CC BY
137
Однако данная преемственность не сковывает семантические рамки производных, скорее, наоборот, заключает в себе потенции дальнейшего обогащения значений. Происходит развитие, которое проявляется в наращении сем и появлении новых ЛСВ.
Библиографический список
1. ТокаревГ.В. Теоретические проблемы вербализации концепта «труд» в русском языке: Дис. ... д-ра филол. наук. - Волгоград, 2003. - 472с.
2. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. Т. I. - М.: Прогресс, 1964. - 562 с.
3. ТихоновА.Н. Словообразовательный словарь русского языка. В 2 т. Т. II. - М.: Русский язык, 1985.
4. Ширшов И.А. Толковый словообразовательный словарь русского языка: Комплексное описание русской лексики и словообразования. - М.: Изд-во АСТ: Астрель: Русские словари: Ермак, 2004. - 1022с.
5. Словарь русского языка. В 4 т. Т. I. - М.: Русский язык, 1981.
6. Русская грамматика. В 2 ч. Ч. I. - М.: Наука, 1980.
7. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. - М.: Наука, 1976. - 355 с.
УДК 821.161.1.09 + 929 Бунин
О.М. Таршина
ЧЕТЫРЕХСТОПНЫЙ ХОРЕИ И.А. БУНИНА
В настоящей статье содержатся результаты исследования экспрессивно-семантического ореола четырёхстопного хорея в лирической поэзии И.А. Бунина. Автор определяет круг тем, мотивов и жанровых ассоциаций, формирующих семантику данного размера. В процессе описания семантических особенностей бунинского четырёхстопного хорея привлекаются данные о семантике данного размера в русской поэзии ХУШ-ХХ вв.
Ключевые слова: лирические стихотворения И.А. Бунина; семантика четырёхстопного хорея; семантический источник; тема; мотив; жанр; ситуация.
зучить стихосложение большого по- начала на формировании семантики Х4 сказыва-
тт
Ж/1 эта - это не значит только определить Л -Ж- соотношение стихотворных размеров, типы рифм и строф в его произведениях, а это значит выявить, какой смысл вызывает к жизни его стиховое творчество, следует ли поэт традиции или спорит с нею. В центре нашего внимания - изучение семантики стихотворных размеров лирической поэзии И.А. Бунина. В данной статье представлены результаты исследования семантики его четырёхстопного хорея (Х4). Наша задача - описать тематические и жанровые предпочтения данного размера в лирике поэта. Анализ отдельных текстов Бунина соотносится в нашей работе с рассмотрением семантики хореических произведений его предшественников. Материалом исследования являются 48 оригинальных лирических текстов (1146 стихов), взятых из прижизненных изданий, а также из Собрания сочинений И.А. Бунина в 9 тт. и из т. 84 «Литературного наследства». Переводы, в том числе и «Песнь о Г айавате», остаются за пределами нашего внимания.
