CC BY
163
Дети российских военных эмигрантов в 1920-1930-е годы...
7. Кронштадт//Социалистический вестник. Орган Заграничной делегации РСДРП. 1921. № 5. С. 2—6.
8. Кучин (Оранский) Г. О нашей партии//Социалистический вестник. 1922. № 18. С. 3—5.
9. Мартов Л. По поводу письма тов. П. Б. Аксельрода//Социалистический вестник. Орган Заграничной делегации РСДРП. 1921. № 8. С. 3-6.
10. Мартов Л. На пути к ликвидации//Социалистический вестник. 1921. № 18. С. 2-4.
11. Мартов Л. Разложение государства или его завоевание?//Социалистический вестник. 1921. № 14/15. С. 3, 4.
12. Мартов Л. Диалектика диктатуры//Социалистический вестник. 1922. № 3. С. 3-7.
13. Мартов Л. К вопросу о задачах партии//Социалистический вестник. 1922. № 7. С. 6-8.
14. Мартов Л. Наша платформа//Социалистический вестник. 1922. № 19. С. 3-8.
15. Некоторые итоги//Социалистический вестник. 1922. № 17. С. 1-4.
16. Продолжайте//Социалистический вестник. Орган Заграничной делегации РСДРП. 1921. № 8. С. 1-3.
17. Пути революции//Социалистический вестник. Орган Заграничной делегации РСДРП. 1921. № 2. С. 1-3.
18. Пятая годовщина революции//Социалистический вестник. 1922. № 5. С. 1-3.
19. Русский рабочий при «государственном капитализме»//Социалистический вестник.1921. № 19. С. 1-4.
20. «Соглашение с крестьянством»//Социалистический вестник. Орган Заграничной делегации РСДРП. 1921. № 6. С. 1-4.
21. Социализм и классы в России//Социалистический вестник. Орган Заграничной делегации РСДРП. 1921. № 6. С. 4-7.
22. Болезнь режима//Социалистический вестник. 1922. № 13/14. 20 июля. С. 1.
23. Экономика и политика//Социалистический вестник. Орган Заграничной делегации РСДРП. 1921. № 1. С. 1-3.
24. Юбилей русской контрреволюции//Заря. Орган социал-демократической мысли. 1922. Берлин. № 8. С. 223, 224.
УДК 904
I ДЕТИ РОССИЙСКИХ ВОЕННЫХ ЭМИГРАНТОВ В 1920-1930-Е ГОДЫ:
I СУДЬБЫ, ОБРАЗОВАНИЕ, МЕНТАЛЬНОСТЬ
Сотников С. А.,
кандидат исторических наук, доцент, ФГОУВПО «Российский государственный университет туризма и сервиса» г. Москва, sergey-sa@yandex.ru
In the 1920 s and 1930 s children of the Russian military migrs along with their parents shared the hardships of civil war and exile, many of them experienced orphanhood and starvation. Community of the Russian military emigration made great efforts to rescue the children, offering the upbringing and education, resulting in an efficient system of educational institutions and extra-curricular educational and sports organizations. The education system transferred the corporate military traditions and ideology of the military emigration to several generations of Russian young people abroad.
Key words: education, immigrants, mentality, children.
Дети российских военных эмигрантов в 1920-1930-е гг. разделили со своими родителями тяготы гражданской войны и изгнания, а многие познали горечь сиротства, голод и другие лишения. Сообщество российской военной эмиграции приложило значительные усилия по спасению детей, их воспитанию и образованию. Была создана достаточно эффективная система учебных заведений и внеучебных просветительных и спортивных организаций, деятельность которых обусловила передачу корпоративных военных традиций и идеологии военной эмиграции нескольким поколениям российской молодежи за рубежом.
Ключевые слова: образование, эмигранты, ментальность, дети.
63
РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ
Социум российской военной эмиграции 1920— 1930-х годов включал не только воинский контингент, но и значительное число женщин и детей. Многие офицеры и казаки эмигрировали вместе со своими семьями, кроме того, в составе белых армий воевали подростки-добровольцы, которые после эвакуации за границу перешли из категории солдат в «детскую» социальную группу. Несколько сотен мальчиков школьного возраста воспитывались в кадетских корпусах на территориях, контролировавшихся в период гражданской войны антибольшевистскими вооруженными формированиями, и покинули Россию вместе с крымским и дальневосточным эмиграционными потоками.
