CC BY
27
СТАТЬИ
«ЧТО ЕСТЬ ТЕРМИН ЭТИМОЛОГИЧЕСКИ И СЕМАСИОЛОГИЧЕСКИ?»: ЛИНГВОФИЛОСОФСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПОНЯТИЯ «ТЕРМИН» В РАБОТАХ РУССКИХ МЫСЛИТЕЛЕЙ НАЧАЛА ХХ ВЕКА
Н.В. Козловская
Ключевые слова: термин, философская трактовка термина, системность, антиномичность, слово-мысль, термин как орудие и объект познания.
Keywords: term, philosophical interpretation of the term, consistency, antinomic aspect, idea, the term as a tool and an object of cognition.
В название статьи вынесена цитата из фундаментального труда П.А. Флоренского «У водоразделов мысли». Фраза, написанная чуть больше ста лет назад, звучит удивительно современно. Вопросы, связанные с содержательной структурой термина и с его лингвистической спецификой, не потеряли своей актуальности и сегодня - тем интереснее обратиться к лингвистическим штудиям русских философов, которые первыми сформулировали ключевые проблемы термина, терминологии и терминосистемы.
Отметим, что исходный пункт развития терминоведения принято связывать с появлением в конце 20-х годов ХХ века работ австрийского ученого О. Вюстера. Российское терминоведение как наука начинает формироваться в 30-е годы ХХ века (работы Э.К. Дрезена и Д.С. Лотте). Таким образом, первая четверть ХХ века - время первых поисков сущности термина как особой единицы языка.
Современное терминоведение во многом опирается на идеи русских мыслителей, сформулированные ими на рубеже XIX - ХХ веков в связи с активным поиском философских оснований естественно-
научного знания. Первые терминоведческие наблюдения, хоть и не содержат еще «терминоведческого аппарата» в полном смысле этого слова и опираются на философские категории, способствовали оформлению метаязыка формирующейся области языкознания.
Предпосылками формирования философии терминоведения в России начала ХХ века Л.М. Алексеева называет достижения научной мысли, к которым относятся, в частности, теорема о неполноте или противоречивости логических исчислений, открытие нелинейных пространств, проблема континуума, допущение неопределенности, распространившееся затем в науке в виде принципа дополнительности; открытие релятивного движения атома и вторичного квантования и т.д. Ещё одной предпосылкой осмысления природы термина Л.М. Алексеева называет развитие психологической теории К.Г. Юнга, который ввел понятие архетипов, функционирующих в сознании как инстинкты представления. Описание процесса вербализации обыденного знания во многом предвосхитило лингвистический анализ процесса терминологизации научной мысли [Алексеева, 2010].
Добавим, что важнейшим импульсом для осмысления природы термина как языковой единицы стало «построение систем» (термин
B.В. Зеньковского) в отечественной философии. Философский язык становился развивающейся стилистической системой со своей собственной терминологией, о чем свидетельствует, в частности, появление в 1904 году «Философского словаря» Э.Л. Радлова. Не случайно Г.Г. Шлет охарактеризовал развитие русской философии в конце XIX века как «новый взлет культурно-исторической волны» [Шпет, 2007, с. 355]: философия не только начала определяться как университетская дисциплина со своим понятийным аппаратом, но стала осознаваться как один из важнейших факторов духовного и идеологического единства общества того времени.
По данным Л.М. Грановской, именно в это время русские философы «включают в научный язык и речевую практику ряд новых терминов: византизм (в учении К.Н. Леонтьева <совокупность принудительных начал в человеческом обществе>), моральный аморфизм (Вл. Соловьев), инфинизм (И.И. Лапшин), монодуализм (Н.Я. Грот), беспочвенность (Л. Шестов), философология (Григ. Ландау) и др. Некоторые из них заимствуются из переводной литературы: безусловное тождество, абсолютная идея (Гегель), эмпириокритицизм, интроекция (Р. Авенариус), имморализм (Ницше), инспирация (Р. Штейнер), пантеизм (объединение теизма и пантеизма - термин К. Краузе, введен
C.Н. Булгаковым) и широко комментируются» [Грановская, Алиев, 2013, с. 4].
Философские понятия терминируются, и философские термины начинают осознаваться единицами языка для специальных целей. Так, Н.А. Бердяев в статье «Душа России» (1915) пишет: «В терминах философских это значит, что Россия всегда чувствует мужественное начало себе трансцендентным, а не имманентным, привходящим извне» [БибЛекс, 2016].
