CC BY
35
сюжете, но нельзя анализировать сюжет и не говорить при этом о фабуле» (1, с. 26).
Различение категорий фабулы и сюжета, предложенное русскими формалистами, подводит итоги А. Ефименко, давно стало достоянием зарубежной филологии. Например, в англоязычной нарратологии термины fabula и syuzhet употребляются как русские по происхождению параллели к собственным терминам story и plotЧ Это - редчайший случай обратного заимствования, когда слова, взятые из иностранных языков, снова вошли в них, но уже с тем значением, которое придали им русские ученые.
Т.Г. Юрченко
НАПРАВЛЕНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ В СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
2020.03.003. ЛОЗИНСКАЯ ЕВ. «ДИЕГЕЗИС»: ИНТЕРДИСЦИПЛИНАРНЫЙ ЭЛЕКТРОННЫЙ ЖУРНАЛ ПО НАРРАТИВНЫМ ИССЛЕДОВАНИЯМ. (Обзор журнала, 2012-2019).
Ключевые слова: постклассическая нарратология; историческая нарратология; эмпирическая нарратология; интермеди-альность; комиксы; компьютерные игры; видеонарративы; кинематограф; нарративы болезни; журналистские нарративы; риторика; истина и ложь в повествованиях.
Нарративные исследования на рубеже XX-XXI вв. вышли за границы литературоведения, их предметом стали не только литературные, но и кинематографические тексты, публицистика, комиксы, сообщения в социальных сетях, медицинские и юридические записи и т.п. В целом современная нарратология является интермедиальной дисциплиной par excellence, хотя, конечно, художественная литература представляет собой «ядерный» или «про-тотипический» объект ее внимания. Именно в литературоведческой нарратологии чаще всего создаются новые концепции и методы анализа повествований, однако применение этого инстру-
1 Abrams M.H., Harpham G.G. A glossary of literary terms. - Beijing, 2010. -
P. 209.
ментария к другим разновидностям нарративов позволяет отточить его и углубить понимание многих категорий и основополагающих постулатов дисциплины.
Журнал «Диегезис» был создан в 2012 г. Центром нарративных исследований университета г. Вупперталь (Германия) и является первым интердисциплинарным электронным журналом в данной области, который предоставляет читателям открытый доступ к полным текстам всех статей и не взимает плату за публикацию с авторов. Статьи в «Диегезисе» публикуются на английском и немецком языках. Высокий стандарт публикаций поддерживается двухступенчатой системой научного рецензирования, в консультативный совет (advisory board) журнала входят выдающиеся наррато-логи из разных стран: основательница эмпирической нарратологии М. Бортолусси (Канада), хорошо известный русскому читателю немецкий исследователь В. Шмидт, исследователь психологии литературы и рецептивной эстетики Н. Грёбен (Германия), один из наиболее авторитетных представителей когнитивной нарратологии Д. Херман (США), специалист по нарратологии античной литературы И. де Йонг (Нидерланды) и др.
«Диегезис» выходит два раза в год, каждый выпуск посвящен определенной теме, хотя может включать также особые статьи, выходящие за рамки тематики номера. Журнал публикует рецензии на книги по нарратологии (во многих случаях в соответствии с основной темой номера) и отчеты о конференциях. Особенность «Диегезиса» - публикация в каждом номере интервью «Моя нарратология» с кем-либо из известных нарратологов, рассказывающих о своем творческом пути и научных принципах, перспективах всей дисциплины. Среди интервьюируемых ученых -один из создателей «неестественной нарратологии» Б. Ричардсон (2 / 2013), автор оригинальной и авторитетной интермедиальной концепции нарративных миров М.-Л. Райан (1 / 2014), видный представитель риторической нарратологии Дж. Фелан (2 / 2015), успешно объединившая нарратологический и гендерный подход к литературе С. Лансер (1 / 2016), ведущие немецкие нарратологи В. Шмидт (2 / 2014) и А. Нуннинг (1 / 2015), автор, пожалуй, самого известного и авторитетного введения в нарратологию на английском языке М. Бал (2 / 2016), авторитетный исследователь категорий сюжета и вымышленных миров Т. Павел (1 / 2017),
специалист по постмодернистским нарративам Брайан Макхейл (2 /
2017), патриарх современной нарратологии Дж. Принс (1 / 2018), выдающийся американский теоретик литературы Дж. Каллер (2 /
2018)и др.
Первый номер «Диегезиса» его составители сочли уместным целиком посвятить «ретроспективе развития нарративных исследований после начала нового тысячелетия» [14]. В него вошли два концептуальных текста. Статья Р. Зоммера рассматривает соотношение и возможность консолидации между классической1 и пост-классической2 нарратологией, а внутри последней - между контекстуальными и ориентированными на корпусы текстов подходами [1]. Интервью с Дж. Принсом, взятое на 3-й Международной конференции по нарратологии (Китай, 2011 г.), затрагивает множество вопросов, актуальных на тот момент и сохраняющих важность до сих пор, начиная с общего (является ли нарратология отдельной наукой или частью других) и кончая более частными (следует ли включать в нарратологию гендерные и аналогичные исследования повествований; что такое «контекст», «имплицитный автор» и т.п.).
