посредством речи, визуальных образов, памятников, коммеморативных практик, сохранения и функционирования наследия. Таким образом, историческая память является продуктом дискурса и не существует вне коммуникации, ее востребованность обусловлена потребностью личности, социальной группы, общества в формировании идентичности, а также множеством социокультурных факторов, среди которых инсти-туциализация исторической памяти — один из действенных и существенных.
Взгляд на прошлое «через призму идентичности» с неизбежностью предполагает селективный характер памяти. Неслучайно А. Ассман выделяет два типа культурной памяти — «канон» и «архив». Канон — метафора активного корпуса памяти, транслирующего ценностные приоритеты, осознанно сформированные обществом. «Сохранение, консервация вещей является лишь одной стороной культурной памяти, ее другая сторона состоит в строгом отборе, активной оценке и индивидуальном освоении» [3, с. 34]. В эпоху историзма, пишет А. Ассман, началось активное и быстрое формирование документальных баз исторического знания. Их безоценочное использование в публичном пространстве, вынесение в сферу
обыденного знания оказалось чревато «размягчением памяти», утратой ориентиров и идентичности. Поэтому выделенная Ассман «архивная» часть культурной памяти адресована экспертной группе общества — профессиональным историкам, воссоздающим бесстрастную и объективную картину исторического прошлого, делающим интерпретацию документального наследия частью академического научно-исторического дискурса и массовых представлений в форме научно-популярной и публичной истории. Симптоматично, что тезис о типах культурной памяти Ассман иллюстрирует примером художественного музея, наименее политически ангажированного: «Музей выполняет две четко различаемые функции: во-первых, это функция ценностного канона с его отражающей и формирующей вкусы ориентацией, а во-вторых, это функция исторического архива» [Там же].
Проблемы соотношения и взаимодействия «канона» и «архива», а в трактовке отечественного источниковеда М. Ф. Румянцевой — «музейной истории» и «истории историков» [17, с. 52] с началом нового тысячелетия и вступлением музейного института в постнеклассику стала предметом внимания не только музейного сообщества, но и властных структур, аспектом культурной политики1. Под «музейной историей» автор подразумевает «все виды работ музея по изучению и позиционированию аккумулированных в музее исторических источников, особенно неписьменных — вещественных и изобразительных» [17, с. 52]. Эта работа направлена на формирование «искусственно созданной смыслопорож-дающей системы» музея [6], существующей в формах документных систем — музейного собрания, экспозиции, выставок и их производных в виде каталогов — от Государственного каталога музейного фонда РФ до каталога конкретной коллекции, экспозиции или выставки. Очевидна
1 В 2002 г. доклад М. Ф. Румянцевой был заслушан на заседании Научного совета исторических и краеведческих музеев при Министерстве культуры РФ.
64
и обратная связь: не только документные системы зависят от «аккумулированных источников», но и сама «аккумуляция», ее принципы являются производными от системы музея. Таким образом, устанавливаются институциональные фильтры формирования корпуса источников «музейной истории», а «историзация» и музеализация вещи оказываются отнюдь не равнозначными понятиями и действиями, казалось бы, служащими общей задаче создания музейно-исторического документа.
«Историю историков» автор определяет через «традиционное историческое знание» [17, с. 52], т. е. имеет в виду «специализированное общественно-научное знание о прошлой социальной реальности» [20, с. 17]. Классическая программа историзма предполагает стратегию познания прошлого изнутри на основе принципов исторического сознания. «Музейная история» коррелирует с «традиционной» в той части, в которой она связана с актуальными потребностями общества. М. Ф. Румянцева формулирует суть соотношения истории и музея через характерное для современности «жесткое разделение / разрыв» и даже противопоставление научно ориентированного и социально ориентированного исторического знания. Именно социально ориентированное историческое знание лежит в основе исторической памяти, на нем строится парадигма «новой музеологии» и «мест памяти». Это и имеет в виду Румянцева, отмечая, что «"музейная история" обретает самостоятельность (выделено мной. — И. А.) в репрезентации истории» [17, с. 54]. В сравнении с другими социокультурными институтами музею в ее позиционировании2 принадлежит
2 В одной из статей М. Ф. Румянцевой был проведен строгий водораздел между понятиями позиционирования и репрезентации. В понимании исследователя, «репрезентация — это. представление исследователем-историкоми,шире,субъектомисторическогопознания— своего видения истории, в более строгом смысле — видения исторического процесса как результата научного исследования; позиционирование — внедрение в сознание адресата определенных исторических конструкций / "мест памяти". <...> ...Соотнесение со структурированным пространством культуры (или соответствующего ее сегмента)» [18, с. 17—18].
