CC BY
25
ИСТОРИЯ ОБРАЗОВАНИЯ
ДИНАМИКА СОЦИАЛЬНОГО СПРОСА НА ОБРАЗОВАНИЕ СРЕДИ КРЕСТЬЯНСТВА МОРДОВИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX — НАЧАЛЕ XX в.
О. В. Кошина, доцент кафедры истории Отечества Мордовского государственного университета им. Н. П. Огарева
В статье прослеживается развитие спроса на образование в крестьянской среде во второй половине XIX— начале XX в. Автором доказывается, что образование, с одной стороны, было для крестьян средством социальной адаптации, а с другой — вызывало трансформацию крестьянского менталитета, поэтому на протяжении исследуемого периода шел поиск оптимальных направлений и средств просвещения.
На протяжении второй половины XIX — начала XX в. менялись как об-
щественный взгляд на народное просвещение, так и отношение крестьянства к образованию. По воспоминаниям современников, в первой половине XIX в. народ не просто не любил школу — боялся ее. Набор детей в школу считался почти такой же бедой, как рекрутский набор: «Загнать учеников в школу можно было только при помощи сельских старост и десятников. Старая казенная школа в глазах народа стояла на одной линии с казенной больницей и острогом»1.
Даже среди части образованного общества господствовало убеждение, что просвещение вредно для народа, несет с собой опасность бунта и нравственного разложения. По мнению современных ученых, сохранение патриархальных черт в массовом крестьянском мышлении отвечало интересам многих чиновников, ибо «иметь дело с суеверною, невежественною массой было гораздо проще, чем с культурным населением»2. Пока крестьяне были крепостными, о народном образовании никто серьезно не заботился. Помещики ограничивались извлечением из крестьян материальной пользы. Государство оправдывалось тем, что народ находился в непосредственной власти помещиков.
Постепенно происходила перестройка мышления на гуманистический лад. Общество начинало осознавать, что образование должно быть доступно всем слоям общества. Главным толчком к
осознанию необходимости просвещения крестьянства стала отмена крепостного права. Освобожденные крестьяне стали гражданами государства. Оставлять большую часть своих граждан в состоянии невежества было невыгодно и даже опасно, так как невежественные граждане не могли на должном уровне исполнять гражданские обязанности и пользоваться правами, понижали вес государства среди образованных соседей.
В народной среде, в свою очередь, рос спрос на образование. Крестьяне оказались перед необходимостью приспосабливаться к новым условиям жизни. Они заключали договоры, брали кредиты, уходили на заработки в город. Все это требовало овладения хотя бы основами грамотности. Многие просветители второй половины XIX в. были убеждены, что именно воля самого народа, его тяга к знаниям являлись главными двигателями развития народного образования: «Наша сельская школа возникает при весьма слабом участии духовенства, глубоком равнодушии образованных классов и правительственных органов, из потребности безграмотного населения дать своим детям образование»3.
Пробуждение интереса к знаниям, стремления крестьян к образованию произошло не сразу. По данным статистического опроса 1884 г., из 100 опрошенных крестьян 60—70 чел. заявили, что им школа не нужна, что это дело «барское». Содержать школу населению казалось дорого. Через 15 лет картина из© О. В. Кошина, 2008
менилась. И сельская школа, и народный учитель, и грамотность, и книга — все это стало насущной необходимостью крестьянской среды. Согласно следующему опросу, из 976 крестьян в пользу грамотности высказались 88 %, среди которых было 66 % неграмотных. Безразличных к школе оказалось только 9 %, а противников — всего 3 %, но эти противники на 99 % состояли из неграмотных стариков4.
Подобные исследования проводились и на территории Мордовии. В отчете Симбирской губернской земской управы за 1902/03 учебный год содержатся следующие сведения: «Среди жителей с. Б. Березники Карсунского уезда потребность в учении большая. Здесь редко родители оставят сына неграмотным. В селе две школы и обе переполнены. В с. Ардатово сочувствие к учению есть. Все места в школе заняты. В с. Налито-во свободных мест в школе нет. В Ар-датовском уезде: в с. Турдаково заметно увеличился интерес к школе, в с. Низовка общество выделило средства на школу, в с. Папулево население дало деньги на новое школьное здание». Отрицательные ответы были редки и немотивированны. Часто отрицательным было отношение крестьян не к школе вообще, а к постановке школьного дела в конкретном селе, к конкретным личностям, в руках которых находилось дело обучения. Всего по губернии на вопрос о пользе образования было получено 86 % положительных ответов и 14 % отрицательных5.