Другие статьи номера обеспечили целостную картину состояния дисциплины на тот момент. М. Кихайя представил обзор «введений в нарратологию», отметив, что далеко не все из них в действительности являются вводными курсами в дисциплину, некоторые представляют собой изложение оригинальных авторских концепций повествования, а другие содержат метатеоретический анализ существующих теорий. Он отмечает, что ориентация на прикладные задачи сводит «классическую» (т.е. структуралистскую) нарратологию к своего рода «набору инструментов», в то время как изначально она представляла собой единую теоретическую концепцию. Постклассическая нарратология, в свою очередь,
1 Классической, как правило, называют в узком смысле структуралистскую нарратологию 1960-1980-х годов (Р. Барт, К. Бремон, Ж. Женетт и др.), а в широком - исследования вербальных вымышленных повествований, ориентированные на поиск в них каких-либо универсальных матриц.
2 В постклассической нарратологии рассматриваются, наряду с литературными текстами, невербальные и документальные нарративы, анализируются аудио и визуальные медийные средства, культурные и исторические контексты повествований.
предполагает множество не связанных между собой исследовательских контекстов. Поэтому современные введения похожи на лабиринт, в котором сложно ориентироваться новичку, но вместе с тем это не делает путешествие по нему менее интересным [3]. М. Шеффель рассмотрел в своем обзоре существующие лексиконы и «руководства» (handbooks, companions) по общим вопросам нар-ратологии, включающие статьи, которые относятся к разным научным отраслям (лингвистика, литературоведение, киноведение, юриспруденция, медицина и т.п.). Он выделяет два периода в развитии дисциплины: фаза экспансии, охвата новых предметов исследования и фаза консолидации, нашедшая выражение в создании общих междисциплинарных лексиконов и т.п. Однако методологический и теоретический диалог между представителями разных областей знаний необходимо интенсифицировать, для того чтобы «нарратология стала по-настоящему трансдисциплинарным проектом» [21]. М. Аумюллер и Ф. Смерилл характеризуют существующие на 2012 г. «нарратологические институции», т.е. организации, целью которых заявлена поддержка научных исследований повествования, а деятельность включает создание интернет-ресурсов, проведение конференций и семинаров, издание бюллетеней и вестников и т.п. М. Мартинес рассматривает вопрос о том, каким образом следует концептуализировать историю нарратологии, и приходит к выводу, что привычная схема изложения в духе Bildungsroman не способна передать всю сложность развития дисциплины; ее история требует «децентрализованного» подхода.
Надо сказать, что «Диегезис» в выборе тематики номеров не пошел по очевидному пути - представить отдельные направления внутри современной нарратологии. Только один номер отдан конкретному и, пожалуй, самому интердисциплинарному течению -«эмпирическим подходам к нарративам» [23]. Вступление к нему написали лидеры эмпирических исследований литературы М. Бортолусси, П. Диксон и Р. Зоммер, а статьи выпуска призваны «отразить современное положение дел» внутри дисциплины. Э. Джус представила методологически проработанное исследование нарративных репрезентаций конфликтов, проанализировав корпус реально существующих документальных повествований с помощью специально адаптированной под ее цели компьютерной программы. Т. Клаук, Т. Кёппе, Т. Вескотт, наоборот, при изуче-
нии того, что такое «повествовательная завершенность», работали с искусственно созданными нарративами, выявляя с помощью опросника их восприятие участниками эксперимента. Сходную методику применили К.Й. ван Лисса, М. Караччоло, Т. ван Дуурен и Б. ван Леверен при исследовании влияния повествовательной перспективы на эмпатические чувства читателей по отношению к персонажам в нарративах от первого лица. А. Макрэ исследовал то, как дейктические элементы, отражающие фокализацию повествовательного дискурса, влияют на построение нарративной сцены в воображении читателя. Он использовал оригинальную методику, сочетающую вербальные стимулы (собственно тексты) и визуальные (изображения, репрезентирующие тот или иной эпизод), предпочитая не опрос читателей, а более или менее объективную регистрацию их восприятия. Небольшой объем номера, конечно, не позволяет представить исчерпывающее «отражение современной ситуации» в эмпирической нарратологии (не хватает исследований в духе Д. Майелла, основанных на самонаблюдениях, на глубинных интервью, на фиксации непроизвольных реакций - движений зрачков, скорости чтения и т.п., контекстуального анализа тран-скриптов заседаний читательских клубов и пр.), но все же этот выпуск обеспечивает информативный срез наиболее популярных методик и тем внутри направления.
