CC BY
73
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2005. № 3
ФИЛОСОФИЯ И ПСИХОЛОГИЯ
В.П. Крутоус
Д.Н. ОВСЯНИКО-КУЛИКОВСКИЙ
О СВЯЗИ ПСИХИЧЕСКОЙ НОРМЫ И ПАТОЛОГИИ*
Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский (1853—1920) — выдающийся ученый России и Украины, публицист и деятель практической журналистики (с 1913 по 1918 г. соредактор журнала «Вестник Европы»). Образование получил на историко-филологическом факультете сначала Петербургского, а затем Одесского (Новороссийского) университетов. Первоначальную основу его научных исследований составила лингвистика. В круг интересов Овсянико-Куликовского входили как древние языки (санскрит, греческий, латынь, древнееврейский), так и новые (славянские в частности). Практические занятия и серьезные теоретические штудии талантливого полиглота с самого начала сопровождались погружением в архаику человеческой мысли и чувства, в археологию мифов, древних религиозных культов и т.п. Таков был его излюбленный комплекс исследовательских проблем.
Со временем центр тяжести научной деятельности Овсянико-Куликовского переместился в область истории русской литературы и общественной мысли XIX — начала XX в., которую он изучал преимущественно в психологическом ракурсе, с использованием методологии и понятийного арсенала психологической науки. Значительная часть творческой деятельности ученого была связана с Харьковским университетом. Здесь он познакомился и стал сотрудничать с другим выдающимся ученым-филологом — А.А. Потебней, став «потебнианцем»; участвовал в создании серии сборников «Вопросы теории и психологии творчества»; разработал своеобразную концепцию художественного творчества. Даже сегодня, в начале XXI в., Овсянико-Куликовский наиболее известен как представитель знаменитой «харьковской школы» — психологического направления в русском литературоведении рубежа XIX—XX вв. с А.А. Потебней во главе1.
Однако с течением времени становится все очевиднее, что научное наследие Овсянико-Куликовского значительно шире,
Статья написана на материале доклада, сделанного автором на Международной научной конференции «Странные художники — странное творчество» (Москва, 4—6 октября — Ярославль, 8—9 октября 2004 г.).
богаче и многогранней, чем было признано до сих пор. Овсяни-ко-Куликовский — потебнианец, это так. Но после смерти Александра Афанасьевича, последовавшей в 1891 г., его ближайший сподвижник продолжал трудиться в науке еще почти три десятилетия. Думается, плоды этих его трудов имеют и вполне самостоятельное значение.
Как крупный языковед, литературовед и теоретик искусства, Овсянико-Куликовский по праву представлен в авторитетных современных энциклопедических изданиях. Этим важнейшим разделам его наследия посвящена более или менее обширная литература. В то же время вклад ученого в науку как психолога явно еще не оценен по достоинству и не изучен в достаточной степени. Овсянико-Куликовский был психологом не по специальному образованию, а по призванию. Сначала это был, вспоминал сам ученый, «натуральный психологизм» — некая безотчетная установка исследовательского мышления и только, затем, в 1880-е гг., он «с жадным любопытством набросился на психологическую и частью психиатрическую литературу», где «интеллектуально чувствовал себя "дома", в своей сфере»5. Благодаря многолетнему упорному самообразованию ученый стал квалифицированным специалистом и в данной области. Становление Овсянико-Кули-ковского как психолога завершилось на рубеже 80-х и 90-х гг. XIX в. Теперь он сознательно сконцентрировал все свои усилия на проблемах психологии языка, мышления и творчества.
В лице Д.Н. Овсянико-Куликовского мы имеем также культуролога с необычайно широким полем зрения, культуролога-энциклопедиста. Им была разработана оригинальная, интересная концепция культурной эволюции человечества за весь период его существования, с прогнозом на будущее. Тем самым он выступил в роли уже не просто культуролога, а культурфилософа. Большой несправедливостью выглядит тот факт, что в недавно изданной двухтомной отечественной энциклопедии «Культурология. XX век» (СПб., 1998) Овсянико-Куликовскому — почетному академику Петербургской академии наук — не нашлось места.
