CC BY
149
УДК 94 (100/420) "1919/39"
ДЕЙСТВИЯ И МОТИВАЦИИ БРИТАНСКОЙ ДИПЛОМАТИИ В ПЕРИОД МЕЖДУ ДВУМЯ МИРОВЫМИ ВОЙНАМИ
Рыбаков С.В.
Статья посвящена участию британской дипломатии в сложившейся после первой мировой войны системе отношений между государствами Европы. Правящие круги Великобритании стремились откорректировать и использовать эту систему в собственных интересах с целью получения максимальных геополитических выгод. Однако такое стремление опиралось на маловразумительные, а порой и неблаговидные мотивации, которые, в конечном счете, помешали лондонским стратегам провести точный анализ международных реалий и верно оценить ближайшие исторические перспективы. Ключевые слова: Великобритания, британская дипломатия, Первая мировая война, «большая игра», предпосылки второй мировой войны, Германия, Советский Союз, Польша, Чехословакия, Мюнхенский сговор
ACTION AND MOTIVATION BRITISH DIPLONACY BETWEEN THE TWO WORLD WARS
Rybakov S.V.
The article shows the participation of British diplomacy in the international system after I World War. The rulers of the United Kingdom sought to use this system to maximize geopolitical benefits. But this desire was based on an ambiguous motivation and therefore distort the proper evaluation of the nearest historical perspective.
Keywords: Great Britain,World War I, the «big game», World War II background, British diplomacy, Germany, the Soviet Union, Poland, Czechoslovakia, the Munich Agreement
В канун гитлеровской агрессии против СССР глава Коминтерна Георгий Димитров попросил наркома иностранных дел СССР Вячеслава Молотова прояснить сложившуюся в мире обстановку. Тот ответил: «Положение неясно. Ведется большая игра. Не все зависит от нас» [2, с. 416]. Выражение «большая игра» подразумевало стремление правящих верхов разных стран вписаться в сложные и запутанные геополитические реалии. У кого-то это получалось лучше, у кого-то - хуже, а кто-то, «заигравшись», вольно или невольно подталкивал мир к новой мировой войне.
Отправной точкой в цепи приведших ко II мировой войне событий явились результаты I мировой: как только Антанта продиктовала Германии условия послевоенного мира, среди немцев сразу же возникли реваншистские настроения. В Англии на опасность германского реваншизма своевременно не отреагировали. Альбион в отношениях с немцами вел себя непоследовательно. С одной стороны, он не дал своим союзникам французам отодвинуть франко-германскую границу до Рейна, тем самым надежно обеспечив безопасность Франции. После подписания мирного договора в Версале французский маршал Ф. Фош проницательно заметил: «Это не мир. Это перемирие на двадцать лет» [8, с. 18].
С другой стороны, англичане настояли на включении в Версальский договор статей, предусматривавших выплаты Германией огромных репараций. У.
Черчилль, критически осмыслив британскую политику в период между мировыми войнами, назвал эти статьи «злобными, глупыми и бессмысленными». Наложенная на Германию «дань» была для нее неподъемной, и страна могла отдавать ее только за счет английских и американских займов. Они оказались весьма щедрыми, но германское население было убеждено, что Англия и ее союзники грабят Германию. Эту ситуацию Черчилль определил как «идиотскую путаницу» [8, с. 22-23].
Часть английского истеблишмента под флагом «умиротворения немцев» потворствовала реваншистскому движению в Германии. Черчилль увидел в таком поведении «неблагоразумие, легкомыслие и добродушие» [8, с. 21]. Но «добродушие» Лондона не было безобидным: за ним крылось стремление превратить Германию в жесткий противовес «красной угрозе», т.е. СССР. Британское правительство заявляло: «Германия является для нас самой важной страной в Европе, и не только в силу нашей торговли с нею, но также и потому, что она является ключом к ситуации в России» [3, с. 338].
Стоило ли англичанам опасаться «красной угрозы»? После 1917 года некоторые советские вожди, увлеченные идеями «мировой коммунистической революции», грозили европейскому правящему классу: «Два или три года понадобятся, чтобы вся Европа стала советской. У вас еще есть отсрочка - потом вы будете уничтожены» [4, с. 18]. Наиболее активными
сторонниками «экспорта революции» в страны Запада были Л. Троцкий и Г. Зиновьев.