Другой номер дает представление не о существующем течении внутри нарратологии, а о том, потребность в котором начала только осознаваться в последние годы. Ставшее уже привычным противопоставление классической и постклассической нарратоло-гии привело к постановке вопроса о том, что эта дисциплина должна приобрести историческое измерение [2]. С одной стороны, нарратология предлагает некоторый набор универсальных аналитических средств, пригодных для анализа произведений, которые были созданы в разные эпохи. С другой - повествование имеет свою историю, его формы изменялись с течением времени. Но может ли эта эволюция быть описанной с помощью наличного инструментария нарративных исследований, ориентированных на синхронический подход? Этой проблеме посвящен второй номер «Диегезиса» за 2014 г. Он открывается «манифестом» известного немецкого медиевиста Е. фон Контцен «Почему нам нужна средневековая нарратология» [4]. На конкретных примерах исследова-
тельница демонстрирует, как в средневековых текстах проявляется исторически обусловленная специфика разнообразных аспектов повествования (нарратор, персонаж, перспектива, сюжет, пространственно-временная организация). Однако большинство нар-ратологических теорий и понятий создавались на основе изучения литературы Нового времени в целом и романа в частности и поэтому нередко вступают в противоречие с реальностью средневековой литературы. Так, например, жесткое разграничение автора и нарратора не работает для жанра видения, где нередко нарратор практически полностью сливается с автором. Средневековая литература вообще требует несколько иной теории нарратора, в которой следует учесть такие факторы, как «устная основа» («Vokalität» - термин К. Шефер) средневекового текста, его «подвижность» («mouvance» - П. Зюмтор) или вариативность (Б. Черквильини), обилие анонимных произведений и т.п. Вместе с тем многие элементы классического женеттовского аналитического инструментария (например, «порядок», «длительность», «мета-лепсис») вполне способны адекватно описывать структуру средневекового повествования. В целом медиевистика лучше совместима с постклассической нарратологией, считает исследовательница, но в принципе никакая из существующих нарратологических теорий не должна априорно отбрасываться медиевистами. Каждую из них следует проверить: применима ли она к средневековым текстам в своем исходном варианте или же требует нюансированной и внимательной доработки.
Теоретическим основам исторической нарратологии посвящена еще одна статья номера: М. Клеппер выявляет их весьма оригинальным образом - проводя аналогию между своим философским конструированием опорных моментов дисциплины (привычность / инаковость, градуальность, значение и смысл исторических изменений, телеология эволюции нарратива, причины изменений) и графическим романом Э. Бекдел «Забавный дом».
М. Грюн показывает, что теория нарратива, вопреки распространенному мнению, существовала уже в поэтиках XVII-XVIII вв., которые принято считать ориентированными на категорию жанра.
Другие статьи номера рассматривают нарратологическую специфику ранних повествований, используя современный инструментарий. Г. Хаферланд исследует их сюжетно-композицион-
ную структуру, в которой последовательность событий не каузальна (как в современных текстах), а телеологична - определяется финалом. С. Ровекамп применяет когнитивную теорию персонажа к анализу анонимного немецкого проторомана «Фортунат» (1509). К. Франк намечает общие черты исторической нарратологии пространства на примере трех автодиегетических романов: «Симпли-циссимуса» Г.Я.К. Гриммельсгаузена, «Страданий юного Вертера» Гёте и «Записок Мальте Лауридса Бригге» Р.М. Рильке, - используя для этого категории женеттовской нарративной теории.
Особое внимание в «Диегезисе» уделяется трансмедиальной природе нарратива. Первый номер 2013 г. рассматривает роль различных медиа для повествования в самом общем плане. «Интенсивное использование новых средств в различных контекстах вступает в противоречие, пересекается, накладывается на наше восприятие традиционных литературных средств <повествования>, которые до сих пор составляют важный аспект нашей жизни. И этот сдвиг в культурных практиках оказал существенное влияние на исследования нарратива», - утверждают составители выпуска [9]. Современный медиарынок создал новую ситуацию, когда успешный проект представляется аудитории одновременно или последовательно в нескольких форматах - как книга, фильм, компьютерная игра, комикс и т.п. Это ставит вопросы о том, каков общий нарративный субстрат и какова медиальная специфика каждого из вариантов повествования. М. Брющ рассматривает эти проблемы в теоретическом плане, сравнивая степень «нарративно-сти» и особенности субъектов повествования в литературе, кинематографе и драме. М. Болтон сопоставляет завершения романа И. Макьюэна «Искупление» (2001) и его одноименной экранизации (2007), снятой Дж. Райтом. Используя средства риторической нар-ратологии, исследователь приходит к выводу, что изменения медиальной основы повествования потребовали применения других риторических стратегий, а это в свою очередь привело к изменениям в этическом суждении относительно центрального персонажа истории.
К. Шпейдель ставит интереснейший вопрос: может ли одна картина рассказывать историю? Не подразумевать ее, не отсылать к истории как основе для изображения, а именно рассказывать. Традиционно, после Лессинга, считалось, что не может, и это свя-
зано с особенностями темпоральной организации произведений изобразительного искусства. Однако К. Шпейдель показывает, что даже самое строгое определение нарратива не выводит за границы повествовательности все без исключения картины. Он демонстрирует потенциал для темпорально организованной репрезентации события на примере «Пейзажа с падением Икара» П. Брейгеля и подчеркивает, что эта картина не единственный пример такого рода [22].
С. Армбруст проводит нарратологический анализ двух сериалов - «Доктор Хауз» и «Прослушка» - на уровне повествовательных микроструктур. М. Кихайя изучает влияние других медиа на литературу, анализируя «иммерсивные» элементы в коротких рассказах Х. Кортасара, О. Кироги и Х.-Л. Борхеса, репрезентирующие опыт реального погружения в текст некоторого внешнего субъекта (у Кироги, например, герой обнаруживает, что его поклонение звезде немого кинематографа было заранее «прописано» сценаристами и продюсерами). Статья М. Кун посвящена приему «ручной камеры» (создающей впечатление любительских съемок), его стилистическим эффектам в аудиовизуальном повествовании.