Мысль об авторском характере философской терминологии отчетливо звучит в итоговом труде Н.А. Бердяева «Самопознание». Анализируя роль своей ранней книги «Философия свободы» (1911), автор говорит о своей неудовлетворенности тем, какое выражение получила идея свободы в этой работе: «Терминология в ней недостаточно выработана» [БибЛекс, 2016]. Через несколько страниц вновь подчеркивается мысль о важности точной терминологии для развития философского мировоззрения: «Я остался верен основной идее "Смысла творчества". Философски я даже очень усовершенствовал выражение своей мысли, более определил терминологию» [БибЛекс, 2016].
Формирование оригинальной терминологии русского философского текста вызвало многочисленные размышления о соотношении термина и понятия и о роли терминов в процессах познания. Наибольший вклад в формирование теории термина как обозначения специального понятия внесли П.А. Флоренский, С.Н. Булгаков и Г.Г. Шлет.
Рассмотрению термина и его сущностных свойств П.А. Флоренский посвящает отдельный раздел книги «У водоразделов мысли».
Особый интерес вызывают приложения к разделу, в частности, рабочие материалы курса «Из истории философской терминологии» для студентов Московской Духовной Академии; в приложении П.А. Флоренский размышляет о важности терминов для любой области науки, о роли термина в процессе научного познания и о системности терминологии: «Слово <...> выковать в удачный термин - это и значит решить поставленную проблему. Всякая наука - система терминов. <...> не ищите в науке ничего кроме терминов, данных в их соотношениях: все содержание науки как таковой сводится именно к терминам в их связях...» [Флоренский, 2009, с. 230].
Мыслитель затрагивает важнейший вопрос о соотношении термина и слова - вопрос, который впоследствии волновал поколения отечественных лингвистов: термин - это специальная единица языка или слово в особой функции? Язык Флоренского предельно метафоричен, и здесь автор вновь прибегает к образу: если наука и философия - это язык «закаленный и уплотненный», то термин - это «слово созревшее», противопоставленное слову общеупотребительного языка. Мысль
П.А. Флоренского оказывается в тесном соотношении с современными представлениями о научном термине: в ней - констатация наличия предельных, противопоставленных друг другу ипостасей языкового знака: терминологическое и общеязыковое значения слова. «Это зрелое слово относится к слову житейскому, как яблочко садовое - к маленькому яблочку лесному <...> далее мы увидим, что то и другое слово разделяются расстоянием гораздо большим, характером их функций» [Флоренский, 2009, с. 199]. Это положение реализуется в современных лингвистических исследованиях: «термины фигурируют как таковые именно в лексике языка для специальных целей» [Лейчик, 1987, с. 142]; «сохраняя внешний вид слова, термин полностью размежевывается с ним по своему содержанию» [Общая терминология, 2012, с. 83].
Термин и общеупотребительное слово у П.А. Флоренского связаны онтологически, не случайно термин назван также культивированным словом (то есть это то же слово, но обработанное, отборное). Рассуждения философа соотносятся с функциональным, дескриптивным направлением в терминоведении: разница между словом и термином имеет функциональную природу (термин есть слово в особой функции - функции обозначения понятия).
В рассуждениях П.А. Флоренского можно разглядеть современное представление о термине как о слове с сигнификативной семантикой, ср.: «в нем словно преобразованы все могущие возникнуть оттенки и направления духовных движений <...> рассматриваемое слово мыслится как не имеющее в себе ничего готового, ничего заранее намеченного: пластическою массою, ждущею велений духа и податливою на первое оформление, равно как и на первое же снятие прежде приданной формы, а точнее, - как бы газообразною средою духоявле-ний, вовсе не имеющею собственной формы и годною в любой момент на все, - должно служить нам рассматриваемое слово» [Флоренский, 2009, с. 200].
Отсутствие денотативной направленности, связи с классом обозначаемых фактов («ничего готового») - главное в знаковой природе термина. Термин есть чистый сигнификат, вмещающий общие признаки всех фактов данного класса. О природе такого знака писала Н.Д. Арутюнова: «слова, обладающие только понятийным содержанием, сигнификатом, и сами по себе не приспособленные к денотации» [Арутюнова, 1998, с. 4]. Термины, по ощущению П.А. Флоренского, лишены референции, то есть не служат знаковыми заместителями предмета. Многие современные исследователи отмечают, что именно сигнификативная семантика и интенсиональная неопределенность упо-
требления термина как знака создают особую сложность изучения данных единиц.
