CC BY
100
YAK 94(47).083 ББК 63.3(2)523
Ю.В. ВАРФОЛОМЕЕВ YU.V. VARFOLOMEYEV
ДЕЛО ЛЕЙТЕНАНТА Б.Н. НИКИТЕНКО: ПОКУШЕНИЕ НА ЦАРЕУБИЙСТВО В 1907 Г.
THE CASE OF LIEUTENANT B.N. NIKITENKO: REGICIDE ASSAULT IN 1907
В статье рассматривается один из фрагментов истории революционного терроризма в России, связанный с подготовкой группой боевиков-эсеров во главе с Б.Н. Ники-тенко покушения на императора Николая II. Основываясь на судебно-следственных материалах, автор исследует планы террористов, ход подготовки покушения и личности террористов. В статье также анализируется роль и значение участия на этом процессе политических защитников из синергии «Молодая адвокатура».
In the article the author examines one of the periods of the history of revolutionary terrorism in Russia that was connected with regicide assault of the Emperor Nicolay II. The preparation of a group of militants was organized by B.N. Nikitenko. Based on judicial and evidence materials, the author investigates the plans of terrorists, the preparation for the assault and personalities of terrorists. In the article under analysis is also the role and importance of participation of political advocates from the synergy «Young advocacy» in this process.
Ключевые слова: Революционный терроризм, покушение на Николая II, судебный процесс, Б.Н. Никитенко, политические защитники.
Key words: the revolutionary terrorism, regicide assault of the Emperor Nicolay II, the trial, B.N. Nikitenko , political advocates.
Громкие убийства высокопоставленных царских сановников не отодвигали на второй план и не заслоняли собой главную цель террористов - императора Николая II. Повторение первомартовского «подвига» народовольцев 1881 г. не теряло своей привлекательности и актуальности с наступлением эпохи революционного террора. «Хоть одна ласточка весны и не делает, - писал Н.В. Чайковский в марте 1901 г. Ф.В. Волховскому по поводу выстрела П.В. Карповича, - но при том страшном нервном напряжении, которое теперь, очевидно, господствует в России - это «Первое предостережение Николаю Романову» - едва ли не будет фатальным началом новой террористической эпохи. Есть уже голоса, требующие «выделения боевой организации», т. е. Исполнительного комитета № 2» [1, с. 342]. Предвосхищая слова старого народника, в течение последующих нескольких лет уже не одна, а целая стая «ласточек» террора вылетели из гнёзд радикальных партий, и «делали» они, конечно, не весну свободы, а кровавый закат империи.
С нарастанием волны революционного террора и повышением «верхней планки» статуса его жертв, стало очевидно, что все громкие политические убийства - это своеобразная «разминка» боевиков, подбиравшихся к своей главной цели - императору. Думается, и сам Николай II отдавал себе отчёт в этом. По словам директора Департамента полиции А.А. Лопухина в убийстве Великого князя Сергея Александровича «император увидел приближение опасности для себя лично» [7, с. 60]. Эти опасения были вполне обоснованными. С момента принятия решения ЦК ПСР в феврале 1907 г. о восстановлении её Боевой организации «главная и единственная задача, которую руководство партии поставило перед БО, - организация цареубийства» [9, с. 379], - уточняет К.Н. Морозов.
Действительно, главарями террористов отрабатывалось множество планов цареубийства, часть из которых была провалена самим Е.Ф. Азефом, «сдавшим» их охранке из тактических соображений. В то же время этот ге-
ний террора и провокации «радикально изменил методы террористической деятельности БО, - справедливо отмечает К.Н. Морозов. Прежде всего, он отказался от создания отряда наблюдения за передвижениями жертвы. Им делалась ставка на сбор информации от людей, связанных в той или иной мере с придворными кругами» [там же, с. 381]. О высокой эффективности нового метода подготовки терактов свидетельствуют данные из таблиц наблюдений за высшими сановниками, членами царской фамилии и самим императором, хранящихся в фонде Б.В. Савинкова [6, л. 1].
Наряду с этим, «мозговым центром» террористов, и, прежде всего, Е.Ф. Азефом и Б.В. Савинковым обдумывались различные варианты цареубийства, в том числе и самые, на первый взгляд, невероятные, как, например, использование для покушения на Николая II... аэроплана, или миниатюрной подводной лодки! На смену кинжалам, револьверам и бомбам шёл технический прогресс. О.В. Будницкий справедливо считает, что «эсеры, исчерпав, как им казалось, возможности «традиционных» террористических методов, в 1908-1910 гг. финансировали работы по созданию аэроплана, при помощи которого планировали атаковать Царскосельский дворец или Петергоф. В 1909 г. Б.В. Савинков рассматривал представленный ему проект миниатюрной подводной лодки, предназначенной для установки стокилограммовых мин, прикрепляемых к днищу корабля (речь шла, по-видимому, о царской яхте)» [1, с. 342].
Идея с аэропланом, как видно, была розовой мечтой террориста-романтика Савинкова. Он с упоением рассказывал В.Н. Фигнер о строившемся в Баварии самолёте. «Савинков ездил к изобретателю-инженеру Сергею Ивановичу Бухало, - вспоминала она, - был в мастерской, в которой сооружался аэроплан» [15, с. 293-294]. Савинков, как никто другой, верил в инженера, в целесообразность и выполнимость его изобретения, и мечтательно говорил Вере Николаевне, вообразив себя героем-пилотом: «"Я полечу на этом аэроплане", - и, подобно Азефу, с гордостью подчёркивал, что последнее слово науки будет отдано в руки партии на дело революции.» [там же]. В последний тираноборческий полёт он планировал взять и ещё одну «ласточку» террора, вернее «ястреба», - «Ивана», как он по-дружески величал Евно Азефа, для того, чтобы тот таким необычным способом «восстановил» свою честь. Между тем, в планы самого Азефа такой подвиг не входил, хотя он тоже поддерживал идею с авиаударом по императорской резиденции.