Относительно обучения девочек старый взгляд сохранялся дольше: по-прежнему крестьяне говорили, что обучать их не имеет смысла, так как они должны помогать матерям в хозяйстве. Население считало, что обучение девочки несет с собой неоправданные расходы. Отправляя ее в школу, семья лишается работницы, да еще вынуждена тратиться на одежду и книги для ученицы. Оставаясь вне школы, каждая девочка школьного возраста всегда может заработать себе на хлеб. Мальчик тоже мо-
жет заработать, не посещая школу. Но, будучи грамотным, он имеет больше шансов найти хорошую работу. А грамотная девушка все равно выйдет замуж, и от ее грамотности семья ничего не выиграет.
Немаловажную роль в том, что патриархальный взгляд на женское образование изменился, сыграло понимание роли грамотной матери в воспитании своих детей. Из 551 ответа на вопрос о пользе обучения девочек, полученных статистиком Ф. А. Щербиной в конце XIX в., 68 % были положительными, а 15 % — отрицательными6. Изменения коснулись и Симбирской губернии: «Из 200 учащихся в с. Б. Березники 70 девочек. Есть даже желание строить школу для девочек. В с. Турдаково Ардатов-ского уезда стали отдавать в школу девочек. В целом по губернии растет процент учащихся девочек»7.
Побуждения крестьян к получению образования были прежде всего прагматическими, связанными с особенностями их жизненного уклада и менталитета. И без того обремененные многочисленными поборами, они боялись новых затрат. В 1883 г. священник с. Мордовские Парки Краснослободского уезда А. Быстров сообщал: «Приход у нас небольшой — всего 500 душ, он уже истощен средствами на постройку церкви. Постройку училища откладывали, так как меньшинство не соглашалось, ссылаясь на недостаток средств»8. Смирясь с неизбежными и привычными повинностями, крестьяне не торопились вносить добровольные пожертвования на школу, польза от которой не была до конца ясна. Прихожане часто подозревали священника в том, что он просит деньги не на школу, а себе лично. О подобных фактах, наблюдавшихся, в частности, в Саранском уезде, сообщал А. И. Масловский: «Крестьяне не хотят платить денег священнику за школу, говоря, что духовенство и так богато»9.
Преодолевая недоверчивость, крестьяне постепенно привыкали вносить
№ 2, 2008
средства на строительство школ. По Симбирской губернии в 1902/03 учебном году было получено 78 % положительных ответов на вопрос «Исправно ли крестьяне исполняют обязанности по отношению к школе?»; только 22 % ответов оказались отрицательными10.
Польза грамотности, по мнению крестьянина, заключалась в следующем: грамотный крестьянин знаком с правильной речью, понимает речь образованных классов, может писать письма, деловые бумаги, читать для развития себя и односельчан, найти себе занятие в городе. У зажиточных грамотных крестьян появлялась возможность поступить в гимназию, после чего работать фельдшерами, землемерами, иконописцами, учителями. Окончив школу, можно было поступить в духовное училище и стать священником. Дети причетников часто так и поступали. На военной службе грамотный получал двухгодовую льготу и возможность служить в должности инструктора или полкового писаря. Эти льготы предусматривались военным уставом 1874 г. В Саранском, Инсарском и Краснослободском уездах число грамотных новобранцев в 1874 г. увеличилось в несколько раз по сравнению с началом 1860-х гг.11 В 1906 г. среди новобранцев количество льготников, окончивших начальную школу, превысило половину, поэтому льготы по воинской повинности были отменены. Но они сыграли немаловажную роль в укреплении стремления крестьян к образованию.
Как видим, для крестьянина второй половины XIX — начала XX в. образование было средством социальной адаптации, однако этот процесс шел сложнее и дольше, чем у представителей иных классов. Городской рабочий был более развит, потому что характер труда заставлял его жить в обществе. Труд земледельца предполагал общение непосредственно с природой.
