CC BY
241
Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 23 (314). Политические науки. Востоковедение. Вып. 14. С. 42-48.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ И ИДЕОЛОГИЯ
Е, В. Пилюгина
ДИСКУРС В ПОЛИТИКЕ И ПОЛИТИКА КАК ДИСКУРС: АКТУАЛЬНЫЕ РЕЗОНАНСЫ СОЦИАЛЬНОГО БЫТИЯ ПОСТМОДЕРНА
Современная политика эксплицируется в контексте постмодернистского концепта ‘дискурс’; элиминируются дискурсные принципы и акценты политической жизни социального пространства постмодерна: плюрализм, полифония, спонтанность, симулятивность, интертекстуальность, ориентация на имидж, целевую аудиторию; выделяются предпосылки трансформации политики в дискурсивную практику.
Ключевые слова: дискурс, политический дискурс, дискурсивная практика, интертекстуальность, симулякры, полифония.
Термин ‘дискурс’ (фр. ‘discours’ - речь, англ. ‘discourse’, восходит к латинскому ‘discursus’ - ‘бегание взад-вперед; движение, круговорот; беседа, разговор’) является ключевым понятием современной социальной реальности и гуманитарного знания. Представители философии постмодернизма, совершившие своеобразное «переоткрытие» этого понятия (М. Фуко, Ж. Деррида, Р. Барт, Ю. Хабермас, Ж. Бодрийяр и другие) трактуют дискурс как специфическую форму социальных взаимодействий; способ социального бытия, который отличается полифоничностью, многоаспек-тностью, спонтанностью, поливалентностью, децентризацией и, одновременно, обусловленностью внутренними интенциями эпистемиче-ского происхождения. Спецификации проявления дискурса в той или иной социальной среде были обозначены одним из идеологов концепции дискурса, Мишелем Фуко, как «дискурсивные практики».
Общество постмодерна крайне сегментировано, причем сегментация и даже диверсификация современного социального пространства со временем только возрастают. Сегментация социума предполагает, в то же время, конвергенцию социальных субъектов, их внутреннюю открытость к взаимодействию. Соци-
альные субъекты выступают как взаимопроникающие социетальные системы (системы систем) интерактивных связей и отношений, в которых симулятивная и ноуменальная составляющая значит больше, чем реализованная, феноменальная. Воплощением такой социальной реальности становятся разнообразные дискурсивные практики как грани глобального дискурса и специфические приемы перевода ноуменального в феноменальное: политические, рекламные, профессиональные, маркетинговые, управленческие, гендерные, этнические, медиадискурсы и другие - перечислить все формы и проявления «энергии» дискурса в принципе невозможно, мы можем лишь эксплицировать наиболее актуальные в текущий момент1. Общее, объединяющее разнообразные дискурсивные практики - симулятивная природа, полифоничность, полиморфность, интертекстуальность, способность к полилогу, смешение нередко противоречивых стилей и форм (речевых, и не только), ориентация на имидж, резонансы в виде манипуляций, наличие целевой аудитории.
Следует подчеркнуть, что жесткая демаркация между различными дискурсивными практиками невозможна (действительно, например, политика не может осуществляться вне
СМИ, рекламы, имеет гендерные и этнические «одежды», осуществляется профессионалами-управленцами и нередко выглядит как удачная (или неудачная) маркетинговая кампания). При этом в каждой дискурсивной практике вырабатываются свои особые приемы, средства выражения (которые вполне могут затем использоваться и в других дискурсивных практиках). Сложно также четко определить (ограничить пределами) избранную дискурсивную практику; можно лишь описать составляющие ее признаки в данный момент и означить (придать значение) ее предпосылкам и возможным перспективам. Процессуальный характер дискурсивных практик проявляется в том, что происходит непрерывное, большей частью, спонтанное «насыщение» их новыми элементами, формами, приемами. Строго говоря, любое описание дискурса устаревает до того, как приобретет публичность. Поэтому прикладные лингвистические и социологические исследования дискурса, в которых делается акцент на анализ конкретных проявлений дискурсив-ности (какие формы языка используются, как и какие дискуссии организуются, как строятся отношения в ходе дискуссий) в конкретной социальной среде (например, во взаимодействии политического деятеля с электоратом, между этническими группами) имеют часто узкое и преходящее значение. Дискурс в них воспринимается, прежде всего, как определенная методика взаимодействия (семантический и гносеологический аспекты дискурса), подобно диалогу или дискуссии; происходит фиксация на отдельных проявлениях дискурса.