У П.А. Флоренского термин - это средство, отграничивающее два полюса сознания, наивную и научную картины мира. Не случайно философ неоднократно напоминает читателю об этимологии слова: «Это какие-то границы, какие-то межи мысли <...> неподвижные межевые камни <... > термин есть граница, которою мышление самоопределяется, а потому и само-осознается» [Флоренский, 2009, с. 228]. В рассуждениях П.А. Флоренского в значении слова термин очень важна семантика предела, семантика исчерпанности смысла, законченности: «попало в самую точку», «некое окончательное слово», «максимум словесности», «предельная достигнутость».
Говоря о связи термина и понятия, П.А. Флоренский особо подчеркивает роль термина в истории мысли: «Каждое удачное название опирается на годы внимательнейшего вглядывания» [Флоренский, 2009, с. 210]. «Объяснение понятий есть синтез, опирающийся на углубленное созерцание той реальности, к которой понятие относится <...> "определить" значит отчасти открыть <...> Определение, как и научное открытие, предполагает уже сделанным некоторый решительный шаг в нашем знании. Средневековые логики считали определение последнею степенью в процессе знания... » [Флоренский, 2009, с. 216].
Напомним, что в современном терминоведении нет общепринятого определения термина, способного отразить его сущность и типологические разновидности, а сам термин представляет собой «...наиболее слабое звено в теории терминоведения, так как является не только многоаспектным, но и внутренне противоречивым объектом исследования» [Алексеева, 1998, с. 10]. Представление о противоречивости термина как знака не могло не найти отражения в философии П.А. Флоренского. В интерпретации мыслителя это свойство нашло выражение в антиномичной природе термина.
Антиномичность в работах П.А. Флоренского тесно связана с понятием аритмологии. Аритмология является способом философствования П.А. Флоренского, пронизывая все его творчество. В узком смысле аритмология - это теория прерывности функций. В широком смысле -это идея прерывности, свойственная всему формирующемуся миросозерцанию, грядущему на смену аналитическим миросозерцаниям разного рода, в основе которых лежит идея непрерывности.
Аритмология есть ощущение, «что мир познаваемый надтреснут» и что «через эти щели видна лазурь вечности»: «Если мир познаваемый надтреснут и мы не можем на деле уничтожить трещин его, то не
должны и прикрывать их. Если разум познающий раздроблен, если он -не монолитный кусок, если он самому себе противоречит, - мы опять-таки не должны делать вида, что этого нет. Бессильное усилие человеческого рассудка примирить противоречия, вялую попытку напрячься давно пора отразить бодрым признанием противоречивости» [Флоренский, 2009, с. 159].
Семантика противоречивости и легла в основу термина антино-мизм: «диалектическое философствование, основным признаком которого является антиномия, т.е. напряженное противостояние противоположных, рассудочно несовместимых понятий» [Флоренский, 2009, с. 199].
Внутренняя противоречивость заключается в единстве таких свойств термина, как статичность и динамический потенциал. С одной стороны, термин у Флоренского - «законченное произведение человечества», которым надлежит пользоваться как «окончательно готовым». С другой стороны, значение термина принципиально изменчиво, готово к обновлению, «пластично до предела».
Еще одно проявление внутренней противоречивости термина заключается в индивидуальности и одновременно универсальности значения. «Вот таким-то, и неизменным, и все-приспособительным, должно быть то зрелое слово, на котором развиваются и наука и философия и которым живы обе они» [Флоренский, 2009, с. 201].
Это в полной мере соотносится с представлениями о том, что термин отграничивает сферу науки от бытовых представлений; П.А. Флоренский неоднократно настаивает на том, что границы могут быть раздвинуты, а путь познания действительности - продолжен.
Представляется, что антиномичность термина, внутренняя противоречивость его (наверное, в большей степени это касается терминов фундаментальных наук) признается современной лингвистикой. Любое семантическое требование к термину может быть оспорено, значит, любое свойство, приписываемое термину, внутренне противоречиво.
Кроме того, в использовании и описании научных терминов одновременно существуют две тенденции: строгость, жесткость, стремление избежать многозначности и синонимии - и нежесткость семантики. Это во многом соотносится с позицией философа. В его характеристике термина важна не только семантика предела, предельной до-стигнутости, но и метафора пути, семантика движения. Это особое движение сродни, на наш взгляд, научному поиску: «путник, достигший высшей точки своего пути, заменяет продвижение - вращением... перед ним открылись горизонты столь широкие, что есть что созерцать, а малейший поворот вправо или влево даст ему новую полноту
возвышенных зрелищ» [Флоренский, 2009, с. 204]. Не об интерпретационных ли возможностях термина, не о возможности вбирать новые смыслы говорит П.А. Флоренский?
