CC BY
59
ФИЛОСОФИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ. ПРОБЛЕМЫ САМООПРЕДЕЛЕНИЯ ЕВРАЗИЙСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
ДИАЛЕКТИКА КОНКРЕТНОГО ТРУДА: КЛАССИКА И СОВРЕМЕННОСТЬ
Н.В. Ведин,
профессор кафедры экономической теории Казанского национального исследовательского технического университета — КАИ им. АН. Туполева
nick_vedin@mail.ru
Н.Ф. Газизуллин,
профессор кафедры/ общей экономической теории и истории экономической мысли
Санкт-Петербургского экономического университета, доктор экономических наук, профессор, заслуженный деятель науки РТ
gazizullin@mail.ru
В статье обосновывается необходимость и представлен опыт критического переосмысления классической трактовки конкретного труда в контексте развития методологического потенциала марксовой идеи двойственности труда товаропроизводителя. Основное внимание обращается на возможности приложения концепции двойственности труда к анализу интерактивной системы коллективного производства, что позволяет прояснить некоторые существенные аспекты развития современной экономики знаний.
Ключевые слова: двойственность труда, конкретно-общественный труд, интеракции, сотрудничество, коллективное производство, информация
ББК Т3(2)52-4
Чем дальше наука, в том числе экономическая, продвигается в познании своего предмета, тем актуальнее становится обращение к ее истокам, даже если они сложились внутри давно минувшей исторической эпохи. «Зависимость от прошлого» характеризует не только институциональную структуру общества, но и имеющиеся в наличии теоретические системы. В присущей научному труду кооперации деятельности предшественников и современников традиционные понятия и подходы обладают такими же «правами» и используются наряду с новыми конструкциями, но при этом не всегда своевременно становятся предметом переосмысления, реактуализации с учетом изменившихся обстоятельств.
Данная статья посвящена критическому анализу и развитию классической концепции двойственности труда в товарном хозяйстве, составляющей фундамент марксовой теоретической системы. Традиционно контрапунктом этой концепции считается абстрактно-всеобщий труд, создающий стоимость. Полемика по поводу экономической природы и научной ценности этих понятий утратила свою былую остроту, так и не получив убедительного завершения.
Мы же полагаем, что ключом к решению данной проблемы является переосмысление понятия конкретного труда на основе реализованного К. Марксом подхода с позиций противоречивой двойственности социально-экономических явлений и процессов. Иначе говоря, экономическая структура конкретного, а точнее конкретно-общественного, труда представлена в статье как самостоятельный предмет исследования, позволяющего сформировать теоретическую основу для понимания доминирующих тенденций развития в экономике знаний и адекватных им стратегических приоритетов государства в социально-экономической сфере.
К. Маркс о двойственности труда товаропроизводителя
Все, что было известно не только рядовому читателю, но и большинству политэкономов советского времени о двойственном
© ПСЭ, 2015
характере труда товаропроизводителя, с предельной ясностью и доступностью отчеканено в первой главе первого тома «Капитала». По Марксу, всякий труд есть, с одной стороны, расходование человеческой рабочей силы в физиологическом смысле, и в этом качестве одинакового или абстрактно человеческого труда он образует стоимость товара. С другой стороны, всякий труд есть расходование рабочей силы в особой целесообразной форме, и в этом качестве конкретного полезного труда он создает потребительные стоимости [1, с.55]. Акцентируя внимание на общественно-экономической нейтральности конкретного труда, Маркс уточняет: «...Труд как создатель потребительных стоимостей, как полезный труд, есть независимое от всяких общественных форм условие существования людей, вечная, естественная необходимость...» [2, с.51]. Это положение вряд ли можно оспорить. Вопрос в том, кого следует считать субъектом такого труда.
Судя по всему, Маркс полагал достаточно очевидной общую картину товарного хозяйства, основанного на общественном разделении труда, где «продукты самостоятельных, друг от друга не зависимых частных работ противостоят один другому как товары» [3, с.51]. При этом он абстрагировался от общинной и фабричной организации, где совместное производство исключает обмен продуктами индивидуального труда. Однако и на пространстве простого (частнохозяйственного) разделения труда индивидуальная деятельность производителя, которого условия теоретической модели «отсекают» от коммуникаций с другими производителями, не удовлетворяет требованиям всеобщего труда. «...Особенный труд частных индивидуумов, — резюмирует К. Маркс, — ...только в процессе обмена, через снятие его первоначального характера, оказывается всеобщим общественным трудом» [4, с.32].