В то же время грамотные крестьяне, как правило, теряли связь со своей средой, не успевая приобрести привычки и
облик человека другого сословия. Получив обрывки образования, ученики или покидали родные места, или включались в крестьянские заботы и забывали то, что узнали. Многие становились приказчиками, надсмотрщиками, старостами в частновладельческих имениях или выбирали профессии, ничего общего с сельским хозяйством не имеющие. Деревня от них прямой пользы не получала. Вероятно, по этой причине школы считались роскошью.
Уход из деревни грамотных был связан с тем, что деревенская среда «заедала» развитых людей. Они с трудом вписывались в эту среду, она же стремилась нивелировать их. Некоторые «понюхавшие культуры» крестьяне стали ощущать и демонстрировать свое превосходство, рождавшее в сознании неграмотных крестьян чувство неполноценности. Попыткой преодолеть его были рассуждения о бессмысленности учености, об ученых-бездельниках, которые не умеют работать и «дельного ничего не знают». Следовательно, отношение к образованию у крестьян было двойственным: оно служило и символом социального престижа, и поводом для ощущения своей несостоятельности.
При анализе общественно-педагогической ситуации второй половины XIX — начала XX в. возникает еще один вопрос: совпадали ли представления интеллигенции о путях и методах народного просвещения с желаниями самих крестьян, их представлениями об идеальной школе? Исследования деятелей народного образования того времени и современных ученых содержат две точки зрения по этому поводу. По мнению педагога С. А. Рачинского, в указанный период возникло некоторое противоречие между интеллигенцией и крестьянством. Интеллигенция нарушила глубинные связи с церковью, религией, а значит, и с народом, основу всей жизни которого составляла христианская православная вера. Поэтому в конце своей педагогической деятельности С. А. Рачинский стал сто-
ронником церковно-приходской школы (ЦПШ). Он считал, что она больше отвечает представлениям крестьян об идеальной школе: «Не столько льготы по воинской повинности и материальная выгода от умений заставляют безграмотных крестьян добиваться грамотности своих детей, сколько исконная и доселе живая связь с церковью и стремление к единственному знанию, до сих пор сообщаемому нашей начальной школой, — к знанию слова Божия и церковных молитв»12. Среди деятелей народного образования Мордовии сторонником ЦПШ был А. И. Масловский, убежденный в том, что именно ЦПШ «прививают детям любовь к Богу, родителям, развивают религиозные чувства, которые земской школой заброшены»13.
Доверяя наблюдениям педагогов, мы все же не можем не учитывать встречающиеся в документах противоположные свидетельства. О равнодушии к церкви и недостаточной набожности крестьян говорят факты, подобные приведенным в сообщении священника И. Александровского из с. Н. Ямская Слобода Краснослободского уезда: «Что касается нравственности прихожан, то отличающихся особенным благочестием или усердием к церкви нет и не было»14. Во второй половине XIX — начале XX в. отмечались многочисленные отказы крестьян идти в церковь, секуляризация их мышления.
Среди земских деятелей народного образования было немало сторонников ЦПШ. Многие земства в 1880-е гг. активно субсидировали эти школы, а некоторые даже свои школы передавали духовенству, считая, что оно более компетентно и заинтересовано в просвещении народа, а у крестьян больше сочувствия к ЦПШ.
В 1890-е гг. увлечение церковными школами в земских кругах стало проходить, субсидии им уменьшились. Соответствующей социальным ожиданиям крестьян была признана земская школа, в числе главных преимуществ которой
назывались приспособляемость к местным условиям, зависимость от потребностей местного населения. Только в 1900-х гг. началась нивелировка училищ по единому образцу, что было связано с возрастанием роли губернских земств и осуществлением проектов всеобщего обучения.
В Симбирской губернии в целом в начале XX в. земская школа (54 %) преобладала над ЦПШ (35 %), за исключением Алатырского и Ардатовского уездов (43 и 48 % соответственно)15. Подобное соотношение типов школ в регионе отражало не только предпочтения населения, но и результаты государственной политики. Школы Святейшего синода в 1880—1890-е гг. активно субсидировались, искусственно насаждались правительством в противовес земским. Вероятно, меньшая активность Алатырского и Ардатовского уездных земств по сравнению с другими земствами Симбирской губернии привела к численному преимуществу ЦПШ. Это предположение подтверждают данные о наполненности школ. Многие церковные школы Алатыр-ского уезда были недоукомплектованы, в общей сложности в них оставалось 87 свободных ученических мест. По всей видимости, ученики предпочли учиться в земских школах, которые были переполнены на 186 учеников16.