особая роль как «в связи с все более заметным преобладанием в культуре визуального над письменным» [Там же, с. 55], так и в связи с тем, что, как отмечает П. Нора, «государства, социальная и политическая среда, сообщества с определенным историческим или поколенческим опытом стремятся организовать свои архивы в соответствии с пользой, которую они извлекают из памяти» [Цит. по: 19, с. 172].
Следовательно, доктрина исторической памяти лежит в основе всего процесса музейного документирования — выявления вещи, деконтекстуализации (отделения от реальности) и транспарентности (переноса и включения в пространство музея, введения в музейное собрание и новые экспозиционные контексты). Так в общих чертах можно охарактеризовать музейную специфику перевода индивидуальной и социальной памяти в воспроизводящую форму музейного документа, становящегося воплощением коллективной памяти. С информационной точки зрения документирование / музеа-лизация предполагает создание документа через получение от культурного артефакта объема информации, соответствующего потребностям формирования социально ориентированного исторического знания, выступающего средством формирования идентичности.
Поскольку вещь-документ, являясь частью социальной реальности прошлого, не только воспроизводит признаки культурной формы, к которой принадлежит по факту создания и использования, но и интерпретируется в контексте социальной роли музея, она приобретает свойства, производные от специфики исторической памяти и значимые для системы «вещь — историческая память — музей». Они не являются онтологическими свойствами вещи, но становятся характерными для онтологии документа музейной сферы. Прокомментируем эти свойства:
1. Репрезентация связи прошлого и настоящего через объективацию прошлого (субстанциональная аутентичность) и аура-тическую дистанцию. Время вещи и ее аура-
65
тический эффект определяются не только и не столько давностью создания, сколько сменой поколенных градаций и пульсацией ее коннотаций в системе исторической памяти.
2. Коммуникативность — способность выступать в качестве «свернутого проекта взаимодействия» [9, с. 106] — знака, денотата явлений, событий, отношений, запечатленных исторической памятью; элемента конструктивной практики в личностном переживании опыта общения с прошлым.
3. Семиотичность — текстуальная организованность и структурированность, реализующаяся в единстве прагматических, семантических и синтаксических особенностей.
4. Дискурсивность — открытость к «прочтению» текста только в контексте определенного дискурса, формирующего идеологе-му предмета.
5. Избирательность — зависимость от внешней парадигмы институтов коллективной памяти социума или групп, «принудительно» (М. Хальбвакс) конструирующих память и отношения «свой — чужой», регламентирующих забвение, границы сви-детельствования и исторические лакуны из соображений формирования идентичности, социальной потребности и политической целесообразности.
6. Изменчивость / вариативность — динамичность дискурсов, актуальных для общества и его социально ориентированной истории, постоянное «соотнесение со структурированным пространством культуры (или соответствующим ее сегментом)» [18, с. 18].
Резюмируя сказанное, позволим себе рассматривать документ исторической памяти как один из модусов документа музейной сферы, который характеризуется вышеназванными общими и специфическими культурными чертами. Под модусом в философии принято понимать не субстанциональное свойство предмета, а его состояние, в данном случае обусловленное выбором исследовательской оптики — внешней доктрины или парадигмы [14]. Это типичное проявление феномена
музейного предмета как объекта реальности и документа-источника информации, которое познается в отношении к другому, в данном случае — к исторической памяти, и представляется через это другое. Учитывая представления о документе как о форме организации информации, а также определение информации, данное А. В. Соколовым («средство выражения духовных смыслов в форме коммуникабельных социальных знаков» [23, с. 301]), будем понимать под документом исторической памяти культурный артефакт, обладающий потенциалом формирования идентичности и выступающий в специфически музейном документацион-ном процессе как источник смыслообразо-вания в мемориальном дискурсе социально ориентированной истории.