В парадигме трудовой стоимости труд товаропроизводителя имеет только одну экономическую определенность: он является частным, обособленным, индивидуальным трудом и по определению не может быть творцом специфической общественной связи между атомизированными субъектами и стоимости как субстанционального ее выражения.
55
Дело даже не в том, что в реальной действительности сугубо индивидуальный, обособленный труд — случай уникальный, если вообще имеющий право на существование. Практически всегда имеет место та или иная форма совместного труда, явное или неявное сотрудничество ремесленника, крестьянина и др. с членами семьи, подсобниками, соседями, не говоря уже о фабричной организации. Конкретный труд, пусть даже в таких локальных ячейках, приобретает специфическую (нетоварную, нестоимостную) экономическую форму, что нарушает рыночную «гармонию» и рассматривается теоретиками как помеха, подлежащая устранению. В неоклассической модели возможность таких помех учтена и нейтрализована посредством искусственной конструкции — индивидоподобной организации, поведенческие характеристики которой, как бы велика она не была, ничем не отличаются от соответствующих параметров индивидуального агента. Но в любом случае, пренебрежение экономической структурой конкретно-общественного труда не может не отразиться на адекватности теоретических построений. Примером тому может служить проблема совместимости организационной динамики с индивидуалистической методологией в неоинституциональной теории.
Суть проблемы сводится к следующему. Если внутрифирменную координацию поручить иерархии, т.е. признать присущий фирме преднамеренный порядок взаимодействий, альтернативный рыночному механизму, то субъекты организации собственно не могут трактоваться в качестве рыночных субъектов. Они не могут выступать по отношению друг к другу как независимые, равноправные рыночные агенты, принимающие самостоятельные решения. И только все вместе, как целое, как внутренне недифференцированная (с точки зрения методологического индивидуализма) общность, они могут рассматриваться в качестве одного и того же рыночного контрагента. Но тогда исследование возвращается к старой неоклассической модели, где фирма наделяется признаками индивида или «по умолчанию» выполняет роль «строительного блока». Если же организация рассматривается как «сплетение контрактов» найма между индивидуальными собственниками ресурсов, то фирма приобретает рыночную прозрачность. Раскрывается внутрифирменный преднамеренный порядок (иерархия) — исчезает рынок, появляются самостоятельные контрагенты — исчезает фирма как альтернативный рынку способ координации. Версия отношенческой контрактации (О. Уильямсон) со встроенным механизмом разрешения конфликтов смягчает данный парадокс, но не устраняет его полностью. По-видимому, прав В.М. Полтерович, утверждающий, что «экономическая теория устанавливает границы себя самой, подобно математической логике или физике» [5].
В этой связи особый интерес приобретает обращение к творческой лаборатории Маркса, представленной ранними версиями его теоретической системы и экономическими рукописями разных лет. В частности, некоторые интерпретации ключевых категорий позволяют глубже понять их природу и противоречивость.
Так, в работе «К критике политической экономии» отчетливо сформулирована проблема, представляющая основную сложность в понимании стоимости, жизненное пространство которой загадочным образом в одно и то же время существует вне индивидуального трудового процесса, ограничиваясь сферой обмена, и вместе с тем захватывает этот процесс, но не в его обособленности, автономии, а только внутри трансформирующей — признающей, отрицающей, подвергающей оценке, вознаграждающей, наказывающей его, целостности общественного хозяйства. «Рабочее время, представленное в меновой стоимости, — отмечает Маркс, — есть рабочее время отдельного лица, но отдельного лица без всякого отличия от другого отдельного лица; это — рабочее время всех отдельных лиц, поскольку они исполняют равный труд; поэтому рабочее время, требующееся кому-либо одному для производства определенного товара, есть необходимое рабочее время, которое затратил бы для производства того же самого товара всякий другой. Это — рабочее время отдельного лица, его рабочее
время, но только как общее всем рабочее время, для которого поэтому безразлично, рабочим временем какого именно лица оно является» [6, с.18].