Таким образом, нельзя судить по количеству ЦПШ об отношении к ним крестьян. Епархиальное начальство увеличивало их число путем требования или поощрения. Качество обучения в данных школах оставляло желать лучшего, поэтому часто наблюдалось отрицательное отношение к ним крестьян.
В начале XX в. на территории Мордовии происходил рост числа земских школ (с 48 % в 1911 г. до 51 % в 1914 г.) на фоне постепенного сокращения числа ЦПШ (с 47 до 42 %)17.
Министерских училищ в крае было немного. В 1879 г. их числилось всего 4: по одному в Краснослободском, Темни-ковском, Алатырском и Ардатовском
№ 2, 2008
уездах. В 1902/03 учебном году в Ала-тырском уезде они составляли 11 %, а в Ардатовском — 7 % всех школ. Государство уступило обществу инициативу создания и содержания народных школ, поэтому казенные училища не получили широкого распространения. Данные об их наполненности свидетельствуют о том, что они не во всех уездах пользовались доверием крестьян. В 1902/03 учебном году министерские школы Ардатовско-го уезда могли бы принять в свои стены еще 284 чел. Но эти места остались невостребованными. Родители отдали детей в земские, которые были перегружены на 418 чел.18
Одна из причин непопулярности министерских училищ крылась в их неприспособленности к сельскому быту. Они работали круглый год, кроме 6-недельных летних каникул, тогда как другие сельские школы открывались только 15 сентября и заканчивали работу уже в середине мая в связи с сельскохозяйственными работами. Многие сельские школы прерывали свои занятия на Рождество и Святки.
Другая причина недоверия крестьян к министерским училищам заключалась в стиле общения учителей с учениками. В большинстве своем педагоги были склонны строго выполнять циркуляры Министерства народного просвещения и использовали авторитарные методы преподавания. Земские же учителя, увлеченные идеей народного просвещения, пользовались либеральными методами обучения и воспитания. Поэтому бюрократические порядки, царившие в министерских училищах, вызывали неприязнь населения.
Школы, речь о которых шла выше, относились к числу так называемых организованных. Во второй половине XIX в. существовали также «неорганизованные» школы, доля которых в общем числе училищ колебалась по уездам от 10 до 20 %. Заметная их часть приходилась на деревенские школы грамоты. Они открывались в небольших несосто-
ятельных селениях, обитатели которых не могли участвовать в расходах по содержанию «организованных» школ. Жители деревни нанимали грамотея, переходящего из дома в дом и обучающего детей. Эти школы воспринимались властями враждебно или с пренебрежением, но со временем они стали привлекать к себе все больше внимания.
В 1882 г. школы грамоты были зафиксированы циркуляром министра народного просвещения барона Николаи. Учителю грамоты разрешалось обходиться без преподавательских прав. Ученый комитет снял со школ грамоты обязанности отчетности. С указанного циркуляра началось официальное существование школы грамоты.
В 1880-е гг. многие общественные деятели идеализировали школу грамоты, особенно народники, считавшие ее самобытным народным творчеством. Земских деятелей, уже в эти годы мечтавших о всеобщем обучении, привлекала дешевизна школы грамоты: бесплатные помещения, бесплатный учитель из народной среды.
Школы грамоты трудно было учесть в официальных отчетах. По всей России их насчитывались тысячи. В 1892/93 учебном году они составляли 13 % всех школ Европейской России — чуть меньше, чем ЦПШ (16 %). Больше всего их было в губерниях, отличавшихся спросом на знания и развитыми отхожими промыслами. К таким губерниям принадлежала, в частности, Тамбовская, где этими школами было охвачено 20 % всех учеников19. В Симбирской губернии в 1902/03 учебном году школы грамоты составляли 23,7 % от числа организованных школ, в Ардатовском — 27,3, в Ала-тырском — 13,8 %20.
Дети ходили в школу грамоты с удовольствием. Главным ее преимуществом было то, что она не отрывала детей от семьи. Немногие из крестьянских детей выходили оттуда хорошо обученными, да и материальное обеспечение этих школ оставляло желать лучшего. Но они слу-
жили хорошим подспорьем «правильных» школ. Наличие школ грамоты скорее свидетельствовало о готовности населения учиться, нежели было показателем высокого уровня образования.
