CC BY
4
ИСТОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ НАУКИ
УДК 167
ДИАЛЕКТИКА АНАЛИЗА И СИНТЕЗА В НАСЛЕДИИ Э.В. ИЛЬЕНКОВА КАК УСЛОВИЕ РАЗВИТИЯ МЕТОДОЛОГИИ НАУКИ*
И.А. Ляшко
Белгородский государственный национальный исследовательский университет,
г. Белгород
e-mail: il.lyashko@yandex.ru
Анализ и синтез обычно фиксируют как противоположные познавательные операции разделения и соединения, не уделяя должного внимания их диалектическому единству. Выделение их в отдельные методы или дискретные этап, идущие друг за другом, приводит к созданию абстракций, имеющих условное отношение к познаваемому предмету. В статье исследуется наследие философа Эвальда Ильенкова, показавшего анализ и синтез как аспекты одного познавательного акта. Хотя философское отношение к анализу и синтезу начинается с «Критики чистого разума» Иммануила Канта, раскрывшего их как необходимые функции в познании, именно Ильенков легитимизирует их диалектику. Показано, что это разумное отношение к анализу и синтезу предполагает обращение к категории субстанции и логикоисторическому подходу к предмету. Сделан вывод, что союз эмпирической науки и философии может способствовать дальнейшему развитию гносеологических идей Э.В. Ильенкова и преобразованию способа научного мышление из рассудочного в диалектический.
Ключевые слова: анализ, синтез, диалектика, рассудок, Ильенков, Кант.
Анализ и синтез - предельно распространённые операции мышления. В методологии познания, с целью предотвращения ошибок в познавательных
* Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского научного фонда (РИФ) в рамках научного проекта № 24-18-00130.
практиках, их описывают как два взаимодополняющих метода. Проблема заключается в том, что при этом они представлены как линейные операции, применяемые по отдельности или идущие друг за другом. Это ограничивает их методологический потенциал, превращает в простую технологию. Философия знает анализ и синтез как моменты одного метода, позволяющего рассматривать предмет систематически, избежать алгоритмизации в плохом смысле. В данной статье мы ставим себе целью раскрыть детали этого подхода, чем, как надеемся, обозначим актуальность союза опытной науки и философии для совершенствования познавательных практик.
Современная опытная наука, при всех технологических достижениях, скупа на открытия фундаментального уровня. Это отражается в концепциях так называемой философии науки: принципе фальсификации К. Поппера, методологии исследовательских программ И. Лакатоса и т. п., представляющих науку как создание и борьбу концепций, но не познание действительности. Мы предполагаем, что это связано с исчерпанием потенциала того рассудочного принципа, который лежит в основании современной научной методологии со времён XVI столетия (равно как и в основании философии науки XX века, её осмысляющей). Обратимся к наследию советского философа Эвальда Ильенкова, исследовавшего вопрос научного познания. Актуальность этого автора в том, что он один из немногих в XX веке мыслил в духе классической философии и учитывал открытое ею различие способов мышления - со всей строгостью и глубиной определял разницу между (1) представлением, (2) рассудочным и (3) диалектическим мышлением. Незнание этого различия по сей день позволяет многим выдавать одну форму мышления - рассудок - за мышление вообще.
В первый период философских изысканий, ещё со времён аспирантуры, Ильенков занимался вопросом предмета философии. Он доказывал, что, согласно марксизму, предмет философии - это мышление, причём не абстрактно изолированное, а стоящее в отношении к бытию. Как наука о мышлении философия встраивается в систему наук, выполняя роль критерия, определяющего характер научной теории - выступает ли она диалектическим познанием самой действительности или лишь рациональным конструированием описательной модели. «Философия имеет право на самостоятельное] существование в ряду других наук лишь постольку, поскольку она сама приобретает характер положительной] науки о совершенно определённом круге закономерностей, а именно -
закономерностей мышления» [5, с. 203]. Таким образом, философия, согласно Ильенкову, выступает как теория познания и одновременно критерий познания, не вставая при этом в надменную позицию «царицы наук».
