CC BY
43
УДК 81'37+81:008
Е. М. Масленникова
кандидат филологических наук, доцент кафедры английского языка факультета иностранных языков и международной коммуникации Тверского гос. ун-та; e-mail: e-maslennikova@inbox.ru; arakin2grammar@mail.ru
ДИСКУРСИВНЫЕ МАРКЕРЫ КАК ЧАСТЬ КОДА ЭПОХИ: ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА1
В статье обсуждаются особенности перевода вокативов как особых дискурсивных маркеров, отражающих специфику лингвокультурных кодов и характерные особенности национального коммуникативного стиля. Показана связь речевого этикета и «закодированного» языка социального взаимодействия. Подробно рассматриваются параметры (не)переводимости рядов господин - гражданин - товарищ и господа - граждане - товарищи как национально-специфичных идеологем эпохи.
Ключевые слова: текст; дискурс; дискурсивные маркеры; вокативы; иде-ологема; перевод.
Maslennikova E. M.
Ph.D., Associate Professor, the English Department, the Faculty of Foreign Languages and Crosscultural Communication, Tver State University; e-mail: e-maslennikova@inbox.ru; arakin2grammar@mail.ru
DISCOURSE MARKERS AS THE REFLECTION OF THE CODE OF THE EPOCH: ISSUES IN TRANSLATION STUDIES
The article discusses different cases of the translation of vocatives. Being special discourse markers, vocatives reflect cultural codes and characteristics of the national communicative style. The connection between speech etiquette and the «coded» language of social interaction is shown. The author gives the detailed review of translatability' parameters concerning the Russian-language lexical chains of gospodin 'Mr.' - grazhdanin 'citizen' - tovarishch 'friend' and gospoda 'gentlemen' - grazhdane 'the citizens' - tovarishchi 'fellows'. These chains are viewed as nationally, culturally and ideologically significant elements (ideologemes) reflecting the codes of a definite Soviet epoch.
Key words: text; discourse; discourse markers; vocatives; ideologem; translation.
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ (проект № 14-04-00554 «Русская литература в современном мире: перевод как восприятие и восприятие перевода»).
Дискурсивные маркеры выполняют в высказывании прагматическую функцию и служат для логической организации сообщения; выделения говорящим новой позиции; разграничения нескольких тем; определения позиции говорящего по отношению к сказанному и помощи слушающему в самоопределении по отношению к говорящему и сказанному им.
Дискурсивные маркеры являются одной из характерных черт национального коммуникативного стиля, под которым понимается «устойчивая совокупность коммуникативных представлений, правил и норм, опосредуемых культурой как макроконтекстом коммуникации, проявляющихся в отборе языковых средств, организации смысла и национально маркированном коммуникативном поведении носителей языка» [2, с. 14]. Например, восклицание wow считается более типичным для современного американского варианта английского языка по сравнению с британским английским. Если изначально «Wow!» выражало восхищение, радость, удивление или сигнализировало о личностной заинтересованности говорящего, то, попав в русский язык, wow стало часть молодежного или псевдомолодежного подъязыка:
<...> Пока в наши дома приходят Хрюша, Степашка, Филя и Каркуша - родные, знакомые с младенчества, не опошленные компьютерной графикой, разговаривающие нормальным русским языком, никогда не кричащие «Йес!» и «Вау!» ... мы можем надеяться, что в наших сыновьях и дочках останется та частичка нас самих, которую нам так хочется сохранить (Комсомольская правда, 23.08.02).
Стремление переводчика сохранить национальный колорит при помощи речевых маркеров, характерных для национального дискурса, часто приводит к избыточности выразительных средств при передаче смысла высказывания, например к удвоению структур: «Ясно. Теперь мне ясно, всё олл-райт» (Р. Стаут. Лига запуганных мужчин. Перевод В. Шибаева). В русском языке просторечное слово хай -«шум, скандал» совпадает по звучанию с англоязычным hi - «привет»: - «Хай, - сказал тонкий детский голос» (Р. Стерлинг. Пешая прогулка. Перевод А. Молокина).