Поэт создавал произведения Х4 на протяжении всей творческой жизни, по распространённости среди хореических размеров Х4 уступает лишь пятистопному хорею (66 текстов). С самого
лось влияние поэтической традиции. Следует отметить, что в большинстве случаев это влияние было изометрическим, то есть Х4 Бунина испытывал прежде всего влияние именно Х4 предшественников. Усвоение семантики происходило путём усвоения стихотворной формы, структуры. Так, первый текст данного размера «Весенней ночью» (1886) [17, с. 238] был создан «на мотив» Полонского (об этом свидетельствует подзаголовок), семантическим источником явилось стихотворение Полонского «Посмотри, какая мгла!» (1844) [15, с. 66]. Начальные стихи обоих текстов, одинаково имеющие мужские окончания, которые придают звучанию фразы отрывистость, в композиционном плане образуют вводную часть: «Посмотри - какая мгла /В глубине долин легла! <...>» (Полонский) - «Нет! Не спится. Свет луны /Разгоняет всегда сны <... >» (Бунин). Точкой соприкосновения в плане содержания здесь является то, что в обоих текстах есть апелляция к зрительным ощущениям, создаётся установка на зрительное восприятие. Затем следует описание ночной природы, лунного пейзажа: «<... > Под её прозрачной дымкой/В сонном сумраке ракит / Тускло озеро блестит <... >»
(Полонский) - «<...> На полу скользя лучами, / Заглянув под сень берёзы, /Пробуждает он ночами /Поэтические грёзы <... >» (Бунин). Эмоциональный тон, мажорное настроение, выраженное при помощи лексических и синтаксических средств, одинаково характерны для обоих текстов. Оба текста представляют собой восторженный монолог лирического героя. Однако если в стихотворении Полонского внимание лирического субъекта сосредоточивается на картине ночного пейзажа (описательная часть здесь вполне автономна и могла бы являться отдельным текстом), то в бунинском тексте - на собственных чувственных ощущениях, вызванных тем, что свет луны «<... > пробуждает поэтические грёзы <... >». При почти полном совпадении формальных показателей произошла трансформация семантики источника путём введения нового мотива и при сохранении тех же образов. Важно отметить, что в обоих произведениях мы видим непосредственное изображение явления, автору важно не изложить мысли, а представить картину ночи, передать настроение лирического героя, приблизить ситуацию к читателю. Ситуативность является важнейшей чертой, характерной для хореических текстов в целом и отличающей их от ямбических. Непосредственному изображению соответствуют глаголы настоящего времени, глаголы в повелительном наклонении, обращения, установка на диалог, апелляция к слуховым и к зрительным ощущениям (здесь мы перечислили наиболее существенные показатели). Необходимо подчеркнуть, что в текстах Х4 Бунина ситуативность формирует стихотворную семантику, влияя на выбор тем и мотивов, связываясь с определёнными жанровыми ассоциациями. Далее мы рассмотрим этот механизм более детально и на конкретных примерах.
Предметом изображения в текстах Х4 Бунина, как правило, является момент наивысшего напряжения, перелома, ситуация, когда лирический субъект испытывает особенное волнение, душевное потрясение, которое выражается при помощи лексических и грамматических средств и передаётся читателю. Так, темой ранней любовной лирики поэта (в рамках Х4) является предстоящая разлука, неизбежный разрыв с любимой («Перед разлукой» (1887), «Нынче ночью поезд шумный...» (1887-1891), «Если б только можно было...» (1894)). Коммуникативную структуру перечисленных текстов характеризует установка на диалог с люби-
мой, таким образом, создаётся иллюзия непосредственного общения, последней в жизни с ней беседы: «Нынче ночью поезд шумный / Унесёт меня опять. / Сядь же ближе... Дай мне руку /На прощанье поласкать <... >» [11, с. 12].