Дальнейшая судьба этих детей и подростков и развитие их личностей зависело от нескольких основных факторов: наличия семьи и ее адаптационных возможностей, типа учебного заведения, политики страны-реципиента относительно эмигрантской молодежи, активности эмигрантских и международных гуманитарных организаций в том или ином регионе.
«Забота о воспитании и просвещении детей, покинувших свою родину, началась с первых же дней нашего рассеяния по миру, — писал впоследствии воспитанник одного из эмигрантских кадетских корпусов А. Б. Иордан. — Уже в Константинополе как русским педагогам, так и общественным деятелям пришлось столкнуться с трагической проблемой тысяч детей, частью сирот или оказавшихся без родителей или без призора, а частью тех, которые, хотя и имели родителей, но не имели возможности ни продолжать свое образование, ни получить даже начальное знание» [1].
Большинство военных эмигрантов испытывало значительные трудности в первые годы изгнания: неопределенность правового статуса, безработица, безденежье, психологический стресс, — все это выступало фактором нестабильности семейной жизни военных беженцев. Многие офицеры и казаки вынуждены были зарабатывать на жизнь физическим трудом в строительных артелях или шахтах, надолго оставляя свои семьи. Женам офицеров также крайне сложно было найти работу. В любом случае основной массе военных беженцев не хватало средств на питание и одежду для себя и детей, не говоря уже о достойном образовании. В данной ситуации важную роль сыграли общественные организации, прежде всего, Российский земско-городской комитет помощи российским гражданам за границей (РЗГК или «Земгор»), благодаря усилиям которых была
создана система русских школ в Чехословакии, Франции и ряде других стран Европы. К началу 1924 года за рубежом было открыто 90 русских школ (47 низшей и 43 средней ступеней), в которых обучалось 8835 детей; из них 898 учились в начальной школе, 937 — в средней, 4380 детей находилось в интернатах [2].
Девочки из военных семей получали начальное и среднее образование в Галлиполийской гимназии (позднее Русской гимназии в Тырново-Сеймен), гимназиях в Моравской Тржебове и Шумене (Болгария), Белой Церкви (Югославия), Русской средней школе в Париже. В Болгарии и Югославии дети военных эмигрантов составили основную часть контингента учащихся русских школ в силу преобладания военных эмигрантов в социальной структуре российских диаспор в этих странах. Для этих учебных заведений было характерно совместное обучение мальчиков и девочек, что видно из сохранившихся фотографий уроков, и даже (особенно в начале 1920-х годов) обучение в одном классе детей разного возраста. Это было последствием революции и гражданской войны.
Многие дети перенесли крайне тяжелые психологические и физические испытания еще в России, где у большинства из них сформировался ужас перед революцией, большевиками и Красной армией не только из-за перенесенных в годы гражданской войны лишений, но и в силу своего происхождения. Некоторым пришлось стать непосредственными свидетелями расстрелов родителей и близких, другие, напротив, сами участвовали в поимке и ликвидации большевиков и комиссаров [3, 4].
Дети дошкольного возраста, оставшиеся без родителей, помещались в эмигрантские и иностранные приюты. Один из таких приютов был, в частности, организован А. А. Кузьминой-Караваевой в Константинополе. В 1921 году в Константинополе открылся русский интернат «Святой Георгий», находившийся под патронатом иезуитов. С 1923 года это учреждение, принимавшее сирот и детей из бедных эмигрантских семей, переместилось в Бельгию, в г. Немюр, где действовало до 1940 г. В 1940—1946 годах интернат находился в Париже, в 1946—1970 годах — в Ме-доне. Затем на его базе был создан существующий и в настоящее время Центр изучения русского языка и культуры [5].