В призме постмодернистских представлений дискурс - трансцендентное явление; особая форма и способ социального бытия, бесконечно меняющегося, дробящегося, смешивающее реальное и ирреальное. Чтобы получить адекватное представление даже об одном частном событии в таком социальном пространстве, просто перечисляя внешние проявления дискурса, необходимо создавать бесконечное множество социальных проектов. Но и в этом случае нельзя находиться в полной уверенности в том, что расчеты и результаты не будут симулированы.
В дискурсе первична и принципиальна номинативная составляющая. Практики дискурса не столько вытекают из реальности, сколько конструируют и деконструируют реальность. Симуляция реальности к самой реальности может не иметь никакого отношения. Пред-
варительный рассказ о событии формирует не только отношение к событию, но и дальнейшее развитие события.
Показателем своеобразия социальных субъектов выступает своеобразие выбранных ими дискурсивных практик. Показателем реальности бытия социальных субъектов становится их участие в дискурсивных практиках и, шире, - способность к дискурсу вообще. Таким образом, дискурс онтологизирует социальное пространство: пока со мной «беседуют» - я «в теме» - «я существую». «Молчание» мира вокруг меня означает исключение из социума - выпадение из реальности. Дискурсивные практики становятся способом социализации и приобретают референтный смысл, определяя ингрупповое взаимодействие и аутгрупповое противостояние.
Дискурс политики (политический дискурс) - одно из основных направлений исследования современных дискурсов. Исследования политического дискурса отличаются богатым эмпирическим материалом и тенденцией к анализу, прежде всего, семантическо-когнитивной составляющей: лингвистических форм, высказываний, метафор2. Направление активно разрабатывается как в зарубежной дискурсологии, так и в отечественной, но при этом в несколько различных ракурсах. В зарубежной (англо-американской, французской, немецкой) научной литературе политический дискурс рассматривается, как правило, через призму более общих социальных проблем, часто - как воплощение правового неравенства в обществе (прежде всего, в доступе к информации как доступе к власти)3. Полагается, что посредством дискурса «власть придержащие» направляют внимание общества на нужные им события, ситуации, обозначая их как более важные. То есть в чьих руках власть, те и влияют на дискурс, формируя его интенции. Таковы установки, например, «дискурсивной социолингвистики» (Р. Водак), социокогни-тивной модели (Т. ванн Дейк4), социальной семиотики (Н. Файнклаф)5. У отечественных исследователей больший интерес вызывает специфика языка государственных структур, служб, должностных лиц. Полагаем, что предпосылками различных акцентов в анализе политического дискурса являются различия в дефинициях термина ‘политика’, сложившиеся в рамках разных эпистем (политика как сфера общества на Западе, и политика как, прежде всего, функция государства в российской тра-
диции). Поэтому исследования политического дискурса в западных работах, как правило, интердисциплинарные6 и являются частным случаем исследований социальных дискурсов7. Отечественные авторы, хотя и ратуют за создание интегративной дискурсивной науки, но понимают ее, скорее, в инструментальном плане, как синтез не самих гуманитарных наук, а их методов и приемов для изучения политических дискурсивных практик. Общее, что объединяет большинство исследований политического дискурса, - то, что они проводятся, как правило, в границах не политологии, а филологии и лингвистики; и даже интегративные исследования приобретают семиотические оттенки8.