Конкретные повествовательные медиа, отличные от художественной литературы и кинематографа, оказываются в фокусе внимания в двух номерах «Диегезиса». В первом номере за 2014 г. анализируются компьютерные (видео) игры [13]. Изучение этого предмета в гуманитаристике с самого начала было ознаменовано дискуссией между нарратологами и лудологами. Первые рассматривали такие игры как особого рода повествование, к которому применимы общие концепции теории нарратива; вторые настаивали на том, что тем самым игнорируется интерактивность видеоигр и поэтому их изучение должно опираться в первую очередь на так называемую «теорию игр». Хотя этот спор имел во многом институциональную подоплеку (желание утвердить «игрологию» как отдельную дисциплину), вопрос о соотношении интерактивности и нарративности в анализе видеоигр не был окончательно разрешен. В стремлении соединить два подхода к видеоиграм К. Матушкевич вводит гибридную концепцию «интернарративности», согласно которой потенциал видеоигры актуализируется аудиторией, воспринимающей ее одновременно как игру и как рассказ, при этом оба ее аспекта должны быть сбалансированы между собой и под-
креплять друг друга. Для примера исследователь приводит некоторые компьютерные игры о зомби-апокалипсисе и о Бэтмене, в которых нарратив хорошо проработан и структурирован как в сюжетной основе, так и в системе персонажей, а интерактив оставляет широкую область свободы для игрока (гибкие коммуникативные структуры, возможность выбора оружия, пространственная вариативность). В результате игрок порождает некоторый внутренний нарратив - «интернатив» (Intemative), соавтором которого он становится наряду с создателями игры [5].
Р. Мюллер считает нарративность и интерактивность градуальными качествами, находящимися в отношениях взаимодополнительности: чем выше одно, тем ниже другое. Он рассматривает, как они проявляются в трех видах произведений: в электронном повествовании, рассчитанном на линейное прочтение, - «Зависть» Э. Елинек (2007-2008); в гипертексте М. Джойса «во второй половине дня, история» (1987); в сюжетных видеоиграх «Zork» (Infocom, 1980-1982) и «Mass Effect» (BioWare, 2007-2012). Исследователь приходит к выводу, что по сравнению, например, с гипертекстом нарративность в играх присутствует лишь на уровне истории (в женеттовском понимании), но не на уровне дискурса, поскольку повествовательная инстанция в игровых повествованиях теряет отчетливость. Это влечет за собой необходимость модификации нарратологических категорий, применяемых к компьютерным играм [6]. Той же точки зрения придерживаются Ф. Шрётер и Я.-Н. Тон, предлагая медийно-специфичную теорию персонажей, позволяющую учесть особенности их репрезентации, рецепции и функционирования в компьютерных играх.
Еще один номер «Диегезиса» посвящен другой, более привычной для литературоведов разновидности повествования - комиксам, однако не вымышленным, а документальным - автобиографическим и журналистским [19]. Внимание Ю. Людевиг привлекло «искусство комиксового репортажа». Исследовательница сравнивает четыре таких репортажа из лагерей беженцев в контексте оппозиции «непосредственность / метарефлексивность», противопоставляя открыто вторгающихся в нарратив и незаметных нарраторов (монстраторов), а также анализируя роль портретов и интервью в структуре комикса. О. Албьеро, опираясь на теорию
комиксового персонажа К. Микконенаисследует жанр графической биографии на примере творчества Рейнхарда Кляйста, немецкого автора семи графических книг о жизни известных людей. Предметом анализа К. Полак стали графические повествования о Холокосте; исследовательница выделяет несколько стратегий репрезентации жестоких преступлений, сравнивая их в трех аспектах, обеспечивающих вовлеченность читателя: приемы, способствующие идентификации с персонажами; необходимость достраивать логику действия; повествовательная перспектива. М. Вануст и С. Се-пульхре сделали предметом своей статьи способы выражения авторской субъективности через паратексты и собственно текст и графику комикса на материале французского журнала «XXI». В статье Н. Педри рассматривается роль обеспечивающих аутентичность документов в графических «воспоминаниях о болезни».
Интермедиальность нарратологических исследований в полной мере отражена и в номере, посвященном «цифровой идентичности» - способам создания «образов себя» с помощью компьютерных и сетевых медиа [17]. Г.-Й. Баке и Я.-Н. Тон исследуют структуру взаимосвязей между игроками и их аватарами (персонажами, «за которых» они играют, внутриигровыми личностями), нарраторами и авторами в повествовательных компьютерных играх, показывая, что эти произведения временами достигают уровня сложности, сравнимого с художественной литературой. М. Мар-тинес и А. Вейкслер анализируют создание образов себя через «селфи» (автопортреты) с использованием сетевого инструментария. С. Лёве выявляет особенности нарративов, риторические и визуальные стратегии влиятельных пользователей социальной сети «Инстаграм». В фокусе внимания И. Меландер - коллективная визуально-нарративная практика в «Инстаграме», позволяющая нескольким женщинам совместно адаптироваться к своему хроническому заболеванию.