Воспитанники детских учреждений и школ, создававшихся эмигрантскими просветителями, получали воспитание и образование в лучших
64 научный журнал ВЕСТНИК АССОЦИАЦИИ ВУЗОВ ТУРИЗМА И СЕРВИСА 2009 / № 3
Дети российских военных эмигрантов в 1920-1930-е годы...
традициях российского просвещения и педагогики и впоследствии, как правило, поступали в высшие и средние специальные учебные заведения в Европе. Можно утверждать, что дети из офицерских и казачьих семей при этом почти утрачивали связь с традициями и культурой военной среды. В то же время эмигрантская школа, как и другие общественные институты, являлась носителем памяти о дореволюционной России и эпохе гражданской войны, через которую прошло большинство педагогов и организаторов детских учреждений российского зарубежья. В основном, они представляли либеральное направление общественно-политического спектра зарубежной России, что определяло внутреннюю атмосферу в приютах и школах, формировало менталитет учащихся.
Дети военных эмигрантов, остававшиеся в семье, независимо от типа посещавшегося ими учебного заведения, с раннего детства впитывали диаспорально-корпоративное сознание, характерное для данного социума. Для военного зарубежья в 1920—1930-е годы была характерна двойственность социальных ролей, когда чернорабочие или таксисты в своей среде сохраняли иерархию воинских чинов, мундиры и т. п. Досуг эмигрантского офицерства и казачества включал участие в работе военных союзов и обществ, празднование различных дат, связанных с историей российской армии и гражданской войны, офицерские собрания и балы. Обстановка квартир военных эмигрантов по мере возможности также напоминала о прежней жизни: фотографии, иконы, портреты императоров и военачальников и др. Это неизбежно влияло на формирование личности ребенка. В военных семьях обычно поощрялось участие детей в скаутском и сокольском движении, посещение воинских курсов для эмигрантской молодежи.
В особом мире существовали дети офицеров русского флота, находившегося в начале 1920-х гг. в Тунисе, о чем ярко свидетельствуют мемуарные источники, прежде всего, воспоминания А. А. Ширинской-Шихматовой [6].
Особое место в системе российского военного зарубежья 1920—1930-х годов занимали кадетские корпуса в Югославии, пережившие ряд реорганизаций, но неизменно сохранявшие свою воспитательную и образовательную специфику. Прежде всего, это были закрытые учебные заведения, в которых в наиболее полном объеме сохранялись дореволюционные традиции воинского воспитания, дополненные комплексом
идей и героикой вооруженной борьбы с большевизмом. «Можно с уверенностью сказать, — писал журнал «Часовой» об эмигрантских учебных заведениях в Югославии в 1939 году — что нигде в мире нельзя больше встретить русскую институтку и русского кадета, воспитанных в сознании, что они преемственно продолжают существование институтов и кадетских корпусов старой России».
В первые годы эмиграции кадетские корпуса выполняли важную социальную функцию, обеспечивая не только физическое выживание и обучение детей, но психологическую адаптацию, коррекцию их сознания и поведения после тяжелых потрясений эпохи революции и гражданской войны. Примерно треть кадетов не имели отцов, остальные были полными сиротами или потеряли связь с родителями, треть сражались в составе Добровольческой армии и других антибольшевистских вооруженных формированиях. Эти потрясения в сочетании с полуголодным существованием первых лет эмиграции вели к нарушениям дисциплины и даже самоубийствам, вызванным посттравматическим синдромом, безнадежностью, тоской по дому. Воспитатели и преподаватели кадетских корпусов, стремились к созданию в них здоровой психологической атмосферы и позитивной ориентации кадетов, что достигалось не только высоким качеством учебного процесса и педагогическим авторитетом, но и разнообразной внеучебной деятельностью. В кадетских корпусах создавались разнообразные мастерские, театры, кружки. Кадеты участвовали в различных мероприятиях и праздниках местной российской диаспоры.