В контексте постмодернистской трактовки дискурса политика как социальная сфера предстает не только средоточием частных дискурсивных практик; современную политику следует позиционировать как метадискурс, так как она осуществляется посредством имманентных всякому дискурсу принципов и презумпций, то есть предстает как полифоничная, полиморфная и поливалентная среда. Отсюда, попытки центризовать, систематизировать и организовать политические влияния и взаимодействия в современном мире обрекаются на заведомый провал. (По этой причине, например, североамериканская политика сохранения гегемонии, фактически, сегодня терпит фиаско; слаженная система распадается в результате спонтанного проявления непредсказуемых «валентностей» - новых игроков на политической арене, неожиданных событий, ситуаций).
Дискурс-политика - это глобальный полилог, в который втягиваются все субъекты мира вне зависимости от их желаний и осознанных действий. Причем значимость участников дискурса (как «беседы») достаточно условна, определяется не отдельными конкретными факторами (скажем, весом в мировом производстве, экономическим потенциалом), а всей системой их связей и взаимодействий. Более того, исходя из симулятивной природы дискурса, значимость может быть и вовсе симулирована: значимым становится то, что определяется как значимое9. В этом плане важный вопрос о возможности направлять дискурс (в данном случае, дискурс политики). Следует отметить, что в львиной доле исследований частных дискурсивных проявлений в политике явственна установка на то, чтобы обеспечить влияние на дискурс, жажда удержать дискурс «в узде», организовать дискурсивные явле-
ния. Апелляция при этом к известной формуле М. Фуко об имманентности власти дискурсу: «.. .дискурсы раз и навсегда подчинены власти или настроены против нее»10 (а Р. Барт уточняет, что «власть гнездится в любом дискурсе, даже если он рождается в сфере безвластия»11). При этом игнорируются такие принципы дискурса, как анонимность («смерть автора») и спонтанность, в результате чего дискурс амбивалентно и включает властные интенции, и противостоит властным интенциям. Полагаем, что в пропозиции «власть-дискурс» и для М. Фуко, и для Р. Барта дискурс первичен, а интенции - от дискурса к власти, но не наоборот. Это значит, что дискурс невозможно контролировать извне: дискурс сам себя направляет и организует. Мы можем только изучить и принять (или не принять) эти направления как некие правила игры.
Такая позиция квалификации политики как своего рода дискурса, а дискурса - как производного современного социума, характерна, например, для Э. Лакло и Ш. Муффа12, определяющих дискурс как атрибут социального, Я. Торфинга13, признающего «игровой характер детерминации социальных значений и идентичностей», Р. Рорти, утверждающего «текучий» характер истины, поскольку понятие правды «зависит от определенного дискурсивного режима»13.
Политика как дискурс спонтанна и, во многом, непредсказуема; интенции ее часто латентны и неочевидны, хотя и властны. Эти интенции - производные паттернов и аттракторов социальной реальности, в том числе, вызваны историческими связями и взаимодействиями. Предстают, большей частью, в виде метафор и тропов, социальных мифов, стереотипов и других языковых образований (популярных слоганов, пословиц); расшифровка их социальных аспектов и резонансов крайне затруднена, так как язык и производное социума, и средство деконструирования социума. Одно и то же событие (ситуация, социальное образование) могут быть представлены в совершенно различных ракурсах в зависимости от целой совокупности условий и аспектов.