Аэропланы террористов стали известны полиции. Министерство Внутренних Дел, всерьёз оценивая опасность подобного вида терактов, 2 8 сентября 1909 г. издало Циркуляр № 39, который устанавливал, что «воздухоплавателям безусловно воспрещается совершать полёты в пределах Императорских резиденций». 22 марта 1912 г. последовал очередной циркуляр МВД губернаторам (в пределах европейской России), градоначальникам и Варшавскому обер-полицмейстеру, в котором, в частности, говорилось: «.в связи с возможностью терактов при помощи летательных аппаратов <...>, а равно и поступающих в Департамент Полиции сведений, дающих основание опасаться возможности злоумышления на Священную Особу Государя Императора со стороны революционеров при помощи воздушных аппаратов, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство, в случае прибытия Их Императорских Величеств в подведомственный Вам район, своевременно сделать распоряжение о полном прекращении авиаторами в пределах такового всяких полётов и вместе с тем подтвердить чинам подведомственной Вам полиции к неуклонному исполнению требования циркуляра от 21 августа 1909 года за № 135206, изданного по Департаменту Полиции» [5, л. 75-75 об].
Пока в уютной и тихой Европе идеологами «центрального террора» строились «воздушные крепости» и разрабатывались реальные планы организации терактов для далёкой родины, там - в многострадальном Отечестве -инициативно и бурно разворачивался «местный террор», создавались так на-
зываемые Летучие боевые отряды. Наиболее знаменитым из них стал Летучий боевой отряд Северной области (ЛБО СО), возникший осенью 1906 г. при роспуске БО ПСР. Во главе Боевой организации при ЦК стоял тогда Л.И. Зиль-берберг, но в начале 1907 г. он был арестован, а спустя несколько месяцев полицией был разгромлен и весь отряд во главе с его новым руководителем -Б.Н. Никитенко [10, с. 209-211]. «Из факта установления отрядом Никитенко связи с казаком дворцовой охраны, - указывает К.Н. Морозов, - было создано так называемое "царское дело"» [9, с. 343].
Тем временем в обществе бродили слухи о существовании заговора против императора. 7 мая 1907 г. правыми партиями Государственной Думы был внесён запрос «об обнаружении заговора против Государя Императора, Великого Князя Николая Николаевича и П.А. Столыпина». Отвечая на этот запрос, председатель Правительства Столыпин, в частности, заявил: «В феврале текущего года отделение по охранению общественного порядка и безопасности в Петербурге получило сведение о том, что в столице образовалось преступное сообщество, поставившее ближайшей целью своей деятельности совершение ряда террористических актов. Установленное в целях проверки полученных сведений продолжительное и обставленное большими трудностями наблюдение обнаружило круг лиц как вошедших в состав указанного сообщества, так и имевших с членами его непосредственные сношения. <...> Установленный наблюдением круг лиц, прикосновенных к преступному сообществу в числе 28-ми человек, был 31 марта подвергнут задержанию. Вслед за этим отделение по охранению общественного порядка и безопасности
4 апреля донесло прокурору С.-Петербургской Судебной Палаты о данных, послуживших к задержанию 28-ми лиц» [13, с. 83]. До сих пор остаётся дискуссионным вопрос: существовал ли на самом деле заговор на цареубийство, или это была тщательно спланированная провокация со стороны «коварных» руководителей дворцовой охраны и полиции. В какой-то степени пролить свет на этот вопрос помогают материалы следствия и судебного процесса по делу «отставного лейтенанта флота» Никитенко.
С 7 по 16 августа 1907 г. С.-Петербургским военно-окружным судом при «закрытых дверях» было рассмотрено дело о 18-ти лицах, обвинявшихся «в принадлежности к преступному сообществу, поставившему своею целью посягательство на жизнь Священной Особы Государя Императора, Августейшего Главнокомандующего войсками гвардии и С.-Петербургского военного округа Великого Князя Николая Николаевича и Председателя Совета Министров, гофмейстера Столыпина» [14]. Для осуществления своих целей эта организация имела в своём распоряжении склад оружия и средства для взрыва. В состав суда входили четыре строевых армейских подполковника, в качестве членов суда, «соответствовавших, в сущности, по своей, юридической ценности присяжным заседателям гражданских судив, но лишь одетых в военную форму», и председатель, военный судья - единственный, таким образом, юрист в этой коллегии» [8, с. 142], - пояснял К. Маркелов. Обвинителем выступал один из помощников прокурора. Так как дело о покушении на цареубийство получило широкую огласку и имело особый характер, защиту обвиняемых взяли на себя лучшие силы адвокатуры: корифей «первого призыва» С.А. Андреевский и представители синергии «Молодая адвокатура»: В.А. Маклаков, Н.К. Муравьёв, А.С. Зарудный, Н.Д. Соколов, кн. Г.Д. Сида-монов-Эристов, М.Б. Ратнер [11, л. 1 об]. Судебные слушания проходили «.в исторической зале 1-го отделения Петербургского Окружного Суда, -уточнял К. Маркелов, - где слушались все наиболее выдающиеся за последнее пятидесятилетие уголовные и политические дела» [8, с. 133].