По Марксу, дело обстоит так, «как если бы различные индивидуумы соединили свое рабочее время в одну массу и представили различные количества находящегося в их общем распоряжении рабочего времени в различных потребительных стоимостях» [7, с.19]. Нельзя не согласиться с положением, что «особенный труд частных индивидуумов, труд, который только в процессе обмена, через снятие его первоначального характера, оказывается всеобщим общественным трудом. Следовательно, всеобщий общественный труд есть не готовая предпосылка, а становящийся результат» [8, с.32]. Диалектически осмысленная формула становящегося результата ориентирует исследование на выявление связи между производством и обращением, но ничего не меняет в форме «особенного труда частных индивидуумов». Стоимость остается неуловимо-бессубъектной (если только не допустить существование мифического аукциониста, манипулирующего всей массой рабочего времени общества) подобно «улыбке без кота» в сказке Л. Кэрролла.
Легче всего было бы поместить между этими противоречивыми состояниями механизм спроса и предложения, работающий по принципу дополнительности, — индивидуальной стоимости на стороне предложения и общественной стоимости на стороне спроса [9, с.115-116]. Безусловно, значение рыночного механизма нельзя не учитывать, как нельзя не учитывать и того, что балансировка спроса и предложения — это механизм «тонкой настройки» пропорций общественного производства, складывающихся в результате взаимодействия разнообразных факторов как объективного, так и субъективного порядка.
В этой связи представляют существенный интерес идеи, высказанные в Экономических рукописях 1857-1861 гг. Поставив под сомнение правомерность т.н. «закона присвоения через собственный труд», Маркс показал, что предпосылка частной собственности (и труда) товаропроизводителя, в сущности, вытекает из процесса (товарного) обращения [10, с.449], которое просто не допускает какого-либо иного способа присвоения. Другой, «основной предпосылкой» товарного хозяйства Маркс называет исторические условия и отношения, «в силу которых индивид уже находит себя общественным индивидом, определяемым обществом. Эта предпосылка включает в себя также и отношения, находящие выражение в других производственных связях индивидов, отличающихся от тех простых связей, в которых они противостоят друг другу в обращении» [11, с.450]. Очевидно, что речь идет не о товарном обмене, во всяком случае, — не о форме простого обращения, но о связи, обусловливающей общественную определенность той индивидуальной производительной силы, создающей продукт, которому еще только предстоит стать товаром. «Коль скоро труд обладает содержанием, определяемым общественной связью, — это и есть вещественная определенность и предпосылка, — он выступает как всеобщий труд. Форма всеобщности труда подтверждается реальностью его как члена совокупности всех видов труда, реальностью его как особенного способа существования общественного труда» (курсив наш — Н.В., Н.Г) [12, с.453].
Диалектика особенного и общего применительно к товарной организации хозяйства ориентирует на выявление соответствующей мотивационной структуры участников общественного производства. Признавая наличие общественного интереса в этой системе, Маркс не преувеличивает его значение. Общий интерес, «хотя и присутствует как факт в сознании обеих сторон, но, как таковой, не является мотивом, а существует... лишь за спиной рефлектированных в самих себя отдельных интересов» [13, с.457].
Несомненно, формирование мотивационной структуры есть процесс исторический. Ретроспективно, чем более разреженным и содержательно бедным является информационно-коммуникативное пространство, в которое погружен индивид, и чем более в индивидуальном труде превалирует физическая составляющая и его накопленная собственным опытом, в том числе путем проб и ошибок, способность работать с предметом, тем иллюзорнее для индивида будет существование этого об-
щего интереса и тем сильнее будет подсознательная редукция общего интереса к интересу эгоистическому. Способность же понимать свою зависимость в общей системе общественного производства, умение оценить конъюнктуру рынка и позиции конкурентов, даже если соответствующие сведения получены им от родителей в ходе воспитания, в общении с соседями или в ярмарочной толпе, неизбежно будут отнесены на счет собственной изворотливости и природного ума. Вместе с тем, жизнь в локальных сообществах с регламентированным жизненным укладом, прочными традициями характеризуется высокой степенью зависимости человека от благополучия данного сообщества, что способствует укреплению приоритета общественного (узкогруппового) интереса.