Дискурс-политика - способ означивания актуальных социальных феноменов (актуальных на данный момент и в данной социальной среде), так как «.высказывания - это не просто слова или речевые акты, это “кирпичики”, из которых складываются социальные отношения, образы “себя” и “других”, различные
аспекты личности, воссоздаваемые и проживаемые в каждом коммуникативном акте»14. Разные варианты означивания продуцируют антагонизмы и даже конфликты, борьбу между различными дискурсами как способами понимания мира15. Например, сложности русско-американских взаимодействий вызываются, в том числе, различными трактовками целой совокупности социальных феноменов, как то: политика, дружба, взаимодействие, цель, государство, сотрудничество, суверенитет, и др., а также привычными вариантами социальных действий (описанных еще М. Вебером). Очевидно, что эпистемологически для России характерен акцент на ценностнорациональное действие, и в призме этого цель не всегда оправдывает средства. На Западе, по М. Ве-беру16, «правильным» действием полагается такое, в результате которого заявленная цель достигается: целерациональное. Такой подход был сформулирован еще Дж. Вашингтоном, заявившим в свое время, что у Америки нет постоянных друзей и врагов, но есть постоянные интересы. Для русского человека понятие ‘дружба’ имеет априори положительный эмоциональный оттенок; дружба не с целью удовлетворить интересы, а в силу возникающего эмоционального единства, коннотации, или когда обращаются за помощью (русский всегда ее рад оказать, даже в ущерб себе). Отсюда, когда американские интересы совпадают с российскими, или есть нужда в российской помощи, - мы сотрудничаем («дружим»). Когда же такая нужда отпадает, а интересы расходятся -оказываемся в оппозиции.
Разрешить эту дилемму невозможно, так как она порождена не реальностью, а способом означивания реальности, - символизацией, наделением теми смыслами, которые имманентны определенной эпистеме. Мы можем только фиксировать возможные резонансы дискурса российско-американских отношений, но не направлять дискурс, так как, даже понимая причины проблем, вырваться из эпистемической данности невозможно. В этом, собственно, и проявляются властные потенции дискурса: он направляет участников, и не участники формируют его.
Представление политики как формы дискурса (дискурсивной практики) имеет вполне конкретную социально-политическую направленность, так как, согласно Р. Водак, выливается в предложения для практического воплощения, например, в качестве принципов
недискриминационного языкового поведения,
^ 17
улучшение доступности теленовостеи и т. д..
На наш взгляд, это, все же, частные задачи. Представлять политику как дискурсивную практику - значит существовать в дискурсе политики и осознавать специфику такого существования. Существование в дискурсе предполагает постоянное курсирование в открытом поиске решении, новых связеИ, интерпретации и означиваний - без претензии на объективность этих означивании, но признавая право других мыслить и жить иначе. Это сложное существование, но практика подтверждает, что другие варианты (актуализировавшиеся и оказавшиеся вполне эффективными в другие исторические времена) не могут квалифицироваться как адекватные постсовременности.
Дело в том, что преамбулой превращения политики в дискурс является формирование гражданского общества: дискурсивные социальные образования могут возникать там и тогда, где и когда, по выражению Сейлы Бенхабиб, «люди способны повлиять на действия и благополучие, интересы или идентичности друг дру-га»18. То есть, для того, чтобы политика конституировалась как дискурс, необходимо определенное состояние общества как конгломерата автономных, культурно и интеллектуально образованных личностей, их объединений. В то же время важным условием является принцип омассовления, в том числе образования, продуцирующего субъектов, ощущающих себя достаточно подготовленными для того, чтобы воспринимать информацию («грамотными», имея в виду и компьютерную грамотность), но не всегда достаточно, чтобы ее перерабатывать и интеллектуально ассимилировать. Таким образом, информация усваивается выборочно и фрагментарно. Предпосылкой этого являются возросшие потоки информации, усложнение самой информации, требующей для обработки и времени, и, нередко, профессионального подхода. Причем, как отмечает М. Г. Делягин, «стремительный рост коммуникаций приводит к соответствующему росту не столько первичной информации (основанной на прямом восприятии человеком существующего помимо него мира), сколько информации вторичной -информации, основанной на восприятии не самого физического мира, а уже созданной другими людьми информации о нем», в результате чего человек оказывается «в информационном облаке» накопленных человечеством восприятий и попадает в «ловушки коммуникаций»19.
Такими «ловушками» обозначаются М. Г. Делягиным, во-первых, диссонанс между знанием и информацией - «снижение практической важности познания за счет роста практического значения коммуникаций»; во-вторых, «абсолютизация коммуникационных мотиваций в сочетании с распространением дешевых и эффективных технологий формирования сознания», в результате чего делается ненужным искусство убеждать20.