Документ исторической памяти—основ-ной модус музейного предмета значительной части отечественных музеев, в деятельности которых доминируют образовательно-просветительская и рекреационная функции. Вместе с тем наряду с актуальной повесткой идентичности для музеев (прежде всего научно-исследовательской группы) традиционна постановка гносеологических проблем. В научно-информационном, теоретико-познавательном дискурсе деятельности музеев формируется и другой модус документа — источника информации для изучения профильной дисциплины. Этот модус музейного документа традиционен для музеологического познания в рамках успешно развивающейся с 1970-х гг. субдисциплины музейное источниковедение [21; 22] и безусловно заслуживает самостоятельной характеристики и концептуализации. Значимость данного исследования определяется новизной подхода к изучению музейного предмета с позиций документа как культурной формы. Различение модусов музейного документа и введение дескрипторов «документ исторической памяти» и «документ научно-информационного дискурса» имеет значение для развития теории музейного документирования и практики комплектования музейных фондов.
66
1. Ананьев, В. Г. Историко-бытовые музеи как культурная форма (по архивным материалам) / В. Г. Ананьев,
A. В. Майоров // Вопросы музеологии. — 2010. - № 1. - С. 50-56.
2. Ананьев, В. Г. История зарубежной музеологии: Идеи, люди, институты /
B. Г. Ананьев. — Москва : Памятники исторической мысли, 2018. — 392 с.
3. Ассман, А. Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика : пер. с нем. / А. Ассман. — Москва : НЛО, 2014. - 328 с. - (Б-ка журнала «Неприкосновенный запас»).
4. Ассман, Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / Я. Ассман; пер. с нем. М. М. Сокольской. - Москва : Языки славянской культуры, 2004. - 368 с.
5. Беззубова, О. В. Музей и политика памяти / О. В. Беззубова // Международный журнал исследований культуры : научное электронное издание. - 2016. -№ 3 (24). - С. 76-84. - URL: http:// culturalresearch.ru/ru.
6. Беззубова, О. В. Пространство музея и проблема аксиологической переориентации / О. В. Беззубова // Anthropology. -URL: http:/ / anthropology.ru/ru/text/ bezzubova-ov/prostranstvo-muzeya-i-problema-aksiologicheskoy-pereorientacii.
7. Блоуин, Ф. Споры вокруг архивов, споры вокруг источников / Ф. Блоу-ин, У. Розенберг // Статус документа: Окончательная бумажка или отчужденное свидетельство?: коллект. мо-ногр. - Москва : Новое литературное обозрение, 2013. - С. 125-153.
8. Герасименко, Е. Е. Музей в институ-ционализации социальной памяти : автореферат дис. ... канд. культурологии : 24.00.03 / Е. Е. Герасименко. - Санкт-Петербург, 2012. - 23 с.
9. Дубин, Б. Архив и высказывание. К социологии музея в современной России / Б. Дубин // Вестник общественного мнения. - 2011. - № 3 (109). -
C. 106-109.
10. Дюркгейм, Э. Элементарные формы религиозной жизни / Э. Дюркгейм // Мистика. Религия. Наука. Классики мирового религиоведения : антология / пер. с англ., нем., фр., сост. и общ. ред. А. Н. Красильникова. - Москва : Ка-нон+, 1998. - С. 174-231.
11. Каган, М. С. Музей в системе культуры / М. С. Каган // Вопросы искусствознания. - 1994. - № 4 (94). -С. 445-460.
12. Калугина, Т. П. Художественный музей как феномен культуры : монография / Т. П. Калугина. - Санкт-Петербург : Петрополис, 2008. - 244 с.
13. Круткин, В. Л. «Материальный поворот» в социальных исследованиях и «неосязаемое культурной наследие» /
B. Л. Круткин // Вестник Удмуртского университета. - 2017. - Т. 1, вып. 2. -
C. 141-149.
14. Останина, О. А. Модус / О. А. Останина // Новая философская энциклопедия: в 4 т. / под ред. В. С. Степина. -URL: https://dic.academic.ru/dic.nsf/ enc_philosophy/419/МОДУС.
15. Полтавская, Е. И. Схематизация научных категорий - методологическая основа общей теории библиотековедения, библиографоведения, книговедения: дис. ... д-ра пед. наук : 05.25.03 / Е. И. Полтавская. - Москва, 2015. -422 с.