Вокативы как особая группа дискурсивных маркеров служат не только средством идентификации адресата, но и показывают на определенную социальную позицию и установившуюся межличностную дистанцию между говорящим и слушающим. Сложившаяся в языке
система правил употребления вокативов дает представление о структуре лингвокультурного сообщества, тенденциях речевого этикета и о «закодированном» языке социального взаимодействия. В качестве вокативов обычно используются [4-8]: официальные обращения, включающие фамилию и соответствующее титулование; почтительные обращения (honorofics) типа madam, sir; названия профессий и военные звания как статусные вокативы; полная форма имени адресата; личные имена; дериваты имен (сокращенные, уменьшительно-ласкательные, фамильярные); прозвища; ласковые обращения типа голубчик, sweetheart и др.; термины родства типа мама, матушка, mother, mom, mum, mummy, ma и др.; состоящие из нескольких слов «расширенные» вокативы; массовые» вокативы, служащие для обращения к группе людей господа, folks, everybody, ladies, gentlemen; фамильярные вокативы (familiarizers) типа чувак, buddy, dude, man, брат, bro и т. д., служащие для привлечения говорящим внимания к себе и / или к сообщаемому, а также для обращения к незнакомому человеку. Вариативность и выбор формы обращения зависят от ряда социальных факторов, в том числе от общественного статуса, возраста и гендерной принадлежности коммуникантов. Например, в соответствии с английскими театральными традициями героиня романа С. Моэма (W. S. Maugham, 1874-1965) «Театр» («Theatre», 1937) выступает на сцене под девичьей фамилией, поэтому окружающие обращаются к ней как к Miss Lambert, но русский перевод из-за переводческого незнания или невнимательности содержит фактологическую ошибку-неточность:
I should like to introduce you to Miss Lambert,» said Michael (W. S.
Maugham. Theatre) ^ Разрешите познакомить вас с миссис Лэмберт, -
сказал Майкл (С. Моэм. Театр. Перевод Г. Островской).
Включенность переводчика в диалог культур предопределяет установление межъязыковых и межкультурных связей, для которых ему надлежит найти способы опредмечивания и распредмечивания с тем, чтобы обеспечить вторичному читателю возможность для выхода в национально-культурную спецификацию «другого» как «чужого». Некоторые современные переводчики романа в стихах «Евгений Онегин» (1823-1831, полностью - 1833) А. С. Пушкина (1799-1837) на английский язык предпочитают передавать обращение няня как nyanya:
Не спится, няня: здесь так душно! (А. С.Пушкин. Евгений Онегин) ^ I can't sleep, nyanya: it's so stifling! (A. S. Pushkin. Eugene Onegin. Translated by Ch. Johnston, 1977).
I can't sleep, nyanya: it's too hot! (A. Pushkin. Eugene Onegin. Translated by O. Emmet, S. Makourenkova, 2007).
Американский писатель, журналист и переводчик Б. Тейлор (B. Taylor, 1825-1878) пишет рассказ «Beauty and The Beast (A Story of Old Russia)» для сборника «Beauty and the Beast and Tales from Home» (1879) на материале повести П. И. Мельникова (1818-1883) «Старые годы». Б. Тейлор, служивший в России на должности секретаря посольства США (1862-1863), попытался сохранить исходные параметры «русскости» с помощью транслитерированных вокативов, указывающих на национальный коммуникативный стиль, объяснив golubchik moi как my little pigeon. Аналогичным образом поступил современный переводчик Г. Даниэлс (Guy Daniels) при работе над рассказами А. П. Чехова (опубликованы в 1977 и 2012), объяснив в примечаниях оставленные слова batuyshka, dushenka и mamasha как 'dear friend', 'darling' и 'mama', соответственно. Один из переводов повести Н. С. Лескова (1831-1895) «Сказ о тульском кривом левше и о стальной блохе» (1881) на английский язык выполнен Изабель Хапгуд (Isabel F. Hapgood) в 1890 г. Перевод для московского издательства «Progress Publishers» (1958, 1974) подготовил Дж. Ханна (George H. Hanna, 1891-1969). И. Хапгуд специально объясняет в сноске обращение тульских мастеровых к царю как batiushka, назвав слово «батюшка» непереводимым (untranslatable word, but frequently rendered as «dear little father»), ссылаясь на объяснение, полученное лично от Л. Н. Толстого: «Count L.N. Tolstoy said to me that there were only two genuine Russian titles - "batiushka" and "matushka"». В опубликованном в СССР переводе «Сказа.» царя называют sir.