Человек, живущий в экономике знаний, участник глобальных коммуникаций, все более отчетливо понимает, что его собственная производительная сила — это всего лишь мера личностной трансформации и присвоения глобально-общественного творческого потенциала. На этой основе формируется (в тенденции) гармоничная мотивационная структура, в которой общий интерес представляется не менее реальным, чем интерес эгоистический, хотя их сравнительная значимость может существенно различаться в зависимости от многих обстоятельств.
Справедливости ради надо признать, что существует и противоположная точка зрения, основанная на сравнении архаических сообществ охотников и собирателей и современных цивилизационных культур. «История "цивилизации" свидетельствует, — по мнению Э. Фромма, — что склонность к сотрудничеству и справедливому распределению проявляется у человека, мягко говоря, нерегулярно. И это как раз и объясняется тем, что охотничья жизнь не оставила в человеке генетических следов и рефлекс к совместному труду и распределению во многих культурах был вытеснен рефлексом безмерного эгоизма». Впрочем, полагаясь на человеческие инстинкты, Фромм предлагает задуматься, «а не является ли врожденной тенденция к совместному труду, а также потребность поделиться с другими, которые можно найти во многих обществах (кроме современного индустриального)» [14, с.167].
Структура коллективного производства
Форма конкретно-общественного труда предполагает межличностную подвижность знаний и умений, вообще де-ятельностных способностей человека, с последующим их усвоением и использованием каждым отдельным индивидом в трудовой деятельности. В этом смысле конкретный труд не может быть частным — обособленным, изолированным, поскольку он немыслим вне языка, культуры, знаний, умений, взаимного обучения, имеющих ярко выраженную общественную природу. Даже для человека малосведущего в истории и экономике очевидно, что эти «постиндустриальные бренды», — «были всегда», т.е. сопровождали человечество на протяжении всей его жизни. А на заре человеческой истории, не говоря уже о более поздних общественных устройствах, в архаических сообществах информационный обмен имел не меньшее, а может быть и неизмеримо большее значение, чем для современной цивилизации.
Действительно ценным, жизненно важным ресурсом, обеспечивающим кооперативное поведение и выживание социально сильных первобытных коллективов, были формы общения, — языковые и невербальные способы передачи информации, знания, умения, обычаи, и т.д. Движение этих информационных компонентов при всей кажущейся хаотичности подчиняется некоей закономерности. Этот информационный массив создается всеми и присваивается каждым, не предполагая ограничений доступа и спецификации прав собственности. Человеческое сообщество было бы немыслимо вне этой универсальной формы общения и развития. Такова интерактивная модель в чистом виде — «дар» первобытных предков постиндустриальным потомкам [15, с.28].
Адекватным конкретно-общественному труду способом хозяйственной организации является кооперация. В дальнейшем мы будем также использовать идентичные или весьма близкие
по содержанию термины — сотрудничество, коллективное производство, совместный труд, непосредственно-общественное производство. Кооперацию, как всеобщую форму организации общественного хозяйства (наряду с особенными ее формами), принято трактовать как оборотную, интегративную, сторону общественного разделения труда. При таком предельно широком подходе под определение кооперации подпадает также рыночная структура. При этом рыночные товарообменные сделки интерпретируются как интеграция действий рыночных агентов. Представляется, что такая чрезмерно расширительная трактовка придает понятию кооперации сугубо формальный характер. Даже охватывая предельно широкий масштаб общественного производства, кооперация сохраняет наиболее существенные специфические черты, не вступая в неразрешимые противоречия с конкурентными отношениями.
Мы будем исходить из того, что форма сотрудничества (кооперации) представляет собой организацию совместного труда экономически неавтономных индивидов, согласованными усилиями создающими коллективный (общественный) продукт. Таким образом, кооперация предполагает производственное сообщество, или совокупного работника, на одной стороне и его общественный продукт — на другой. Неавтономность индивидов означает, что ни одна из функций совокупного работника не имеет самостоятельного экономического значения с точки зрения создания продукта как экономически значимого результата. В условиях коллективности каждый отдельный работник не может произвести продукт для себя, не создавая продукт для всех. Последний выступает лишь как плод коллективных усилий всех участников производства. В рамках коллективного производства отсутствуют предпосылки товарного обмена (в силу неавтономности отдельных работников), а сам обмен по необходимости представлен движением знаний и умений, выступает в виде информационного обмена, который можно интерпретировать как форму речевой коммуникации (дискурса).