Философская интерпретация термина, осуществленная П.А. Флоренским, выявила глубинные, сущностные стороны этого знака. Термин у философа одновременно и орудие познания и объект познания: «Над термином можно медитировать» [Флоренский, 2009, с. 229]. П.А. Флоренский не только заложил основы философии термина, но и «вывел аналогию между смыслом естественно-научных открытий и теорией термина» [Алексеева, 2010, с. 17].
В «Философии имени» С.Н. Булгакова размышления о термине логически связаны с философским осмыслением слова и его роли в познании окружающего мира. Вопрос «Что же такое слово?» для Булгакова лингвистический и даже не филологический, а философский, ибо «в слове и через слово» совершается познание; самая суть слова не может быть понята или угадана лингвистами. Науке о языке Булгаков отводит важную роль (изучение строения, истории, морфологии слова, семасиологии и психологии), но далеко не главную, поскольку лингвистика не затрагивает главной проблемы: «что делает слово словом, в чем его естество, эйдос, при всяком положении вещей, во всяком языке» [Булгаков, 2008, с. 9].
Слово антиномично по своей природе, и первая из угаданных Булгаковым антиномий - принадлежность слова двум мирам. Слово, «облеченное в историческую плоть и имеющее свое определенное место в языке», есть объект лингвистического анализа, а слово-«пришелец из другого мира» [Булгаков, 2008, с. 9] - философского. Язык и мышление слиты воедино: «человек мыслит в словах и говорит мысль».
В своих рассуждениях о слове С.Н. Булгаков идет от формы к содержанию, и первые дефиниции слова связаны именно с формальной стороной, «телом слова», формой, которая может быть разной. От рассуждений о материи слова (написанное, напечатанное, произнесенное, звучащее из фонографической трубы, осязаемое слепым) Булгаков переходит к очень важной идее - идее внутреннего слова и внутреннего языка.
Философское осмысление слова у С.Н. Булгакова соотносится с мыслью П.А. Флоренского о гносеологическом потенциале слова: познание совершается в речи и окончательно оформляется в термине. Философ вводит понятие первообраза, который формируется в сознании человека до начала момента речи: это идеальный образ, хранящийся в представлении субъекта. Процесс воплощения мысли в слове
в концепции С.Н. Булгакова характеризуется целостностью и завершенностью: слово возникает одновременно со смыслом. Эта мысль получила терминологическое выражение в авторских терминах «слово-идея», «смысл-слово-идея», «слово-мысль». Слово-мысль есть, по Булгакову, некий психический эквивалент произносимого или иным путем материализуемого слова, ср.: «слово-мысль никогда не может быть показано в своем чистом виде». Слово и мысль онтологически связаны, они не могут существовать в отрыве друг от друга: «Мы не можем отмыслить мысль от слова и слово от мысли, <...> но мы сознаем мысль, рожденную в слове, и слово, выражающее мысль» [Булгаков, 2008, с. 27].
Размышляя о мыслительной функции языка и процессе словотворчества, философ затрагивает вопросы создания научных терминологий, состоящих из слов, корневые значения которых служат «для выражения комплекса наличных смыслов, понятий и слов» [Булгаков, 2008, с. 47]. Создание термина - особый вид словотворчества: термин «измышляется»; «переживается как самостоятельное, новое слово» [Булгаков, 2008, с. 47], создается на основе уже существующих в языке «первослов».
Большой вклад в философское осмысление термина внес Г.Г. Шпет. Наиболее отчетливо терминологическая рефлексия обнаруживается в «Эстетических фрагментах», в которых противопоставляются слово-образ и слово-термин.
При решении задачи «отличать, хотя бы по тенденции, слово-образ от слова-термина» автор использует функциональный подход к слову. Г.Г. Шпет считает, что слово можно анализировать только в контексте: изолированное слово «лишено смысла, оно не есть Лоуод... Оно не есть слово сообщения, хотя и есть уже средство общения» [Шпет, 2007, с. 146]. Следовательно, информативную функцию Г.Г. Шпет приписывает только слову, взятому в контексте. Кроме того, философ разводит понятия «слово-образ» и «слово-термин» в функциональном аспекте: в осмыслении слова-образа на первый план выходит эстетическая функция, поскольку это слово есть «орудие творчества языка самого» [Шпет, 2007, с. 181], а слово-термин - это средство фиксации и передачи знания. Когнитивная функция есть сущностная функция слова (а значит, и термина): «Когда выдумывают термин, стараются припечатать его существенным признаком. Это - слово запечатанное; главным образом, орудие сообщения. <...> Мысль рождается в слове и вместе с ним. Даже и этого мало, - мысль зачинается в слове» [Шпет, 2007, с. 180-181].