Каково же научно-теоретическое мышление? Это мы узнаём из текстов философа 1950-х годов, главным образом из работ «К вопросу о соотношении представления и мысли, практического сознания и науки» и «К вопросу о понятии», где философ устанавливает различие таких познавательных форм, как представление и понятие (мышление). Представление отражает практически полезные, интересные индивидуальному субъекту (или коллективу индивидуальных субъектов) стороны предмета. Предмет выступает здесь локально, в окраске того контекста, из которого к нему подходит человек. В результате происходит отождествление предмета с его особенной стороной, которая составляет условие труда, обеспечивающего субъективную потребность. Теоретическим продуктом в этой ситуации выступает мнение, или представление, о предмете. Научное же сознание по сути своей теоретическое, а не практическое: отражает те же условия труда, но со стороны объективной основы самого предмета, то есть раскрывает природу предмета, в том числе те его собственные характеристики, благодаря которым он для представления выступал интересным, полезным. Это понятие предмета. «В теоретическом осмыслении человек исключает своё собственное отношение к предмету, налагающее на предмет какие-то новые, предмету-в-себе несвойственные определения, и пытается воспроизвести в сознании предмет в его объективной чистоте» [4, с. 219]. Теоретическое, логическое мышление отражает предмет как таковой - очищенный от субъективности. Таким образом, предмет теоретического мышления - необходимость, скрытая в явлении. Это сущность, составляющая основу тех явлений, которые фиксирует представление.
Раздельность представления и мышления (понятия) снимается, по Ильенкову, сознательным учётом общественной практики: существенное предмета самого по себе становится существенным для человека. Тем самым понятие имеет объективное значение за пределами индивидуального опыта: «Понятие, как форма общественного сознания, уже приобретает объективное значение за пределами индивидуального опыта; воплощая в себе весь итог общественного отношения к предмету, оно, опираясь на индивидуальные представления, уже не просто воспроизводит в голове индивида то, что уже
было в его личном созерцании, а формирует его индивидуальное сознание как частицу и представителя общественного сознания» [4, с. 222].
Мы видим, что Ильенков понимает понятие как выражение сущности предмета, или предмет сам по себе. Этим разумное понятие отличается от рассудочного, дающего лишь языковое моделирование предмета. В поздний период философских изысканий, когда философ занимался темой образования и категорией идеального, он выступает с прямой критикой языковой трактовки понятия, усматривая в ней формально-логический (то есть устаревший, ограниченно рассудочный) характер. Хотя этот сюжет можно встретить и в первый период, в работах по образовательной тематике «Знание и мышление» и «К вопросу о понятии «деятельность» и его значении для педагогики» он специально обращается к нему. Когда в педагогике знание понимают как память, то речь идёт о памяти словесного выражения определений и положений. При таком подходе возникает и по сей день набивающая оскомину проблема применения знания, разделения теории и практики. Прокомментировав, что различие «знания» и «убеждения», предлагаемое А.Н. Леонтьевым, стоит точнее определить как различение мнимого и подлинного знания, Ильенков пишет: «Под “знанием” подчас в действительности и разумеют лишь это последнее, а именно овладение языком определенной области знания, владение терминологией и умением этой терминологией пользоваться. / При этом происходит вовсе не усвоение предмета (а знание ни в чём другом, кроме этого, и не может заключаться), а лишь усвоение фраз об этом предмете, лишь усвоение вербальной оболочки знания вместо знания» [7, с. 80]. Здесь происходит подмена: правила оперирования знаками (то есть языковая, формальная и символическая логика) превращаются в законы мышления. Однако подход Ильенкова философский, поэтому мышление он отличает от представления, и мысль есть мышление сущности предмета, то есть совпадение мышления и бытия. Отождествлением мышления с языковой формой представления создают благодатную почву для изощрённого догматизма - костной мысли, маскирующейся за сложными формально-логическими конструкциями. Возникает «лингвистическая или символическая ловкость», скрывающая эмпирический и догматический способ рассуждения. Супротив этой ловкости действительное мышление, по Ильенкову, заключается в способности суждения. Последняя, по мысли философа, это не одна из способностей мышления, но само мышление. Он лаконично показывает, что способность суждения нельзя освоить в качестве правила и, следовательно,
инструментального навыка (более развёрнутые и сложные доказательства мы находим у многих классических философов, начиная ещё с античности): «правило, именно потому, что оно есть правило, то есть нечто общее, опять в свою очередь требует руководства со стороны способности суждения, то есть опять-таки способности различать, а данный случай “применения” правила подходит ли под сформулированное нами правило такого применения или же нет?» [7, с. 81]. Таким образом, мышление не только выражает собственный закон предмета, но и составляет суть познающего, или теоретически мыслящего, субъекта, что прямым образом касается научной деятельности.