Деятельность переводчика в качестве инфильтратора-посредника предполагает определенную отстраненность и отчужденность с тем, чтобы в попытке противопоставить себя автору переводчику как квази(со)автору не удалось бы «вытеснить» автора, изменив идио-стиль или иные особенности оригинала. Переводчики часто пытаются внести дополнительную упорядоченность текстового пространства оригинала, ориентируясь на соответствующую культурно-языковую традицию, разделяемую ими с вторичными читателями из сферы
принимающего языка и культуры. Перевод романа французского писателя Оноре де Бальзака (H. de Balzac, 1799-1850) «Eugénie Grandet» («Евгения Гранде», 1833) на русский язык, выполненный Ф. М. Достоевским (1821-1881), несет в себе отличительные черты стиля великого русского писателя. Обращение папаши Гранде к дочери ангельчик мой - это обращение Макара Девушкина из произведения «Бедные люди» (1846), где оно встречается 47 раз (!):
Fifille, dit-il, au lieu de signer cet acte qui coûtera gros à faire enregistrer... (H. de Balzac. Eugénie Grandet) ^ Ангельчик мой, - сказал он, - этот акт дорого обойдется нам (О. де Бальзак. Евгения Гранде. Перевод Ф. М.Достоевского, 1844).
Передача вокативов как особых дискурсивных маркеров осложняется их параметрами относительно принятого кода культуры, действующего в исходном социуме, внутри которого был создан оригинал. Деятельность переводчика находится под воздействием типоформирующих факторов, среди которых назначение текста, тип аудитории / читателя. Переводчик ориентируется на «свои» нормы речевого общения. Беспризорники из романа И. Ильфа (1897-1937) и Е. Петрова (1902-1940) «Двенадцать стульев» (1928) используют обращение дядя, которое заменяется переводчиком на mister - мистер, господин. Отметим разговорную форму gimme (give + me) в качестве средства компенсации, благодаря чему оригинал и представленное в нем текстовое пространство адаптируются к «чужой» социокультурной среде:
Дядя, - весело кричал он, - дай десять копеек (И. Ильф и Е. Петров. Двенадцать стульев) ^ «Mister!» cried the boy gaily, «gimme ten kopeks!» (I. Ilf andE. Petrov. The Twelve Chairs. Translated by John Richardson, 1961) • Gimme the half-crown (Jerome K. Jerome. Three Men in a Boat).
Дореволюционная форма вежливого обращения, включающая фамилию, воспроизводится в переводе Дж. Ричардсона (John Richardson, 1961) так же, как mister, что в принципе соответствует правилам межъязыковой эквивалентности. Авторская подтекстовая игра с формульными «старыми» дореволюционными и «новыми» советскими обращениями представляет собой намеренную текстовую лакуну (в терминологии Ю. А. Сорокина), которая именно в этом случае окажется практически невоспроизводимой:
А с гробом как, господин Воробьянинов? (И. Ильф, Е. Петров. Двенадцать стульев) ^ But what about the coffin, Mr Vorobyaninov? (I. Ilf and E. Petrov. The Twelve Chairs. Translated by John Richardson, 1961).
Другим примером намеренной эмотивной лакуны будет обыгранная И. Ильфом и Е. Петровым форма вежливого обращения товарищ + звание, так как высший генеральский чин царской армии фельдмаршал предполагал исключительно использование обращения господин:
За конспирацию, товарищ фельдмаршал, - быстро ответил Бендер (И. Ильф, Е. Петров. Двенадцать стульев) ^ For reasons of security, Comrade Field Marshal! promptly answered Ostap (I. Ilf and E. Petrov. The Twelve Chairs. Translated by John Richardson, 1961 ).