Предметом изображения в пейзажной лирике (в пределах Х4) становятся стихии и изменения, происходящие в природе в связи с переменой времён года, чаще всего с наступлением весны («Весеннее» (1893), «Первые ручьи» (1901), «Полая вода» (1901), «Стали дымом, стали выше...» (1917)). Поэту важно отразить динамику происходящего, запечатлеть наивысший момент напряжения и передать экспрессию, накал чувств, эмоций, испытываемых лирическим героем. Следует подчеркнуть, что данная тематика не является достоянием только бунинского Х4, она характерна для Х4 русских поэтов XIX века. Так, изображение бушующего моря, бури мы видим у Языкова («Пловец» («Нелюдимо наше море.») (1829), «Пловец» («Воют волны, скачут волны!..») (1831), «Морская тоня» (1839)), Хомякова («На перенесение Наполеонова праха» (1840)), Тютчева («Море и утёс» (1848)). Бунин, следуя традиции, пишет стихотворения «Долог был во мраке ночи» (1895), «Высоко наш флаг трепещет» (1901), «Песни бури» (1901). На создание стихотворений «грозовой» тематики («Не пугай меня грозою» (1888), «Последняя гроза» (1900), «После дождя» (1901)) оказала заметное влияние поэзия Тютчева. Отмечая влияние изометрического характера тютчевской лирики, необходимо указать случай, когда семантическим источником являлся текст не хореический, а ямбический. На создание стихотворения «Не пугай меня грозою...» [11, с. 9] оказало непосредственное влияние тютчевское стихотворение «Как весел хохот летних бурь.» (1850-1851) [18, с. 234], начальный стих текста Тютчева процитирован в бунинском тексте, только слово «летних» заменено словом «вешних». Как и в примере с текстом Полонского, сохранена структурная организация семантического источника: оба стихотворения состоят из двух восьмистиший, причём в первом из них мы видим одинаковые рифмы «бурь - лазурь» в обоих текстах, и там, и там -женские и мужские окончания в стихах. Тема тютчевского произведения, определённая уже в начальном стихе, является одной из тем (но не главной!) текста Бунина и реализуется в первой строфе стихотворения, семантическая организа-
ция бунинского текста более сложная. В основе её лежит оппозиция, которой нет у Тютчева: весенние бури vs. ненастье, непогода. Весенние бури не страшны, так как они несут обновление: «<...> После бури над землёю / Светит радостней лазурь, /После бури, молодея / В блеске новой красоты, /Ароматней и пышнее /Распускаются цветы! <... >». Ненастье лирический герой связывает с горечью бессмысленного существования, с увяданием жизненных сил: «<... > Но страшит меня ненастье: /Горько думать, что пройдёт /Жизнь без горя и без счастья, /В суете дневных забот <... >». Если принять во внимание метафорический смысл этой оппозиции, станет ясно, почему «летних» заменено словом «вешних». Именно весенние бури являются метафорой юных страстей, здесь достаточно вспомнить строфу 29 главы VIII «Евгения Онегина», которая вполне могла быть источником вышеназванной семантической оппозиции: «<... > Любви все возрасты покорны; /Но юным, девственным сердцам / Её порывы благотворны, / Как бури вешние полям <... > /Но возраст поздний и бесплодный, /На повороте наших лет, /Печален страсти мёртвый след: / Так бури осени холодной /В болото обращают луг /И обнажают лес вокруг <... >» [16, с. 178]. На пушкинский текст как на возможный тематический источник указывают лексические совпадения.
И пушкинский, и тютчевский тексты носят характер логический, в них нет установки на диалог, обращений, глаголов в повелительном наклонении; настоящее время глаголов здесь обозначает действие, которое служит для выражения постоянного свойства предмета, обычно ему присущего [14, с. 485]. У Пушкина представлены размышления о природе любви юной и зрелой, логический характер стихотворения Тютчева на синтаксическом уровне подчёркнут употреблением развёрнутых конструкций с союзами «когда» и «как». В бунинском хореическом тексте иная коммуникативная структура, имеется установка на собеседника, на непосредственное общение. Предметом изображения являются переживания лирического героя. С помощью лексических и грамматических средств (первый стих начинается с отрицательной частицы «не», все предложения в тексте восклицательные) выражается эмоциональное напряжение. Таким образом, ямбические источники подвергаются в хореическом тексте эмоционально-смысловой перестройке.