Чтобы показать актуальность подхода Ильенкова к анализу и синтезу, обратимся к Иммануилу Канту, который первым уделил должное внимание различию аналитических и синтетических суждений и сформулировал его. Упоминание этого немецкого мыслителя уместно также и потому, что современные учёные проявляют интерес к этому философу, прежде всего за счёт утверждённого им различия феноменов и ноуменов. Обозначенное «коперниканским переворотом» влияние субъекта на результат познания соответствует гносеологическим вопросам, встающим перед физиками в связи с теорией относительности и корпускулярно-волновым дуализмом.
Анализ и синтез Кант рассматривает в «Критике чистого разума» в контексте преодоления юмовского скептицизма, показавшего невозможность научного знания на основании радикального (последовательного) эмпиризма. В качестве решения этой проблемы немецкий философ выдвигает предположение, что формы познания имеют не опытное происхождение, а составляют само условие возможности опыта - априорны.
Рассматривая во Введении к Критике, как происходит прирост знания, Кант устанавливает различие анализа и синтеза: в анализе субъект и предикат мыслятся через тождество и потому не увеличивают знание, но проясняют уже имеющееся; в синтезе же субъект и предикат мыслятся без тождества и таким образом расширяют содержание знания. Отсюда тезис Канта: «Все эмпирические суждения, как таковые, синтетические»
[8, с. 112]. Тем самым немецкий философ сохраняет идею эмпиризма в том аспекте, что новое знание имеет исключительно опытное происхождение. Напротив, анализ не нуждается в материале опыта, поскольку здесь нет выхода за пределы уже имеющихся понятий. Трудность заключается в том, что априорный синтез не может опираться на опыт, так как обладает всеобщностью и необходимостью, недоступной опыту. Однако, замечает Кант, математика и физика обрели научный статус именно благодаря
априорным синтетическим суждениям. Отсюда и возникает главный вопрос Критики чистого разума: «Как возможны априорные синтетические
суждения?» [8, с. 117]. Как известно, ответ на него немецкий мыслитель даёт через рассмотрение «двух стволов познания» - чувственности (трансцендентальная эстетики) и рассудка (трансцендентальная логика) как условий возможности опыта.
В исследовании мышления, в части о логике, мы сталкиваемся с понятием анализа уже в значении метода самой Критики. А именно: Кант вводит понятие трансцендентальной аналитики, которая есть «расчленение всего нашего априорного знания на начала чистого рассудочного знания» [8, с. 164]. Её предметом выступает чистый рассудок, представляющий собой самостоятельное целое, единство. Следовательно, изучить его синтетически, то есть добавляя нечто извне, невозможно. Отсюда аналитика понятий как выяснение их происхождения и чистого применения, а не как прояснение содержания конкретных понятий (что было бы простым аналитическим суждением).