Согласно обвинительному акту, все подсудимые по этому делу были разбиты на три группы, в зависимости от тяжести инкриминируемых им преступных деяний. В первую группу, наиболее ответственную, были отнесены
5 лиц: 1) Б.Н. Никитенко, 22 лет; 2) неизвестный, именовавший себя мещанином К.М. Пуркиным, 27 лет; 3) сын начальника петергофской дворцовой
почтовой конторы В.А. Наумов, 26 лет; 4) М.А. Прокофьева, 24 лет; и 5) дочь купца А.С. Пигит, 23 лет. Всем этим лицам вменялось в вину, что, состоя членами «боевой организации при ЦК партии социалистов-революционеров», поставившей преступные цели, они «заведомо сообща направляли деятельность других членов организации на собирание необходимых сведений как для совершения цареубийства, так и для лишения жизни великого князя Николая Николаевича» [14]. Это преступление, называвшееся на языке закона «приготовлением к цареубийству», было предусмотрено 3 ч. 101 с. Уголовного Уложения и каралось смертной казнью.
Во вторую самую многочисленную группу заговорщиков были включены 9 обвиняемых. Дворяне: 1) В.В. Колоссовский, 19 лет; 2) присяжный поверенный М.Е. Феодосьев, 32 лет; 3) его жена С.К. Феодосьева, 29 лет; 4) присяжный поверенный Б.Ф. Тарасов, 35 лет; 5) его жена О.П. Тарасова, 24 лет; 6) жена воспитателя Александровского Лицея А.М. Эмме, 23 лет; 7) В.А. Педькова, 22 лет; 8) Е.А. Бибергаль, 27 лет; и 9) именовавший себя потомственным почётным гражданином С.Д. Булгаковский, 29 лет. Среди подсудимых этой группы были двое присяжных поверенных - М.Е. Феодосьев -«...довольно удачный, - по мнению Н.П. Карабчевского, - уголовный защитник» и Б.Ф. Тарасов, занимавшийся годом ранее делами о наследстве другого отставного лейтенанта флота - П.П. Шмидта [2, с. 148-159].
Подсудимые второй группы обвинялись в том, что, вступив в упомянутую организацию, заведомо для них поставившую преступные цели своей деятельности, и находясь в постоянных и тесных сношениях с названными выше руководителями организации, они совместно с ними обсуждали план цареубийства, убийства великого Князя Николая Николаевича, и с этою целью предоставляли свои квартиры для конспиративных свиданий руководителей организации, а также и исполняли их отдельные поручения, сводившиеся к собиранию необходимых для осуществления их замыслов сведений. Эти действия были предусмотрены 2 и 3 ч. 102 ст. Уголовного Уложения и карались бессрочной каторгой.
И, наконец, к третьей группе были отнесены 4 подсудимых, а именно: 1) воспитатель Александровского лицея К.Г. Эмме, 29 лет; 2) присяжный поверенный Д.З. Чиабров, 30 лет; 3) педагог А.М. Завадский, 28 лет; и 4) потомственный почётный гражданин А.Я. Брусов, 28 лет. В третьей группе обвиняемых был ещё один присяжный поверенный - Д.З. Чиабров. Этим лицам вменялось в вину пособничество к совершению предположенных террористических актов, выражавшееся в том, что, не принадлежа к боевой организации, но зная о её существовании, они для приготовления задуманных ею тяжких преступлений, с целью оказать ей содействие, предоставили членам организации для их встреч и совещаний, свои квартиры, куда можно было проникнуть только по определённым, заранее условленным паролям. Эти деяния согласно 51, 2 и 3 ч. 102 ст. Уголовного Уложения карались также бессрочной каторгой, но обвиняемым этой группы наказание могло быть значительно понижено, если суд признает оказанное ими содействие заговорщикам «несущественным для осуществления целей организации» [14].
Обстоятельства этого дела на предварительном и судебном следствии были досконально выяснены и предстали в следующем виде. Летом 1906 г. сын начальника дворцовой телеграфной конторы в Новом Петергофе Владимир Наумов, не имевший определённых занятий, завёл знакомство с одним из казаков лейб-гвардии Собственного Его Императорского Величества Конвоя - Николаем Ратимовым. Они сошлись между собою на почве обсуждения существовавших порядков. С первых же встреч Наумов стал говорить Рати-мову о непорядках в России, и стал настраивать его против существующего Правительства, советовал «раскрыть глаза» на это его сослуживцам, рекомендовал даже убить дворцового коменданта генерала Д.Ф. Трепова, обвиняя последнего в установлении крайне тяжёлых и бесправных порядков для казаков Конвоя. Наумов предложил конвойцу сначала заняться пропагандой
между казаками конвоя и чинами сводно-гвардейского батальона, с целью подготовки их к бунту, причём дал конвойцу для раздачи казакам четыре экземпляра так называемого «Выборгского воззвания».