«Нарративы болезни» вообще привлекают пристальное внимание культурологов в последние десятилетия, и «Диегезис» не остался в стороне от этой тенденции, посвятив данному вопросу два номера. В одном из них рассматриваются литературные и па-ралитературные повествования [10], в другом - документальные
1 МИккопеп К. ТЪе папаюк^у of сотю аг1 - N.Y., 2017.
[11]. Авторами статей анализируется широкий круг произведений, созданных в разные эпохи: от нарративов Ветхого Завета, в которых внимание Й. Фосслинга привлекла роль пророка как своего рода «советчика по вопросам здоровья», до современных автобиографических повествований об опыте проживания болезни и близости к смерти. Так, Р. Бэна проанализировала нарративные стратегии, нацеленные на возбуждение эмпатии в текстах К. Миддлбрук «Увидеть краба. Мемуар перед смертью» и Г. Макбрайд Джонсон «Слишком поздно, чтобы умереть молодой», а Н. Шмидт исследовала функции повествовательной инстанции и нарративного субъекта при отражении особенностей коммуникации между врачом и пациентом в книгах В. Штефан, С. Хустведт и П. Каланти.
И. Шафер нашла в современной литературе для подростков отражение старой идеи английского философа Э. Бёрка о том, что опыт болезни и умирания связан с переживанием возвышенного. Р. Марцель применила концепции гендерной нарратологии к изображению женских болезней в романах Э. Золя. В нескольких статьях рассматривается более традиционная для литературоведения тема психического нездоровья: О. Джентлин выявила разнообразные метафоры безумия в произведениях Г. Бюхнера, а У. Кохер описал средства нарративной репрезентации психических болезней в ранних текстах А. Дёблина.
Х. Грюнер и В. Питерс обнаружили, что структура руководств по неврастении, созданных в конце XIX - начале XX в., описывается при помощи теории моделирования художественного мира Ю. Лотмана. С. Веге предлагает необычный взгляд на теорию гомеопатии как нарратив, пограничный между вымыслом и фактом и приобретший свое влияние благодаря эффективным и функциональным повествовательным приемам. М. Соарес исследует цикл фотографий П. Лей-Дорси, больной рассеянным склерозом. Спустя двадцать лет после диагноза Лей-Дорси, сама профессиональный фотограф, решила запечатлеть свою ежедневную жизнь с этой болезнью в стремлении примириться с собственным изменяющимся телом. М. Соарес предлагает рассматривать ее цикл вне привычных мотивов мужества тяжелобольного или сострадания к нему, а в категориях нарративной теории А.В. Франка, основанной на по-
нятиях «хаос» и «квест»1. В двух статьях исследуется применение нарратологических идей в медицинской практике: Л. Фармази, А. Кисс и И. Женди представляют новый метод групповой терапии пациентов с шизофренией, основанный на сочетании теорий нарративной психологии, психиатрии и постклассической нарратоло-гии (преимущественно когнитивной), а Р. Ватанаби исследует терапевтические сессии с пациентами, страдающими болезнью Альцгеймера, прибегая к теории диалога М. Бахтина.
Один из предметов изучения нарратологии - повествование в журналистской практике [15]. Подобные тексты имеют почтенную традицию: их создавали крупнейшие писатели-романисты -Э. Золя, Г.Г. Маркес, Т. Вулф и многие другие. Вопрос заключается в том, какова специфика этой разновидности повествований? Как она связана с публицистической этикой автора? М. Ванууст выделяет особый вид публицистики - «нарративный журнализм» -и считает его гибридной формой, лежащей на границе между художественным повествованием и привычной публицистикой. В фокусе ее внимания сложные формы сюжетной организации подобных повествований. В. Роберт рассматривает сюжетно-компо-зиционные аспекты освещения в прессе отставки президента Германии в 2012 г. По ее мнению, оно получает форму «сериального» повествования, в котором прослеживаются комплексные лейтмотивы (темы греха и наказания, свободы прессы, легитимности и пр.). Ф. Херман открыто связывает нарративные техники и этику журналиста, подчеркивая, что традиционный «объективный тон», беспристрастное изложение фактов, отсутствие интрадиегетиче-ского нарратора чаще всего являются иллюзией, вводящей аудиторию в заблуждение. Интермедиальность публицистики подвергается анализу в двух статьях номера. Н. Беринг исследует в этом контексте книгу М. Боудена «Черный ястреб сбит» о международной военной операции в Сомали, подчеркивая, что эмоциональное воздействие на аудиторию этого гибридного гипертекста, лежащего на границе факта и вымысла, определяется конкретными текстуальными параметрами, которые возможно анализировать с нар-ратологической точки зрения. К. Реннер рассматривает роль
1 Frank A.W. The wounded storyteller: Body, illness, and ethics. - Chicago,
1995.
фотографий в журналистском нарративе, разделяя их на «документирующие» и «иллюстрирующие», а их функции - на «метонимическую» и «метафорическую». Именно фотографии, играющие метафорическую роль, становятся частью повествования.