На наш взгляд, есть веские основания для того, чтобы наследием этого крупного ученого-мыслителя заинтересовались и философы. Ведь речь идет о незаурядном культурфилософе, историке общественной мысли России, представителе теоретического искусствознания и др. Современные отечественные философские энциклопедии и справочники пока что обходят молчанием имя известного ученого. Кстати сказать, Овсянико-Куликов-ский испытал значительное влияние позитивизма (хотя нередко успешно преодолевал его); термины «философия», «философская постановка вопроса» и т.п. он не жаловал. Но это не помешало профессору МГУ П.В. Алексееву включить его имя в словник
своего энциклопедического труда «Философы России XIX—XX столетий»3. Это добрый знак, хорошая заявка на будущее.
Проблема, обозначенная в заглавии настоящей статьи, относится к наименее изученной части наследия нашего выдающегося соотечественника. Осветить ее представляется тем более уместным и необходимым, что связь психической нормы и патологии стала своеобразной idée fixe всего научного творчества Д.Н. Овся-нико-Куликовского.
Понятиям «норма» и «патология» ученый придает прежде всего медицинский, или общевитальный, смысл. Норма — синоним здоровья, равновесия всех жизненных процессов в организме; патология — синоним болезни, деструкции, дисгармонии. Но часто Овсянико-Куликовский использует указанные термины в более узком и специфическом смысле, говоря о душевном здоровье и душевных болезнях. То есть переводит вопрос в плоскость психологии, психопатологии и психиатрии.
Ученые--специалисты уже давно обратили внимание на то, что между нормальной психикой и психикой патологической нет непреодолимой грани, что между ними существуют внутренние переходы, внутренняя связь. Так, психиатр С.А. Суханов в своей книге «Патологические характеры» (эта книга была известна Овсянико-Куликовскому) писал: «То, что мы наблюдаем в картине патологических характеров, должно, по-видимому, существовать в рудиментарном или латентном состоянии там, где имеем дело с нормальными характерами; и при классификации последних нужно считаться с тем материалом, который дает патологическая психология»4. Изучать нужно, следовательно, и то и другое в их связи и взаимозависимости.
Однако на пути постижения этой истины для Овсянико-Ку-ликовского возникло одно труднопреодолимое субъективное препятствие. В нем самом остро, болезненно проявилось противоречие между ученым и моралистом. У моралиста действия патологических личностей вызывали всегда одну и ту же реакцию: отвращение, отталкивание, «моральную тошноту». Собственно, оценку получало моральное зло, заключенное в анормальных, преступных деяниях, но моральный протест против подобных деяний неизбежно переносился на самих патологических субъектов. Овсянико-Куликовский признавался, что как человек моральный, он не испытывает никакого сострадания к душевнобольным преступникам; гуманистические чувства в нем молчат. По этой причине, считал он, ему не дано стать профессионалом-психиатром. Реакция морального отторжения ставила преграду между субъектом и объектом познания.
Вместе с тем с не меньшей силой заявлял о себе и антипод моралиста — ученый. Чем больше решимости и твердости демонстри-
ровал Овсянико-Куликовский в своей приверженности строгой моральной норме, тем непреодолимее ум его влекло к разгадке тайн патологии. В «Воспоминаниях», написанныж в 1918—1919 гг., им предпринята попытка автопсихоанализа («Личное»); названия отдельных параграфов говорят сами за себя: «Интерес к анормальному», «Интерес к преступному». Проблема внутренней связи психической нормы и патологии стала не только стержнем научного творчества ученого, но и чертой, характеризующей направленность его личности.
Борьба моралиста и ученого протекала с переменным успехом; то один, то другой одерживал верх, но больше все-таки — ученый. Все более очевидной становилась для Овсянико-Кули-ковского та главная мысль, которую он со всей определенностью сформулировал уже на склоне лет как резюме всего своего жизненного опыта: «Я уразумел, что именно тут, в этой клинике (выше шла речь о клинике нервных и душевных болезней. — В.К.), спрятаны ключи к психологии "нормального" человека...»5 (Обратите внимание на закавычивание слова «нормальный» — оно тоже показательно!).