О своём знакомстве со странным молодым человеком казак доложил по начальству. Руководством было издано распоряжение о начале расследования по данному факту, а Ратимову было приказано, не навязываясь на продолжение отношений с Наумовым, вместе с тем и не уклоняться от свиданий с ним, попытавшись, по возможности, раскрыть, таким образом, замыслы «пропагандиста». Однако через какое-то время знакомство это временно прекратилось, так как Наумов уехал в Москву, но затем, по возвращении его в Петербург, возобновилось в январе 1907 г., когда Наумов вызвал казака к себе запиской. Во время этой встречи Наумов без обиняков обратился к Рати-мову с предложением взять на себя убийство царя, так как часто находился в непосредственной близости от императора, и имел возможность или выстрелить в него, или зарубить шашкой. При этом Наумов, желая подвигнуть казака на это убийство, старался воздействовать на его самолюбие, убеждал его в том, что он явиться спасителем отечества, что имя его станет историческим, что партия социалистов-революционеров немедленно провозгласит его героем и т. п. Однако казак от столь лестного предложения наотрез отказался.
Тогда Наумов предложил ему оказать содействие революционной партии путём добывания необходимых сведений и стал подробно расспрашивать об обычных прогулках царя в Баболовском парке, о местах расположения охраны, о возможности для посторонних лиц проникнуть в парк. Узнав от Ратимова, в какой части парка Николай II чаще всего бывает, Наумов попросил казака тотчас же набросать план этой местности, а затем подробнее изучить все тропинки парка для составления впоследствии нового более подробного плана.
Во время этого свидания Ратимов обратил внимание на находившийся в комнате рояль. По этому поводу гостеприимный хозяин объяснил ему, что учится пению для того, что поступить в придворную капеллу. На прощание Наумов сказал Ратимову, что хочет познакомить его со своими товарищами, с которыми тот может и должен быть вполне откровенен. Они договорились, что казак будет вызван письмом, в котором будет указана квартира для явки. Кроме того, Наумов сообщил ему условные пароли, благодаря чему казак мог убедиться, что на конспиративной квартире находятся именно те люди, для переговоров с которыми он и пришёл.
Через неделю после этой встречи Ратимов получил записку следующего содержания: «Дорогой мой Коля. Я теперь живу на Садовой ул., д. 80, кв. 8. приезжай ко мне. Когда можешь, между 4-мя и половиной шестого, но по возможности скорее. Любящая тебя Ольга» [14]. Как оказалось, он должен был явиться на квартиру воспитателя Александровского лицея К.Г. Эмме. На этой квартире состоялась встреча Ратимова с А.С. Пигит. В разговоре с казаком революционерка заявила, что он очень нужен «для них, как человек близко стоящий ко Дворцу и могущий дать важные сведения». Она рассказала ему также о Перовской и её роли в революционном движении, но в какие-либо подробные объяснения по поводу своих планов не вступала, дожидаясь прихода какого-то «нужного человека», которого, однако, казак так и не дождался и ушёл, условившись с Пигит о времени новой встречи.
Спустя несколько дней Ратимов снова зашёл на эту квартиру и ещё раз пообщался с Анной Пигит, которая, оставшись с казаком наедине, стала убеждать его в необходимости убийства Великого князя Николая Николаевича и министра П.А. Столыпина. Во время разговора пришёл Наумов и объявил, что сейчас должен приехать «капитан» или его заместитель, и прибавил, что если никто из них не придёт, то казак может быть вполне откровенен и с Пигит. Вскоре пришёл «заместитель капитана» - некая личность, скрывавшаяся под именем мещанина К.М. Пуркина. Новый знакомый обратился к казаку с более подробными расспросами - о расположении Дворца,
о порядке в Конвое и пр. Особенно подробно «Пуркин» интересовался, сможет ли посторонний человек, переодевшийся в форму казака Конвоя, оказаться в непосредственной близости от царя, и где можно заказать такую форменную одежду. Кроме того, он интересовался, из какого помещения удобнее всего совершить взрыв комнаты, в которой обычно находился Николай II. В заключение по просьбе Синявского казак набросал план Царскосельского Дворца, с обозначением входа, по которому можно было проникнуть во дворец под видом конвойца.
Следующее свидание состоялось 13-го марта на новой квартире, указанной Б.С. Синявским, которая, как выяснилось на следствии, принадлежала слушательнице высших женских курсов В.А. Педьковой. Спустя час после прихода казака на эту квартиру сюда прибыл и Синявский, который сказал Ратимову, что хочет получить сведения о проездах в Царское Село Великого Князя Николая Николаевича и П.А. Столыпина. Они договорились, что казак будет посылать телеграммы условного содержания. В депеше всегда должно было стоять слово «приезжайте». Слово «захворал» означало то, что «объект» приезжает в утренние часы с 10 до 12 ч.; «заболел» - в вечерние с 5 до 10 ч. Под словами «Степан» и «Дядя» был зашифрован Великий Князь; а под словами «Иван» и «Отец» имелся в виду Столыпин. Таким образом, депеша «приезжайте, заболел Иван» означала, что Столыпин приезжает обычно между 5 до 10 ч. вечера. Шифрованные телеграммы Ратимов должен был направлять по адресу: Санкт-Петербург, Кирочная улица, № 26, квартира 6, Феодосьеву-Никитенко.
Это свидание казака с членами преступного сообщества 13-го марта было последним. Возвратившись из Петербурга в Царское Село, он доложил обо всем начальству и прекратил дальнейшие сношения со злоумышленниками. Все полученные им письма и другие документы, в том числе 2 пригласительных письма Наумова и Антонины Эмме («Любящая тебя Ольга»), визитную карточку, данную казаку Наумовым и оказавшуюся впоследствии совершенно тождественною по форме и материалу с обнаруженной на дверях квартиры супругов Эмме, и листок из блокнота Педьковой с записями об условных телеграммах были приобщены к делу.
