CC BY
90
СТАТЬИ
К.А. Пахалюк
ДИСКУРСИВНЫЕ
ОСНОВАНИЯ
ЮБИЛЕЙНОЙ
КОММЕМОРАЦИИ
ПЕРВОЙ МИРОВОЙ
ВОЙНЫ В СОВРЕМЕННОЙ
РОССИИ
K. Pakhalyuk
DISCOURSIVE STRUCTURES OF WWI CENTENARY COMMEMORATION IN MODERN RUSSIA
Аннотация
В статье автор рассматривает дискурсивные основания, который задавали границы коммеморации Первой мировой войны в современной России. Автор подробно изучает влияние патриотического и медийного дискурсов, а также различных дискурсивных практик (подчинение Первой мировой белогвардейскому героическому нарративу, заимствование образов из пропаганды 1914-17 гг., проведение параллелей с Великой Отечественной) на формирование смыслового насыщения коммеморативных практик. При этом весьма значимым оказался актуальный политический контекст: нередко разговор о Первой мировой был завуалированным высказыванием о текущих событиях. Особое внимание уделяется такому явлению как аффективный менеджмент истории, направленного на установление эмоциональной связи с событиями прошлого.
Abstract
In this article, the author explores discoursive structures that have shaped the borders of WWI commemoration in Russia. The main idea is to reveal the dependence of political speeches and commemorative events from patriotic and media discourses, political context as well as different discoursive practices (submission of the WWI to the White Guard heroic narrative, borrowing images from the tsarist propaganda, and drawing parallels with the Great Patriotic). Additionally, particularly attention is paid to practices defined as affective management of history.
Ключевые слова:
коммеморация, дискурс, Первая мировая война, память, консервативный поворот, патриотизм, символическая политика.
Key words:
commemoration, WWI, discourse, memory, conservative turn, patriotism, symbolic policy.
100-летие Первой мировой войны в России сопровождалось небывалым всплеском интереса и прошло в рамках фрейма «возрождения памяти о забытой войне». Если еще в советское время накопилась весьма солидная историография по этой теме, то в культуруой памяти она оказалась в
маргинальном положении [24, с. 113-119; 8; 9; 29]. Конечно, еще в царское время (т.е. до февраля 1917 года) были сформированы ряд образов героев (например, казак К.Ф. Крючков, сестра милосердия Р.И. Иванова, летчик П.Н. Нестеров), которые практически без изменения тиражировала современная пресса, более того, в советское время сложилась традиция вспоминать об этой войне к 1 августа (день объявления Германией войны России), в 1940-е гг. сформировались яркий образ генерала А.А. Брусилова и осуществленного под его руководством летнего наступления Юго-западного фронта 1916 года, равным образом как после 1945 года наметилась тенденция проводить сравнения между обеими мировыми войнами [20; 21; 41; 43]. Современные социологические опросы свидетельствуют о том, что эта война является неизвестной для широкого круга россиян [20]. Более того, усилению дистанции способствует и то, что боевые действия не велись на территории современной России (за исключением Калининградской области, занявшая 1/3 территории бывшей Восточной Пруссии).
Только в 1990-е гг. на общественном уровне началось возрождение памяти о Первой мировой. В данном случае мы имеем ввиду не научную историографию, скорее различные пространства памяти, а именно дискурсы, обладающие собственной прагматикой обращения к прошлому, в рамках которой события 1914-1918 гг. обладали значимостью. Мы можем говорить об углублении семейной памяти (когда интерес к семейным корням приводил к стремлению разобраться в боевом пути деда или прадеда, в дальнейшем этом стимулировало генеалогические исследования и появлению различных каталогов и электронных списков георгиевских кавалеров и погибших на войне), становлении движения военно-исторической реконструкции (уже в конце 1980-х гг. стали появляться первые реконструкторы, занимающиеся этой темой; процесс воссоздания различных знаков той эпохи был направлен романтизированным отношением к русской армии и офицерской «корпорации»), возрождаемых традиция. Под последним мы понимаем возрождение казачества в южных регионах России (память о дореволюционных временах хранилась, кстати, во многих семьях, а потому Первая мировая была интересна с точки зрения участия в ней казачества) и усилением православной церкви (православный дискурс не только акцентировал внимание на подвигах военного духовенства или религиозных реликвиях той эпохи, как например, последняя воинская икона Российской империи - икона Августовской Божьей матери, но и предложил ряд альтернативных советским практик коммеморации, в частности, памятное хра-мостроительство, увековечение памяти героев на мемориальных табличках на фасадах церквей и проведение памятных богослужений на захоронени-
ях). Кроме того, можно говорить об углублении в этом направлении и официальных воинских традиций. Так, в 1999 году Днем дальней авиации стало 23 декабря, поскольку именно в этот день в 1914 году была учреждена Эскадра военных кораблей (при штабе Верховного Главнокомандующего), на вооружении которой состоял первый в мире тяжелый бомбардировщик «Илья Муромец».
Особое отношение к Первой мировой войне сформировалось и в Калининградской области, где в 1914-1915 гг. шли тяжелые бои (наиболее известным является Гумбинненское сражение 7(20) августа 1914 года -первая крупная победа русской армией над германцами) и в «наследие» сохранились сотни захоронений, не считая множество памятных знаков, установленных в 1920-30-е гг. в честь немецких солдат. Соответственно память о Первой мировой здесь находилась на пересечении двух тенденций: стремление сохранить «немецкое наследие» (и тем самым проявить себя истинными европейцами) и обозначить следы русского присутствия в регионе до 1945 года (последнее активно поддерживалось официальными структурами ввиду иррациональных страхов перед ре-германизацией области или постановкой под вопрос легитимности присоединения региона к РСФСР по итогам Второй мировой войны).
В 2000-е гг. с приходом к власти В.В. Путина наметилась тенденция (развивающаяся до сих пор) по усилению федеральной власти и формированию идеологии государственного патриотизма. С точки зрения государственной исторической политики речь шла о формировании символического единства в рамках тезиса о 1000-летней истории российской государственности [23, с. 164]. Тем самым произошел отказ от попыток противопоставить имперское или советское прошлое или же объявить последнее неприемлемым. Отсюда следует и провал попыток «десоветизации», а также критическое отношение к высказываниям и акциям, направленным на осуждение сталинского режима и уравнивание сталинской России и гитлеровской Германии (осуждение политических репрессий не должно вести к осуждению всего режима в целом). В этом плане характерны попытки официальных лиц нормализировать «трудные вопросы» истории. Например, в этом духе выдержана статья министра культуры В.Р. Мединского, посвящена открытия «музея Сталина» в д. Хорошево Ржевского района, равным образом как 100-летие революций 1917 года и начала Гражданской войны официально собираются «отмечать» под эгидой идеи примирения [26; 37].