Осознание вышеприведенной истины давалось ученому нелегко, он приближался к ней шаг за шагом. «Есть ли во мне хоть какие-то, пусть самые минимальные, зародыши чего-либо патологического?» — спрашивал он себя. И отвечал: «Теоретически — да, но на практике я ничего "такого" не чувствую, не сознаю. При самом критическом отношении к себе не могу увидеть в своей личности ничего, кроме нормы, душевного и нравственного здоровья, — с добавлением разве что естественных характерологических нюансов вроде умеренной меланхолии».
Внимание Овсянико-Куликовского привлекают фигуры известных исторических деятелей, таких, как Наполеон, Иван Грозный, Петр I и др., — личности столь же «великие», как и «анормальные». Здесь верх берет моралист. Моральное отвращение к подобным историческим персонажам закрывает ученому путь к анализу их сложных, не лишенных патологии характеров. Для него они только преступники, выделенные из криминальной массы исключительно масштабом совершённых ими злодеяний.
В статье «Из этюдов по психологии оптимизма и пессимизма. Жан-Жак Руссо»6 Овсянико-Куликовский дает психологический анализ личности Жан-Жака Руссо. В этом анализе бывшие несоединимые, абстрактные противоположности — норма и патология — уже сосуществуют, выступают в диалектической связи и взаимодействии. Характерной особенностью личности Руссо была, считает ученый, затянувшаяся инфантильность, детскость. То было «уклонение от нормы», хотя у некоторых других гениальных художников подобная черта вполне гармонично вписывалась
в структуру личности. Иное дело мания преследования, возбужденная у того же Руссо обстоятельствами его жизни и обозначившая поворот уже в сторону патологии.
В теоретических представлениях Овсянико-Куликовского выстраивается следующая градация: норма — психопатия (уклонение от нормы) — патология (психоз). Понятие нормы должно быть расширено, считает Овсянико-Куликовский, за счет «колебаний самой нормы», к которым он причисляет нерадикальные психопатические состояния. В психике маргинальной личности (в частности, Руссо) налицо противоборство всех трех тенденций, верх может взять любая из них. Патология (психоз) начинается по ту сторону нормы и частичного уклонения от нее (психопатия).
Все те шаги к истине, которые так трудно давались ученому применительно к индивидуальной психологии, делались им гораздо легче и уверенней на уровне социально-психологическом.
Напомним, что его интересовал преимущественно психологический аспект культурно-исторических процессов. Изучая религиозные представления древних индусов эпохи Вед или культовые отправления поклонников Зенд-Авесты, Овсянико-Куликовский вступал в сферу действия социально-психологических закономерностей. Можно ли, размышлял он, перенести и на эту специфическую область оппозицию «норма — патология»? Его ответ был утвердительным: да, можно и нужно. При этом, однако, абстрактно верная исходная мысль подвергалась существенной конкретизации, что позволило Овсянико-Куликовскому акцентировать наиболее важные аспекты проблемы.
— Психическая норма и патология историчны. В процессе развития культуры и ее субъекта — человека изменяется каждый член оппозиции, меняется и их соотношение. Для каждой данной эпохи есть своя мера разграничения и взаимосвязи нормы и патологии.
— Психика древних людей была глубоко дисгармоничной, ведь сдерживающие ее «скрепы» и волевые ограничители были еще слишком слабы. Такие душевные болезни, как истерия и эпилепсия, были широко распространены в Древнем мире. Ученый упоминает также «эпидемии танца» в средневековой Европе.
— В целом развитие культуры идет, согласно Овсянико-Кули-ковскому, в направлении от преобладания зверского в психике людей к постепенному ее очеловечиванию. Так, глубокие психозы древних сменились более «мягкими», но не менее широко распространенными формами психопатологии — неврозами. Прогресс в развитии человеческой психики, сам по себе очень медленный, к тому же осложняется, тормозится проявлениями атавизма, болезнями роста, тенденциями регресса, вырождения.