16. Репина, Л. П. Концепции социальной и культурной памяти в современной историографии / Л. П. Репина // Феномен прошлого. - Москва : Изд. дом Высшей школы экономики, 2005. -С. 122-169.
17. Румянцева, М. Ф. Музейный предмет и музейная экспозиция в структуре актуального исторического знания / М. Ф. Румянцева // Роль музеев в информационном обеспечении исторической науки: сб. ст. - Москва, 2015. -С. 51-56.
18. Румянцева, М. Ф. Музейная экспозиция как форма репрезентации / позиционирования актуального исторического знания: от постмодерна к постпостмодерну / М. Ф. Румянцева // Роль музеев в формировании исторического сознания: междунар. науч.-практ. конф., Рязань, 25-28 апр. 2011 г.: материалы и доклады / отв. ред. И. В. Чувилова. - Москва : НБ-Медиа, 2011. - С. 16-26.
19. Савельева, И. М. «Историческая память»: к вопросу о границах понятия / И. М. Савельева, А. В. Полетаев // Феномен прошлого. - Москва : Изд. дом Высшей школы экономики, 2005. -С. 170-220.
67
20. Савельева, И. М. Типы знания о прошлом / И. М. Савельева, А. В. Полетаев // Феномен прошлого. — Москва : Изд. дом Высшей школы экономики, 2005. - С. 12-66.
21. Самарина, Н. Г. Источниковедческие исследования в исторических и историко-краеведче-ских музеях / Н. Г. Самарина // Вопросы музеологии. — 2011. — № 2 (4). — С. 185—195.
22. Самарина, Н. Г. Музейное источниковедение / Н. Г. Самарина // Основы музееведения / отв. ред Э. А. Шулепо-ва; Рос. ин-т культурологии; Гос. ин-т искусствознания. — Москва : Едитори-ал УРСС, 2005. — С. 67—107.
23. Соколов, А. В. Философия информации: учеб. пособие / А. В. Соколов. — Челябинск, 2011. — 454 с.
24. Сундиева, А. А. Культурная форма как категория истории музейного дела / А. А. Сундиева // Триумф музея? :
сб. ст. — Санкт-Петербург, 2005. — С. 104-111.
25. Флиер, А. Я. Феномен культурной формы / А. Я. Флиер // Культура культуры. — URL: http://www.cult-cult.ru/ phenomenon-of-cultural-form/ (дата обращения 29.05.2020).
26. Хальбвакс, М. Коллективная и историческая память / М. Хальбвакс // Неприкосновенный запас. — 2005. — № 2—3 (40—41). — URL: https://magazines. gorky.media/nz/2005/2/kollektivnaya-i-istoricheskaya-pamyat.html.
27. Шуб, М. Л. Культурная память: сущностные особенности и социокультурные практики бытования: моногр. / М. Л. Шуб. — Челябинск : ЧГИК, 2018. — 303 с.
28. Nora P. (dir.) 1981—1993. Les lieu de mémoire. In 7 vol. Paris: Gallimard.
29. Stransky Z. 1974. Metodologicke otazky documentace soucasnosti. Muzeologicke sesity. No 5: 13—43.
Получено 29.04.2020
I. Andreeva
Candidate of Pedagogic Sciences, Docent
Chelyabinsk State Institute of Culture and Arts, Chelyabinsk, Russia
E-mail: andreevairina7@gmail.com
Document as a Cultural Form and Epistemology of Museality
Abstract. The article is devoted to the study of the museum and museality from the position of the document as a cultural form representation. The leading characteristic of museums is necessary to transform a cultural artifact into cultural value in the selection process for long-term preservation and representation. As a result, the artifact becomes a document that has common cultural features of the document and specific, derived from social tasks. The museum, as one of the stable forms of museality, fulfills the tasks of forming the identity of social groups and broadcasting historical memory, the medial basis of which is museum objects. The article analyzes the museum specifics of translating individual and social memory into a reproducing form of a museum document.