Цель нашей статьи заключается не в том, чтобы подробнее рассмотреть процесс коммеморации Первой мировой, а скорее разобраться в тех дискурсивных структурах, которые детерминировали собственно коммемо-
ративные практики. В данном случае под дискурсом мы понимаем практики формирования и артикуляции смыслового значения той или иной деятельности, подчиненные определенной прагматике. Сам анализ дискурса может быть, в зависимости от поставленных задач, сведен либо к проблеме коммуникации [15; 17; 22; 27; 46; 47], либо семиотическом измерению [6; 25; 48], либо когнитивным структурам [7: 18; 33; 34; 40; 44], лежащим в основании тех или иных текстов. Нас интересуют, прежде всего, последние два направления. Юбилейные мероприятия могут быть рассмотрены как составная часть реализуемой символической политики, который восходит к работам П. Бурдье и развивается сейчас в России такими исследователями как О.Ю. Малинова и С.П. Поцелуев [16; 23]. Однако в отличие от указанных авторов мы далеки от мысли рассматривать символическую политику как исключительно осознанную стратегию: нас скорее интересует зависимость лиц принимающих решения от более широких дискурсивных структур. Дискурс первичен, поскольку он предлагает язык, на котором можно говорить о событиях привычным для целевой аудитории образом. Это не значит абсолютного детерминизма (в духе структуралистской парадигмы), однако ни политик, ни команда его спичрайтеров не могут игнорировать уже сложившиеся практики говорения, хотя при должном желании могут стремиться их изменить. В этом смысле речи политиков (президента В.В. Путина, а также выступлений министра культуры В.Р. Мединского и председателя Госдумы С.Е. Нарышкина как ключевых фигур российской исторической политики в рассматриваемый период 2012-2016 гг., последние отражено и тем что они соответственно возглавляют Российское военно-историческое и Российское историческое общества) мы рассматриваем как подчиненные различным дискурсивным структурам, влияющим на способы репрезентации Первой мировой.
Прежде всего, мы должны указать на то, что обращение собственно к тематике Первой мировой войны было вписано в сложившиеся дискурсы (способы формирования и артикуляции значений). Наиболее значимыми являются два: патриотический (именно ему были подчинены речи политиков) и медийный.
100-летний юбилей пришелся на период т.н. «консервативного поворота», когда после масштабных акций протеста 2011-2012 гг. в кресло президента вернулся В.В. Путин. Доминировать в публичном пространстве начал патриотический дискурс, в центре которого находится идеал служения государству. Весьма любопытно, что если в это время идею патриотизма как государственной идеологии продвигало приближенный к Администрации президента Российский институт стратегических исследований, то
уже в 2016 г. сам В.В. Путин четко сформировал, что патриотизм должен являться национальной идеей [38]. Именно это и предопределило тот факт, что в рамках юбилейных мероприятий акцент был сделан на героической стороне Первой мировой, тем более что в рамках описанных выше пространств памяти из всех событий этой войны на первое место по разным причинам также выходила героическая проблематика. В значительной степени этот дискурс детерминировал и коммеморативные практики: в патриотическом духе был снят ключевой юбилейный художественный фильм о Первой мировой «Батальонъ» (2015 г.), в 2014-2015 гг. министерство культуры и Российское военно-историческое общество установили 7 памятников героям Первой мировой в различных городах России. Неудивительно, что при этом трагедия войны оказалась отодвинута на второстепенное место. Даже обсуждение развала армии, как правило, встраивалось в дискуссию о крушении российской государственности 1917 года
Поскольку коммеморативные практики не только освещаются в средствах массовой информации, но и в значительной мере реализуются посредством них (невозможно вспомнить о забытой войне, если сам процесс «вспоминания» не является достоянием широкой общественности), то значительное влияние приобрел медийный дискурс с его акцентом на поиск уникального и отличительного, способного стать медийным событием. В этом плане характерно, что в 2015 г. основное внимание государственной исторической политики и широкой общественности было связано с увековечением подвига защитников крепости Осовец. Так, в августе 2015 г. основные памятные мероприятия Российским военно-историческим обществом проводились не 1 августа, в официальный День памяти участников Первой мировой, а 6 августа - в 100-летнюю годовщину т.н. «атаки мертвецов». Осовец был небольшой крепостью, которая трижды подвергалась атакам противника в 1914-1915 гг., причем в последний раз (как раз 6 августа 1915 г.) были применены отравляющие газы. Несмотря на тяжелые потери, гарнизон сумел перейти в контратаку и отбить наседающего врага. С легкой руки журналиста В. Воронова это событие получило названием «атаки мертвецов» [10]. Мы не собираемся сейчас подробно останавливаться на этом событии, лишь укажем, что нарратив, описывающий героическую оборону крепости, сформированный к 2009 году, впервые был изложен в известном виде упомянутым журналистом и затем стал постепенно получать развитие и набирать популярность.
Перед нами тем самым миф в том смысле, который в это понятие вкладывал Р. Барт [6]. Обороны крепости излагалась так, чтобы подчеркнуть героизм ее защитников (другими словами нарратив, излагающей ис-
торию крепости, подчиняется иной задаче, нежели собственно максимально достоверно рассказать об этих событиях; это вовсе не значит фальсификацию или искажение истории, но ее деформацию, в данном случае, во имя патриотических целей). Причем предложенная история распознавалась медийным дискурсом как нечто необычное и потому достойное внимания: перед нами не простые бои где-то в поле, а оборона крепости (и возможный мостик для аналогий с Брестом 1941-го), которая долгое время находилась на линии фронта и отразила три приступа (открывается пространство для рассуждений о значимости боев и упорстве защитников), один из которых был предварен газовой атакой. Яркая метафора «атака мертвецов» также придавала истории больше привлекательности. Отметим, что элементы сформированного нарратива по отдельности в целом соотносятся с научным пониманием этих событий, в то время как будучи соединенными воедино по законам патриотического (обосновать героизм) и медийного (указать на отличительность события) дискурсов они превращаются в весьма сомнительную по своей достоверности историю. Созданный образ «отвечает» и интересам массового читателя. Об этом косвенно говорят социологические опросы современной молодежи, которые показывают сильную милитаризацию исторической памяти: военные победы и демонстрация силы вызывают наиболее сильный эмоциональный отклик [19]. Весьма интересно и то, что ранее история обороны Осовца была известна узкому кругу любителей военной истории и даже в царское время никогда не представлялась как некое исключительное событие [32].