Получалось, что чуть ли не вся эволюция рода человеческого есть фактически «история его болезни». О психическом выздоров-
лении «больного» можно говорить лишь применительно к двум-трем последним столетиям, когда в качестве регулятивов человеческого поведения стали, наконец, активно утверждаться наука и мораль.
— Перспектива дальнейшего поступательного развития человечества состоит в том, чтобы лучшие, «нормальные» достижения психики сохранить, закрепить и приумножить, а проявления негативные, разрушительно-патологические, зверские в максимальной степени нейтрализовать, если уж их нельзя искоренить полностью. У человека будущего должна сформироваться «третья душа» — не односторонне-разумная и не односторонне-чувственная, а гармоничная, уравновешенная, синтетическая.
При рассмотрении психологических аспектов истории культуры пытливая мысль Овсянико-Куликовского делает исключительно важный шаг вперед, к глубинам непознанного. Под давлением множества фактов ученый был вынужден признать, что душевные явления, находящиеся в промежутке между исторически обусловленной нормой и явной психопатологией, способны играть позитивную, более того, ведущую роль в становлении и развитии человека. Особенно наглядно Овсянико-Куликовский показал это на примерах исторических модификаций человеческого чувства.
Чаще всего он выделяет четыре ступени, характеризующие нарастание интенсивности чувств: чувства — эмоции — аффекты (страсти) — экстазы (экстатические состояния). В ранней работе «Опыт изучения вакхических культов индоевропейской древности» ученый детально исследует культ индийского божества Сома, позднейшим аналогом которого был Дионис эллинов. Исследователь различает три главные формы экстаза: нормальный (обычный) — острый — экстаз безумия (психоз). Особенно занимает его природа и значение острого экстаза, наглядные образцы которого дают вакхические культы разных народов. Одним из средств приведения психики в острое экстатическое состояние является, по Овсянико-Куликовскому, действие опьяняющих напитков. Познанию возбуждающих свойств отдельных растений и их плодов он придает огромное значение, ставя его в один ряд с открытием огня. Другим средством порождения экстаза он считает речь-пение, заключающую в себе магически-действенное ритмическое начало. Именно из этих реальных корней произрастает и религиозный экстаз, утверждает ученый, и экстаз художественный. (При характеристике «священного поэтического безумия» он опирается на известный платоновский диалог «Ион».)
После всего вышесказанного вполне логичным кажется вывод ученого об абсолютной необходимости острого экстаза на ранних ступенях развития человечества. Острый экстаз стимулировал развитие человеческой психики, создавал у древних людей «ду-
шевный подъем». Социальность и экстатическое состояние, эмоциональное возбуждение, по Овсянико-Куликовскому, корреля-тивны. «На ранних ступенях развития общественности острые экстатические состояния играли выдающуюся роль и имели по преимуществу значение прогрессивное»7, — пишет он. «Могучими рычагами острого экстаза человек был приподнят на ту высоту, где устанавливается психическое взаимодействие, составляющее сущность общественности»8.
А как же психическая норма? Ее нельзя рассматривать изолированно, считал Овсянико-Куликовский. Для обеспечения нормального эмоционального тонуса совершенно необходимы уклонения от нее в сторону максимума, «всплески экстаза». «Без острых экстатических воздействий человек не может держаться на уровне нормальной возбудимости, потребной для его душевного равновесия; лишенный этих возбуждений, он опустился бы ниже того уровня, он потерял бы, так сказать, нерв жизни»9.
Таким образом, в древности вакхические культы и действие ритма (в языке и пении) играли важную тонизирующую и одновременно раскрепощающую, вдохновляющую роль.
В цивилизованных обществах острые экстатические, «крайние» состояния приобрели иной характер — по преимуществу светский, но пережитки, спорадические возвраты прежних языческих экстазов возможны и сейчас (в частности, в ритуалах сектантов). Общая закономерность остается той же: без максимумов нет оптимума; без «острых экстазов» не может быть достигнута и удерживаема психическая норма эмоциональной возбудимости.