Во второй половине 1920-х — 1930-е годы быт кадетов оставался достаточно суровым, но они обеспечивались необходимым питанием, обмундированием, учебниками. В кадетах воспитывалось чувство преклонения перед героями борьбы с большевизмом, личностями Суворова, Кутузова, Нахимова и других великих полководцев прошлого, поддерживались монархические чувства. В качестве примера приведем описание посещения великим князем Кириллом Владимировичем Корпуса-лицея имени Николая Второго в Версале: «Кадеты были выстроены в зале со знаменем на правом фланге. Против фронта выстроились воспитатели, преподаватели и бывшие кадеты двух выпусков. Е. и.в. Владимир Кириллович остался явно доволен встречным приветствием, молодцеватой подтянутостью и пригонкой. Шеф корпуса князь Гавриил Константинович предста-
65
РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ
вил всех старших, построившихся против фронта... В заключение были показаны номера: песня «Дружных кадетов», фехтование, гимнастические упражнения с пиками и пирамида» [8].
Учебные программы в эмигрантских кадетских корпусах, были согласованы с требованиями, предъявлявшимися к школам в странах размещения, так что выпускники получали полноценное среднее образование (включая иностранные языки), позволявшее работать или продолжать учиться, плюс комплекс знаний и умений в области военного дела. По имеющимся данным, большинство стремилось к военной карьере. Так, из окончивших полный курс в Крымском корпусе 85 человек (по другим данным — 122) затем окончили университеты, 3 — Белградскую академию художеств, 1 — балетную школу, 64 — Югославскую военную академию, 1 — французское и 2 румынское военные училища, 56 — курсы при артиллерийском заводе в Крагуеваце, 43 — геодезические курсы, 44 — геодезическую школу; 66 выпускников поступили в Сергиевское артиллерийское училище [9].
Среди выпускников эмигрантских кадетских корпусов известны представители самых разных профессий: инженеры, архитекторы, художники, которые успешно работали в Югославии, США, странах Латинской Америки. При этом большинство из них вплоть до последних дней жизни поддерживало связи со своими однокашниками, состояло в объединениях бывших кадетов. В довоенный период значительная часть выпускников зарубежных кадетских корпусов проявляла активность в рамках военного зарубежья, продолжая военное образование на Высших военно-научных курсах генерала Н. Н. Головина и в других учебных центрах, организованных под эгидой Русского Обще-Воинского союза (РОВС).
В качестве примера можно привести яркую биографию ученого и писателя М. Д. Каратее-ва. Когда началась революция, ему было 13 лет. Известно, что мальчик обучался в ПетровскоПолтавском кадетском корпусе, т. е. принадлежал к военной среде. Как участник Гражданской войны он был награжден Георгиевским крестом. Эмигрировал вместе с армией П. Н. Врангеля. В 1921 году Каратеев закончил Крымский кадетский корпус в Югославии, затем Сергиевское артиллерийское училище в Болгарии с производством в подпоручики. Какое-то время учился в Белградском университете, но закончил образование в Бельгии в 1933 году с дипломом
инженера-химика. Впоследствии Каратееву была присвоена степень доктора химических наук. При этом в Бельгии он являлся командиром военно-училищных курсов РОВС и получил звание штабс-капитана. Каратеев был в составе одной из первых групп российских эмигрантов, переселившихся из Европы в Латинскую Америку, где стал заниматься литературным трудом. Вышедшие в 1950—1960-е годы его романы из серии «Русь и Орда» и произведения о жизни русских эмигрантов на Балканах и в Парагвае принесли ему довольно значительный успех в российском зарубежье [10].
Лидеры российской военной эмиграции стремились распространить свое влияние на «гражданскую» молодежь и школьников. Например, Публичная библиотека в Белграде комплектовала при содействии военно-научных обществ литературу, «в связи с вопросом о подготовке к войне молодежи, учащейся в гражданских средних заведениях, что ведется в очень широких размерах в советской России» [11].
Воинские общества и союзы зарубежной России вели разнообразную культурнопросветительную работу среди детей и молодежи, что способствовало сохранению ими языковой и культурной идентичности. Например, 25 ноября 1925 года при Союзе галлиполийцев в Париже состоялось открытие Детского клуба, который работал по четвергам и воскресеньям. 10 декабря 1927 года в Виши Союз галлиполийцев устроил вечер, в программу которой была включена пьеса Е. П. Крышиной «Звездочка», живая картина «Россия» в исполнении детей и др.