В 1891 г. школу грамоты отдали Духовному ведомству и формально приписали к церковной, потому что обучение в ней осуществлялось по Псалтырю и она сохраняла дух старой русской школы. В результате количество ЦПШ в отчетах сильно возросло. С этих пор интеллигентное общество охладело к школам грамоты. Общественное мнение сложилось в пользу школ «нормального» типа. К 1911 г. в Инсарском уезде числились всего две, а в Саранском — одна школа грамоты.
По мере того как происходил переворот в общественном сознании по отношению к народному просвещению, глобальные изменения наблюдались в облике русской деревни. О них свидетельствует, в частности, статистик Ф. А. Щербина: «Кто не видал деревни раньше, не сможет представить изменений за 15—20 лет в умственных потребностях земледельца. Это всюду сказывается в деревне — и в общественной жизни, и в семье, и в костюме, и в поведении. Внешний вид, манера держаться, сознание собственного человеческого достоинства отличают грамотного человека. Лучшие представители сельской администрации оказываются из разряда грамотных крестьян: старосты, сборщики, сотские. Школа, знания облагораживают человека. Крестьянин несет культуру в семью: он меньше пьет, озорничает, человечнее обращается с женой и детьми, усерднее заботится о том, чтобы дети научились грамоте»21.
Итак, спрос на образование в крестьянской среде формировался постепенно. С одной стороны, образование помогало крестьянам приспособиться к изменившимся социально-экономическим условиям. С другой стороны, неизбежные процессы маргинализации, происходившие в среде образованных крестьян,
рождали чувство социальной неопределенности и раздвоенности. Исследование приводит к выводу о том, что не всегда представления крестьянства об идеальной школе совпадали с представлениями образованных слоев общества. На протяжении изучаемого периода шел поиск методов просвещения и оптимального направления развития образования.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Каптерев П. Ф. История русской педагогики / П. Ф. Каптерев. Пг., 1915. С. 379—380.
2 КабытовП. С. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения / П. С. Кабытов,
B. А. Козлов, Б. Г. Литвак. М., 1988. С. 50.
3 Рачинский С. А. Сельская школа / С. А. Ра-чинский. М., 1991. С. 10.
4 См.: Терентьев А. А. Российская школа: становление, развитие, перспективы / А. А. Терентьев. Н. Новгород, 1997. С. 37.
5 См.: Начальное народное образование в Симбирской губернии по данным 1902—03 у/г. Симбирск, 1905. С. 26—33.
6 См.: Терентьев А. А. Указ. соч. С. 38.
7 Начальное народное образование в Симбирской губернии... С. 31—33.
8 Пензенские епархиальные ведомости. 1883. № 12. С. 21.
9 Масловский А. И. Несколько слов об отношении земства к ЦПШ / А. И. Масловский // Там же. 1887. № 1. С. 366.
10 См.: Начальное народное образование в Симбирской губернии... С. 34.
11 ЦГА РМ. Ф. 78. Оп. 1. Д. 57, 58, 60, 62, 65, 69, 70, 73, 74, 77, 80.
12 Рачинский С. А. Указ. соч. С. 136.
13 Масловский А. И. Указ. соч. С. 362.
14 Пензенские епархиальные ведомости. 1883. № 15. С. 18.
15 Подсчитано нами по: Начальное народное образование в Симбирской губернии... С. 54.
16 Там же. С. 86.
17 Подсчитано нами по: Итоги оценочно-статистического исследования Пензенской губернии. Пенза, 1913. Вып. 3. Краснослободский уезд.
C. 2—17 ; Вып. 4. Наровчатский уезд. С. 4—11 ; Вып. 5. Инсарский уезд. С. 2—19 ; Вып. 8. Саранский уезд. С. 2—17 ; Статистический обзор начального образования в Пензенской губернии за 1913—14 у/г. Пенза, 1915. С. 2.
18 См.: Начальное народное образование в Симбирской губернии. С. 54.
19 См.: Народные школы Европейской России в 1892—93 гг. Статистический очерк Ф. Ольденбурга. СПб., 1896. С. 54.
20 См.: Начальное народное образование в Симбирской губернии. С. 54.
21 Там же. С. 1—2.
Поступила 04.04.08.