Ввиду иерархичности российской политической системы юбилей Первой мировой не мог принять широкого масштаба без того, чтобы о значимости этих событий не выказался президент. Впервые во внутриполитической повестке дня тематика Первой мировой появилась 27 июня 2012 г., когда на встрече президента с членами Совета Федерации сенатор А. Лисицын, реализующий ряд проектов в Сербии и Западной Украине по обустройству захоронений Первой мировой, поднял вопрос о возрождении памяти об этой войне. Ответ президента на предложение создать «какую-то государственную комиссию» содержал ряд интересных тезисов, которые в дальнейшем неоднократно воспроизводились. Прежде всего, В.В. Путин указал: «Чем Вторая мировая война отличается от Первой, по сути, непонятно. Никакой разницы на самом деле нет» [30]. Тем самым в речи президента воспроизводилась сформировавшаяся в советское время дискурсивная практика сравнения обеих мировых войн, причем символически они теперь были уравнены. Вместе с тем акцент был сделан на том, что именно большевики замалчивали эту войну, поскольку капитулировали перед
«проигравшей» Германией: «И это результат национального предательства тогдашнего руководства страны». В дальнейшем Путин оговорился, что большевики искупили свою вину победой в Великой Отечественной, но признал, что в результате «акта предательства» Россия тогда потеряли многое: «Но время прошло, сейчас нужно вернуться к этому, потому что люди, которые отдали свои жизни за интересы России, не должны быть забыты». Восстановление справедливости Президент увидел и в том, чтобы напомнить бывшим сотрудникам по коалиции, что Россия также причастна к итоговой победе.
В декабре 2012 г. тема Первой мировой также оказалась в тексте Послания Президента Федеральному Собранию. Учитывая характер данного документа, речь шла фактически о признании значимости подготовки к близящемуся юбилею. Эта война была помещена в контекст сохранения «ратной памяти Отечества», и обращение к ней заключала две мысли: необходимость установки общенационального памятника героям Первой мировой и возрождение памяти о незаслуженно забытой войне для укрепления боевого духа вооруженных сил, который «держится на традициях, на живой связи с историей». В дальнейшем в своих речах Президент неоднократно отмечал значимость именно героической составляющей коммемора-тивных практик.
Отметим важный момент: В.В. Путин не только задавал основы ком-меморативных мероприятий. В этом он опирался и на существующий патриотический дискурс, участники которого улавливали слова президента и в дальнейшем воспроизводили их. В этом плане показательно, что тот же дискурс определял и то, как слова президента воспринимались. В частности, приведем следующий пример. В Послании Федеральному Собранию 2013 г. В.В. Путин указал на необходимость празднования в 2014 году 150-летия Земской реформы: «Кстати, именно развитие земств, местного самоуправления в свое время позволило России совершить рывок, найти грамотные кадры для проведения крупных прогрессивных преобразований. В том числе для аграрной реформы Столыпина и переустройства промышленности в годы Первой мировой войны» [35]. Последнее отсылает в «патриотическому подъему» 1914 г. и деятельности различных общественных организаций по организации работы тыла в 1914-1916 годы. Казалось бы, эти слова Президента могли дать основание для построения альтернативного нарратива о Первой мировой, не замыкающегося на военных подвигах. Более того, с бурной патриотической деятельностью было связано укрепление институтов гражданского общества, а также появление тех организаций, которые в 1915-1916 гг. стали одним из мест формирования и
интеграции политических сетей, негативно настроенных по отношению к действующей власти. Однако подобная интерпретация истории Первой мировой оказалась невозможна: идеология либерального патриотизма на сегодняшний день не получила развития, а находящимся в оппозиции либералам не было смысла ссылаться на Путина.
Формируемое символическое единство основывалось на метафоре «возрождения» памяти. Тем самым при желании, какие угодно мероприятия и символические жесты могли быть представлены как механизмы «возрождения», что в свою очередь способствовало привлечению широкого круга заинтересованных лиц к мероприятиям, ведь что именно надо возрождать отдавалось зачастую на откуп различным группам. Представители православной церкви говорили о героизме полковых священников, казачества - казаков, в ряде республик Северного Кавказа получил развитие образ героической «дикой дивизии» (добровольческое формирование, куда записывались представители мусульманских народов). А потому «возрождением» были многочисленные символические жесты, и устанавливаемые памятники, и приведение в порядок захоронений, и тематические Интернет-проекты, и публичные выступления. Наверное, наибольшую телесность эта метафора обрела в 2015 году, когда из Франции в Москву был перенесен прах Верховного Главнокомандующего русской армией в 1914-15 гг. вел. кн. Николая Николаевича.
Ассамбляж символических жестов был призван, прежде всего, сформировать аффективное, эмоциональное отношение к прошлому - чувство гордости за своих предков, а позволило бы дистанцию, разделяющих современных россиян и эту войну. Характерны слова В.Р. Мединский при открытии музея Первой мировой войны в Царском селе: «Но главное - если с созданием музея нам удастся пробудить интерес к истории, то цель будет достигнута» [14]. Тем самым коммеморативные практики, поддержанные государством, могут быть наиболее адекватно описаны как примеры аффективного менеджмента истории (С. Ушакин) [2]. Он направлен не столько на создание и воспроизводство некоего нарратива (который могли бы изучать различные аналитики дискурса), сколько на управление коллективными эмоциями, присвоение прошлого, когда «память и восприятие оказываются здесь если не слитыми воедино, то, по крайней мере, нерас-члененными. При таком отношении к истории факты прошлого не столько учитываются и регистрируются, сколько активно переживаются - как явления, которые продолжают сохранять свое эмоциональное воздействие. Знание (истории) ради знания (истории) играет в данном случае ничтожно малую роль. Существенным оказывается иное: способность исторических
образов, звуков или, допустим, вещей провоцировать и /или поддерживать определенный эмоциональный накал» [2].
Конечно, дискурсивное измерение вовсе не теряет значение, однако задача рассматриваемых нами коммеморативных практик заключается не в том, чтобы представить некое понимание истории войны, сколько выстроить определенное ее эмоциональное восприятие как героического события. Значение имеет именно особая стилистика выступлений и других коммемо-ративных практик, направленных на то, чтобы сформировать чувство гордости за героизм предков, привлечь внимание к истории, увлечь ею. При подобном подходе излишняя детализация порою может и вредить (с точки зрения символической политики нет ничего хуже, чем увековечивать конкретные подвиги или лица, если имеются или будут обнаружены свидетельства, способные поколебать «официальную» версию).
