CC BY
48
Асоян А.А. (Омск)
ДАНТОВСКИЙ "ТЕКСТ" В БИОГРАФИИ ЭЛЛИСА
Фигура Эллиса - одна из самых необъясненных. Ввиду различных причин он и ДЛЯ отечественного, и для зарубежного литературоведения оказался своего рода маргинальной личностью, хотя в живой истории русского символизма слыл крупнейшим организатором движения и одним из его идеологов. Осенью 1903 г. вместе с Андреем Белым Эллис стал вдохновителем кружка аргонавтов. Для аргонавтов "золотое руно" означает прежде всего цельность духа. В середине 1900-х годов у Эллиса оно еще ассоциируется с Бодлером и с Данте, но уже в 1906 году предпочтение отдается средневековью. В литературно-философском сборнике "Свободная совесть" Эллис публикует статью - "Венец Данте". По его мнению, "вечная заслуга" поэта в том, что, прославив Беатриче, Данте создал "высочайший идеал женственности» и освятил самою ее идею".
Казалось бы, подобное восприятие Беатриче, "озаренной, - как говорилось в статье, - светом мистической зари", должно безусловно импонировать символистам. Между тем в рецензии на сборник А. Блок писал: "Статья Эллиса о Данте была бы интересна, если бы <...> сам г. Эллис не так часто впадал в истерику <...>. Нервный мистицизм и "Вечная женственность" не имеют ничего общего между собой" [2].
Суть претензий Блока обнаруживается в контексте его рассуждений о несоответствии большинства опубликованных в сборнике статей предисловию, где участники издания провозглашали своим единомышленником и учителем Вл. Соловьева. Реагируя на это заявление, Блок заметил, что Соловьев завещал "развитие, а не топтанье на месте" и что "мистическая косность" более ужасна, чем косность какого-нибудь позитивиста.
В переписке Эллиса с Блоком, начавшейся в начале 1907 года, несовместимость религиозного самоопределения того и другого, - от чего и зависело их восприятие образа Беатриче, - выявилось еще конкретнее. "В Ваших стихах о Прекрасной Даме, - писал Эллис Блоку, - есть нечто СРЕДНЕВЕКОВОЕ..." [3]. В этом отзыве "мистическая косность" корреспондента явила еще одно подтверждение: "Может ли современная душа молиться образам средневековья?" - спрашивал Эллис, и отвечал: "Да!". Между тем Прекрасная Дама никогда не была средневековой иконой, способной инициировать "нервный мистицизм", но интуицией, ставшей основанием "мистической философии" Блока. Он писал: "Здесь тайна есть", ибо истинно родное сошлось в веках и, как тучи сошедшиеся, произвело молнию. Этой молнией и была Прекрасная Дама. Блок верил, что Она "ПОТЕНЦИАЛЬНО воплощена в НАРОДЕ и ОБЩЕСТВЕ"[4] и что Прекрасная Дама - залог пресуществления земной жизни. В отличие от Блока Эллис полагал, что Беатриче "является лишь среди звезд" [5], т.е. всецело принадлежит горнему миру.
Переписка Эллиса с Блоком совпала с началом шумного размежевания символистов. Они раскололись, когда Вяч. Иванов объявил отправным моментом новой поэзии "принцип мифотворчества", и символизм, "окрашенный в цвет философского идеализма", стал эволюционировать в сторону соборности и "мистического реализма". Эллис, Андрей Белый и С. Соловьев расценили это как это как трагедию индивидуализма". Спор разгорелся "высшей реальности", и Данте вновь оказался на пересечении мнений. В рецензии на сборник Иванова "По звездам" Эллис трактовал восхождение "a reaiibus ad realfora" как абсолютное отчуждение от чувственноэмпирической реальности и переход от физического мира к астральному и ментальному, ссылаясь при этом на дантовский "Рай". Pendant оппонентам Иванов противопоставил "мистическому идеализму" так называемый "мистический реализм" - откровение того, что художник как реальность видит в кристалле низшей реальности". Не в пример Эллису, он был далек от мысли связывать Данте с теософией. Кроме того, Иванов считал средневекового поэта "вещим певцом эпохи ознаменовательной", т.е. истинным мифотворцем, а это значило, и не только с точки зрения Иванова, что realiora
сушествовало для Данте не в субъективно-идеалистическом, как полагал Эллис, а объективно-мистическом плане.