Отличительной чертой «Диегезиса» стало внимание к связям между нарративной теорией и философией. Четыре номера охватывают подобные темы: нарратив и ложь [8], нарратив и истина [6], нарратив и вера [12], нарратив и знание [16].
Первая из них связана с традиционным для литературоведения тезисом: повествование не может быть лживым, потому что к нему вообще нельзя применить критерий истинности, а суть восприятия литературы заключается во «временном отказе от недоверия» (С. Кольридж). От этой точки зрения отталкивается Й. Меке, когда, основываясь на теории «недостоверного повествователя», выделяет несколько видов лжи посредством литературы или внутри литературного текста. Анализ «Ласарильо из Тормеса» подводит исследователя к мысли о возможности «литературной лжи», а существование недостоверного гетеродиегетического повествователя свидетельствует о необходимости переосмысления общей теории лжи, так чтобы она включила в себя эстетическое измерение. Е.-М. Конрад рассматривает в контексте вопроса о лжи «издательские вымыслы» - повествовательную практику, распространенную в XVIII в., когда некоторому автодиегетическому по форме тексту (переписка, дневник и т.п.) предшествует предисловие издателя, где утверждается его аутентичность. С. Шликерс применяет литературоведческую категорию «недостоверного повествователя» к кинематографу, но находит ее недостаточно интердисциплинарной. Вместо нее исследовательница предлагает новый, трансмедиальный и трансжанровый термин - perturbatory narration (озадачивающая, смущающая наррация). Он позволяет объединить под одной шапкой несколько близких явлений: недостоверного повествователя, металепсис, многие виды mise en abyme, метавымысел, самопорождающие и фантастические нарративы. В единственной в номере статье о документальных наррати-вах Т. Серсиер изучает вопрос о критериях истины / лжи в применении к рассказам об изнасилованиях. Она приходит к выводу, что существует две модели восприятия таких текстов - фактуальная (юридическая) и экспериенциальная (этическая), и акцентирует
роль доверия к автору в этике чтения документальных текстов вообще.
Вопрос о повествовании и истине рассматривается авторами «Диегезиса» на материале трех жанров, лежащих за границами или на границах художественной литературы [7]. Й. Стефан выявляет две разновидности травелогов: воспроизводящие некоторое полученное извне знание и передающие аутентичный опыт путешественника. В центре его внимания автобиография маронитского сказителя Ханны Диаба, созданная в 1764 г., спустя полвека после путешествия автора в Европу. В результате правдивость этого текста заключается не столько в точной передаче фактов, которым был когда-то свидетелем Диаб, сколько в воспроизведении его опыта молодости. Э. Чу и А. Митчелл исследуют конструирование субъективной и объективной истины в трех интерактивных документальных повествованиях: визуально-текстовой автобиографии К. Уилкс «Точно по лекалу» (2011), документально-биографической видеоигре «Кот и переворот» (П. Бринсон, К. Вала-Нехад, 2011) о жизни иранского премьер-министра 1950-х годов М. Моссаддыка и в документальном интерактивном флеш-видео «Альма: История насилия» (И. Фужер, М. Дьюэвер-Плана, 2012). М. Драйер рассматривает нарративные разъяснения в философских текстах и обнаруживает, что такие повествовательные элементы касаются преимущественно человеческих действий. Он создает типологию таких нарративных объяснений: телеологические, казуальные и холистические, - иллюстрируя ее на примере различных вариантов теории общественного договора.
Во втором номере за 2018 г. «Диегезис» собрал статьи, освещающие различные аспекты связей между повествованиями и верой [12]. Г. Склар анализирует с риторической, лексической и тематической точек зрения два переложения библейской истории Иосифа: средневековую «Книгу Яшара» и апокрифический (предположительно дохристианский) текст «Завещания двенадцати патриархов». Исследователь приходит к выводу, что, несмотря на яркую проработку исходных деталей, этим вариациям на библейский сюжет не хватает убедительности, способности вызвать катарсис у читателя. Идея И. Мюллнер заключается в том, что образ Бога в ветхозаветных текстах выполняет функцию медиации между текстом и внетекстовой реальностью и придает авторитетность голосу
повествователя. С этой точки зрения она рассматривает фигуру Моисея как парадигматического библейского пророка, который получил свой текст непосредственно от Бога. Моисей, таким образом, становится моделью для имплицитного автора, способного создать Бога-персонажа и в то же время подчиняющегося его власти.
Э. Гарригу-Кемптон исследует тексты о лурдских исцелениях, созданные на границе XIX-XX вв., особое внимание уделяя тому, как в них реализуется и рефлексируется напряжение между религиозной верой и верой в медицинский и научный прогресс. Ф. Праущ анализирует, как нарративные стратегии «Золотой легенды» обеспечивают баланс между утверждением аутентичности чудесных фактов и признанием некоторой неточности в их традиции, равно как и наличия в сюжетах риторических преувеличений. А. Маус делает сравнительный разбор двух изображений смерти Христа - в романах А. Оза «Иуда» (2014) и Ф.Х. Акерманна «Антихрист» (1939). М. Милота исследует влияние религиозных убеждений читателей на интерпретации романа Л. Эрдрич при обсуждении его в книжном клубе.