Именно этим мы можем объяснить тот факт, что доминирование тематики героизма вовсе не привело к появлению новых общеизвестных героев. Так, когда министерство культуры и РВИО принимали решения устанавливать памятники Первой мировой в Москве и других регионах, то посвящались они героям в целом, а не каким-либо конкретным личностям. Неудивителен и акцент на поддержку военно-исторической реконструкции: она представляет собой воспроизводство различных знаков той реальности, игровую симуляцию (степень точности всегда относительна), которая призвана увлечь зрителя романтизированным образом русской императорской армии. И зрители, и участники в разной степени переживают воссозданные события [подробнее см. о реконструкции: 42]. Точно также в самом кассовом фильме о Первой мировой «Батальонъ» яркость и героичность образов оказались важнее следования «букве истории» (впрочем, мы далеки от мысли будто произведения искусства на историческую тематику могут в полной мере воспроизводить представления, сложившиеся в рамках исторической науки). Решение о дорогостоящей оцифровке списков потерь русской армии (должна завершиться к 2018 г.) тоже ложится в эту логику, ведь направлено оно на то, чтобы содействовать процессу углубления семейной памяти. Неудивительно и то, что обе «официальные» организации, являющиеся проводником государственной исторической политики, Российское историческое (РИО) и Российское военно-историческое (РВИО) общества, одно из направлений деятельности посвятили семейным архивам (РИО объявило сбор сохранившихся свидетельств, а РВИО запустило Интернет-проект «Народный архив Первой мировой», куда каждый желающий может выложить электронные копии сохранившихся реликвий).
Вместе с тем формирование аффективного отношения к прошлому вовсе не отменяет необходимость каким-либо образом определить эти события. Выступления политиков на исторические темы мы воспринимаем как перформативные высказывания, цель которых определить (зафиксировать) официальное отношение к Первой мировой. Но на что именно направлены эти высказывания? Референтом может служить как отношение к истории, преломленное сквозь определенные ценности (исходя из ценности государства мы должны отдать дань памяти тем, кто сражался за него, и осудить тех, кто способствовал революции 1917 года), так и собственно история (утверждение «правильного» видения прошлого). Например, на заседании Оргкомитета по подготовке мероприятий, связанны с Первой мировой, С.Е. Нарышкин заявил: «Я уверен, что сохранение памяти о наших соотечественниках, защищавших Россию в годы той великой войны -это не только одна из задач Национального организационного комитета, но и наша моральная ответственность. Ответственность за восстановление исторической справедливости» [12]. Его слова мало чем отличались от выступлений на эту тему и В.Р. Мединского, и В.В. Путина: война забыта, забыты ее герои, ради справедливости мы должны восстановить память о них. Тем самым подобная установка приводила к тому, что в поле зрения прежде всего оказывались примеры героизма. Однако тот факт, что этот акцент на героизме является производным именно от определенного (ценностного, социально-обусловленного) взгляда довольно редко подвергался рефлексии. Силу сохраняло позитивистское отношение к истории: будто существует некая объективная история Первой мировой, которая была забыта и которая должна быть возрождена, чтобы стать достоянием всех россиян. А потому призыв вспомнить героев перерастал в то, что многие общественные деятели и чиновники восприняли это так, будто истинная история участия России в Первой мировой есть история героическая. Соответственно, мог быть сделан и следующий логический вывод о том, что негероическая история есть история неподлинная. Так, 31 июля 2014 года, выступая на крупном российско-французском форуме в Москве, режиссер И.С. Угольников заявил: «военное кино должно быть обязательно правдивым. Я считаю, что неприемлемы лживые фильмы, которые призваны опорочить честь наших военных. На мой взгляд, военное кино должно способствовать именно патриотическому, а не антипатриотическому воспитанию» [39, с. 42]. Как видно, возможность правдивых фильмов, содержащих нелицеприятные факты о русской армии и не способствующих патриотическому воспитанию, одновременно и исключалась, и признавалась нежелательной. Неудивительно, что, поскольку ура-патриотическая риторика за-
хлестнула российские СМИ, летом 2016 года В.В. Путин предостерег: «Ни одна страна, ни один народ не должен жить прошлым и купаться в своем героизме бесконечно. Это вредно и опасно для будущего нации» [11].
Немаловажно, что «публичный разговор» о Первой мировой оказался структурирован текущей политической повесткой дня, а именно укреплением основ российской государственности (угрозой которому называли «внутренние предатели - либералы») и ситуацией вокруг юго-востока Украины. Именно эта дискурсивная практика (проведение исторических параллелей, нередко опирающаяся на «магию» схожих дат) оказала влияние на то, как политики говорили об «уроках истории». В целом, значение имели две логических схемы. Согласно первой, именно предательство «либералов» и «большевиков» тогда привели к тому, что произошла революция, пала монархия, армия распалась, а потому Россия лишилась своей победы. Это было созвучно обвинениям в адрес современной либеральной оппозиции, которая в 2011-2012 гг. обвинялась в попытках совершить «цветную революцию», а в 2014 году - забрать «Крымскую победу».
Вторая логическая схема была связана с международным измерением Первой мировой: в июле 1914 года Россия предпринимала все усилия, чтобы предотвратить войну (и это действительно, так), но страны Запада не захотели внять миролюбивому голосу Санкт-Петербурга и втянули нашу страну в кровопролитнейшую войну. Сегодня в 2014 году Россия, согласно официальной версии событий, также пытается договориться с европейскими партнерами по поводу урегулирования конфликта на юго-востоке Украины, а потому нежелание западных партнеров идти на переговоры и действительно содействовать мирному разрешению чреваты самыми тяжелыми последствиями для современного миропорядка.
Тем самым Первая мировая превращалась риторически в негативный пример, который не должен повториться. Наиболее ярко обе параллели проявились в речи В.В. Путина на открытии общенационального памятника героям Первой мировой на Поклонной горе (1 августа 2014 г.). Само выступление обобщало по сути все ранее высказанные мысли на эту тему. Оно было выдержано в героическом ключе: героизм русского солдата, выполнение союзнического долга - вот основные сюжеты, тематизирующие обращение к этим событиям. Повторилась и даже усилилась мысль об украденной победе. Причем в отличие от ранних выступлений негативные оценки действий большевиков усилились: «Однако эта победа была украдена у страны. Украдена теми, кто призывал к поражению своего Отечества, своей армии, сеял распри внутри России, рвался к власти предавая национальные интересы» [31]. Слова о предательстве большевиков, отнятой
победе, о миролюбии России, которая на протяжении многих веков «выступала за крепкие и доверительные отношения между государствами» и обозначение памятника как предостережения «о том, что мир хрупок» -все это не только отсылало к отдельным эпизодам истории, но и сильно резонировало с текущими политическими событиями.
Накануне, 31 июля, на российско-французском форуме проведение параллелей между событиями, разделяемыми сотней лет, стало лейтмотивом выступление и С.Е. Нарышкина, и В.И. Якунина. С.Е. Нарышкин сделал акцент на том, что Первая мировая война стала возможной из-за нежелания договариваться, а потом перенесся в 2014 г.: «Да, глобальные угрозы со времен 1914 года видоизменились, однако многие глубинные факторы противостояния и, прежде всего, неготовность к диалогу, остались, к сожалению, и сейчас» [39, с. 8]. В.И. Якунин сделал акцент на том, как на Западе некоторые пытаются переложить ответственность за развязывание Первой мировой на Сербию, Россию и Францию (это было созвучно активным попыткам опровергнуть современные обвинения в адрес России в развязывания войны на юго-востоке Украины), а также по-черкнул, что и тогда, и сейчас речь идет о пересмотре «мироустроитель-ной системы» [39, с. 14-20].