С момента знакомства казака-конвойца с Наумовым розыскные органы стали тщательно следить за лицами, входившими в соприкосновение с ним. При этом было установлено, что Наумов состоит в сношениях с неким Владимиром Штифтаром, членом боевой группы партии социалистов-революционеров, и участвовавшим в организации убийства С.-Петербургского градоначальника фон дер Лауница. Кроме того, Б.В. Савинков указывал на связь с Штифтаром и лидера группы: «Борис Николаевич Никитенко, перевёзший меня на боте из Севастополя в Румынию, в конце 1906 г. приехал в Петербург и вошёл в боевую организацию Зильберберга (Штифтара)» [12, с. 159].
В ходе наблюдения за Штифтаром и его сообщниками в деле убийства генерала В.Ф. Лауница - Гронским (М.В. Сулятицким по кличке «Малютка») и неизвестной особой, именовавшей себя «товарищ Ирина», выяснилось, что «Ирина» в начале февраля 1907 г. поселилась в Санкт-Петербурге в доме № 1 по Ярославской улице вместе с Б.Н. Никитенко. В качестве прислуги у них жила под именем крестьянки Дарушичевой интеллигентная особа, оказавшаяся на самом деле М.А. Прокофьевой, родной сестрой революционера Прокофьева, погибшего при сопротивлении полиции в декабре 1906 г. в Санкт-Петербурге в гостинице «Гранд-Отель». В то же время она, как выяснилось, была близкой знакомой убийцы министра внутренних дел В.К. Плеве - Е.С. Сазонова и посещала террориста в тюрьме, представившись его невестой.
В результате дальнейших наблюдений за Никитенко и «Ириной» выяснилось, что они состояли в сношениях с В.А. Наумовым, Б.С. Синявским, А.С. Пигит, дворянином В.В. Колоссовским, мещанкой Е.А. Бибергаль, неизвестным именовавшимся В. Сперанским, а также бывшим студентом но-
вороссийского университета М.Д. Рогальским, скрывавшимся под именем почётного гражданина С.Д. Булгаковского и проходившего до этого в Одессе по делу о преступном сообществе. При этом было установлено, что наиболее часто после установления контакта с казаком Конвоя Никитенко встречался с Наумовым, Колоссовским, Синявским, «Сперанским» и Пигит. Встречи как правило проходили на квартирах присяжных поверенных М.Е. Феодосьева, Б.Ф. Тарасова и Д.З. Чиаброва, а также на квартире почётного гражданина А.Я. Брусова. Кроме того, было установлено, что Рогаль-ский в марте 1907 г. выезжал в Севастополь. Причём, его поездка была напрямую связана с планами местного комитета Таврического союза партии эсеров совершить убийство Великого князя Николая Николаевича, приезд которого ожидался в Крым 16 апреля 1907 г.
Начиная с 31 марта 1907 г., все члены террористической группы Никитенко были один за одним арестованы за исключением «Ирины» и «Сперанского», которые успели скрыться. В ходе проведённых обысков у подозреваемых были обнаружены различные улики: у Никитенко - несколько подложных паспортов, конспиративная переписка, чертёж с планом расположения помещения под кабинетом императора в Царскосельском Дворце, и указанием маршрута по которому можно было туда проникнуть. Кроме того, у руководителя группы были найдены 2 письма неизвестного автора, скрывающегося под инициалами «В. П.», в одном из которых следователей заинтересовала фраза: «ужасно опечалена инцидентом с "дядей"»[14]. Также были обнаружены две телеграммы из Царского Села, отправленные 30 марта этого года на имя Феодосьева-Никитенко следующего содержания: «Приезжайте заболел Степан», и вторая - «Приезжайте захворал Иван» [там же].
У Феодосьевых было найдено большое количество революционной литературы предназначенной, главным образом, для пропаганды в войсках, обширная переписка по организации кронштадтского военного мятежа с указанием причин его неудачи, списки команд военных судов, с краткими характеристиками личного состава с точки зрения их революционного настроя, и много явок различным чинам флота, входившим в состав военно-революционной организации.
Во время обыска у В.А. Педьковой полиция обнаружила записные книжки с шифром, список зашифрованных адресов, в числе которых были указаны квартиры Чиаброва, Тарасова и Брусова, и отметкой о долге в кассу социал-революционной партии. В результате проведённого обыска в квартире О.П. Тарасовой в руки полиции попали её собственноручные записи о рассылке революционной литературы в различные местности Российской империи и письмо, в котором неизвестный автор сообщает о том, что он и его товарищи только в лице Тарасовой и Екатерины Александровны встретили «действительных социал-революционеров, людей партийных, и даже энтузиастов» [там же].
В ходе обыска в квартире Е.А. Бибиргаль был найден подложный паспорт на имя Стахович, по которому она жила, паспорта на имя Антона и Мелании Лотоцких, 480 экземпляров «Солдатской газеты» №7 от 5 марта 1907 г., изданной ЦК ПСР, а также большое количество иногородних адресов и письмо из Одессы, с просьбой сообщить фамилию военного судьи, который судил двух матросов, «казнивших офицера» [там же].