В этой связи наиболее существенной чертой системы сотрудничества является существование двух взаимосвязанных, но противоречивых пространств — дискурсивного и функционального. Если дискурсивное пространство включает обмен живой деятельностью, обучение, накопление творческого потенциала, совещательные процедуры и т.д., то функциональное пространство — это собственно исполнительская деятельность человека, его взаимодействие с вещественными условиями производства [16, с.55-58].
В признании обмена живой деятельностью, присущего кооперации, заключается главное отличие нашего подхода от определения, данного Марксом: «...кооперация — это прежде всего непосредственное — не опосредствованное обменом — взаимодействие многих рабочих для достижения одного и того же результата, для производства одного и того же продукта, одной и той же потребительной стоимости (или одного и того же полезного эффекта)» [17, с.285]. Понятно, что такой подход блокирует возможность (противоречивого) совмещения сотрудничества и рыночной конкуренции. Характерно также, что Маркс ограничил кооперативное пространство только формами совместного производства, специализирующегося на выпуске какого-либо одного продукта, например, булавок. Правда, в «Капитале» Маркс смягчил это ограничение. Он квалифицировал кооперацию как форму труда, при которой много лиц планомерно работает рядом и во взаимодействии друг с другом в одном и том же процессе производства или в разных, но связанных между собой процессах производства [18, с.337].
В целом же эти обстоятельства, на наш взгляд, не позволили классику развить положения, касающиеся природы стоимости, соотношения частного и всеобщего труда и др. С другой стороны, для тех исторических условий подобные трактовки имели реальную основу.
Потребности каждого индивида могут быть удовлетворены лишь постольку, поскольку удовлетворяется общая потребность совокупного работника. Поэтому индивидуальный интерес каждого производителя реально, в действительности опосредствован общим интересом [19, с.92].
Двойственность труда в системе сотрудничества
То, что труд работника в коллективном производстве внутренне противоречив, вытекает уже из внешнего сопоставления частичного (одностороннего) характера деятельности каждого индивида и конкретного результата этой деятельности, каковым является продукт как общественная полезность. Указание на то, что работники трудятся вместе, сообща, благодаря чему и создается общественный продукт, относится к коллективу в целом, но не к отдельному работнику и его труду как таковым. Между тем, именно в экономическом поведении индивида преломляются и реализуются свойства совокупного работника как экономического субъекта.
Продукт коллективного производства является результатом функционирования общественной (коллективной) производительной силы по определению. Как было установлено еще Марксом, производительная сила совместного (кооперированного) труда есть специфическая — «новая», «массовая», «общественная» — производительная сила, качественно и количественно отличная от простой суммы индивидуальных рабочих сил. Однако Маркса интересовали не столько собственная экономическая природа и происхождение этого феномена, сколько капиталистическая форма его использования. В контексте же настоящего исследования необходимо отметить, что эта общественная производительная сила не существует вне процесса совместного труда. Она возникает только в общественно-производственном взаимодействии работников, и сама является продуктом этого взаимодействия (коллективного обмена). Стало быть, создание этой развивающейся производительной силы составляет имманентное свойство и специфический результат коллективного труда.
Обнаруживается, таким образом, закономерная связь, присущая коллективному производству: общественный продукт производится лишь постольку, поскольку производится общественная (коллективная) производительная сила. Но если производство общественного продукта и производство коллективной производительной силы совпадают во времени и пространстве, то возникают два вопроса. Во-первых, кто является субъектом производства общественного продукта и как следует квалифицировать его деятельность? Во-вторых, что представляет собой эта «коллективная производительная сила», как она создается и действует?
В этом пункте исследования необходимо еще раз вернуться к исходному понятию коллективного производства. Анализ внешней стороны коллективного производства показал, что производительной в смысле создания общественной потребительной стоимости может быть лишь деятельность совокупного, но не отдельного (частичного) работника. Однако определение совокупного работника как субъекта, создающего общественный продукт, следует рассматривать, скорее, как постановку проблемы. Субъективность такого социального организма, каковым является совокупный работник, — качество совсем иного рода, нежели субъективность личного фактора производства, каковым является индивидуум. Совокупный работник как субъект производства есть абстракция, за которой скрывается не какое-то фантастическое многорукое существо, а определенная форма общения между сотрудничающими индивидами. Эта форма общения суть коллективная производительная сила совместного труда. Она представлена движением творческих способностей в коллективном производстве, или интеракциями.