Проведение параллелей с современными событиями было характерно и для других выступлений С.Е. Нарышкина. Например, 27 июля 2014 г. (последний мирный день) по инициативе Италии в ряде стран Европы и Америки была проведена акция «Отбой»: на памятных местах звучал одноименная армейская мелодия, которой в 1914-1918 гг. провожали в последний путь погибших солдат и офицеров. В своей речи С.Е. Нарышкин обозначил данную акцию как предостережение некоторым «горячим головам» в современном мире: «И пусть ее услышат на братской Украине - как призыв к миру и прекращению братоубийственной гражданской войны» [4]. В августе на открытии тематической выставке в Государственном историческом музее спикер Госдумы указал на значимость исторической памяти как способа избегания ошибок прошлого. И их число он включил не только конфронтации и ультиматуме, но и санкции, которые «под своей основой не имеют никаких справедливых судебных решений» [3].
Наполнение Первой мировой войны конкретными именами, событиями или оценками также в определенной степени происходило посредством артикуляции уже сложившихся ранее дискурсивных практик публичного обращения к этой теме. Эти же практики оказали влияние и на коммемора-тивные проекты. Хотя, казалось бы, именно здесь политики или их спичрайтеры имели максимальную возможность для того, чтобы блеснуть эру-
дицией, в действительности ограниченность размера любого выступления (устного или в печати) заставляло отказываться от того, чтобы прибегать к излишкам: в любой речи должны были воспроизводиться пусть и тиражируемые, но ключевые мысли, равным образом последние дополнялись теми примерами, которые считались наиболее интересными и воспринимаемыми широкой аудиторией. В последнем случае именно дискурсивные практики как пристанище очевидностей (именно их, например, стремился разоблачать Н. Фэрклоу в рамках своего подхода к критическому дискурс-анализу [1]) оказывали влияние на содержание.
В частности, мы говорим о следующих дискурсивных практиках: проведение параллелей с Великой Отечественной войной, заимствование образов времен царской пропаганды и подчинение Первой мировой героическому белогвардейскому нарративу, сформированному в эмиграции.
Выше мы уже отмечали о дискурсивной практике совместного обращения к обеим мировым войнам. Однако если в советское время семиотическое значение заключалось в том, чтобы указать на преемственность воинских традиций, то в юбилейные годы речь шла о том, чтобы повысить символический статус Первой мировой войны. Уже в одном из первых выступлений на данную тематику В.В. Путин указал, что не видит разницы между обеими мировыми войнами. Весьма интересно, что в 2005 г. во время интервью газете «Бильд» на вопрос об отношении к немцам (ведь в блокаду погиб его брат) президент ответил, что не питает ненависти, т.к. войну начал не народ, а политики. В подкреплении этого тезиса Путин обратился к семейной истории эпохи Первой мировой, когда его отец, несмотря на угрозу жизни, перевязал раненного австрийского солдата. Тем самым эта война заняла место своеобразного примера «правильной войны».
Единство обеих войн проявилось в создаваемых памятниках. Так, в мае 2014 г. в Москве был открыт памятник «Прощание славянки», посвященный известному военному маршу, который приобрел популярность и в 1914-1918 гг. и 1941-1945 гг. На открытии В.Р. Мединский обозначил близость обеих войн: «К 100-летию Первой мировой войны и в канун Дня Победы мы открываем памятник тому, что объединяет всех нас - любви, чести, верности присяге... какая бы ни была власть, сражались всегда за Родину, Отечество, семью, веру» [28]. В конце года Министерством обороны был установлен памятник героям обеих мировых войн. В некоторых случаях происходило дальнейшее расширение контекста. Так, в 2013 г. в Воронеже появилась памятная стела в честь героев трех войн - Отечественной 1812 г., Первой и Второй мировых. В 2015 году в г. Гвардейске (Калининградской области) центральную площадь украсил памятник, который по-
мимо выше обозначенных конфликтов, включал и Семилетнюю (монумент посвящался русским солдатам и офицерам, чей боевой путь в эти эпохи были связаны с территорией Гвардейского района). Во Владимире в 2014 г. открылась памятная, посвященная умершим в лазаретах воинам обеих войн. А в 2016 г. на территории 3-го Центрального военного госпиталя им. Вишневского, расположенного в Подмосковье, появился памятник сестре милосердия. Изображения на барельефах связывает этот памятник с событиями Крымской, Первой мировой и Великой Отечественной войн.
Заимствование образов, сформированных пропагандой Первой мировой, на наш взгляд, связано с двумя обстоятельствами. Во-первых, эти героические истории формировались средствами массовой информации в 1914-1917 гг. и уже тогда соответствовали главному критерию отличительности, уникальности, а потому спустя столетие могли быть легко заимствованы и тиражируемыми. Во-вторых, именно военная история является наиболее слабым звеном современной отечественной историографии Первой мировой, а потому в условиях ограниченного времени вместо поиска новых героев заимствовались уже старые истории. Так, мы уже выше писали о фильме «Батальонъ», которые воспроизводит героический образ 1917 г. «женского батальона» М. Бочкаревой. «Возрожден» оказался и самый тиражированный герой Первой мировой - первый георгиевский кавалер казак К. Крючков (только совсем недавно были обнаружены документы, опровергающие «каноническую» версию о том, что он убил 12 немцев и получил 12 ран). Образ сестры милосердия Риммы Ивановой (единственная женщина - кавалер офицерского ордена Св. Георгия) также родом из пропаганды 1915 года. В рамках российско-французских культурных отношений реанимирована была не менее пропагандистская история Русского экспедиционного корпуса (в 2010-2016 гг. в честь него на территории Франции были открыты 4 памятника и 1 мемориальная доска).
Зависимость от белогвардейского исторического нарратива наиболее ярко проявлялась в тех случаях, когда было необходимо привести примеры конкретных полководцев и героев. Так, например, на приеме в честь выпускников военных вузов 26 июня 2016 г. В.В. Путин вписал в число легендарных военачальников не только генерала А.А. Брусилова, но и генералов М.В. Алексеева, Л.Г. Корнилова и А.И. Деникина: последние трое больше известны как белые полководцы, и если первого действительно можно считать выдающимся стратегом Первой мировой, то двое последних до февраля 1917 г. не занимали высоких должностей [36]. В кинематографических произведениях в центре подобного подхода стояла история офицера, отважно сражающегося на фронтах войны, который не принял рево-
люционных потрясений, остался верен своим убеждениям и продолжил борьбу уже с большевиками на стороне «белых». Подобный нарратив просматривается уже в сериале «Гибель империи» (2005), более четко выражен в фильме «Адмирал» (2008) и доводится до гротеска в кинокартине «Герой» (2016), провалившейся в прокате.