Зиновьев, будучи главой Коминтерна, созданного в 1919 году в качестве «боевого отряда пролетарской революции», то и дело пророчествовал: «Маршрут пролетарской революции, как он наметился, идет из России через Германию»; «Во Франции скоро начнутся настоящие революционные битвы»; «Когда революционизируется значительная часть английского рабочего класса, тогда победит пролетарская революция в Англии и во всей Европе» [5, с. 55, 58, 70].
Эти заклинания, очень не нравившиеся лидерам западного мира, слышались до декабря 1927 год, когда XV съезд ВКП (б) взял курс на строительство социализма в одной стране. Этот курс плохо совмещался с химерами «мировой революции», поэтому глашатаи «мирового революционного пожара» были исключены из правящей партии. Зиновьева сняли с должности главы Коминтерна, а сам Коминтерн превратился в послушный инструмент внешней политики СССР.
В канун снятия с должности Зиновьев успел сильно «насолить» британским верхам. В Англии проходила забастовка шахтеров, и Коминтерн оказал забастовщикам материальную поддержку, позволившую им несколько месяцев не спускаться в шахты. Действия Коминтерна вызвали возмущение в Англии и привели к разрыву англо-советских дипломатических и торговых соглашений.
К июлю 1928 года большинство последователей Троцкого и Зиновьева были выведены из Исполкома Коминтерна и руководства зарубежных компартий. Советская дипломатия стала наращивать контакты с внешнеполитическими ведомствами всех стран, выступая с предложениями, направленными на предотвращение военных конфликтов. В Англии, где была свежа память о «боевых кличах» зиновьевского ИККИ, эти предложения восприняли с недоверием. Советской дипломатии потребовались немалые усилия для сглаживания отношений с Великобританией. В 1929 году межгосударственные отношения были восстановлены, однако о полном взаимопонимании Лондона и Москвы говорить было рано. Его нехватка дала о себе знать в сложный для европейской истории момент, когда в Германии к власти пришел Гитлер, ярый адепт идеологии мирового господства германской нации.
Советское руководство предприняло меры для противодействия экспансионистским планам германского нацизма, называемого в СССР «фашизмом». Летом 1935 года VII конгресс Коминтерна рекомендовал западноевропейским компартиям проводить тактику народного фронта, нацеленную на «развертывание массовой борьбы против фашизма» [1, с. 27].
К тому моменту выражение «мировая революция» почти исчезло из лексикона советской пропаганды.
Однако британская политическая элита проигнорировала поворот в стратегическом курсе СССР. Консерваторы С. Болдуин и Н. Чемберлен, возглавлявшие во второй половине 30-х годов правительство Великобритании, продолжали действовать так, как если бы Коминтерн из Москвы по-прежнему угрожал Европе «экспортом революции».
Британская дипломатия и после смены власти в Германии осуществляла движение по пути «умиротворения», не подвергая его сколько-нибудь существенным коррективам. Английские политики не поддержали французов, когда те попытались заставить Германию выполнять условия Версальского договора. В Лондоне решили «уравновесить» Францию и Германию, полагая, что Франция обладает избыточным военным потенциалом и вынашивает мысли о гегемонии в континентальной Европе. Германию лондонские стратеги воспринимали как ущемленную и нуждавшуюся в «утешении» сторону. Британский посол в Берлине виконт д'Абернон заявил, что в целях «сохранения равновесия сил в Европе, Британия должна поддерживать Германию, ослабляя Францию» [10, с. 128]. Подобное отношение со стороны ближайших союзников дезориентировало французов, мешало им выстраивать рациональную внешнеполитическую линию.
В марте 1933 года в Женеве проходила Всеобщая конференция по разоружению, где английская делегация заявила, что надежный мир в Европе будет сохранить, если ведущие страны возьмут на себя обязательство поддерживать вооруженные силы на одинаковом уровне. В реалиях это означало, что Франции надлежало существенно сократить армию и вооружение, а демилитаризованной Германии, напротив, было позволено вооружиться. В июне 1933 года английский проект, названный «планом Макдональда», был принят за основу подготавливаемой к подписанию конвенции.
Конвенция так и не была подписана, однако выбранный английской дипломатией курс не мог не влиять на дальнейшие сюжеты «большой игры». По замечанию У. Черчилля, этот курс дал Гитлеру основание считать западных политиков «вырождающимися глупцами» [8, с. 64]. У фюрера не было никаких резонов отказываться от предложенной британцами игры «в поддавки». Оценивая открывавшиеся перед Германией перспективы, он уверял соотечественников, что «версальские цепи будут скоро сброшены, и немцы вернут себе честь» [9, с. 245].