Конституирующий признак термина Г.Г. Шлет видит в системности термина. Эта точка зрения («терминирование <...> есть включение в систему понятий») реализуется во многих современных терминологических исследованиях, например: «слова <...> особого типа, соотносящиеся по преимуществу с понятием <... > вступающие в системные отношения с другими подобными словами и словесными комплексами» [Хаютин, 1972, с. 81]. Системность как свойство терминологии разными авторами может пониматься по-разному (словообразовательная системность, классификационная соотносимость, понятийная и лексическая системность). Г.Г. Шпет говорит о системности, которая присуща термину как единице данной терминологии, о «системности в логосе» [Шпет, 2007].
Важной является мысль Г.Г. Шпета о различных принципах мотивированности значения слова-образа и слова-термина. Образ может основываться на случайном признаке денотата - на ярком признаке, который произвольно выбирает творческое воображение. Этим обусловлен переносный характер значения слова-образа. Слово-термин основывается на «прямом выражении», на существенных признаках понятия.
Именно существенные связи, свойства и отношения предмета составляют понятие - а понятие отражено в термине, языковом знаке, который отражает информацию об определенном объекте действительности, формулируемую в строго научном понятии.
Некоторые характеристики термина представлены в рассуждениях Г.Г. Шпета имплицитно, как черты, не являющиеся сущностными для слова-образа. Например, если образ у философа есть отражение индивидуальной, случайной вещи и в то же время вбирает в себя черты некой идеи, он есть «овеществляемая идея и идеализованная вещь» [Шпет, 2007, с. 176].
Эти признаки образа составляют своеобразное «отрицательное определение» термина в концепции Г.Г. Шпета. Термин отражает не индивидуальное, а типичное; к нему приложимы законы логического образования понятий. Он статичен, в отличие от динамичного образа.
Понятие отражает конституитивные, онтические, сущностные признаки предмета; увеличение количества признаков сужает понятие и уточняет термин, который является знаком понятия. Принимаемый наукой знак (название) понятия притягивает к себе другие названия как новые терминирующие знаки. Для названия образа невозможны постоянство и статичность: «его нужно тормошить, расцвечивать» [Шпет, 2007, с. 183]. Для термина постоянная связь плана
выражения и плана содержания есть необходимое условие существования.
В работах русских философов содержатся идеи, определившие природу термина и предвосхитившие появление терминоведения как особой лингвистической области. Философская трактовка позволила раскрыть сущностные свойства термина как антиномичной по своей природе единицы, предполагающей множественность интерпретаций. Термин предстает как орудие и объект познания, как один из основных способов моделирования научной или философской картины мира.
В философской интерпретации термин предстает как статичная и одновременно принципиально изменчивая единица обозначения знания, в которой соединены индивидуальность и одновременно универсальность значения.
Философская рефлексия над термином в начале ХХ века предвосхитила начавшуюся позже лингвистическую разработку сущностных свойств термина: специфика понятийного содержания, функционирование в языке для специальных целей, точность семантики, де-финитивность и системность.
Литература
Алексеева Л.М. Проблема термина и терминообразования. Пермь, 1998.
Алексеева Л.М. Философия термина в русской традиции // Терминология и знание. М., 2010.
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1998.
БибЛекс: Бурыкин А.А. (сост.). Библиотека лексикографа: электронный ресурс Словарного отдела ИЛИ РАН (Версия 2016).
Грановская Л.М., Алиев М.А. Язык и стиль русской философской литературы (вторая половина XIX - первые десятилетия XX века). Баку, 2013.
Лейчик В.М. Термин и его определение // Терминоведение и терминография в индоевропейских языках. Владивосток, 1987.
Радлов Э.Л. Философский словарь логики, психологии, этики, эстетики и истории философии. М., 2010.
Суперанская А.В., Подольская Н.В., Васильева Н.В. Общая терминология: Вопросы теории. М., 2012.
Флоренский Павел. У водоразделов мысли (Черты конкретной метафизики). М.,
2009.
Хаютин А.Д. Термин, терминология, номенклатура. Самарканд, 1972.
Шпет Г.Г. Эстетические фрагменты // Шпет Г.Г. Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры. М., 2007.