Из объяснений, данных по делу обвиняемыми, особую важность имели показания В.А. Наумова. По его словам, в ноябре 1906 г. в столовой технологического института он познакомился со Штифтаром, который, узнав о тяжёлом финансовом положении Наумова и желании подзаработать, пригласил его зайти на Зверинскую улицу, на квартиру, где в определённый день соберутся товарищи. В назначенный день Наумов пришёл на указанную ему квартиру, где встретил много лиц, которые приходили поодиночке, встречались с кем нужно и также таинственно и незаметно расходились. Из всего этого Наумов сделал вывод, что это была явочная квартира революционной органи-
зации. На предварительном следствии он объяснил, что квартира эта принадлежала А.М. Завадскому, но на суде он отказался от своих слов, заявив, что хозяин помещения ему неизвестен. На этой же квартире он встретил Штиф-тара и Б.Н. Никитенко, которого называли «капитаном». Последний заявил, что он как бывший моряк интересуется революционным движением на флоте, а когда Наумов заметил, что такие же настроения он наблюдал даже в Собственном Его Императорского Величества Конвое, то Никитенко очень заинтересовался этим и стал расспрашивать Наумова о том, насколько часто тот бывает в Петергофе и Царском Селе. При прощании «капитан» попросил у Наумова разрешения посещать его, на что последний согласился и дал свой адрес [там же].
Относительно своих дальнейших отношений с «капитаном» Наумов дал противоречивые показания на предварительном следствии и в суде. Первоначально он показал, что Никитенко во время посещений поначалу стал просить его доставлять нужные сведения, не скупясь в оплате услуг, а затем, приходя вместе со Штифтаром, они вдвоём стали убеждать Наумова убить Николая II в Царском Селе. Когда Наумов возразил им, что к Царскому Селу он никакого отношения не имеет, тогда они стали уговаривать его совершить цареубийство в Петергофе посредством разрывного снаряда или кинжала, смотря по обстоятельствам. Чтобы реализовать этот замысел Никитенко и Штифтар предложили Наумову поступить в придворную капеллу и таким образом оказаться в непосредственной близости от императора. С этой целью они стали дополнительно к «получке» давать ему деньги на обучение пению - свыше 200 руб. в месяц, а 31 марта в день ареста он получил ещё 150 руб. [там же]
На суде Наумов отказался от этих показаний, отрицая то, что Б.Н. Ни-китенко склонял его к убийству Николая II, но вместе с тем подтвердил регулярное получение им денег от «капитана» в сумме 125 руб. ежемесячно, кроме единовременных выплат. Что касается обстоятельств знакомства с казаком-конвойцем, то Наумов все вышеизложенное по этому поводу полностью подтвердил, отрицая, однако, тот факт, что он подговаривал Ратимова к цареубийству. Из показаний учителя пения, который с января 1907 г. обучал Наумова пению, выяснилось, что подсудимый все время торопил учителя, требуя, чтобы тот подготовил его за 3-4 месяца [там же].
Подсудимый Б.Н. Никитенко по существу предъявленных ему обвинений объяснил на суде следующее: не принадлежа к партии социалистов-революционеров, а лишь разделяя её идеи, которым он сочувствовал ещё во время своей службы на флоте, после выхода в отставку и, переехав на постоянное место жительства в Санкт-Петербург, установил связи с членами этой партии, желая посвятить свои силы тому виду её деятельности, которая окажется более подходящей для него. После ознакомления с направлениями революционной деятельности партийной организации он остановился на её боевой «работе», как наиболее отвечающей его способностям и наклонностям. Но в это время, по его словам, ЦК ПСР, будто бы принял решение прекратить террор, в связи с обещанием Правительства созвать Вторую Государственную Думу, а также ввиду того, что участившиеся террористические акты перестали производить на население должное впечатление.
Никитенко, не разделяя этой официальной позиции ЦК, обязательной только для членов партии, задался целью на свой страх и риск собирать различные сведения, которые могли бы оказаться полезными для покушения на какое-либо высокопоставленное лицо, и пригодились бы в тот момент, когда официальная точка зрения партийного руководства изменится, и будет вновь зажжён «зелёный свет» террору. Для реализации своей цели он и вошёл в сношения с Наумовым и другими лицами, не имея, однако, по его словам, определённого намерения подготовить покушение именно на императора.
Из оглашенного на суде письма отца Бориса Никитенко к младшему сыну Глебу, написанного ещё тогда, когда обвиняемый служил ещё на фло-
те, стало видно, что отец очень переживал о перемене мировоззрения Бориса, отмечая, что с его революционными убеждениями оставаться на военной службе нельзя и объяснял радикальный образ мыслей старшего сына пагубным влиянием на него обвиняемой Ольги Тарасовой, резюмируя сказанное следующим образом: «Борис окончит тем, что поступит на службу не в Добровольный флот, как предполагает, а к "террористам"» [14]. Слова отца оказались пророческими.
Обвиняемый Б.С. Синявский в одном из судебных заседаний показал о себе следующее. После того, как он отбыл срок административной ссылки в 1905 г. и прибыл в Петербург, то практически сразу предложил свои услуги Боевой организации ПСР, однако комитет от них отказался. Ввиду этого он примкнул к образовавшейся к тому времени беспартийной военно-революционной организации, в которой и состоял вплоть до ареста. Хотя в тактику этой революционной группы террор и не входил, тем не менее он оставался в ней и продолжал быть убеждённым сторонником террора. Причём Синявский уповал исключительно на «центральный» террор, признавая только крупные теракты на высокопоставленных персон, а не «мелкие убийства низших чинов Правительства» [там же].