Что касается синтеза, то он выполняет общую функцию сведения многообразия к единству, причём Кант относит его к способности воображения. «Однако задача свести этот синтез к понятиям есть функция рассудка, лишь благодаря которой он доставляет нам знание в собственном смысле слова» [8, с. 173]. Отсюда в контексте задачи Критики чистого разума вытекает необходимость выявить категории рассудка, которые и преобразуют представления в понятия - обеспечивают познание. И если само это выявление понятий аналитическое, поскольку не выходит за пределы единства самого разума, то по содержанию оно синтетическое. Ибо в познании функция мышления как раз и заключается в синтезе через понятие, а не простое представление многообразного в едином. В рассудке функция синтеза состоит в том, что он «вносит также трансцендентальное содержание в свои представления <...> благодаря чему они называются чистыми рассудочными понятиями и a priori относятся к объектам, чего не может дать общая логика» [8, с. 174]. Таким способом Кант и открывает чистые рассудочные понятия - анализируя функции синтетических суждений рассудка. Как уже отмечалось, в отличие от формально-логического анализа содержания понятий этот анализ вскрывает происхождение самих понятий как априорной формы, чем и обосновывает возможность познания, поскольку мышление наряду с чувственностью есть ствол познания, по Канту, и условие пребывания самого предмета в нашем опыте.
Отметим, что необоснованное расширение трансцендентальной аналитики от такой функции канона эмпирических суждений до органона (метода) мышления предметов как таковых (то есть не как данных в опыте) приводит к диалектике, которую Кант понимает исключительно негативно. Как неосознаваемая диалектика есть ошибка мышления - неправомерное применение синтеза в философии (то есть за пределами опыта), а как раздел трансцендентальной логики - только предостережение от таких ошибок. Иными словами, трансцендентальная аналитика удерживает эмпирическое познание в законных пределах (в сфере явлений), но не является методом такого познания, которое бы открывало предметы сами по себе. В этом сказывается известное противоречие кантовской точки зрения вообще: если «всякое наше познание начинается с опыта» [8, с. 105], то внеопытное, или метафизическое, или собственно философское познание невозможно.
Таким образом, из критической философии Канта мы узнаём, что познание синтетично, а анализ играет, скорее, вспомогательную, разъясняющую роль, хотя без трансцендентальной аналитики мы бы не узнали познавательное значение синтеза. Кант показал определённость каждой из этих операций мышления по отдельности. Его заслуга в том, что они рассмотрены не как формальные операции, но как необходимая функция в познании. Однако дальнейшая философская традиция (Гегель и последующие сторонники диалектического мышления) показала ограниченность его подхода. Согласно проницательному замечанию Гегеля, диалектика - это истина рассудка, в которой он узнаёт конечность своих собственных определений: они не могут удерживаться в отдельности друг от друга и вступают в рефлексию, приводящую в итоге к конкретному единству противоположностей. «Диалектика же есть, напротив, имманентный переход одного определения в другое, в котором обнаруживается, что эти определения рассудка одностронни и ограниченны, т. е. содержат отрицание самих себя» [1, с. 206], - пишет Гегель. Следовательно, недостаточно определить функции анализа и синтеза в отличие друг от друга, необходимо также показать их единство. В диалектической традиции именно Эвальд Ильенков специально исследовал операции анализа и синтеза как взаимосвязанные, как диалектическую пару: они рефлектированы друг в друга, так что каждый содержит в себе противоположное - анализ предполагает синтез, а синтез - анализ. Рассмотрим это подробнее в методе восхождения от абстрактного к конкретному, разрабатываемом отечественным философом.
Главная работа отечественного мыслителя о методе построена как реконструкция из материала «Капитала» Маркса, воспринимаемого в марксизме эталонным применением метода, который сам по себе автором нигде специально описан не был. В своей кандидатской диссертации Эвальд Ильенков и ставил задачу изложить сущность диалектического метода восхождения от абстрактного к конкретному так, чтобы учёные любых областей знания могли его изучать и познавать в соответствии с ним свой предмет. В начале главы про анализ и синтез Ильенков обращается к категории стоимости в «Капитале». Философ заключает: «анализ этой одной формы экономических отношений даёт - как свой результат - теоретическое выражение объективно-всеобщей формы всех без исключения явлений и категорий развитого капитализма, развитой конкретности - теоретическое выражение стоимости как таковой, всеобщей формы стоимости» [2, с. 210]. Этим он подчёркивает функцию анализа - выявление всеобщего в познаваемом предмете.