Как одну из разновидностей острого экстаза рассматривал Овсянико-Куликовский мистическую экзальтацию. В статьях «Что такое мистика? (Этюд)», «Секта "людей божьих" (Очерки русского народного мистицизма)»10 и в некоторых других он уделил большое внимание психологическому анализу этого феномена. В понятие мистики ученый включал три основных признака.
1. Мистическое переживание представляет собой острое аффективное состояние.
2. Для мистики характерно растворение индивидуальности в коллективном сознании.
3. Мистический субъект переживает непосредственное единение с божеством, стихиями природы и т.п. — иллюзорное состояние, которое субъективно ощущается как полная реальность.
Овсянико-Куликовский анализирует различные формы мистицизма, возникавшие в ходе культурной эволюции человечества, — от древнейших (религиозных) до самых современных (включая «псевдомистику»). Переживание человеком музыки и танца может
3 ВМУ, философия, № 3
достигать степеней, соразмерных с мистическим чувством, утверждает ученый. Эти аспекты художественного восприятия он относит к разряду аналогов (гомологов) мистики.
В этюде о мистике Овсянико-Куликовского содержится интересный психологический анализ «видений», а также самой личности Э. Сведенборга — известного шведского мистика. Для автора этюда Сведенборг — пример психологической возможности совмещения галлюцинаторных образов мистика-ясновидца с рациональным мышлением человека науки и, в довершение всего, со здравым смыслом практического деятеля. К такому человеку нельзя, подчеркивает исследователь, относиться как к безумцу или недобросовестному мистификатору. Перед нами представитель особого типа мистика, наглядно демонстрирующий связь, взаимодействие и взаимопереплетение психической нормы и патологии.
Д.Н. Овсянико-Куликовский придавал большое значение бессознательной сфере человеческой психики, которая в начале XX в. исследовалась особенно интенсивно. Российский ученый, безусловно, знал о научных достижениях З. Фрейда, К.Г. Юнга, других представителей школы психоанализа, использовал их терминологию, но предпочитал не ссылаться на них впрямую. Объяснение тому может быть самое простое: он шел к глубинам бессознательного своим собственным путем.
Бессознательное, по Овсянико-Куликовскому, экономит психическую энергию. (Кстати, российский ученый испытал на себе влияние «энергетического» направления в естествознании и философии начала XX в., став активным проводником «принципа экономии мышления»11.) Принимая в себя на хранение дары сознания, бессознательное освобождает его от рутины для творчества. Между сознательным и бессознательным уровнями психики происходит постоянный обмен. В ясном поле сознания время от времени могут всплывать атавизмы, призраки прошлого. Что касается чувств, то они, по представлениям ученого, наоборот, расходуют, тратят накопленную энергию.
Предметом особого интереса российского ученого на протяжении всей его жизни и особенно в последние два десятилетия были вопросы, связанные с ролью национальной составляющей жизни общества и личности. Итогом его творческой активности в данном направлении стала работа «Национальная психология», вышедшая в свет уже посмертно, в 1922 г.12. В ней бессознательным процессам национальной сферы отведена исключительно большая роль. Знаменательно, что и в этой специфической области исследований Овсянико-Куликовский сумел проследить диалектику нормы и патологии.
Национальная психология состоит, согласно его воззрениям, из национального самосознания и национального самочувствия.
Своеобразие этого комплекса определяют умственные и волевые процессы, присущие данному конкретному субъекту. Что же касается чувств, то они в силу своей общечеловечности в комплекс национальной психологии не входят.