По поводу обстоятельств настоящего дела Синявский объяснил, что, действительно, он состоял в сношениях с казаком-конвойцем, которого указал ему Никитенко, как человека полезного для революционной партии. Но при этом, подсудимый заявил, что расспрашивал казака о возможности проникнуть в Царскосельский Дворец без какой-либо определённой цели и договорился с ним об условных сообщениях относительно приездов в Царское Село Великого Князя Николая Николаевича и Председателя Совета Министров П.А. Столыпина. Однако, по словам обвиняемого, он интересовался этими сведениями исключительно для «статистики», которую вёл по этому предмету Никитенко [14].
Остальные обвиняемые не признали себя виновными по существу предъявленных им обвинений и указывали на свою непричастность к настоящему делу.
Несмотря на неопровержимые доводы обвинительного акта, в планы защитников входило доказать, что со стороны охранки имела место провокация, в которой был использован Ратимов [8, с. 149]. В то же время американский историк Анна Гейфман утверждает, что версия адвокатов искусственна. Ссылаясь на достаточность и убедительность доказательств, собранных службой Герасимова она считает, что заговор существовал на самом деле, но ради оправдания подсудимых «.наиболее известные либеральные юристы России -В.А. Маклаков, Н.К. Муравьёв, Н. Соколов и А.С. Зарудный, пытались доказать, что Охранное отделение раздуло дело, выставляя нескольких молодых революционных энтузиастов полноправными членами страшной Партии социалистов-революционеров и закоснелыми террористами» [3, с. 94].
Прежде всего, защитой было сделан процессуальный ход: в самом начале судебных заседаний они предъявили два заявления об отложении дела: 1) на том основании, что подсудимым не было предъявлено для обозрения подлинное дело, «.так как обвиняемые, содержащиеся в Петропавловской крепости, - уточнял М.Н. Гернет, - не были допущены департаментом полиции отказался вывозить для этой цели обвиняемых из одиночных камер Трубецкого бастиона» [4, с. 134]; 2) в виду того, что пятерым подсудимым первой группы в обвинительном акте было предъявлено более тяжкое обвинение по сравнению с тем, которое им было предъявлено на предварительном следствии - участие в преступном сообществе. Но оба ходатайства защиты судом были отклонены.
Из обвинительного акта было видно, что у обвиняемых к моменту ликвидации группы ещё не созрел реальный план цареубийства. Таких проектов, по-видимому, было несколько и сообщники ещё ни на одном из них ещё окончательно не остановились. В числе таких планов акт указывал:
1) убийство царя в Баболовском парке, где Николай II имел привычку ежедневно кататься между 2 и 5 часами дня и где свободно проходили из соседних деревень в Царское Село чухонки-молочницы. В виду этого, по предположению одного из сообщников - Наумова - «женщина, одетая в чухонский костюм и с коромыслом на плечах» могла с успехом совершить требовавшийся террористический акт;
2) убийство царя в его собственном кабинете, куда имели свободный доступ казаки-конвойцы, постоянно подававшие Николаю II письма и телеграммы. Предполагалось, что революционер, одетый в конвойную форму мог проникнуть в кабинет императора, причём ему надо было лишь сказать двум казакам, занимавшим пропускные посты и не знавшим в лицо всех конвой-цев, что он идёт с пакетом или телеграммой к государю. Точно также в этой же форме легко было проникнуть и в находившуюся под кабинетом государя дежурную комнату камердинера, где по мысли другого заговорщика - Пурки-на, можно было бросить взрывчатый снаряд и тогда «Сам полетит»;
3) вступление одного из членов организации, например, Наумова, обладавшего хорошим голосом, в певческую капеллу и получавшего таким образом возможность в качестве придворного певчего неоднократно бывать в непосредственной близости к царю при часто совершавшихся во дворце молебнах, панихидах и прочих богослужениях по поводу разных семейных событий в царской семье [14].
По-видимому, на этом последнем варианте и остановились, так как Наумову начали давать деньги на обучение пению. Никитенко регулярно выплачивал ему для этой цели свыше 200 рублей в месяц из средств организации.
После прочтения обвинительного акта первым из подсудимых был допрошен В.А. Наумов, который «сильно волнуясь, дал пространное объяснение, произнесённое подавленным голосом и прерывавшееся неоднократно истерическими рыданиями» [8, с. 144]. Вслед за Наумовым и также в отсутствии других обвиняемых была допрошена подсудимая В.А. Педькова, которая, не признавая себя виновной в предъявленном ей обвинении, объяснила, что она действительно оказывала некоторые незначительные услуги партии социалистов-революционеров, но делала это исключительно по просьбам и на личной симпатии к скрывшемуся Сперанскому, и при этом совершенно не зная, для каких целей эти услуги нужны. Вместе с тем она утверждала, что не могла даже и предполагать, что её помощь нужна для совершения каких-либо террористических актов, так как ей было хорошо известно, что центральный комитет партии незадолго перед этим постановил приостановить террористическую деятельность, и боевая организация партии прекратила своё существование [там же, с. 144].
Между тем адвокаты, опираясь на данные судебного следствия, решили построить линию защиты на опровержение обвинения в заговоре. В результате юридического анализа доказательств, изложенных прокурором, адвокатской команде удалось поколебать аргументы обвинительного акта в отношении большинства подсудимых. Но понимая, что все пункты обвинения снять с подсудимых будет невозможно, они сделали упор на опровержении самого серьёзного и страшного из них - приготовление к цареубийству. Так, например, они утверждали, что вопрос о цареубийстве, возникший было в разговорах казака конвоя с Наумовым, был тотчас же оставлен как неприемлемый и все, что было в этом направлении не пошло далее простых разговоров, не имевших никакого практического значения [там же, с. 167].