Логика поведения англосаксов выглядела при-
чудливой. Тем не менее, она связывалась с определенной мотивацией. На рубеже 20-х - 30-х годов Европу охватил острый финансово-экономический кризис. Разные страны по-разному выходили из трудного положения. Несмотря на то, что безработица в Англии к концу 1932 года охватила почти 3 миллиона человек, в Лондоне заявляли о необходимости экономии на военных расходах. В Берлине же в подобной ситуации, наоборот, резко усилили внимание к военному производству, видя в нем безотказное средство преодоления безработицы. Германские верхи, переступая через статьи Версальского договора о демилитаризации Германии, занялись восстановлением ее военных возможностей. Если бы в 1933 или в 1934 году правительство Англии проявило политическую волю, то, опираясь на союз с Францией, могло бы без особых проблем предотвратить перевооружение Германии.
Почему оно этого не сделало? С одной стороны, сказывался экономический интерес: получаемые Германией займы и промышленные заказы были выгодны не только ей, но и тем, кто их давал. Кредиторам из Англии и США казалось несущественным, что именно немцы будут выпускать на заводах, строящихся на заемные деньги: трактора или танки, пассажирские самолеты или бомбардировщики. До какого-то момента растущий выпуск германской военной продукции их не слишком беспокоил: они пребывали в уверенности, что на западе от Германии эта продукция применяться не будет.
С другой стороны, англосаксонская элита рассчитывала достичь с Гитлером «джентльменского соглашения». О чем она могла с ним договариваться, догадаться нетрудно, ведь к тому времени гитлеровский программный опус «Mein kampf» обрел широкую известность. Это сочинение было пропитано антибольшевистским духом, но не сводилось лишь к вопросам идейного противостояния. Главной заботой Гитлера являлось расширение «немецкого жизненного пространства» на восточном, т.е. российском, направлении. Свои намерения захватить территории СССР Гитлер высказал совершенно открыто, не вуалируя их борьбой с «большевистской угрозой».
В поведении лондонских стратегов угадывалось желание посмотреть, как Гитлер будет осуществлять свою «теорию» на практике. А именно этим, придя к власти, он и занялся. В октябре 1933 года он покинул конференцию по разоружению, а в начале 1934 года объявил о перевооружении германских войск. Весной 1935 года фюрер бросил вызов мировому сообществу, объявив о существовании в Германии военной авиации и подписав приказ о всеобщей воинской повинности.
Англичане сделали вид, что никакого вызова нет, рассуждая о том, что коллективная безопасность способна нейтрализовать кого угодно, и действия Гитлера не будут иметь широких последствий. Британский премьер-министр Р. Макдональд убеждал общественность в том, что «безопасность должна быть достигнута не военными, а моральными средствами» [3, с. 392]. Пришедший ему на смену С. Болдуин, несмотря на то, что немцы ушли с конференции по разоружению, продолжил одностороннее разоружение Британии.
Во Франции же действия Гитлера вызвали большое беспокойство, и французское правительство подписало договор о сотрудничестве с СССР. Оно предусматривало совместные действия по защите Чехословакии от возможной агрессии со стороны Германии. Лондон оказал давление на французов, стремясь нейтрализовать практическое применение франко-советского соглашения. Предусмотренные соглашением переговоры между генеральными штабами двух стран не состоялись.
Уступки англичан Гитлеру следовали одна за другой. Он усыплял их бдительность риторикой об «исправлении несовершенств Версальской системы». Чрезмерное доверие к носителю нацистских идей со стороны капитанов британской политики, хотя и выглядело иррациональным, было вполне мотивированным. Известный американский политик Генри Киссинджер отметил: «В глазах многих британских и французских лидеров агрессивный стиль внешней политики Гитлера более чем уравновешивался его оголтелым антикоммунизмом» [3, с. 395].
В Англии звучал одинокий голос Черчилля, призывавшего остановить Гитлера и иллюстрировавшего рост военного производства в Германии. Но Болдуин, расслабленный «миролюбивой» демагогией Гитлера, заявлял: «В данный момент оснований для тревоги нет» [3, с. 397].