Современному человеку значительно проще воспринимать и усваивать клише и стереотипные установки, при этом находясь в иллюзии, что это его собственные принципы, и полагая, что они соответствуют реальности. Это упрощает восприятие сложной действительности и обеспечивает взаимодействие с себе подобны-ми21. «Стереотипы <...> “экономичны” для сознания и поведения», - полагает А. Бушев, так как «способствуют известному сокращению процесса познания и понимания, быстрому принятию решений». Но при этом происходит «затягивание в коммуникации», когда коммуникация осуществляется «сама ради себя, а не ради достижения ее участниками некоего реального результата»22. В результате, по Ж. Бодрийяру, осуществляется «пустая перегонка информации», - «ни для чего, просто, “чтобы машина работала”»23. Потоки информации без опоры на реальность порождают симулякры как образы, не имеющие непосредственного отношения к реальности. «Мы находимся в мире, в котором становится все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла», - пессимистично утверждает французский философ23. Реальностью становится то, что воспринимается как реальность. Не реальность производит информацию, а информация конструирует реальность. Многочисленные ток-шоу, обсуждения; образы, рисуемые миром телевидения и кино; сообщения о популярности тех или иных блогов во «всемирной паутине»; рейтингование по любым вопросам социальной жизни обеспечивают сегодня любую желаемую реальность.
Политика квалифицируется собранием си-мулякров. Активно симулятивный образ политики как дискурсивной практики сближает ее с медиа-дискурсами. Фактически, сегодня уже невозможно провести демаркацию между политическим дискурсом и медиадискурсом: все то, что трактуется как «политика», необходимо находит отражение в медийных средствах означивания; и наоборот, любое яркое событие, представленное в масс-медиа, приобретает по-
литический контекст. Почти классический пример - недавняя ситуация с Pussy Riot, когда получившее неожиданно широкий резонанс рядовое хулиганство отдельными СМИ представлялось чуть ли не как политическое событие.
Акцентирована в политическом дискурсе и такая черта, как анонимность, выражающаяся в том, что актуализирующийся дискурс оказывается независим от «автора» и динамично развивается часто вне заложенного первоначально смысла. Фактически, дискурс политики конституируется посредством противоречивой деятельности и взаимодействия самых разных субъектов, даже тех, которые выглядят пассивными. В контексте континуальности политический дискурс предстает как пространственновременная реальность, причем пространство дискурса постоянно расширяется, вовлекая все новых персонажей и насыщаясь разнообразными событиями; время стягивается в точку («здесь и сейчас»), а затем распадается на многочисленные цитирования и обращения (возвращения) к уже прошедшему. Таким образом, политический дискурс предстает как гипертекст (а также, интертекст и метатекст)24. Политическая информация мозаична, а политическая деятельность в целом выглядит как калейдоскоп: при любом изменении частного факта или даже ракурса меняется общая картинка.
Гипертекст предполагает внешнюю (формальную) структурированность и семантическую неопределенность. Формальная структурированность - способ организации информации, правила «подачи», представления. При этом с точки зрения содержания информация может квалифицироваться и интерпретироваться как угодно; интерпретация информации зависит от того, с какими ссылками («под каким соусом») эта информация «подается». Внешняя определенность скрывает неопределенность внутреннего. Следует согласиться с А. Бушевым, что такая семантическая неопределенность информации есть средство манипулирования, так как предоставляет прагматические дивиденты участникам (например, все участники общественно-политического российского дискурса используют рыночную, патриотическую риторику), приглушает неблагоприятную информацию, замалчивает персо-
25
нальную ответственность25.