Одной из наиболее популярных в российском зарубежье акций были ежегодные «Дни русской культуры», неизменными участниками которых, особенно в Югославии и Чехословакии, были кадеты и члены молодежных военно-спортивных организаций — скауты и соколы [12].
Скаутское и сокольское движение охватывало и девочек, большинство из которых, особенно в Югославии, составляли дочери офицеров-эмигрантов и участников белого движения. Движение скаутов и соколов было широко распространено и в дальневосточной российской диаспоре, где существовало и собственное ответвление скаутизма — «костровые братья». В 1927 году в Харбине была создана и организация «костровых сестер». Кроме обычных культурноспортивных программ, «костровых братьев» для девочек были введены специальные дополнения по домоводству [13].
66 научный журнал ВЕСТНИК АССОЦИАЦИИ ВУЗОВ ТУРИЗМА И СЕРВИСА 2009 / № 3
Дети российских военных эмигрантов в 1920-1930-е годы...
Типологически политизированные мероприятия скаутов, соколов, «костровых братьев» напоминали пионерские сборы в СССР, но с иным идеологическим содержанием. Летние лагеря для эмигрантских школьников в 1920—1930-е годы во Франции, Германии, США, Англии являлись политической школой, в которой дети подвергались существенному идейному влиянию со стороны своих руководителей [14].
Кадеты и молодежь из офицерских и казачьих семей в российском зарубежье воспринимали от своих родных, в общественных воинских и молодежных организациях идеологию белоэмигрантского активизма, что существенно повлияло на их судьбу в 1940-е годы. Особенно ярко это проявилось в сообществе выпускников кадетских корпусов, поскольку они не только исповедовали идеи продолжения вооруженной борьбы с режимом большевиков, но и имели серьезную военную подготовку, были ориентированы на продолжение военной карьеры. Некоторые реализовали эти стремления уже в 1930-е годы во время гражданской войны в Испании.
Выпускники кадетских корпусов, находившиеся к началу второй мировой войны в Европе, должны были сделать для себя непростой выбор между Германией и СССР. Большинство из них принадлежало к группе лиц призывного возраста, и те, кто был натурализован в разных государствах, независимо от личных убеждений, призывались в армии воюющих стран. Некоторые примкнули к движению Сопротивления. В частности, из 500 российских кадетов, закончивших Военную академию КСХС, двое оказались в немецком плену как офицеры королевской армии, девять сражались в рядах Сопротивления, большинство перешло на сторону оккупационных войск [15]. Часть военной молодежи, прежде всего выпускники и кадеты Русского кадетского корпуса в Югославии, вошли в состав эмигрантского Русского охранного корпуса, действовавшего в конце войны против партизан И. Тито. Большая часть личного состава корпуса эмигрировала в Южную и Северную Америку, где вплоть до настоящего времени существуют его ветеранские организации.
Есть и примеры перехода эмигрантской военной молодежи на сторону советской армии. В частности, сын руководителя РОВС генерала А. П. Кутепова, Павел Кутепов, который закончил кадетский корпус-лицей в Версале и был в глазах довоенного эмигрантского военного сообщества одним из символов продолжения «белой борь-
бы» молодым поколением, воевал в Югославии на стороне партизан и даже был награжден Орденом боевого Красного Знамени. Он репатриировался в СССР, где был, как и многие бывшие эмигранты, репрессирован, получил значительный срок. Впоследствии работал переводчиком в Московском Патриархате.
В период второй мировой войны многие российские скауты и соколы предприняли попытки проведения военно-пропагандистской работы на территории СССР. В 1939—1941 годы, после немецкой оккупации, все русские скаутские дружины Европы стали работать нелегально. Их руководители, проникая на оккупированную германскими войсками территорию СССР, начинали организовывать там подпольные группы российских разведчиков-скаутов. Имеются документы и фотографии о работе целой дружины Общества русских юных разведчиков (ОРЮР) в оккупированном Пскове [16].