Не ощущая со стороны Лондона эффективного сопротивления своим планам и убедив свое окружение, что «вырождающиеся демократии ограничатся только болтовней», Гитлер торопился закончить перевооружение Германии за максимально короткий срок. Действуя дерзко и решительно, он раз за разом добивался того, чего хотел. В марте 1936 года фюрер отдал приказ о введении вермахта в демилитаризованную Рейнскую область. Затем он направил немецкие войска против республиканцев в Испании.
Наблюдая за всем этим, английские верхи бездействовали. Что стояло за их бездействием, объясняют слова британского министра иностранных дел лорда Галифакса, сказанные им во время визита в
Берхтесгаден - горную резиденцию Гитлера. Галифакс назвал Германию «бастионом Европы против большевизма» [3, с. 413]. При этом он пообещал фюреру содействие в решении вопросов, касавшихся Данцига, Австрии и Чехословакии. Вскоре после этого последовала оккупация вермахтом Австрии.
Пользуясь потворством со стороны англичан, Гитлер потребовал от них согласия на отделение от Чехии Судетской области и передачи ее Германии. Чемберлен, ставший премьер-министром Англии в мае 1937 года, колебался: с одной стороны, он был настроен на продолжение политики «умиротворения», с другой стороны, понимал, что уступка Гитлеру Судет означает демонтаж Версальской системы международных отношений.
Чемберлен не мог пойти на сделку с Гитлером, не заручившись поддержкой французов, но французское правительство было против слома Версальского порядка. Министр иностранных дел Франции П. Фланден убеждал англичан в необходимости проведения в отношении Германии более трезвой политики, но те стояли на своем, отвечая французам: пока «намерения Гитлера остаются неясными», нужно придерживаться «стратегии перманентного урегулирования». В Лондоне заявили: «Англия предпримет все шаги, чтобы предотвратить введение военных или экономических санкций против Германии» [3, с. 410].
После того как в апреле 1938 года во Франции произошла смена правительства, Лондону удалось все-таки завлечь французов на платформу «перманентного урегулирования». Премьер-министром Франции стал Э. Даладье - политик нерешительный и легко соглашавшийся с англичанами. П. Фландену пришлось покинуть МИД, а заменивший его И. Дель-бос выступал уже в унисон с Чемберленом: «Надо уступать Германии, подкармливая ее в мирное время, чтобы избежать войны» [3, с. 413].
Чемберлен и Даладье втянулись в переговоры с немцами по судетской теме, и в конце сентября 1938 года на четырехсторонней встрече в Мюнхене Гитлер при поддержке Муссолини добился от них согласия на отделение от Чехии Судетской области. Англия и Франция, будучи союзницами Чехословакии, предали ее. Свои действия Чемберлен и Даладье объясняли стремлением избежать войны и «консолидировать европейский мир». Советская газета «Известия» так оценила перспективы заявленной в Мюнхене «европейской консолидации»: «Официальные круги Англии и Франции пытаются сейчас бурным ликованием по поводу достигнутого "мирового успеха" замаскировать подлинный характер мюнхенской сделки. Однако иллюзии проходят, а факты остаются.
Останется прозаическим фактом то, что капитуляция так называемых демократических стран перед агрессором, по видимости отдалив войну, в действительности ее приближает и притом в неизмеримо худших для Англии и Франции условиях» [6, с. 1].
У мюнхенской капитуляции была вполне ясная альтернатива. Советский Союз, связанный соглашением с Чехией и Францией, заявлял о готовности защищать чехов даже без участия Франции - в случае, если чешское правительство обратится к нему с соответствующей просьбой. Но британская дипломатия вынудила чехов отказаться от советских предложений о помощи. Черчилль писал: «Мы к этим предложениям отнеслись с презрением, которое запомнилось Сталину, впоследствии мы дорого поплатились за это» [8, с. 39].
Мюнхенская сделка обвалила систему коллективной безопасности в Европе и изменила соотношение сил в Европе. Германия увеличила свою территорию, овладела рядом высококлассных производств и немалыми минерально-сырьевыми ресурсами, захватила военные укрепления, построенные чехами как раз затем, чтобы сдерживать германскую экспансию. При этом британцы и французы лишились в лице Чехии союзника, способного в случае войны выставить армию численностью в 1,5 миллиона человек. Действия Англии и Франции в Мюнхене подорвали их авторитет в мире.