Вокативы несут в себе прагматические и коннотативные признаки, за ними стоит оценка говорящим своего собеседника. Выполняя функцию социализации, отдельные вокативы постепенно перешли в разряд психологических детерминант социальных отношений, когда смысловые различия имплицируют не только социальную дифференциацию, но и отражают аксиологическую оппозицию СВОИ ЧУЖИЕ. В повести М. А. Булгакова (1891-1940) «Собачье сердце» (1925) на требование превращенного из бродячего пса в «нового» человека Полиграфа Полиграфовича Шарикова, чтобы к нему обращались по имени и отчеству, профессор Преображенский заявляет:
Если вам угодно, чтобы вас перестали именовать фамильярно "Шариков", и я, и доктор Борменталь будем называть вас "господин Шариков" (М. А. Булгаков. Собачье сердце) ^ ... both Dr. Bormenthal and I will call you Mr. Sharikov (M. Bulgakov. The Heart of a Dog. Translated by M. Ginsburg, 1968).
.Doctor Bormenthal and I will call you "Mister Sharikov" (M. Bulgakov. The Heart of a Dog. Translated by M. Glenny, 1968); ... we will call you 'Mister Sharikov' (M. Bulgakov. The Heart of a Dog. Translated by A. Pyman, 1990).
Следующая реплика героя показывает сложившееся в советском обществе восприятие формы обращения господин + фамилия как идеологически чуждой:
Я не господин, господа все в Париже! (М.А.Булгаков. Собачье сердце) ^ I'm not mister - all "misters" are in Paris! (M. Bulgakov. The Heart of a Dog. Translated by M. Glenny).
I'm not a mister, all misters are in Paris! M. Bulgakov. The Heart of a Dog
(Translated by M. Ginsburg).
I'm no mister, all the misters are in Paris! (M. Bulgakov. The Heart of a Dog. Translated by A. Pyman).
Общая атмосфера эпохи и ее культурные коды отражаются в способах моделирования текстового пространства, которое становится «отражением» реального пространства, и в используемых авторами нарративно-композиционных техниках. Одним из «бродячих» сюжетов советской литературы был активно развиваемый в ходе антишпионской кампании 20-х и 30-х гг. XX в. сюжет о тайно прибывших в СССР диверсантах, террористах и вредителях в лице эмигрантов из числа «бывших». В начале эпизода встречи будущих компаньонов по поиску стульев с зашитыми в них бриллиантами Остап Бендер называет своего собеседника товарищ из Парижа, но когда не удается договориться об условиях сделки, он резко меняет тон обращения на господин из Парижа:
Только вы, дорогой товарищ из Парижа, плюньте на все это (И. Ильф, Е. Петров. Двенадцать стульев) ^ Not less than that. However, if I were you, dear friend from Paris, I wouldn't give a damn about it (I. Ilf andE. Petrov. The Twelve Chairs. Translated by John Richardson, 1961).
Слушайте, господин из Парижа, а знаете ли вы, что наши бриллианты почти что у меня в кармане!» (И. Ильф, Е. Петров. Двенадцать стульев) ^ Listen, gentleman from Paris, do you know your jewels are practically in my pocket? (I. Ilf and E. Petrov. The Twelve Chairs. Translated by John Richardson).
Как пишет В. З. Демьянков, «установление явных и скрытых намерений как раз и отличает интерпретацию от основных видов обращения со знаками» [1, с. 27], поэтому наиболее удачным представляется решение переводчика ввести в свой перевод «Собачьего сердца» М. А. Булгакова дополнительным элементом сокращенную от gentlemen форму gents «господа», подчеркнув тем самым сложившуюся в обществе классовую дифференциацию:
«I'm no mister, misters are gents, and the gents are all in Paris!» (M. Bulgakov. A Dog's Heart: An Appalling Story. Translated by Andrew Bromfield, 2007).
В произведениях английских писателей XIX в. форма gents обычно является простым сокращением от gentlemen и не несет каких-либо
сложных дополнительных коннотаций. Американские писатели XIX в., наоборот, часто прибегает к «массовому» вокативу gents как к нарочито-вежливой форме, используя ее в шутливых контекстах, в речи жуликов и проходимцев, ковбоев и золотодобытчиков:
«Kinder off yer feed, ain't ye, gents?» he asks, fatherly and some sardonic (O. Henry. Cupid a la carte, 1902) — «Страдаете отсутствием аппетита? -спросил он отечески, но не без сарказма» (О. Генри. Купидон порционно. Перевод под редакцией М. Лорие, 1960).