В послевоенные годы за рубежом продолжали действовать некоторые военизированные молодежные организации, в частности ОРЮР. Так, в Регенсбурге 26 октября 1947 года дружина ОРЮР устроила «художественную постановку» под названием «Трагедия России» [17].
В конце 1980-х — 1990-е годов в российском зарубежье активизировалось движение по развитию культурных контактов с родиной, выразившееся, в частности, в передаче Российскому фонду культуры и музейным учреждениям документов и памятников отечественной истории и культуры, в т. ч. из собраний военных и кадетских музеев. Кроме того, бывшие воспитанники эмигрантских кадетских корпусов проявили большой интерес к идее возрождения в России кадетских корпусов и других дореволюционных традиций военного образования и воспитания. В значительной степени эти традиции были сохранены именно благодаря усилиям эмиграции.
Таким образом, дети российских военных эмигрантов в 1920—1930-е годы разделили со своими родителями тяготы гражданской войны и изгнания, а многие познали горечь сиротства, голод и другие лишения. Сообщество российской военной эмиграции приложило значительные усилия по спасению детей, их воспитанию и образованию. При этом была создана достаточно эффективная система учебных заведений и внеучебных просветительных и спортивных организаций, деятельность которых обусловила передачу корпоративных военных традиций и идеологии
67
РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ
военной эмиграции нескольким поколениям российской молодежи за рубежом. Кроме того, дети военной эмиграции явились устойчивыми носителями языка и отечественной культуры в целом, принимали участие в создании архивов и музеев
за рубежом, а в 1999—2000-е годы и в передаче их на родину.
Данная социальная группа является одним из неотъемлемых компонентов феномена зарубежной России ХХ века.
Литература
1. Иордан А. Б. О русской молодежи в изгнании//Кадетская перекличка. 1984. № 37.
2. Владыкина В. А., Красовицкая Т. Ю. Из истории русской школы за рубежом//Культурная миссия российского зарубежья. М., 1999. С. 85.
3. Дети русской эмиграции. Книга, которую мечтали и не смогли издать изгнанники/Сост., подготовка текста, подбор илл. и предисл. Л. И. Петрушевой. М., 1997. С. 342.
4. Дети эмиграции: Воспоминания/Под ред. проф. В. В. Зеньковского/По изд. 1925 г. М., 2001. С. 44.
5. Святой Георгий. Интернат для детей русских эмигрантов во Франции. Константинополь. Намюр. Париж. Медон. 1921-2001. СПб., 2003.
6. Ширинская А. А. Бизерта. Последняя стоянка. М., 1999; Узники Бизерты: Документальные повести о жизни русских моряков в Африке в 1920-25 гг. М., 1998.
7. Карпов Б. Русская школа и наука//Часовой. 1939. № 236, 237. С. 19.
8. В корпусе-лицее//Часовой. 1939. № 231. С. 11.
9. Крымский кадетский корпус. Кадетская памятка, 1920-1925. Сараево, 1925. С. 10.
10. Незабытые могилы: Российское зарубежье. Некрологи. 1917-1999 г. В 6 томах. Т. 3. М., 2001. С. 195.
11. ГАРФ, ф. 5945, оп. 1, д. 105, л. 32.
12. ГАРФ, ф. 9145, оп. 1, д. 957, л. 56.
13. Бэн. «Костровые братья» в Харбине//Рубеж. Харбин, 1929. № 23. С. 15; Друг скаутов. «Всегда готовы»//Рубеж. Харбин, 1929. № 37. С. 4.
14. Пучков С.Н. Молодежный политический активизм российского зарубежья 1920— 1930-х гг.: идеология, структура, деятельность. М., 2003. С. 63.
15. Косик В.И. Русская Югославия: фрагменты истории, 1919-1944//Славяноведение. М., 1992. № 4. С. 23.
16. Аристов В. В. Истоки возрождения//Вестник Богородского отдела ОРЮР. 1991. С. 1.
17. Вестник Общества русских ветеранов Великой войны в г. Сан-Франциско. 1993. № 272. С. 32.
68 научный журнал ВЕСТНИК АССОЦИАЦИИ ВУЗОВ ТУРИЗМА И СЕРВИСА 2009 / № 3