Нельзя говорить о том, что стихотворениях Х4 Бунина никогда не излагаются какие-то размышления, однако следует отметить, что мысли эти всегда привязаны к определённой ситуации. Так, текст «Эпиталамы» (1901) открывается описанием свадебного обряда, в нём представлен «<...> чистый образ новобрачной <... >», к ней (то есть к конкретному адресату) и обращены мысли ав-тора-повествователя о сущности жизни: «<...> Сохрани убор венчальный, / Сохрани цветы твои: /В жизни краткой и печальной / Светит только безначальный / Непорочный свет любви!» [6, с. 98]. То же самое мы видим и в стихотворении «Мать» («На пути из Назарета») (1912), где повествуется о встрече со Святой Девой (при этом приводятся бытовые подробности, развёрнутое портретное описание Девы Марии не как святой, а как обычной женщины): «Лет пятнадцать... Ожерелье / Из серебряных монеток... На висках татуировка... / Лёгкий кубовый покров, /Ниспадающий на плечи <... > / Ты ли это, Матерь Бога /И Владычица миров?» [8, с. 166]. Отталкиваясь от представленной ситуации встречи, автор переходит к восторженному прославлению Девы Марии, а весь текст заканчивается полной экспрессии фразой, заключающей в себе мысль о судьбе человечества. Ситуация встречи, воссозданная так, как будто это действительно могло бы произойти, портретные характеристики Девы Марии и Иосифа, простая, естественная речь Матери - с одной стороны, прославление Её духовного подвига, Её как покровительницы всех людей - с другой, - всё это порождает катарсис, вызывает накал чувств. Заключительная строфа, содержащая в себе пророчество о будущем человечества, о том, «<... > что ещё раз к Назарету приведёт его судьба», является кульминацией всего стихотворения.
М.Л. Гаспаров отмечает, что семантику Х4, начиная с ХУГП века, характеризует его связь с песней (анакреонтической, салонной, народной и духовной) [12, с. 193]. В первой половине XIX века вехой в развитии размера становится освоение больших эпических форм (в творчестве Карамзина, Жуковского, Пушкина, Ершова) [13, с. 121]. Во второй половине XIX века хореические сказки по образцу пушкинских уже не пишутся, однако очень часто Х4 становится размером баллад. Наиболее устойчивой традицией, как показывает Гаспаров, оказалась народно-песенная, восходящая к ритму народного стиха [13, с. 237]. Об ориентации
Бунина на песенный жанр в раннем творчестве свидетельствуют заглавия ряда стихотворений данного размера. Среди текстов Х4 особый интерес представляет стихотворение «Весеннее», на примере анализа которого можно наглядно продемонстрировать роль литературной традиции в освоении семантики Х4. Сначала оно было опубликовано под заглавием «Из песен о весне» [9, с. 528]. В стихотворном сборнике «Под открытым небом» оно имеет другой заголовок - «Весенняя сказка» [5, с. 9], в следующих публикациях (в сборнике «Листопад» [4, с. 46] и в Собрании сочинений 1915 г. [6, с. 93] стоит нейтральное название «Весеннее». Стихотворение создано на пересечении двух традиций - песенного Х4 и сказочного Х4. В этом произведении весна представлена в образе спящей царевны, которую должен разбудить поцелуй апреля-царевича (в ранних публикациях слова «весна» и «апрель» писались с заглавной буквы, как имена собственные): «<...> Сладко спит Весна-царевна / в белоснежном саркофаге... / И придёт Апрель-царевич / Из заморских стран далёких <...> / И прильнёт к устам царевны / Крепко жаркими устами, / И она в испуге вздрогнет, / Разомкнёт свои ресницы <... >» [6, с. 93]. Сюжет спящей царевны является одним из наиболее архаичных в мировой литературе. В мифологии многих народов широко представлены различные версии данного сюжета. Согласно верованиям древних славян, зимний сон природы и её весеннее пробуждение ассоциировались с возвращением к жизни богом-громовником дождевых туч и заключением им брака с богиней весенних гроз [2, с. 219]. Как показало исследование О.Г Ато-риной, первой литературной обработкой сюжета спящей царевны, пробуждаемой поцелуем жениха, на русской почве стала сказка Жуковского «Спящая царевна» (1831), и одним из нововведений поэта стал её стихотворный размер - Х4 [1, с. 172173]. Х4 как традиционно сказочный и балладный размер получил распространение в последующих произведениях о спящей царевне, например, в «Сказке о мёртвой царевне и о семи богатырях» (1833) Пушкина. Сюжетная канва сказок Жуковского и Пушкина послужила образцом для стихотворения Фета «Глубь небес опять ясна.» (1879). В этом произведении присутствуют образы спящей царевны и спешащего её разбудить жениха: «<... > Каждый час и каждый миг /Приближается жених. Спит во гробе ледяном, / Очарованная сном <... >» [19, с. 121].