The "memory study" discourse has a "zone of tension" between traditional historical knowledge and socially oriented "museum" history. To classify various semantic statuses of a museum object in sociocultural documenting practices, the concept of a document modus is introduced, which reflects the peculiarities of the attitude to the external doctrine of obtaining information. The two main modes of a museum document as a document of historical memory and a document of scientific and information discourse have been defined. A document of historical memory is a cultural artifact that has the
68
potential of forming an identity and appears in a specifically museum documentation process as a source of meaning in the memorial discourse of socially oriented history. This mode of document mainly participated in the museum process is characterized by the features of representativeness, communicativeness, semiotics, discursiveness, selectivity and variability. The document of scientific and information discourse is conceptually identical to the source of specialized science and is typical for the areas of museum and extra-museum research practices that use natural and sociocultural materiality to obtain the necessary information. The conceptualization of museum document modus introduces new shades into the understanding of the concept of a museum object and the practice of museum documentation.
Keywords: cultural studies, cultural form, document, museality, museum, museum object, documentation, historical memory, document modus, historical memory document For citing: Andreeva I. 2020. Document as a Cultural Form and Epistemology of Museality. Culture and Arts Herald. No 2 (62): 59-70.
References
1. Ananev V., Maiorov A. 2010. The historical museums of everyday life as a cultural form (based on the archival sources). Voprosy muzeologii [The Problems of Museology]. No 1: 50-56. (In Russ.).
2. Ananev V. 2018. Istoriya zarubezhnoy muzeologii: Idei, lyudi, instituty. [History of Foreign Museology: Ideas, People, Institutions]. Moscow: Pamyatniki istoricheskoy mysli. 392 p. (In Russ.).
3. Assmann A. 2014. Dlinnaya ten' proshlogo. Memorial'naya kul'tura i istoricheskaya politika [The long shadow' of the past. Memorial Culture and Historical Politics]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie. 328 p. (In Russ.).
4. Assmann J. 2004. Kul'turnaya pamyat': Pis'mo, pamyat' o proshlom i politicheskaya identichnost' v vysokikh kul'turakh drevnosti [Cultural memory: Writing, memory of the past and political identity in the high cultures of antiquity]. Moscow: Yazyki slavyanskoy kul'tury. 368 p. (In Russ.).
5. Bezzubova O. 2016. Museum and politics of memory. Mezhdunarodnyy zhurnal issledovaniy kul'tury [International Journal of Cultural Studies]. No 3 (24): 76-84. Available from: http://culturalresearch.ru/ru (accessed: 15.06.2020). (In Russ.).
6. Bezzubova O. 2006. Museum space and the problem of axiological reorientation. Anthropology. Available from: http://anthropology.ru/ru/text/bezzubova-ov/prostranstvo-muzeya-i-problema-aksiologicheskoy-pereorientacii (accessed: 15.06.2020). (In Russ.).
7. Blouin F., Rosenberg W. 2013. Disputes around the archive, disputes around the sources. Status dokumenta: Okonchatel'naya bumazhka ili otchuzhdennoye svidetel'stvo? [Document Status: Final Paper or Alienated Certificate?]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie. P. 125-153. (In Russ.).
8. Gerasimenko E. 2012. Muzey v institutsionalizatsii sotsial'noy pamyati [Museum in the institutionalization of social memory]. St. Petersburg. 23 p. (In Russ.).
9. Dubin B. 2011. Archive and saying. To the sociology of the museum in modern Russia. Vestnik obshchestvennogo mneniya [Bulletin of Public Opinion]. No 3 (109): 106-109. (In Russ.).
10. Durkheim E. 1998. Elementary forms of religious life. Mistika. Religiya. Nauka. Klassiki mirovogo religiovedeniya [Mystic. Religion. The science. Classics of World Religious Studies]. Moscow: Kanon+. P. 174-231. (In Russ.).
11. Kagan M. 1994. Museum in the system of cultural. Voprosy iskusstvoznaniya [The Problems of Art studies]. No 4 (94): 445-460. (In Russ.).
12. Kalugina T. 2008. Khudozhestvennyy muzey kak fenomen kul'tury [Art museum as a phenomenon of culture]. St. Petersburg: Petropolis. 244 p. (In Russ.).
13. Krutkin V. 2017. «Material Turn» in Social Research and «Intangible Cultural Heritage». Vestnik Udmurtskogo universiteta [The Bulletin of Udmurt University]. Vol. 1. No 2: 141-149. (In Russ.).