Чемберлен, однако, думал иначе. Вернувшись из Мюнхена, он заявил, что Мюнхен «устранил подозрения и вражду, долгое время отравлявшие воздух» [3, с. 426]. В октябре 1938 года германский посол в Англии фон Дирксен докладывал в Берлин: «Чемберлен питает полное доверие к фюреру. ... Мюнхенский протокол создал основу для перестройки англо-германских отношений. Сближение между двумя странами рассматривается Чемберленом и английским кабинетом как одна из главных целей английской внешней политики на длительное время, поскольку самым эффективным образом может обеспечить мир во всем мире» [7, с. 66].
Но только ли о «мире во всем мире» пеклись Чемберлен и Даладье? Советский полпред во Франции Я.З. Суриц писал в Москву: «За счет каких третьих стран можно еще делать уступки Германии? В том, что теперешние властители Франции вкупе с их английскими коллегами не прочь были бы разрешить все спорные и "проклятые" вопросы за счет СССР, нет сомнения» [7, с. 66]. Основания для таких суждений у советских дипломатов имелись. Для них не было секретом, что в лондонских кабинетах велись разговоры о желательности такого сценария событий, по которому «на востоке дело дошло бы до войны между Германским рейхом и Россией» [7, с. 83].
Иллюзии Чемберлена и Даладье относительно «джентльменского партнерства» с Гитлером развеялись после прокатившихся по Германии еврейских погромов, показавших миру подлинную сущность нацистского режима. В США, Англии, Франции поднялась буря протестов против гитлеровцев. Тень от этих протестов пала и на мюнхенских партнеров Гитлера. Как отмечали советские дипломаты, «пресса прекратила проявлять нежность в отношении Чемберлена» [7, с. 88]. Общественное мнение отвернулось от британского премьера. А он вскоре пережил потрясение: Гитлер захватил всю Чехию, а Словакию превратил в германский протекторат. В Мюнхене речь о подобных шагах, конечно, не возникала, но фюрер делал вид, что мюнхенский сговор означает не что иное, как согласие Чембер-лена и Даладье на «преобладание немецкой воли в тех районах, где ни Лондон, ни Париж не имеют возможности эффективного вмешательства» [7, с. 97].
К марту 1939 года Чемберлен понимал, что на фоне действий Германии его фразы о «мире во всем мире» звучат как беспомощный лепет. По сообщению советского полпреда в Англии И. М. Майского, Чембер-лен теперь «грубо ругал Гитлера и подчеркивал наличие тесного контакта с СССР» [7, с. 250]. Британским политикам становилось ясно, что Европа скатывается к такому варианту войны, при котором Англии не удастся остаться в стороне. Они вынуждены были признать, что выстраиваемая ими внешнеполитическая комбинация, призванная толкнуть Гитлера против Советского Союза, терпит фиаско. По их замыслам, немцам надлежало действовать в связке с поляками, позиционировавшими себя главными противниками Советов и еще в 1934 году подписавшими союзный договор с Гитлером. В Лондоне были уверены, что польско-германские интересы прочно скреплены антисоветизмом.
Однако в Лондоне не сумели учесть противоречий, порожденных версальской перелицовкой европейской карты. «Данцигский коридор», разделивший Германию на две не соприкасавшиеся друг с другом части, изначально делал проблематичным союз между Германией и Польшей. Немцы надеялись договориться с Варшавой по проблеме «Данцигского коридора», но там к их доводам не прислушались. Данциг стал камнем преткновения, и к марту 1939 года польско-германский союз развалился, хотя еще в январе того года министр иностранных дел Польши Ю. Бек в беседах с Гитлером и Риббентропом обсуждал перспективы военного сотрудничества против Советов и присоединения Польши к Антикоминтерновскому пакту.
Во второй половине августа 1939 года дипломатический конфликт между двумя странами дошел до точки кипения. Французы и англичане понимали, что
предотвратить нападение Германии на Польшу без участия СССР невозможно. В Москве прошли переговоры военных делегаций Англии, Франции и СССР, но договор о совместных действиях против Гитлера не был подписан. Главной причиной этого стал отказ поляков пропустить Красную Армию через свою территорию для боевых действий против вермахта. Англичанам и французам оставалось лишь развести руками.
Ответ на вопрос, почему Лондон не использовал возможность повлиять на поляков, содержался в словах Чемберлена, сказанных в августе 1939 года: «Вынужден признаться в собственном предельном недоверии к России. У меня нет ни малейшей уверенности в том, что она в состоянии развернуть эффективные наступательные действия, даже если этого захочет. И я не доверяю ее мотивам, ибо ее единственное желание - заставить всех остальных встать на уши» [11, с. 403].