Впрочем, в книге стихов "Stigmata" (1911) Эллиса занимал уже иной аспект дантовского творчества, В предисловии к ней он заговорил о повороте поэзии от "эстетического иллюзионизма" к христианству, что, по мнению, должно неизбежно привести современных поэтов к интимной связи со священной символикой католицизма, над которым склоняется - писал Эллис - светлая тень величайшего из поэтов... тень Данте [6]. В стихах эта декларация подкреплялась частыми обращениями к католической символике, свидетельствующей о латинизированно-религиозном кредо поэта,
"Stigmata" вышли в свет в феврале 1911 г., а в сентябре Эллис уехал в Германию и сделался фанатическим приверженцем Штейнера. Под влиянием новой захваченности антропософией, Эллис, "монодеист во всем", стал утверждать, что ключ к дантовской поэзии есть только у оккультистов [7]. Он пишет стихотворение "Dante Theosophicus", но после годичного пребывания в Дегерлохе, где Штейнер читал лекции. Эллис взбунтовался против учителя и, обвинив его в профанации эзотерического знания, "откорректировал" свое представление о Данте как олицетворении средневекового розенкрейцерства. В письмах к Э. Метнеру (1912) он сообщал: "Я во многом обманулся. Я искал магии, мистерии и церкви! Ничего подобного нет и не может быть в теософии! В одиночестве ночью перечитываю Данте и могу поверить, что настали новые времена" [8]. Отгораживаясь от теософской доктрин Штейнера, неспособной, по его мнению, утолить жажду мистерии, Эллис ратовал за восстановление старых мистических традиций. "Наша задача - писал он снова Метнеру, - приблизить Грааля и приблизиться к Граалю <...> Что же приблизит к нам явление <...> сияющей и благодатной чаши <...> Спасителя, если не верность заветам Парсифаля и Беатриче?"[9]. Чуть позднее Эллис продолжал: "Во всяком случае учение Steiner'a не есть христианство <...>. Я же все больше и больше сосредоточиваюсь на христианском пути, особенно на средних веках" [10].
Результатом этого поворота Эллиса стала статья "Учитель веры" (1914). Здесь он писал: "Узел, стягивающий все бесчисленные нити у Данте ОДИН; он открывается лишь тому, кто увидит в его поэме художественное воспроизведение действительно и подлинно пережитой мистерии, истинного пути посвящения в тайны бытия (видения) и таинства откровения (догматы) христианской веры" [11]. Таким образом, стезя восхождения Данта представлялась сейчас Эллису в духе христианской ортодоксии: "Никто не придет к Отцу, нежели через Него". В предисловии к новой стихотворной книге "Арго" (1914) Эллис проповедовал дантовский путь как единственно истинный, отмеченный тремя "великими и вечными символами: крест монаха, чаша рыцаря и посох пилигрима. В следующей книге - трактате "Vraiternus" - он окончательно рассчитался со своими, как писал сам, квази-религиозными претензиями и стал утверждать, что "Божественная Комедия" есть не что иное, как "аллегорически-символическое описание реальных видений, подобных большинству сообщений ясновидцев и боговидцев дантовской эпохи. Косвенно это означало отказ Эллиса от свободного религиозного самоопределения художника ... следовательно, и от символизма как миропонимания. Смиренное и послушное преклонение Эллиса перед "строгим очертанием догматов" уводило его к иным культурным инициативам, иной жизни. Так закончилась самая интересная для истории русской литературы десятилетняя страница биографии Эллиса.
Примечания
1. Свободная совесть: литературно-философский сб. Кн. I. M., 1906. С. 128.
2. Блок А.А. Собр. соч.: В 8 Т. Т. V. М.-Л., 1982.С. 810.
3. Литературное наследство. Т. 2. Кн. 2. 1981. С. 283.
4. Александр Блок и Андрей Белый. Переписка. М., 1940. С. З5.
5. Литературное наследство. Т. 2. Кн. 2. С. 282.
6. Зллис. Stigmata. M., 1911. Вместо предисловия (без пагинации).
7.Эллис. Письмо Э.К. Метнеру. Декабрь 1911 // РО РГБ. Ф. 167. Карт. 7. Ед. хр. 42, л.1 (об.).
8. Эллис. Письмо Э.К. Метнеру. 26.XI.1912 // Там же. Ед. хр. 81, л. 1, 2.
9. Эллис. Письмо Э.К. Метнеру. 21.V1.1913 // Там же. Ед. хр. 11, л. 3.
10. Эллис. Письмо Э.К. Метнеру. 27. VI. 1913 // Там же. Ед. хр. 12, л.1.
11. Труды и дни. М., 1914. 7. С. 65.