14. Ostanina O. 2001. Modus. Novaya filosofskaya entsiklopediya [New Philosophical Encyclopedia]: in 4 vol. Available from: https://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/419/MOflyC (accessed: 15.06.2020). (In Russ.).
15. Poltavskaia E. 2015. Skhematizatsiya nauchnykh kategoriy - metodologicheskaya osnova obshchey teorii bibliotekovedeniya, bibliografovedeniya, knigovedeniya [Schematization of scientific categories -the methodological basis of the general theory of library science, bibliography, book science]. Moscow. 422 p. (In Russ.).
16. Repina L. 2005. Concepts of social and cultural memory in modern historiography. Fenomen proshlogo [The phenomenon of the past]. Moscow: Izdatel'skiy dom Vysshey shkoly ekonomiki. P. 122-169. (In Russ.).
17. Rumiantseva M. 2015. Museum subject and museum exposition in the structure of actual historical knowledge. Rol' muzeyev v informatsionnom obespechenii istoricheskoy nauki [The role of museums in the information support of historical science]. Moscow. P. 51-56. (In Russ.).
69
18. Rumiantseva M. 2011. Museum exposition as a form of representation / positioning of current historical knowledge: from postmodern to post-postmodern. Rol' muzeyev v formirovanii istoricheskogo soznaniya [The role of museums in the formation of historical consciousness]. Moscow: NB-Media. P. 16-26. (In Russ.).
19. Saveleva I., Poletaev A. 2005. «Historical memory»: on the question of the boundaries of the concept. Fenomen proshlogo [The phenomenon of the past]. Moscow: Izdatel'skiy dom Vysshey shkoly ekonomiki. P. 170-220. (In Russ.).
20. Saveleva I., Poletaev A. 2005. Types of knowledge about the past. Fenomen proshlogo [The phenomenon of the past]. Moscow: Izdatel'skiy dom Vysshey shkoly ekonomiki. P. 12-66. (In Russ.).
21. Samarina N. 2011. Source studies in historical and local history museums. Voprosy muzeologii [The Problems of Museology]. No 2 (4): 185-195. (In Russ.).
22. Samarina N. 2005. Museum Source Studies. Osnovy muzeevedeniya [The Basics of Museology]. Moscow: Editorial URSS. P. 67-107. (In Russ.).
23. Sokolov A. 2011. Filosofiya informatsii [Philosophy of Information]. Chelyabinsk. 454 p. (In Russ.).
24. Sundieva A. 2005. The cultural form as a category of the history of museum business. Triumf muzeya? [Triumph of the museum?]. St. Petersburg. P. 104-111. (In Russ.).
25. Flier A. 2020. The phenomenon of cultural form. Kul'tura kul'tury [Culture of culture]. Available from: http://www.cult-cult.ru/phenomenon-of-cultural-form/ (accessed: 15.06.2020). (In Russ.).
26. Halbwachs M. 2005. Collective and historical memory. Neprikosnovennyy zapas [The untouchable reserve]. No 2-3 (40-41). Available from: https://magazines.gorky.media/nz/2005/2/kollektivnaya-i-istoricheskaya-pamyat.html (accessed: 15.06.2020). (In Russ.).
27. Shub M. 2018. Kul'turnaya pamyat': sushchnostnye osobennosti i sotsiokul'turnye praktiki bytovaniya [Cultural memory: essential features and sociocultural practices of being]. Chelyabinsk: ChGIK. 303 p. (In Russ.).
28. Nora P. (dir.) 1981-1993. Les lieu de mémoire [Places of memory]. In 7 vol. Paris: Gallimard. (In French).
29. Stransky Z. 1975. Metodologicke otazky documentace soucasnosti. - Muzeologicke sesity [Museological sessions]. No 5: 13-43. (In Czech)
Received 29.04.2020
Читайте в следующем выпуске
Герой рубрики «Научный профиль» -
рецензент нашего журнала ведущий исследователь фольклора и национальных культурных традиций профессор
Людмила Николаевна ЛАЗАРЕВА
Интервью ведут культурологи Л. Б. Зубанова и Н. А. Ягодинцева
70