Действительно, многие белогвардейские офицеры были и героями Первой мировой. В этом плане стирание граней между этими войнами, когда попытки увековечить память о лидерах Белого движения приводят к «реанимации» их героизма в 1914-1917 гг., характерно для пространства памяти, сформированного возрожденным казачеством. В этом плане сложно однозначно сказать, какую символическую нагрузку, например, несут памятные доски героическому летчику и белому авиационному главкому В.М. Ткачеву (установлена на родине в 2010 г.) и генералу М.Г. Дроздовскому (открыта в Ростове-на-Дону в 2014 г. к 100-летию Первой мировой, хотя известен он, прежде всего, как «белый воин») или же памятник Л.Г. Корнилову (2013 г., Краснодар). Весьма показательно, что попытки реабилитировать сотрудничавших с нацистами П.Н. Краснова и А.Г. Шкуро также приводят к апелляции к их героизму эпохи Первой мировой. Впрочем, подобная риторика является манипулятивной, поскольку стремление их увековечить (например, указать их на памятной доске на мемориале у м. Сокол в Москве, появление в 2007 году памятника Краснову на личном подворье одного бизнесмена из ст. Еланской, попытки назвать в честь А.Г. Шкуро улицу в Новороссийске) связано вовсе не с их подвигами в 1914-1917 гг., а с тем, что они были активными участниками Белого движения и до конца своих дней сохранили резко негативное неприятие Советской власти. Впрочем, данный риторический ход оказался в целом неубедительным: память о Великой Отечественной войне имеет большее значение, а потому никакие заслуги в 1914-17 гг. не могут в глазах большинства россиян служить оправданием сотрудничества с нацистами в 1941-1945 гг.
Таким образом, подводя итог, повторно укажем, что юбилей 100-летия Первой мировой был весьма жестко структурирован медийным и патриотическим дискурсом. Дискурс, как указывал еще М. Фуко, устанавливает рамки того, что может и не может быть сказано. В данном случае приемлемыми высказываниями о Первой мировой стали те, которые подчеркивали героизм русской армии, ее роль в победе Антанте, а также служили обоснованию тезиса о неразрывной истории российской государственности. Естественно, разговор о Первой мировой весьма сильно структурировался как текущими политическими событиями: апелляция к
истории в конечном счете поддерживала общую критику либеральной оппозиции и стран Запада, с которыми Россия вступила в конфликт из-за ситуации на Украине. Тем самым разговор о прошлом стал разговором фактически о настоящем. Ирония заключается в том, что чем больше историческое событие делается актуальным и созвучным политическому контексту (пресловутые «уроки истории»), тем меньше оно интересно как таковое. Другими словами, чем больше апелляция к Первой мировой превращалась в риторический аргумент для усиления патриотических чувств, позволяющая критиковать современный Запад или «либералов», тем больше собственно сама история войны оказывалась на периферии господствующего дискурса.
И если дискурсы устанавливают границы, то можно предположить, что многое оказывается прямо на них или за их пределами. В данном случае на «обочине» юбилейных мероприятий оказалась история Первой мировой как трагедии. Характерно, что единственный памятник, отражающий именно это восприятие, авторства известного скульптора М. Шемякина был установлен вовсе не в столице или региональных центрах, а в небольшом городе Гусеве (бывший Гумбиннен, около которого в августе 1914 года 1-я русская армия одержала крупную победу) при финансовой поддержке холдинга GS Group. Доминировал именно официально-героический или белогвардейско-офицерский взгляд на события. После таких фильмов как «Батальонъ» или «Герой» весьма сложно сочувствовать тем простым солдатам и младшим офицерам, недовольным войной, обладающим собственной, выстраданной в окопах правдой, которая заставила их стать активными участниками революционных событий 1917 года Сложно понять причины происходившего, если война в целом воспринимается как героической действо [о зачастую забываемой стороне войны, см.: 5]. Безусловно, необходимо отдание дани памяти героизму забытых солдат Первой мировой, однако с точки зрения сегодняшнего дня осмысление трагедии тех лет могло бы дать более, нежели повторение «мантр» про национал-предателей и чей-то заговор.
Литература
1. Fairclough N. Discourse and power. London, 1989.
2. Oushakine S. Remembering in the Public: On the Affective Management of History // Ab Imperio. 2010. No. 1.
3. 21 августа С. Нарышкин открыл выставку - «Первая Мировая. Последняя битва Российской империи» // Государственная Дума. 2014. 21 августа. URL: http://www.duma.gov.ru/news/274/801680/?sphrase_id=2358635 (дата обращения 01.10.2016).
4. 27 июля Сергей Нарышкин принял участие в памятной акции, посвященной 100-летию начала Первой мировой войны // Государственная дума. Официальный портал. 2014. 27 июля. URL: http://www.duma.gov.ru/news/274/781565/?sphrase_id=2358635#photo5 (дата обращения 01.10.2016).
5. Асташов А.Б. Русский фронт в 1914 - начале 1917 года. Военный опыт и современность. М., 2014.
6. Барт Р. Мифологии. М., 2014.
7. Бирюков Н.И., Сергеев В.М. Становление институтов представительной власти в современной России. М., 2002.
8. Будник Г.А. Первая мировая война в исторической памяти студентов // Известия высших учебных заведений. Серия: гуманитарные науки. 2014. Т. 5. №4.
9. Быкова С.И. Осмысление опыта Первой мировой войны: европейская традиция в восприятии современных российских студентов // Научный диалог. 2014. №8.
10. Воронов В. Русские не сдаются // Совершенно секретно. 2009. №8.
11. Встреча с участниками Общероссийского исторического собрания // Президент России. Официальный сайт. 2016. 22 июня. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/52201 (дата обращения 19.09.2016).
12. Выступление на совещании оргкомитета по подготовке мероприятий, связанных со столетием Первой мировой войны // Российское историческое общество. 2015. 3 авг. URL: http://rushistory.org/vystupleniya-s-e-naryshkina/vystuplenie-s-e-naryshkina-na-soveshchanii-orgkomiteta-po-podgotovke-meropriyatij-svyazannykh-so-stoletiem-pervoj-mirovoj-vojny.html (дата обращения 01.10.2016).
13. Глава Минкультуры поговорил со студентами о национал-предателях // Известия. 2014. 1 сент. URL: www.izvestia.ru/news/576068 (дата обращения 01.10.2016).
14. Голубкова М. В Царском селе открылся музей Первой мировой войны // Российская газета. 2014. 4 авг. URL: www.rg.ru/2014/08/04reg-szfo/muzey-anons (дата обращения 01.10.2016).
15. Грушевская Т.М. Политический дискурс в аспекте газетного текста. СПб., 2002.
16. Ефремова В.Н. О некоторых теоретических особенностях исследования символической политики // Символическая политика: Сб. науч. тр. / Гл. ред. О.Ю. Малинова. М., 2015.