Взаимосвязи повествования и знания рассматриваются в первом номере «Диегезиса» за 2017 г. с нескольких точек зрения: роль повествовательных приемов и техник в научном дискурсе (А. Дженкарелли исследует в этом контексте статьи по квантовой физике, а М. Кинг - работы XIX в. в области социальных наук), способность художественной литературы производить и передавать знание (статьи Т. Кёппе и Ю. Лангкау, К. Струве-Рор), функции в читательской активности особого рода внеконцептуального и некогнитивного знания - телесного (embodied) (статья Я. Соффне-ра и Э. Шомахер) [16].
Интересную новацию представляет собой концепция «стратегического рассказывания», представленная во втором номере «Диегезиса» за 2016 г. [20]. Суть ее в том, чтобы подчеркнуть обычно игнорируемый исследователями факт, что повествования нередко направлены к определенной цели и выступают в качестве составной части некоторой более общей стратегии. При этом цели таких повествований могут выходить за рамки традиционного риторического persuasio. Статья Е. Либерих представляет собой пример историко-нарратологического анализа «риторики зависти». В университетских диспутах XII-XIII вв. обвинение оппонента в
зависти выступало в качестве популярного инструмента, откуда этот риторический прием перешел в прологи и эпилоги повествований. Однако исследовательница показывает на примере романа-легенды Конрада Вюрцбургского «Энгельхард» (XIII в.), что «риторика зависти» может быть частью не дискурса, а истории, направляя интерпретацию текста читателем и его оценку действий протагониста и антагониста романа. Я. Руггермайер анализирует притчу о добром самаритянине в Евангелии от Луки: какими средствами евангелист перерабатывает сюжет, так чтобы он оказывал воздействие на различные целевые аудитории и тем самым способствовал формированию коллективной религиозной идентичности. Предмет статьи М. фон Мюллер и М. Вермелинг - так называемые «mystories», личные истории пациентов, рассказывающих об опыте борьбы и жизни с хроническим заболеванием. Исследователи находят в этих повествованиях актуализацию средневековых нарративных схем, в которых смысл истории порождается не одним нарратором, а в его взаимодействии со слушателем / читателем или интервьюером. Н. Меннинг и Л. Келлер обнаруживают сочетание научной и мифологической (религиозной) дискурсивных стратегий в документальном фильме «Путь вселенной» («Journey of the Universe», 2011): первая обеспечивает доверие аудитории к дискурсу, вторая - этическую реакцию на него.
* * *
Журнал «Диегезис» охватывает широкий спектр научных исследований повествований во множестве дисциплин, затрагивает как узкоспециальные нарратологические, так и более широкие философские темы, связанные с функционированием нарративов. Однако серьезность подхода не исключает юмористической мета-рефлексии ученых, примером чему стали «Материалы к юмористическому словарю нарратологии» Дж. Принса [18]. Знаменитый американский теоретик повествования (и автор серьезного словаря по нарратологии!) объясняет и комментирует термины дисциплины с помощью анекдотов, шуток и bon mots.
«Денаррация1. Кот Шрёдингера зашел в бар и не зашел».
1 Прием неестественного повествования, в котором реальность какого-либо элемента фабулы одновременно утверждается и отрицается нарратором, и оба высказывания в равной степени истинны в художественном мире произведения. - Е. Л.
«Метанарратив. Пастор, священник, раввин и нарратор заходят в бар. Нарратор оглядывается и заявляет: "Я, должно быть, ошибся нарративом". Нарратор, адресат нарратива и персонаж заходят в бар. Бармен поглядел на них и говорит: "Это что, какой-то нарратив?"».
«Нарративность. Мэри штудирует телефонный справочник. Ее друг спрашивает: "Что это ты делаешь?" Мэри отвечает: "Читаю роман". - "Нравится?" - "Не-а. Слишком много персонажей и слишком мало действия"».
«Напряжение (suspense). Как поддержать напряженный интерес аудитории? - Я вам позже расскажу» [18].
Список литературы
1. Зоммер Р. Слияние классической и постклассической нарратологий и общее будущее нарративной теории.
Sommer R. The merger of classical and postclassical narratologies and the consolidated future of narrative theory // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. -Wuppertal, 2012. - N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/ diegesis/article/view/96 (Date of access: 20.05.2020.)
2. Историческая нарратология.
Historical narratology // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. -Wuppertal, 2014. - N 2. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/ diegesis/issue/view/7 (Date of access: 20.05.2020.)
3. Кихайя М. Введения в нарратологию. Теория, практика и посмертие структурализма.
Chihaia M. Introductions to narratology. Theory, practice and the afterlife of structuralism // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2012. -N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/article/ view/71 (Date of access: 20.05.2020.)
4. Контцен Е. фон. Почему нам нужна нарратология средневековья: Манифест. Contzen E. von. Why we need a medieval narratology: A manifesto // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung. - Wuppertal, 2014. - N 2. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/article/view/170 (Date of access: 20.05.2020.)
5. Матушкевич К. Интернарративность. К вопросу о соотношении интерактивности и нарративности в компьютерных играх.
Matuszkiewicz K. Internarrativität. Überlegungen zum Zusammenspiel von Interaktivität und Narrativität in digitalen Spielen // Diegesis: Interdisziplinäres
E-Joumal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2013. - N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/article/view/152 (Date of access: 20.05.2020.)