Но коллективная производительная сила не существует как некая самодовлеющая субстанция, отчужденная от каждого отдельного участника совместного трудового процесса. Благодаря коллективному обмену, каждый отдельный работник применяет и развивает ее как свою собственную производительную силу. Именно это и придает индивидуальному (частичному) труду конкретно-общественную форму, в которой реализуется общественная связь всех участников коллективного производства. И поскольку индивидуальный труд каждого работника приобретает конкретно-общественную определенность, постольку результатом труда каждого отдельного работника является коллективный продукт как общественная
потребительная стоимость. Перефразируя известное положение Энгельса, каждый из участников совместного производства мог бы сказать: «это сделал я, это мой продукт». Индивид может не обладать знанием (явным или неявным) полного цикла изготовления этого продукта, но он в той или иной степени осваивает коллективный творческий потенциал, применяя и развивая его в функциональном и дискурсивном пространстве совместного производства. Таким образом, разрешается первоначально зафиксированное внешнее противоречие коллективного производства.
Конкретно-общественная форма частичного труда — это производящая форма, форма общения в действии. Как экономическая категория, конкретно-общественный труд выражает присущие коллективному производству отношения обмена, в которых работник применяет и развивает в своей деятельности общественные творческие способности. Поэтому содержание конкретно-общественного труда образует процесс применения и развития (производства) коллективной производительной силы. На уровне явлений конкретно-общественный труд выступает в виде использования и продуцирования информационных потоков в организации. Учитывая, что основные моменты движения творческих способностей работников выражаются понятиями актуальной и потенциальной информации, схематично структуру коллективного производства можно представить следующим образом (рис.1).
Рис. 1
Очевидно, что актуальная информация в крайних пунктах движения совпадает с индивидуальными способностями работников (знак равенства на рисунке), и действительным исходным пунктом данного производственно-экономического процесса является совокупный работник, воспроизводство которого составляет также конечную цель движения. Поэтому данная схема не отражает возможное увеличение производительной силы совместного труда. Оно просто не имеет принципиального значения для реализации целевой функции коллективного производства как такового. Так же как и потенциальная информация, представляющая собой кодифицированную форму творческих способностей, есть всего лишь опосредствующий, — возникающий и исчезающий, — момент движения совместного труда. Однако уже в этом движении заложена возможность обособления (потенциальной) информации в исходный и конечный пункт движения, поскольку для каждого отдельного работника общение представляет собой не только внутренний момент производственного процесса, но и его предпосылку, а, следовательно, в неявном виде — и его результат. Реализация указанной возможности связана с развитием внутреннего противоречия коллективного производства.
Итак, производство информации и общественного продукта (потребительной стоимости), — это две взаимообусловленные стороны труда работника в условиях коллективности. Первое представляет собой специфический результат конкретно-общественного труда, второе — частичного. И если частичный труд, как таковой, выражает функциональную обособленность деятельности работника, его единичность, то конкретно-общественный труд отрицает какое бы то ни было обособление и предполагает, что индивид действует как коллективная производительная сила. Но одно без другого не существует, так же как одно осуществляется лишь как противоположность другого.
Наиболее рельефно результативность конкретно-общественного труда выражается в инновационных процессах, связанных с экономией рабочего времени в коллективном производстве. Именно двойственностью труда обусловлена экономическая неоднородность рабочего времени в коллективном производстве. Однако нельзя представлять дело упрощенно, — таким образом, что время продуцирования информа-
ции определяется по «остаточному принципу», — как разница между общей продолжительностью рабочего дня и временем исполнения соответствующей трудовой функции. В отличие от собственно трудового процесса, освоение и развитие индивидом коллективной производительной силы — процесс сугубо индивидуальный, не имеющий жестких пространственно-временных границ. Оно в равной степени может осуществляться как в процессе совместного труда, так и за его пределами, т.е. в свободное от работы время. И в этом смысле свободное время
действительно является главным источником прогресса и развития личности, но лишь в той мере, в какой его деятельностное наполнение образует творческую форму трудового процесса (либо сам процесс труда превращается в творчество).