17. Иссерс О.С. Дискурсивные практики нашего времени. М., 2015.
18. Казанцев А.А. «Ваххабизм»: опыт когнитивного анализа институтов в ситуации социокультурного кризиса // Полис. 2002. №5.
19. Касамара В.А., Сорокина А.А. Представления о прошлом студентов топовых московских вузов // Общественные науки и современность. 2014. №6.
20. Колоницкий Б.И. «Забытая война»? Политика памяти, российская культура эпохи Первой мировой и культурная память // Наше прошлое: ностальгические воспоминания или угроза будущему? СПб., 2015.
21. Кудтусова В.А. Первая мировая война в советском печатном дискурсе 1920-1940-х гг. // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. 2014. №3.
22. Кэмерон Д. Разговорный дискурс. Харьков, 2015.
23. Малинова О.Ю. Актуальное прошлое: символическая политика властвующей элиты и дилеммы российской идентичности. М., 2015.
24. Мальцев Д.А., Бородин И.В. Знания и символы Первой мировой войны (по материалам социологических опросов российских и молдавских школьников) // Первая мировая война: историографические мифы и историческая память. Кн.1. Народы Российской империи / под ред. О.В. Петровской. М., 2014.
25. Мартынов М. Язык русского анархизма. М., 2016.
26. Мединский В.Р. «Мы должны перестать сваливать на Сталина все свои проблемы» // Известия. 2015. 3 июля. URL: www.izvestia.ru/news/588424 (дата обращения 01.01.2016).
27. Михалева О.Л. Политический дискурс. Специфика манипулятивного воздействия. М., 2009.
28. На Белорусском вокзале открыли памятник «Прощание славянки» // Российская газета. 2014. 8 мая. URL: www.rg.ru/2014/05/08/slavyanka-anonc (дата обращения 01.01.2016).
29. Орловский Д. Великая война и российская память // Россия и Первая мировая война. Материалы международного научного коллоквиума. СПб, 1999.
30. Ответы на вопросы членов Совета Федерации // Президент России. Официальный сайт. 2012. 27 июня. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/15781 (дата обращения 01.10.2016).
31. Открытие памятника героям Первой мировой войны // Президент России. Официальный сайт. 2014. 1 авг. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/46385 (дата обращения 01.10.2016).
32. Пахалюк К.А. Оборона крепости Осовец: генеалогия героического нарратива // Гефтер. 2016. 2016. 27 апр. URL: www.gefter.ru/archive/18356 (дата обращения 29.09.2016).
33. Петров К.Е. Концепт «Европа» в современной политическом дискурсе // Полис. 2004. №3.
34. Петров К.Е. Структура концепта «терроризм» // Полис. 2003. №4.
35. Послание Президента Федеральному Собранию // Президент России. Официальный сайт. 2013. 12 дек. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/19825 (дата обращения 01.10.2016).
36. Прием в честь выпускников военных вузов // Президент России. Официальный сайт. 2014. 26 июня. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/46078 (дата обращения 03.10.2016).
37. Проект обращения участников круглого стола «к 100-летию Великой российской революции: осмысление во имя консолидации» // Министерство культуры Российской Федерации. 2015 21 мая. URL: www.mkrf.ru/m/654692 (дата обращения 01.10.2016).
38. Путин: патриотизм - «это и есть национальная идея» // ТАСС. 2016. 3. Февр. URL: http://tass.ru/politika/2636647 (дата обращения 03.10.2016).
39. Россия в Великой войне. Материалы Международного общественно-научного форума «Великая война. Уроки истории». М.: Издание Государственной Думы, 2014.
40. Сергеев К.В. Когнитивные модели и формирование религиозных институтов: античный протогностицизм // Полис. 2002. №5.
41. Стародубова О.Ю. Литературный процесс 1930-х годов как средство формирования и пропаганды образа Первой мировой войны // Проблемы истории, филологии, культуры. 2008. №22.
42. Таланов А.И. Путь реконструктора. М., 2016.
43. Ульянова С.Б. Кампания против «империалистических войн» в 1924 году: задачи, проведение, результаты // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. 2015. №1
44. Хиршман А. Риторика реакции: извращение, тщетность, опасность. М., 2010.
45. Чернявская В.Е. Дискурс власти и власть дискурса. М., 2006.
46. Чудинов А.П. Политическая лингвистика. М., 2010.
47. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М., 2004.
References
1. Fairclough N. Discourse and power. London, 1989.
2. Oushakine S. Remembering in the Public: On the Affective Management of History. Ab Imperio. 2010. No. 1.
3. 21 avgusta S. Naryshkin otkryl vystavku - «Pervaya Mirovaya. Poslednyaya bitva Rossiiskoi imperii». Gosudarstvennaya Duma. 2014. 21 avgusta. URL: http://www.duma.gov.ru/news/274/801680/?sphrase_id=2358635 (data obrashcheniya 01.10.2016).
4. 27 iyulya Sergei Naryshkin prinyal uchastie v pamyatnoi aktsii, posvya-shchennoi 100-letiyu nachala Pervoi mirovoi voiny. Gosudarstvennaya duma. Ofitsial'nyi portal. 2014. 27 iyulya. URL: http://www.duma.gov.ru/news/274/781565/?sphrase_id=2358635#photo5 (data obrashcheniya 01.10.2016).
5. Astashov A.B. Russkii front v 1914 - nachale 1917 goda. Voennyi opyt i sovremennost'. M., 2014.
6. Bart R. Mifologii. M., 2014.
7. Biryukov N.I., Sergeev V.M. Stanovlenie institutov predstavitel'noi vlasti v sovremennoi Rossii. M., 2002.
8. Budnik G.A. Pervaya mirovaya voina v istoricheskoi pamyati studentov. Izvestiya vysshikh uchebnykh zavedenii. Seriya: gumanitarnye nauki. 2014. T. 5. №4.
9. Bykova S.I. Osmyslenie opyta Pervoi mirovoi voiny: evropeiskaya tra-ditsiya v vospriyatii sovremennykh rossiiskikh studentov. Nauchnyi dialog. 2014. №8.
10. Voronov V. Russkie ne sdayutsya. Sovershenno sekretno. 2009. №8.
11. Vstrecha s uchastnikami Obshcherossiiskogo istoricheskogo sobraniya. Prezident Rossii. Ofitsial'nyi sait. 2016. 22 iyunya. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/52201 (data obrashcheniya 19.09.2016).
12. Vystuplenie na soveshchanii orgkomiteta po podgotovke meropriyatii, svyazannykh so stoletiem Pervoi mirovoi voiny. Rossiiskoe istoricheskoe ob-shchestvo. 2015. 3 avg. URL: http://rushistory.org/vystupleniya-s-e-naryshkina/vystuplenie-s-e-naryshkina-na-soveshchanii-orgkomiteta-po-podgotovke-meropriyatij-svyazannykh-so-stoletiem-pervoj-mirovoj-vojny.html (data obrashcheniya 01.10.2016).