6. Мюллер Р. Нарративность vs. интерактивность. К вопросу о дифференциации разновидностей гипертекстов и компьютерных игр.
Müller R. Narrativität vs. Interaktivität. Zur Gattungsdifferenzierung von Hyper-fiction und Computergames // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2013. - N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/arti cle/view/149 (Date of access: 20.05.2020.)
7. Нарратив и истина.
Narrative and truth // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2015. -N 5. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/issue/ view/10 (Date of access: 20.05.2020.)
8. Нарратив и ложь.
Narrative and lies // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2015. -N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/issue/view/9 (Date of access: 20.05.2020.)
9. Нарратив и медиа.
Narrative and media // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2013. -N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/issue/view/4 (Date of access: 20.05.2020.)
10. Нарративы болезни 1: Художественная литература.
Narrating illness I: Fiction // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. -Wuppertal, 2017. - N 2. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/ diegesis/issue/view/15 (Date of access: 20.05.2020.)
11. Нарративы болезни 2: Документалистика.
Narrating illness II: Non-Fiction // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. -Wuppertal, 2018. - N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/ diegesis/issue/view/16 (Date of access: 20.05.2020.)
12. Нарративы веры.
Narratives of faith // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2018. -N 2. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/issue/view/ 17 (Date of access: 20.05.2020.)
13. Нарратологические подходы к компьютерным играм.
Narratological approaches to video games // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. -
Wuppertal, 2014. - N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/ diegesis/issue/view/6 (Date of access: 20.05.2020.)
14. Нарратология в XXI веке. Интердисциплинарный обзор.
Narratology in the 21st Century. An interdisciplinary review // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2012. - N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/issue/view/3 (Date of access: 20.05.2020.)
15. Наррация в журналистике.
Narration in journalism // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2013. -N 2. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/issue/view/5 (Date of access: 20.05.2020.)
16. Наррация и знание.
Narration and knowledge // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2017. - N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/ issue/view/14 (Date of access: 20.05.2020.)
17. Наррация и цифровая идентичность.
Narration and digital identity // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. -Wuppertal, 2019. - N 2. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/ diegesis/issue/view/19 (Date of access: 20.05.2020.)
18. Принс Дж. Материалы к юмористическому словарю нарратологии.
Prince G. Towards a humorish dictionary of narratology // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2018. - N 2. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/article/view/308/502 (Date of access: 20.05.2020.)
19. Рассказывать реальность в комиксах.
Narrating reality in comics / Ed. by Klein Ch., Martinez M., Wolff L.L. // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2019. - N 1. - URL: https://www. diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/issue/view/18 (Date of access: 20.05.2020.)
20. Стратегическое повествование.
Strategic storytelling // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2016. -N 2. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/issue/view/ 12 (Date of access: 20.05.2020.)
21. Шеффель М. После «нарративного поворота». Руководства и словари XXI века.
Scheffel M. Nach dem 'narrative turn'. Handbücher und Lexika des 21. Jahrhunderts // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2012. - N 1. - URL:
https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/artide/view/84 (Date of access: 20.05.2020.)
22. Шпайдель К. Может ли единственная статическая картина рассказывать историю? Определения нарратива и ложная проблема времени в отношении одной статической картины.
Speidel K. Can a single still picture tell a story? Definitions of narrative and the alleged problem of time with single still pictures // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2013. - N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal. de/index.php/diegesis/article/view/128 (Date of access: 20.05.2020.)
23. Эмпирические подходы к повествованию.
Empirical approaches to narrative / Ed. by Bortolussi M., Dixon P., Sommer R. // Diegesis: Interdisziplinäres E-Journal für Erzählforschung = Diegesis: Interdisciplinary e-journal for narrative research. - Wuppertal, 2016. - N 1. - URL: https://www.diegesis.uni-wuppertal.de/index.php/diegesis/issue/view/11 (Date of access: 20.05.2020.)
ЛИТЕРАТУРНЫЕ СВЯЗИ И ВЛИЯНИЯ, СРАВНИТЕЛЬНОЕ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
2020.03.004. КРАСАВЧЕНКО Т.Н. АНГЛИЧАНЕ И ЧЕХОВ. КОММЕНТАРИЙ Д.П. МИРСКОГО. (Статья).
Ключевые слова: история критики; межкультурная коммуникация; английская и русская литература.
Русский литературовед и литературный критик Д.П. Свя-тополк-Мирский (1890-1939) с 1921 г. и до возвращения в Россию в 1932 г. жил в эмиграции в Лондоне, где вел курс русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета, публиковал на английском статьи в разных журналах и издал до сих пор пользующиеся авторитетом среди англоязычных русистов исследования: «Пушкин» («Pushkin», 1926), «Современная русская литература» («Contemporary Russian literature», 1926), «История русской литературы до смерти Достоевского» («History of Russian literature from the earliest times to the death of Dostoevsky», 1927); несколько антологий русской поэзии. Он печатался в английских журналах, в частности во влиятельном модернистском журнале «Критерион», который с 1922 по 1939 г. издавал Т.С. Элиот.