'Good-evening, gents', says I. 'Won't you 'light, and tie your horses?' (O. Henry. The Hiding of Black Bill, 1908) — Добрый вечер, джентльмены, говорю я. - Не угодно ли вам спешиться и привязать своих коней? (О. Генри. Как скрывался Чёрный Билл. Перевод Т. Озёрской, 1960).
Относительно понятия «идеологема» сложилось представление «либо как о собственно вербальной единице, репрезентирующей базовые идеологические установки, ценности в языке и особенное значение приобретающей в языке тоталитарном, либо как о единице любого языкового (и даже текстового) уровня, функцией которой становится экспликация системы идеологических доминант)» [3, с. 34], поэтому идеологема становится единицей идеологической картины мира, а являясь многоуровневым концептом, она реализуется через знаки различных семиотических систем. Е. Г. Малышева предлагает классифицировать идеологемы на основании: 1) характера концептуализируемой информации; 2) сферы употребления и понимания ее носителями языка; 3) прагматического компонента; 4) актуальности / неактуальности в идеологической картине мира.
К числу вокативов, представляющих собой идеологемы эпохи, относятся официальные обращения, включающие фамилию и титулование, и так называемые массовые вокативы, служащие для обращения к группе людей. Подобные идеологемы-вокативы служат для четкого установления отношений внутри оппозиции Я / МЫ / СВОИ -м- ОН / ОНИ / ЧУЖИЕ, благодаря чему усиливаются процессы идентификации и дистанцирования: «Господа офицеры, вся надежда Города на вас» (М. А. Булгаков. Белая гвардия). В русском языке отдельные идеологемы-вокативы образовали особые ряды типа господин - гражданин - товарищ и господа - граждане - товарищи, которые приобрели осложненный характер по причине лингво-специфического способа экспликации в них невысказанного. Итак,
основные события из повести М. А. Булгакова «Дьяволиада» (1925) происходят в государственном учреждении «Главцентрбазспимат», расположенном в помещении бывшего ресторана «Альпийская роза». Кстати, в романе И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок» (1931) также показано работающее в переоборудованной гостинице советское учреждение «Геркулес». Сатирическая ретроспекция в прошлую дореволюционную жизнь отражена в обращении кассира к сослуживцам: «Не налезайте, господа, а то вы мне, товарищи, стол опрокинете. ... - Граждане! - плачущим голосом запел кассир...» (М.А.Булгаков. Дьяволиада). Художественный перевод как полноценная двуязычная текстовая межкультурная коммуникация предполагает учет коммуникативно-стилистических норм, а также правил речевого этикета и соответствующих моделей поведения, поэтому «массовый» вокатив господа при переводе на английский язык обычно передается как ladies and gentlemen, а в переводе на французский язык господа становятся, соответственно, messieurs:
Keep calm, ladies and gents, or you'll knock the desk over, comrades. «Citizens!» the cashier cried tearfully ... (M. Bulgakov. Diaboliad. Translated by K. M. Cook-Horujy, 1990).
Don't crowd, ladies and gentlemen, or else you'll overturn my desk, Comrades. ... «Citizens!» the cashier sang out in a plaintive voice. (M. Bulgakov. Diaboliad. Translated by H. Aplin, 2010) ^ Ne poussez, pas, messieurs-dames, sans quoi, camarades, vous allez me renverser la table. ... Citoyens! chanta le caissier... (M. Boulgakov. Diablerie. Traduitpar W. Berelowitch, 1994).
Кроме концептуализируемой информации данные ряды господин -гражданин - товарищ и господа - граждане - товарищи несут в себе различные экспрессивно-эмоциональные и социально-оценочные коннотации. Например, в момент нападения на администратора злополучного Варьете из романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» (1920-1940, опубликован на русском языке в 1966-1967) он пытается подобрать соответствующее обращение:
«Что вы, товари... - прошептал ополоумевший администратор, сообразил тут же, что слово "товарищи" никак не подходит к бандитам, напавшим на человека в общественной уборной, прохрипел: - гражда... -смекнул, что и это название они не заслуживают.» (М. А. Булгаков. Мастер и Маргарита).