Чемберлен в одностороннем порядке дал полякам гарантию военной поддержки со стороны Англии. Это означало, что Москва получала широкие возможности для политических маневров, тогда как Лондон добровольно связал себе руки односторонними обязательствами. Находясь в плену иллюзий, Чемберлен в разговоре с ветераном британской политики Л. Джорджем высказал надежду, что Гитлер и германский генеральный штаб «не пойдут на войну, если будут знать, что им придется драться одновременно на двух фронтах - западном и восточном». Под «восточным фронтом» он имел в виду Польшу. В ответ на это Л. Джордж «расхохотался, стал издеваться над Чемберленом и доказывать, что Польша и экономически, и политически слаба, не имеет ни приличной авиации, ни достаточной механизации, а вооружение польских сил более чем посредственно». Отсюда следовал вывод: «Никакого "восточного фронта" без активной помощи СССР быть не может» [8, с. 291].
Реакция Гитлера на британские обязательства перед Польшей не заставила себя ждать. 11 августа 1939 года он откровенничал перед верховным комиссаром Данцига: «Все, что я предпринимаю, направлено против России. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы уразуметь это, я вынужден буду пойти на договоренности с Россией, разбить Запад, а потом, после его поражения, повернуться против Советского Союза со всеми накопленными силами» [3, с. 449].
Вскоре немцы предложили советскому правительству заключить пакт о ненападении. Новая геополитическая реальность, возникшая благодаря провальной дипломатии англичан и усилившая угрозы для СССР, заставила Кремль принять экстраординарное решение и пойти на соглашение с Германией. Некоторые представители политического класса Англии и Франции тут же
упрекнули советское руководство в том, что свои геополитические интересы оно поставило выше интересов Польши. Иначе говоря, они поставили Сталину в вину то, что Чемберлен и Даладье проделали за год до падения Польши, «сдав» Гитлеру Чехию.
Но были в Англии и те, кто понимал логику, которой руководствовались в Москве. Черчилль, заменивший на посту премьер-министра ставшего политическим банкротом Чемберлена, позднее писал: «Советскому Союзу жизненно необходимо было отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, чтобы выиграть время и собрать силы со
всех концов колоссальной империи. ...Если их политика и была холодно-расчетливой, то она была также и в высокой степени реалистичной» [8, с. 180].
Черчилль прекрасно знал об обстоятельствах, приведших к подписанию договора между СССР и Германией, и расценивал его как дипломатическое поражение западных демократий. В то же время он не сомневался, что подписание этого договора вовсе не означает окончания «большой игры», осознавая: ее кульминационные моменты еще впереди.
Список литературы
1. VII конгресс Коммунистического Интернационала и борьба против фашизма и войны: Сборник документов. М.: Политиздат, 1975. 527 с.
2. 1941 год: Документы: В 2 кн. / Под ред. В.П. Наумова. Кн.2. М.: Фонд «Демократия», 1998. 752 с.
3.Киссинджер Г. Дипломатия. Пер. с анг. М.: Ладомир, 1997. 848 с.
4. Коминтерн. 2-й конгресс: Стенографич. отчет. Петроград: Изд-во Коммунистического Интернационала, 1921. 733 с.
5. Ленин В.И., Зиновьев Г.Е. О Коминтерне: Статьи и документы. М.: Гослитиздат, 1924. 380 с.
6. Политика премирования агрессора // Известия. 1938. 4 октября.
7. СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны (сентябрь 1938 - август 1939 гг.): Документы и материалы / Под ред. А.А. Громыко, А.Н. Грылева, И.Н. Земскова и др. М.: Политиздат, 1971. 736 с.
8. Черчилль У. Вторая мировая война: В 3 кн. Кн. 1. Пер. с анг. М.: Воениздат, 1991. 592 с.
9. Ширер У. Взлет и падение третьего рейха: В 2 т. Т. 1. Пер. с анг. М.: Воениздат, 1991. 653 с.
10. Carsten F.L. Britfin and Weimar Republik. N.Y.: Schocken Books, 1984. 343 p.
11. Feiling K. The Life of Nevill Chamberlain. London: Macmillan, 1946. 475 p.
Об авторе
Рыбаков Сергей Владимирович - доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры истории России Института гуманитарных наук и искусств Уральского федерального университета, istoric-ek@mail. ru