«В норме» национальная психология развивается бессознательно и органично. И это свидетельствует о душевном здоровье нации. Но в условиях национального неравноправия, гнета, дискриминации и т.п. в душах попираемых возникают болезненные, патологические чувства — обиды, мести и др. Это могут быть как чувства, сопутствующие определенным рациональным идеям и представлениям, так и чувства «беспредметные». Подобные болезненные чувства — страсти — деформируют всю национальную психологию. Возникают такие прискорбные уклонения от нормы, как гипертрофия национальности (шовинизм), с одной стороны, или же атрофия национального компонента психики — с другой. И даже после устранения реального гнета и дискриминации нарушенное равновесие психики восстанавливается далеко не сразу. Одна крайность может перерасти в другую: например, приниженность — в высокомерие, спесь и т.д.
Исходя из таких концептуальных посылок Овсянико-Кули-ковский призывает всемерно беречь естественные, нормальные, бессознательные процессы, протекающие в недрах национальной психологии. Необходимо с максимальным эффектом использовать автоматизм национально-бессознательного. Недопустимо подвергать деформации органику бессознательного какими-либо насильственными, внешними, искажающими воздействиями.
Итак, в истории человеческой культуры наблюдается сложная связь нормальных и патологических процессов психики — индивидуальной и социальной. Однако человек не нейтрален в своем отношении к разнородным, разнонаправленным тенденциям в данной области. Все нормальное, гуманизирующее (соответствующее требованиям разума и совести) он стремится укрепить и утвердить, крайние же формы патологии — все зверское, регрессивное, атавистическое и т.д. — старается ограничить, нейтрализовать и преодолеть.
Но есть культурные факторы, сетует Овсянико-Куликовский, способствующие сохранению и оживлению проявлений нравственно-психологической патологии. Одним из таких негативных культурных факторов он считает эстетику с ее «ложным» центральным понятием прекрасного. Объективно прекрасного не существует, утверждает энтузиаст-психолог, солидаризуясь с утилитаристской позицией Д. И. Писарева в данном вопросе (см. известную статью последнего «Разрушение эстетики»). Субъективные вариации на тему прекрасного, зыбкие и неопределенные сами по себе, имеют некоторое социально-психологическое зна-
чение, но заведомо сниженное в сравнении с декларируемым обычно. Эстетический фактор играет инструментальную роль во взаимных ухищрениях мужчин и женщин по привлечению внимания представителей противоположного пола. Собственная территория красоты — это область моды, нарядов, причесок, шляпок и т. п.
Но главный довод Овсянико-Куликовского в пользу отказа от категории прекрасного и вытекающего отсюда «разрушения эстетики» — это то, что, по его наблюдениям, между эстетическим началом и нравственно-психологической патологией существует какое-то внутреннее родство. Как правило, человеческое зло предстает перед нами в привлекательной, эстетизированной форме. Это ли не свидетельство болезненной, извращенной природы эстетического? История эстетики для столь яростного гонителя баумгартеновской науки — не что иное, как «патология эстетики» (которая, впрочем, еще не написана). (Критическому анализу обрисованной выше весьма спорной концепции посвящена статья автора13, что позволяет не развивать здесь эту достаточно специальную тему.)
Каким же представляется ученому наиболее оптимальное решение проблемы психической нормы и патологии, взятой в единстве двух ее важнейших аспектов — индивидуально-психологического и социально-психологического?
1. Идеал целостного, т.е. беспристрастно-научного и в то же время пристрастно-ценностного, но гуманного отношения к умеренным и радикальным «уклонениям от нормы», Овсянико-Кули-ковский видит в медицине: в медицине вообще и психиатрии в особенности — в лице ее выдающихся представителей (таких, как знаменитый хирург Н.И. Пирогов, «вечный образец психиатра» Ф. Пинель и др.). Сам Овсянико-Куликовский в силу особенностей своей натуры, мировоззрения и т.д. не смог достичь такого идеала, но он его отчетливо осознал как перспективу и сугубо личного, и общественного развития: «Клиника нервных и душевных болезней есть по преимуществу та школа, — резюмирует ученый, — из которой испытующий разум выносит и познание души человеческой, и любовь к человечеству»14.