По окончании допроса Педьковой в зал суда ввели всех остальных обвиняемых, и слово было предоставлено главному фигуранту процесса - Б.Н. Ни-китенко. Свои объяснения он давал спокойным, твёрдым голосом и вообще выглядел крайне самоуверенным. Такая манера выступления на суде очень импонировала советским публицистам, которые считали, что обвиняемый «...держал себя с большим достоинством, - отмечал К. Маркелов. - В этом двадцатидвухлетнем юноше чувствовалась большая выдержка, недюжинный характер» [там же, с. 147].
Следующим из обвиняемых был допрошен Синявский, который, не признавая себя также виновным в предъявленных ему обвинениях, произнёс весьма пространную речь, первую половину которой он зачитал по тетрадке. Из его выступления следовало, что он признает себя «социалистом и революционером, но не социалистом-революционером», так как он не разделял программы этой партии по аграрному вопросу, а затем гордо заявил: «Я принадлежу к великой партии пролетариата, но и с этой партией, называемой российской социал-демократической партией, я не во всем схожусь, - поведал он суду. - Главное моё расхождение с ней заключается в том, что она отрицает единичный террор, - я же его признаю и считаю необходимым в условиях русской жизни. И при том, конечно, террор "центральный", а не убийство низших агентов власти». По мнению Синявского «террористов воспитывает русская жизнь» [там же].
Приговором суда подсудимые Б.Н. Никитенко, Синявский и Наумов были признаны виновными «в приготовлении, по соглашению между собой, к посягательству на жизнь Священной Особы Государя императора и присуждены, по лишении прав состояния, к смертной казни через повешение. Те же Никитенко и Синявский, а также Пигит, Бибергаль, Рогальский и Ко-лоссовский признаны виновными в участии в сообществе, составившемся для учинения насильственного посягательства на изменение существующего в России образа правления, и последние четверо осуждены, по лишении прав состояния к каторге - Колоссовский, как несовершеннолетний, сроком на 4 года, а остальные на 8 лет каждый» [14]. Прокофьева, Тарасова, Педькова, супруги Эмме были признаны виновными в пособничестве преступного сообществу и осуждены, по лишении прав состояния, к ссылке на поселение.
Несомненным успехом защиты можно считать оправдательные вердикты супругам Феодосьевым, Б.Ф. Тарасову, Д.З. Чиаброву, А.М. Завадскому и А.Я. Брусову [там же]. Но даже этот весьма скромный и относительный успех на этом процессе политических защитников из «молодой адвокатуры» вызвал негативную реакцию проправительственных кругов. Так, например, газета «Сокол» выражала «.глубокое сожаление и негодование, что процесс закончился приговором лишь трёх человек к смертной казни, только четырёх к каторжным работам и пятерых к ссылке на поселение, при шестерых оправданных. Газета возмущалась тем, что руководители и главные виновники "вышли сухими из воды" и что прокурор не обжаловал этого приговора» [4, с. 132].
Литература
1. Будницкий, О.В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX - начало XX в.) [Текст] / О.В. Будницкий. - М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2000. - 399 с.
2. Варфоломеев, Ю.В. Дело о наследстве лейтенанта П.П. Шмидта. Апрель-июнь 1906 г. [Текст] / Ю.В. Варфоломеев // Исторический архив. - 2009. -№ 2. - С. 148-159.
3. Гейфман, А. Революционный террор в России 1894-1917 [Текст] / А. Гейф-ман ; пер. с англ. Е. Дорман. - М. : КРОН-ПРЕСС, 1997. - 448 с.
4. Гернет, М.Н. История царской тюрьмы [Текст] / М.Н. Гернет. - М. : Госюриз-дат, 1962. - Т. 4. - 302 с.
5. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 102. Оп. 260. Д. 401.
6. ГАРФ. Ф. 5831. Оп. 1. Д. 372.
7. Лопухин, А.А. Отрывки из воспоминаний (По поводу воспоминаний гр. С.Ю. Витте [Текст] / А.А. Лопухин ; пред. М.Н. Покровского. - М. ; Пг. : ГИЗ, 1923. - 99 с.
8. Маркелов, К. Покушение на цареубийство в 1907 г. (Процесс Никитенко, Синявского, Наумова, Прокофьевой и др.) [Текст] // Былое. - 1925. - № 3 (31).
9. Морозов, К.Н. Партия социалистов-революционеров в 1907-1914 гг. [Текст] / К.Н. Морозов. - М. : РОССПЭН, 1998. - 623 с.
10. Николаевский, Б. История одного предателя. Террористы и политическая полиция [Текст] / Б. Николаевский. - М. : Политиздат, 1991. - 384 с.
11. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 857. Оп. 1.
Д. 2.
12. Савинков, Б.В. Дело о заговоре [Текст] / Б.В. Савинков // Былое. - 1901. -№ 2.
13. Столыпин, П.А. Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете. 1906-1911. «Нам нужна великая Россия...» [Текст] / П.А. Столыпин. - М. : Молодая гвардия, 1991. - 416 с.
14. Судебные известия [Текст] // Правительственный вестник. - 1907. - 21 августа.
15. Фигнер, В.Н. Полное собрание сочинений [Текст] : в 7 т. / Вера Фигнер. -М. : Изд-во Всесоюзного общества политических каторжан и ссыльнопоселенцев. - Изд. 2-е, пересм., допол. и исправ. - М., 1932. - Т. 3. - 456 с.