Многие вопросы анализа сотрудничества остаются за пределами данной, преимущественно проблемно-постановочной работы. Одним из них является формирование расширенного порядка сотрудничества, предполагающего совмещение систем сотрудничества и конкурентно-рыночных отношений.
Литература
1. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. T.I. — М.: Политиздат, 1978. — 907 с.
2. Там же.
3. Там же.
4. Маркс К. К критике политической экономии // Маркс Э., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т.13. — М.: Политиздат, 1961. — С.5-167.
5. Полтерович В.М. Кризис экономической теории / Доклад на научном семинаре Отделения экономики и ЦЭМИ РАН. — URL: www.banner.kiev.ua
6. Маркс К. К критике политической экономии // Маркс Э., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т.13. — М.: Политиздат, 1961. — С.5-167.
7. Там же.
8. Там же.
9. Афанасьев В. Вклад австрийской школы в развитие трудовой теории стоимости (к проблеме единства экономической теории) // Вопросы экономики. — 2002. — №2. — С.102-117.
10. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1861 гг. (Первоначальный вариант «Капитала»). В 2-х ч. Ч.2. — М.: Политиздат, 1980. — 564 с.
11. Там же.
12. Там же.
13. Там же.
14. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности / Пер. с англ. — Изд-во АСТ, 2004. — 635 с.
15. Ведин Н.В. Постиндустриальная трансформация экономических систем: проблема теоретической реконструкции // Вестник ТИСБИ. — 2013. — №4. — С.27-41.
16. Ведин Н.В., Газизуллин Н.Ф. Потенциал развития политической экономии: к разработке проблемы неоднородности экономических систем // Проблемы современной экономики. — 2012. — №2. — С.55-58.
17. Маркс К. Экономическая рукопись 1861-1863 гг. // Маркс Э., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 47. — М.: Политиздат, 1961. — 612 с.
18. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т.1. — М.: Политиздат, 1978. — 907 с.
19. Ведин Н.В., Газизуллин Н.Ф. Некоторые подходы к формированию проблемного поля евразийской политэкономии // Проблемы современной экономики. — 2015. — №3. — С.89-95.
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И ПРОТИВОРЕЧИЯ СВОБОДЫ:
историко-философские размышления
Е.С. Зотова,
ведущий научный сотрудник экономического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова,
кандидат экономических наук eszotova@mail.ru
В статье рассматривается внутренняя противоречивость свободы, обуславливающая проблему поиска меры реализации этого начала. Выдвигается ряд положений, раскрывающих проблему противоречий и меры свободы на основе анализа идей зарубежных и российских мыслителей. На этой основе рассматриваются противоречия либеральных реформ в России последних двух столетий и их влияние на экономическое развитие. В качестве вывода автором предлагается формирование модели солидарно-свободной организации экономики и общества, в которой определенная мера экономико-политического либерализма сопрягается с некоторой мерой традиционализма и консерватизма.
Ключевые слова: свобода, экономическое развитие, Россия, консерватизм, либерализм.
УДК 330 ББК У010я73
Свобода является величайшей загадкой, самой сложной и самой мучительной проблемой человека, общества и экономического развития.
Еще Гегель заметил: «Ни об одной идее нельзя с таким полным правом сказать, что она неопределенна, многозначна, доступна величайшим недоразумениям и поэтому действительно им подвержена, как об идее свободы, и ни об одной не говорят обычно с такой малой степенью понимания ее» [1, т. 3, 291].
К этим словам философа можно добавить еще один пункт. Свобода представляет величайшую ценность не только для людей, но и для общества. В то же время свобода амбивалентна
и несет в себе совокупность угроз: даже рабство, т.е. лишение свободы, тоже есть свобода для сильных закабалять слабых.
В поэме о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевский отмечал, что свобода является самым страшным и невыносимым грузом для людей, а поэтому всю свою жизнь они только и заняты поиском того, кто избавит их от этой пытки свободой, кто возьмет на себя ответственность за принятие решений и успокоит их совесть. Э. Фромм обнаружил у современных людей синдром «бегства от свободы», когда внезапно возникает кошмарный страх от самой жизни, становящейся жертвой свободы. Он же поставил проблему «Иметь или быть», связав проблему сво-