Прагматический подход к информации фокусируется в имидже: суть не в том, что информация отражает, а как она это отражает. Ориентация на имидж характеризует любые дис-
курсивные практики, но политический дискурс особенно, так как «правильно подобранный имидж представляет собой наиболее эффективный способ работы с массовым сознанием и задает апробированные пути идентификации объекта»26. Имидж - средство манипулирования общественным сознанием. Благодаря умело подобранному имиджу выпускник престижных столичных вузов, доктор наук может выглядеть как «свой» в среде молодежных националистических группировок с экстремистскими лозунгами и муссировано брутальным поведением, а обладатель «дома на Рублевке» вполне может сойти за «близкого по духу» крестьянину из глубинки. В контексте теории нарратива современный имидж - это всегда история, ориентированная на определенных реципиентов, прогнозирующая их реакцию и акцентирующая отдельные события в общей канве жизни публичного человека. Эффективность политической деятельности - показатель «правильно» подобранной истории, так как «для обывателя, не читающего политических документов, не знакомого с оригинальными текстами речей и выступлений, воспринимающего политику преимущественно в препарированном виде через СМИ, политика предстает как набор сюжетов»27. Именно поэтому политическая деятельность имеет ярко выраженную направленность на целевую аудиторию: имидж - это фокусирование наиболее значимых качеств конкретной социальной среды; квинтэссенция «правильных» образцов поведения в этой среде.
Резюмируя сказанное, полагаем, что современная политика не только использует дискурсивные технологии для актуализации тех или иных решений, установок, но предстает как дискурсный способ социального бытия: полифоничный, полисемиотичный, динамичный; формирующий собственные, нередко непредсказуемые интенции; ориентированный на внешнее, форму, образ в ущерб содержанию; манипулирующий информацией посредством ее подачи; симулирующий реальность с помощью имиджевых технологий; ориентированный на конкретных респондентов с их установками и образцами «правильного» поведения. Необходимыми условиями превращения политики в дискурс являются: рост и усложнение информации; сегментация (специализация, профессионализация) социума; фрагментарность усвоенной информации, что не способствует формированию мировоз-
зренческой цельности личности, и в результате чего грамотность, фактически, оказывается в оппозиции образованности; массововость (культурных явлений и социальных резонансов). Превращение политики в дискурсивную практику - постсовременное (постмодерновое) явление; неизбежно предполагает конституи-рование и других сфер (прежде всего, связанных с информацией - сферы образования и СМИ) как дискурсивных.
Примечания
1 Л. Н. Синельникова вводит образ «матрицы дискурса», сравнивая ее с «периодической таблицей Д. Менделеева, постепенно и закономерно заполняемой новыми элементами по мере развития химической науки, сопровождающегося открытием новых элементов». См.: Синельникова, Л. Н. Современная дискурсивная «матрица» как показатель состояния общественного сознания // Информ. вестн. форума русистов Украины. Вып. 14. Симферополь, 2011. С. 31.
2 Е. В. Переверзев, Е. А. Кожемякин полагают, что именно чрезмерно накопившийся эмпирический материал при отсутствии универсальной теории приводит к рассогласованию между теорией и практикой политического дискурса и, в результате, неоправданной детализации в исследованиях. См.: Переверзев, Е. В. Политический дискурс : многопараметральная модель / Е. В. Переверзев, Е. А. Кожемякин // Вестн. ВГУ. Серия «Лингвистика и межкультурная коммуникация». 2008. № 2. С. 74.
3 Так, Р. Водак формулирует следующие ключевые проблемы дискурсологии: как происходит натурализация идеологии? Какие дискурсивные стратегии делают контроль легитимным, а социальный порядок «естественным»? Кто имеет доступ к инструментам власти и контроля? См.: Водак, Р. Критическая лингвистика и критический анализ дискурса // Полит. лингвистика. 2011. № 4. С. 286.
4 Dijk, T. A. van. Introduction : Discourse Analysis as a New Cross-Discipline // Handbook of Discourse Analysis. Vol. 1. Disciplines of Discourse. Academic Press, 1985.