Полностью роман был переведен на английский язык шесть раз. Усеченную форму обращения товари... передают как com... (M. Ginsburg, 1967; M. Glenny, 1967; D. Burgin and K. Tiernan O'Connor, 1995), comr... (R. Peaver and L. Volokhonsky, 1997), comra... (M. Karpelson, 2011), что позволяет англоязычному читателю легко восстановить слово полностью как comrade. Только в одном переводе оставлена полная форма Comrade... (H. Aplin, 2008). Что касается обращения гражда..., то М. Карпельсон передает его через «массовый» вокатив Folks (M. Karpelson). Остальные переводчики опираются на традиционное соответствие citizens в полной форме (M. Glenny) или на усеченное citiz... (M. Ginsburg; D. Burgin and K. Tiernan O'Connor; R. Peaver and L. Volokhonsky; H. Aplin).
Ряды господин - гражданин - товарищ и господа - граждане -товарищи отражают специфику русской лингвокультуры и ее коды, закрепившиеся в процессе ее развития, а также идеологическую картину мира. Одновременно возникает вопрос о возможности использования переводчиками произведений советских писателей в отдельных случаях заимствованной транскрибированной формы tovarish (в иных вариантах - tovarisch или tovarich) в качестве стилистического синонима для comrade для обращений. Программа «Google Books Ngram Viewer» (http://books.google.ru/books), построенная на основе существующих в период с 1800 по 2000 гг. текстов, показывает, что по данным из общего корпуса «English» две формы tovarish и tovarisch активизируются в английском языке с 1915 г., а форма tovarich возникает только в 1946 г. Для tovarish пик употреблений приходится на 1939 г., а с 1945 г. наметилось резкое падение числа его словоупотреблений. Наоборот, для tovarisch пик употреблений - это 1946 г. К началу 1990-х гг. «лидируют» словоформы tovarisch и tovarich, которых tovarish «догоняет» к 1998 г. В «Национальном британском корпусе» (http://bnc.bl.uk) преобладают формы tovarisch и tovarich.
Поскольку идеологемы-вокативы представляют собой особый способ кодирования национально-специфических ценностей, то при переводе различия в культурных кодах приводят к тому, что дискурсивные маркеры становятся причиной возникновения межъязыковой и межкультурной лакунарности. Их «расшифровка» переводчиком обусловлена историко-временными и социокультурными параметрами коммуникации.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Демьянков В. З. Интерпретация человеческая и интерпретация машинная: сравнительный анализ // Перевод и автоматическая обработка текста. - М. : ИЯ АН СССР, 1987. - С. 13-29.
2. Куликова Л. В. Коммуникативный стиль как проблема теории межкультурного общения: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. - Волгоград, 2006. - 39 с.
3. Малышева Е. Г. Идеологема как лингвокогнитивный феномен: определение и классификация // Политическая лингвистика. - 2009. - № 30. -С. 32-40.
4. Масленникова Е. М. Дискурсивные маркеры как идеологемы эпохи // Дискурс как социальная деятельность: приоритеты и перспективы: материалы Второй междунар. науч. конф., Москва, 16-17 ноября 2014 г. -Ч. I. - М. : ФГБОУ ВПО МГЛУ, 2014. - С. 44-45.
5. Масленникова Е. М. Категория вежливости и вокативы: специфика английского речевого этикета // Лингвострановедение: методы анализа, технологии обучения. - Ч. 2. - М. : МГИМО (У), 2013. - С. 65-72.
6. Biber D., Johanson S., Leech G., Conrad S., Finegan E. Grammar of Spoken and Written English. - L. : Longman, 2000. - 1204 p.
7. Carter R., McCarthy M. Cambridge Grammar of English. - Cambridge : Cambridge University Press, 2007. - 984 p.
8. CrystalD. The Cambridge Encylopedia ofthe English Language. - Cambridge : Cambridge University Press, 2001. - 489 p.