2. Признавая, что душевные болезни и другие формы психопатологии имеют не только индивидуальные, но и коллективные, групповые проявления (а не признать это невозможно), мы должны, считает Овсянико-Куликовский, внести соответствующие коррективы в методологию социокультурного и социально-психологического познания. «Изучать социальную эволюцию и историю культуры, имея в виду только процессы экономического, правового, интеллектуального и морального развития и не обращая внимания на физические и душевные недуги человечества, —
значит слишком упрощать и суживать сложную и широкую задачу социолога, а может быть, даже искажать ее...»15. Психическую норму и патологию следует изучать не как абсолютные противоположности, а именно в их связи и взаимодействии.
В заключение отметим следующее. Знакомство с трудами Овсянико-Куликовского как психолога показывает, что они вполне соответствуют уровню передовой европейской научной мысли того времени. Развитая им идея связи психической нормы и патологии была отнюдь не тривиальной для русской культуры тех дней. И даже сегодня она сохраняет свой проблемный характер. Особую ценность представляет то, что ученый обосновал плодотворность указанной идеи на весьма обширном и разноплановом культурно-историческом материале, с привлечением данных из истории древних языков.
Д.Н. Овсянико-Куликовский во многом предугадал те пути культурологических, психологических и других гуманитарных исследований, по которым шло развитие науки на протяжении всего XX в. и продолжает идти сейчас. Вклад этого выдающегося ученого в науки о человеке и, в частности, в освещение связи психической нормы и патологии не должен быть забыт.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., в частности: Бойко М.Н. Психологическое направление в русской академической науке XIX в. (А.А. Потебня, Д.Н. Овсянико-Ку-ликовский) // Проблемы методологии современного искусствознания. М., 1989; Сухих С.И. Психологическое литературоведение Д.Н. Овсяни-ко-Куликовского. Из лекций по истории русского литературоведения. Ниж. Новгород, 2001.
2 Овсянико-Куликовский Д.Н. Литературно-критические работы: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 328.
3 См.: Алексеев П.В. Философы России XIX—XX столетий. Биографии, идеи, труды. 4-е изд. М., 2002.
4 Суханов С.А. Патологические характеры. (Очерки патологической психологии). СПб., 1912. С. 372—373.
5 Овсянико-Куликовский Д.Н. Указ. соч. С. 347.
6 См.: Овсянико-Куликовский Д.Н. Из этюдов по психологии оптимизма и пессимизма. Жан-Жак Руссо // Вестник Европы. Пг., 1915. № 12.
7 Овсянико-Куликовский Д.Н. Опыт изучения вакхических культов индоевропейской древности в связи с ролью экстаза на ранних ступенях развития общественности. Ч. 1. Культ божества «Soma» в древней Индии в эпоху Вед. Одесса, 1883. С. 228.
8 Там же. С. 230.
9 Там же.
10 См.: Овсянико-Куликовский Д.Н. Что такое мистика? (Этюд) // Вестник Европы. 1916. № 10; Он же. Секта «людей божьих«. (Очерки русского народного мистицизма) // Слово. СПб., 1880. Сентябрь.
11 См. об этом, в частности: Выготский Л.С. Психология искусства. Анализ эстетической реакции. 5-е изд. М., 1997. Гл. 9, 11.
15 Овсянико-Куликовский Д.Н. Психология национальности. Пг., 1922. Об этом аспекте наследия Д.Н. Овсянико-Куликовского см.: Переписка М. Горького с Д.Н. Овсянико-Куликовским // М. Горький Материалы и исследования. М.; Л., 1941 (1945). Т. 3; Болотоков В.Х., Кумыков A.M. Выдающиеся представители русской социально-философской мысли первой половины XX века. М., 2002; Мала енциклопедш етнодержавоз-навства. КиУв, 1996.
13 См.: Крутоус В.П. «Разрушение эстетики» в культурологической концепции Д.Н. Овсянико-Куликовского: взгляд из современности // Вестн. Томского гос. пед. ун-та. Сер. Гуманитарные науки. Вып. 3 (19). 2000.
14 Овсянико-Куликовский Д.Н. Литературно-критические работы. Т. 2. С. 347.
15 Там же.