Проблематика анализа и синтеза помещена Ильенковым в контекст фундаментального различия абстрактного и конкретного, которому он уделял большое внимание. Обыденный подход, не чуждый и эмпирической науке, считает абстракцию оторванной от реального предмета, данного в опыте - в буквальном смысле отвлечением от него. Сам же предмет, соответственно, признаётся конкретным. Ильенков же показывает, что с точки зрения более глубокого мышления эмпирически данный предмет есть абстракция, поскольку он выключен простым созерцанием из тех реальных взаимоотношения, в которых он находится, причём как внешних (с другими предметами), так и внутренних (между его собственными элементами, или определениями). Чтобы преодолеть узость рассудочного мышления, исходящего из такой простой данности опыта, необходим более глубокий метод исследования - аналитико-синтетический, а не просто аналитический и синтетический. То есть речь идёт о едином процессе познания, а не отдельных друг от друга шагах некоторого алгоритма, применяемого к заранее готовому объекту. Чтобы абстракция была не условной описательной моделью, но объективным отражением самой сути дела - познанием предмета, она, по Ильенкову, должна соответствовать двум условиям: 1) полнота и 2) содержательность (не формальность). Здесь возникает вопрос о том, как правильно взять исходный пункт научного исследования -всеобщую категорию исследуемого предмета, - который и будет определять предел аналитического деления. Кроме этого, конкретность (а не
абстрактность) анализа будет гарантироваться тем, что «вещь аналитически расчленяется не на равнодушные к её специфике составные части, а на специфически характерные только для этой вещи, внутренне связанные друг с другом необходимые формы её существования» [2, с. 213].
Обычный, рассудочный анализ соответствует представлению, что реальность предмета - агрегат неизменных частей, которые можно вычленить. После выделения таких частей произвести синтез предмета невозможно, так как предшествующий анализ не учитывал взаимосвязь его частей. «Синтез - понимание необходимой связи абстрактно взятых составных частей предмета» [2, с. 214]. Диалектический подход Ильенкова к анализу и синтезу понимает их не как последовательные этапы исследования, а как «одновременные» моменты суждения: «В суждении “этот стул -чёрный” можно увидеть и то, и другое. С одной стороны, это чистейший синтез - соединение двух абстракций в суждении. С другой стороны, столь же чистейший анализ - вычленение в чувственно данном образе двух различных определений. И анализ, и синтез одновременно протекают в процессе высказывания простейшего суждения о вещи» [2, с. 215]. Если по Канту именно синтез со стороны субъекта привносит единство в многообразное, то по Ильенкову предмет познания есть сам по себе целый и логическая функция синтеза - это не внешний для предмета акт мышления, но мышление самого целого в предмете.
Поскольку приведённый пример Ильенкова про чёрный стул касается эмпирической данности, критерием проверки корректности анализа-синтеза выступает созерцание, т. е. факт. Трудность суждений теоретического (научного) уровня сохраняется: они не могут ссылаться на данность опыта. Здесь включается исторический аспект, отличающий диалектикоматериалистическую точку зрения от рассудка, оперирующего неподвижными абстрактными определениями: предмет находится в процессе изменения, в том числе включён в процессы трудовой деятельность человека. Именно общественная практика во всём её историческом объёме, согласно Ильенкову, позволяет выявить необходимую форму существования предмета, а значит и его необходимые определения. «Аналитический метод Маркса - метод, восходящий от целого, данного в созерцании, к условиям его возможности, и совпадает с методом генетического выведения теоретических определений, с логическим прослеживанием реального происхождения одних явлений из других» [2, с. 219]. Иннами словами,
индивидуальное созерцание факта сменяется охватом некоего исторического процесса.
Таким образом, аналитическое познание предмета есть в то же время синтез всех его необходимых определений. Убедиться, что мы имеем дело именно с атрибутами, возможно благодаря генетическому взгляду: из каких определений исторически сложилась ключевая категория предмета. Так, в «Капитале» Маркса, поясняет Ильенков, «Не труд вообще, а конкретноисторическая форма труда была понята как субстанция стоимости» [2, с. 219].