5 Fairclough, N. Critical discourse analysis and the marketization of public discourse: the universities // Discourse and Society. 1993. № 4 (2); Классификации теорий дискурса, в том числе, политического дискурса, см.: Филлипс, Л. Дискурс-анализ. Теория и метод / Л. Филлипс,
М. В. Йоргенсен. М. : Гуманитар. центр, 2005. 354 с.; Русакова, О. Ф. Основные разновидности современных теорий политического дискурса : опыт классификаций // ПОЛИТЭКС [Электронный ресурс]. URL : http://www. politex.info/content/view/267/30.
6 На необходимости интердисциплинарного исследования дискурса настаивает Р. Водак, полагая, что «социальные феномены сложны и не могут быть описаны одной дисциплиной». См.: Водак, Р. Критическая лингвистика и критический анализ дискурса. С. 287.
7 Понятие ‘политический дискурс’, часто встречающееся в отечественных исследованиях, в западной дискурсологии, практически, не употребляется. В крайнем случае речь идет о дискурсивном анализе в политике. См.: Torfing, J. Discourse Theory : Archivments, Arguments, and Chellengers // Discourse Theory in European Politics. Identity, Policy and Governance. Palgrave Vacmillan, 2005.
8 См.: Волкодав, М. А. Применение политического дискурс-анализа в решении идеологических задач (на примере медиатизации политических текстов) : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Краснодар, 2007.
9 Е. В. Переверзев, Е. А. Кожемякин правомерно отмечают, что «политика, власть, властные отношения трактуются как эффект их означивания: для того, чтобы власть стала реальной, она должна быть “названа”, “обозначена” и “проговорена”». См.: Переверзев, Е. В. Политический дискурс : многопараметральная модель. С. 74.
10 Фуко, М. Воля к истине - по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996. С. 117.
11 Барт, Р. От произведения к тексту // Барт, Р. Избранные работы : Семиотика : Поэтика. М., 1989. С. 545.
12 Филипс, Л. Дж. Дискурс-анализ. Теория и метод / Л. Дж. Филипс, М. В. Йоргенсен. Харьков : Гуманитар. центр, 2004. С. 25-27.
13 Русакова, О. Ф. Основные разновидности современных теорий политического дискурса : опыт классификаций [Электронный ресурс]. URL : http://www.politex.info/content/view/267.
14 Филипс, Л. Дж. Дискурс-анализ... С. 16.
15 Там же. С. 17.
16 Вебер, М. Основные социологические понятия // Вебер, М. Избранные произведения. М. : Прогресс, 1990.
17 Водак, Р. Критическая лингвистика и критический анализ дискурса. С. 290.
18 Цит. по: Современные теории дискурса. Мультидисциплинарный анализ. Екатеринбург : Дискурс-ПИ, 2006. С. 1.
19 Делягин, М. Г. Мировой кризис : общая теория глобализации. М. : ИНФРА-М, 2003. С. 35.
20 Там же. С. 40.
21 Бушев, А. Герменевтика актуального медийного дискурса // Современные теории дискурса. Мультидисциплинарный анализ. Екатеринбург : Дискурс-ПИ, 2006. С. 20.
22 Делягин, М. Г. Мировой кризис. С. 39.
23 Бодрийяр, Ж. Симулякры и симуляция [Электронный ресурс]. URL : http://lit.lib.ru/k/ kachalow_a/ simulacres_et_simulation. shtml.
24 Ж. Женнет приводит классификацию способов дискурсивных связей и взаимодействий текстов (информации), выделяя интертекстуальность, паратекстуальность, метатекстуальность, гипертекстуальность и архитекстуальность. Цит. по: Казак, М. Специфика современного медиатекста // Современные теории дискурса. Мультидисциплинарный анализ. Екатеринбург : Дискурс-ПИ, 2006. С. 31.
25 Бушев, А. Герменевтика актуального медийного дискурса. С. 4-29.
26 Почепцов, Г. Г. Информационно-политические технологии. М. : Центр, 2003. С. 47.
27 Шейгал, Е. И. Семиотика политического дискурса : монография. М. ; Волгоград : Перемена, 2000. С. 70.