13. Glava Minkul'tury pogovoril so studentami o natsional-predatelyakh. Izvestiya. 2014. 1 sent. URL: www.izvestia.ru/news/576068 (data obrashcheniya 01.10.2016).
14. Golubkova M. V Tsarskom sele otkrylsya muzei Pervoi mirovoi voiny. Rossiiskaya gazeta. 2014. 4 avg. URL: www.rg.ru/2014/08/04reg-szfo/muzey-anons (data obrashcheniya 01.10.2016).
15. Grushevskaya T.M. Politicheskii diskurs v aspekte gazetnogo teksta. SPb., 2002.
16. Efremova V.N. O nekotorykh teoreticheskikh osobennostyakh issledo-vaniya simvolicheskoi politiki. Simvolicheskaya politika: Sb. nauch. tr. Gl. red. O.Yu. Malinova. M., 2015.
17. Issers O.S. Diskursivnye praktiki nashego vremeni. M., 2015.
18. Kazantsev A.A. «Vakhkhabizm»: opyt kognitivnogo analiza institutov v situatsii sotsiokul'turnogo krizisa. Polis. 2002. №5.
19. Kasamara V.A., Sorokina A.A. Predstavleniya o proshlom studentov topovykh moskovskikh vuzov. Obshchestvennye nauki i sovremennost'. 2014. №6.
20. Kolonitskii B.I. «Zabytaya voina»? Politika pamyati, rossiiskaya kul'tura epokhi Pervoi mirovoi i kul'turnaya pamyat'. Nashe proshloe: nos-tal'gicheskie vospominaniya ili ugroza budushchemu? SPb., 2015.
21. Kudtusova V.A. Pervaya mirovaya voina v sovetskom pechatnom diskurse 1920-1940-kh gg. Labirint. Zhurnal sotsial'no-gumanitarnykh issledo-vanii. 2014. №3.
22. Kemeron D. Razgovornyi diskurs. Khar'kov, 2015.
23. Malinova O.Yu. Aktual'noe proshloe: simvolicheskaya politika vlastvu-yushchei elity i dilemmy rossiiskoi identichnosti. M., 2015.
24. Mal'tsev D.A., Borodin I.V. Znaniya i simvoly Pervoi mirovoi voiny (po materialam sotsiologicheskikh oprosov rossiiskikh i moldavskikh shkol'nikov). Pervaya mirovaya voina: istoriograficheskie mify i istoricheskaya pamyat'. Kn.1. Narody Rossiiskoi imperii. pod red. O.V. Petrovskoi. M., 2014.
25. Martynov M. Yazyk russkogo anarkhizma. M., 2016.
26. Medinskii V.R. «My dolzhny perestat' svalivat' na Stalina vse svoi problemy». Izvestiya. 2015. 3 iyulya. URL: www.izvestia.ru/news/588424 (data obrashcheniya 01.01.2016).
27. Mikhaleva O.L. Politicheskii diskurs. Spetsifika manipulyativnogo voz-deistviya. M., 2009.
28. Na Belorusskom vokzale otkryli pamyatnik «Proshchanie slavyanki». Rossiiskaya gazeta. 2014. 8 maya. URL: www.rg.ru/2014/05/08/slavyanka-anonc (data obrashcheniya 01.01.2016).
29. Orlovskii D. Velikaya voina i rossiiskaya pamyat'. Rossiya i Pervaya mirovaya voina. Materialy mezhdunarodnogo nauchnogo kollokviuma. SPb, 1999.
30. Otvety na voprosy chlenov Soveta Federatsii. Prezident Rossii. Ofitsial'nyi sait. 2012. 27 iyunya. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/15781 (data obrashcheniya 01.10.2016).
31. Otkrytie pamyatnika geroyam Pervoi mirovoi voiny. Prezident Rossii. Ofitsial'nyi sait. 2014. 1 avg. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/ news/46385 (data obrashcheniya 01.10.2016).
32. Pakhalyuk K.A. Oborona kreposti Osovets: genealogiya geroicheskogo narrativa. Gefter. 2016. 2016. 27 apr. URL: www.gefter.ru/archive/18356 (data obrashcheniya 29.09.2016).
33. Petrov K.E. Kontsept «Evropa» v sovremennoi politicheskom diskurse. Polis. 2004. №3.
34. Petrov K.E. Struktura kontsepta «terrorizm». Polis. 2003. №4.
35. Poslanie Prezidenta Federal'nomu Sobraniyu. Prezident Rossii. Ofitsial'nyi sait. 2013. 12 dek. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/ news/19825 (data obrashcheniya 01.10.2016).
36. Priem v chest' vypusknikov voennykh vuzov. Prezident Rossii. Ofitsial'nyi sait. 2014. 26 iyunya. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/ news/46078 (data obrashcheniya 03.10.2016).
37. Proekt obrashcheniya uchastnikov kruglogo stola «k 100-letiyu Velikoi rossiiskoi revolyutsii: osmyslenie vo imya konsolidatsii». Ministerstvo kul'tury Rossiiskoi Federatsii. 2015 21 maya. URL: www.mkrf.ru/m/654692 (data obrashcheniya 01.10.2016).
38. Putin: patriotizm - «eto i est' natsional'naya ideya». TASS. 2016. 3. Fevr. URL: http://tass.ru/politika/2636647 (data obrashcheniya 03.10.2016).
39. Rossiya v Velikoi voine. Materialy Mezhdunarodnogo obshchestven-nonauchnogo foruma «Velikaya voina. Uroki istorii». M.: Izdanie Gosudarstven-noi Dumy, 2014.
40. Sergeev K.V. Kognitivnye modeli i formirovanie religioznykh institutov: antichnyi protognostitsizm. Polis. 2002. №5.
41. Starodubova O.Yu. Literaturnyi protsess 1930-kh godov kak sredstvo formirovaniya i propagandy obraza Pervoi mirovoi voiny. Problemy istorii, filo-logii, kul'tury. 2008. №22.
42. Talanov A.I. Put' rekonstruktora. M., 2016.
43. Ul'yanova S.B. Kampaniya protiv «imperialisticheskikh voin» v 1924 godu: zadachi, provedenie, rezul'taty. Vestnik Kostromskogo gosudarstvennogo universiteta im. N.A. Nekrasova. 2015. №1
44. Khirshman A. Ritorika reaktsii: izvrashchenie, tshchetnost', opasnost'. M., 2010.
45. Chernyavskaya V.E. Diskurs vlasti i vlast' diskursa. M., 2006.
46. Chudinov A.P. Politicheskaya lingvistika. M., 2010.
47. Sheigal E.I. Semiotika politicheskogo diskursa. M., 2004.