Далее, аналитико-синтетическая природа диалектического метода восхождения от абстрактного к конкретному, по Ильенкову, связана с категорией субстанции, что философ раскрывает как в статьях о Спинозе (чья роль в истории философии заключается, главным образом, в раскрытии этой категории), так и в соответствующей статье для Философской энциклопедии («Объективная реальность, рассматриваемая со стороны её внутреннего единства, безотносительно ко всем тем бесконечно
многообразным видоизменениям, в которых и через которые она в действительности существует» [6, с. 154]). Ещё в работе «Диалектика абстрактного и конкретного в “Капитале” Маркса» Ильенков подчёркивает, что предметом науки может быть только субстанция, а модусы - нет. Так, в «Капитале» «система экономических отношений выступает как система не только относительно, но и абсолютно самостоятельная и независимая от воли и сознания индивидов <...> сами воля и разум предстают здесь как модусы какой-то иной субстанции, как её абстрактные проявления, как её порождения» [2, с. 133-134]. Субстанция - это и есть та всеобщая исходная категория предмета, в соответствии с которой исследователь определяет границы анализа.
В докладе о Спинозе в 1965 г. на заседании сектора диалектического материализма Института философии АН СССР Эвальд Ильенков, обозначая актуальность этого мыслителя, выражает два отношения к анализу и синтезу частей внутри целого. Первый - эмпирический, позитивистский подход: синтез единичностей в целое, которое, таким образом, оказывается произвольным, случайным. Объективным присутствием здесь обладают только части как единичности, а целое отсутствует, оно конструируется субъективной деятельностью исследователя, следовательно, выступает как случайное. Именно поэтому в современной науке распространён подход, согласно которому научное познание состоит в том, чтобы создавать модели
реальности, а не раскрывать её как таковую, как действительность (по этой же причине популярен и Кант, относящий к познанию лишь сферу явлений, а вещи в себе оставлявший участь непознаваемой). Характерно, что этот подход вынужден двигаться ощупью: «это идея конструирования
неизвестного [курсив мой - И.Л.] целого путём последовательного синтеза “частей”» [3, с. 181].
Понятие субстанции, предложенное Спинозой, задаёт второй подход: субстанция как целое детерминирует свои собственные части; она берётся как исходный пункт, раскрываемый анализом. Поскольку субстанция -причина самой себя, постольку, согласно Ильенкову, анализ - это не просто субъективный метод, которым действует исследователь, но объективный процесс воспроизведения субстанцией самой себя. Равным образом и синтез есть процесс самого предмета, а не процедура, совершаемая над ним извне. Методичный синтез исследователя совпадает с синтезом самого предмета, это один и тот же синтез. В этом тождестве мышления и бытия совершается познание (а не моделирование или описание природы на человеческом языке). Ильенков, таким образом, выступает здесь как наследник всей классической философии, ещё со времён Парменида и Платона понимающей знание как тождество бытия и мышления, реальности и идеальности, предмета и понятия.
Таким образом, наследие Ильенкова открывает нам 2 ключевых условия, при которых анализ и синтез обеспечивают действительно научный метод познания:
1) Диалектика анализа и синтеза как моментов одного суждения, а не отдельных операций, делает познание конкретным (в указанном выше философском смысле).
2) Философское понятие субстанции, выражающее самостоятельное существование предмета познания, но тождественное теоретическому мышлению его в логических категориях.
Проблематичность анализа и синтеза заключается в том, что они относятся к предметам опыта - к особенному. Здесь возникают трудности, связанные с характером данности такого предмета, а значит - с выявлением необходимых для разумного анализа и синтеза моментов: (1) предмет должен достигнуть своей целостности, быть исторически завершённым; (2) нужно правильно выбрать исходное основание; (3) сама возможность исчерпания необходимых определений предмета остаётся проблематической. Кроме того, анализ и синтез составляют круг рефлексии, продвижение которого
вперёд обеспечивается лишь за счёт накопления материала опыта. Мы предполагаем, что указанные трудности (за исключением последней, которая, на наш взгляд, является логическим вопросом) философия может и должна решать в союзе с эмпирическими науками, поскольку содержательная сторона (материал познания) прямо относится к самой сути дела.
Подведём итог. Заслуга Канта заключается в том, что анализ и синтез рассмотрены не как операции сознания по разделению и соединению случайного материала, но как (1) функции суждения (пояснение знания и расширение знания), позволяющие вместе с тем (2) показать мышление как априорное условие опыта. Следующий шаг в понимании анализа и синтеза совершён Ильенковым, который раскрыл их диалектическое единство. Учёт последнего в научной методологии обеспечивает по-настоящему теоретический уровень познания, то есть обладающий всеобщностью и необходимостью в отношении предметов опыта.
На наш взгляд, эмпирическая наука может сделать качественный шаг вперёд и разрешить ряд встающих перед ней методологических трудностей, если пересмотрит с помощью философии рассудочное отношение к анализу и синтезу - начнёт мыслить этот метод диалектически: одновременность анализа и синтеза как рефлексию субстанции в свои модусы. В этой статье мы обозначили контуры, ключевые точки, по которым может двигаться развитие научной методологии в сотрудничестве с философией.
Список литературы
1. Гегель, Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. T. 1. Наука логики / Г. В. Ф. Гегель. - Москва : Мысль, 1975. - 452 с.
2. Ильенков, Э. В. Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» Маркса /
3. В. Ильенков. - Москва : Изд-во Академии наук СССР, 1960. - 287 с.
3. Ильенков, Э. В. К докладу о Спинозе / Э. В. Ильенков // Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков (Книга-диалог) / под ред. В. И. Толстых. - Москва : ИФ РАН, 1997.-С. 170-182.
4. Ильенков, Э. В. От абстрактного к конкретному. Крутой маршрут. 1950-1960 / Э. В. Ильенков. - Москва : Изд-во «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2017. - 384 с.
5. Ильенков, Э. В. Страсти по тезисам о предмете философии (1954-1955) / Э. В. Ильенков. - Москва : Изд-во «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2016. - 272 с.
6. Ильенков, Э. В. Субстанция / Э. В. Ильенков // Философская энциклопедия : собр. соч. Т. 6 / Э. В. Ильенков. - Москва : Канон+ РОИИ «Реабилитация», 2022. - С. 154-163.
7. Ильенков, Э. В. Школа должна учить мыслить : монография / Э. В. Ильенков. -Москва: Изд-во Московского психолого-социального института ; Воронеж : НПО «МОДЭК», 2002. - 112 с.
8. Кант, И. Сочинения в 6 т. Т. 3 / И. Кант. - Москва : Мысль, 1964. - 799 с.
DIALECTICS OF ANALYSIS AND SYNTHESIS IN THE LEGACY OF E.V. ILYENKOV AS A CONDITION FOR THE DEVELOPMENT OF THE METHODOLOGY OF SCIENCE
I.A. Lyashko
Belgorod State National Research University, Belgorod e-mail: il.lyashko@yandex.ru
Analysis and synthesis are usually fixed as opposite cognitive operations of separation and connection, without paying due attention to their dialectical unity. Separating them into separate methods or discrete steps following each other leads to the creation of abstractions that have a conditional relation to the cognizable object. The article examines the legacy of the philosopher Ewald Ilyenkov, who showed analysis and synthesis as aspects of a single cognitive act. Although the philosophical attitude to analysis and synthesis begins with Immanuel Kant's "Critique of Pure Reason", which revealed them as necessary functions in cognition, it is Ilyenkov who legitimizes their dialectic. It is shown that this reasonable attitude to analysis and synthesis implies an appeal to the category of substance and a logical-historical approach to the subject. It is concluded that the union of empirical science and philosophy can contribute to the further development of epistemological ideas of E.V. Ilyenkov and the transformation of the way of scientific thinking from rational to dialectical.
Keywords: analysis, synthesis, dialectics, reason, Ilyenkov, Kant.