Семантику размера стихотворения Бунина формирует переплетение традиций сказочного и песенного Х4. Об исходной ориентации поэта на песню, во-первых, свидетельствует заглавие «Из песен о весне», во-вторых, первоначальная строфическая организация (разбивка на четверостишия), в-третьих, насыщенность сонорными согласными, а также обилие анафор и лексических повторов, создающих напевность стиха. Следует отметить, что впервые поэт создаёт текст Х4 со сплошными женскими окончаниями, большая часть стихов в котором не зарифмована. Именно эта стихотворная форма (белый стих с женскими клаузулами) будет вскоре выбрана им для перевода «Песни о Гайавате». С другой стороны, не вызывает сомнения влияние сказок Жуковского и Пушкина на создание этого стихотворения, при этом сказочный сюжет о спящей царевне приобретает метафорический характер.
В русле песенной традиции написано стихотворение «Цыганка», в центре которого - образ цыганки. Цыганская тема получила в русской лирике широкое распространение. Не являясь атрибутом только лишь Х4, в рамках данного размера она имела свою историю. Успех цыганской темы во многом был предопределён стихотворением Полежаева «Цыганка» (1833), которое, по мнению Гаспарова, явилось полемическим откликом на «Вакханку» Батюшкова (1817) [12, с. 212]. В 1840-1850 гг. появляются стихотворения «Цыганке» Фета (1843), «Песня цыганки» Полонского (1853). Вполне возможно, что тематическим источником бунинского стихотворения стал текст Полонского: в пользу этой гипотезы свидетельствует ряд соответствий на нескольких уровнях поэтического текста.
Ориентация на песенный жанр является важнейшим атрибутом многих стихотворений Х4. Для семантической эволюции Х4 лирики Бунина принципиально важным является то, что связь с песней по-разному проявляется в раннем и в зрелом творчестве. Так, в раннем творчестве принадлежность к жанру декларировалась в заглавиях стихотворений, что почти не характерно для более поздних текстов. В зрелом творчестве происходят изменения в субъектной организации текстов и расширение тематического спектра. Начиная с 1903 года, Х4 становится носителем экзотики, восточной и русской народной. Ряд стихотворений данной тематики характеризует их принадлежность к ролевой лирике, при этом боль-
шая их часть написана в русле песенной традиции. Раньше были стихотворения, где «поют» ручьи, ветер, но их нельзя было отнести к ролевой лирике: никакой смены субъекта здесь не происходило, сохранялись лексика и синтаксис собственно авторской лирики; в основе подобных стихотворений лежал давний приём одушевления природы, метафорического её осмысления. Стихотворения, относящиеся в зрелом творчестве к ролевой лирике, написаны в форме монолога девушки, которая скучает по возлюбленному («Девичья» (1906-1907), «Терем» (1903-1906)), своенравной женщины Востока, которую муж за неверность поменял на рис («Жена Азиса» (1903)), разбитного удальца («Что ты мутный, светел-ме-сяц?» (1915)), при этом для каждого лирического персонажа характерна только ему свойственная речевая манера.
Новым является и то, что темой ряда стихотворений становится экзотический пейзаж («Вот он снова, этот белый» (1916), «Стали дымом, стали выше» (1917), «Сохнут жарко, сохнут травы.» (?)), реже - портрет («Мать» («На пути из Назарета») (1912), «Лик прекрасный и бескровный» (1915), «Рабыня» (1916)), при этом усиливается внимание к деталям, из которых «складывается» описание. Изображаемым явлением для целого стихотворения зачастую становится одно единственное движение, один момент («Рабыня» (1916), «Падучая звезда» (1916), «Ландыш» (1917)).
Строфичность, употребление параллелизмов, кольца, анафоры, лексические повторы, характерные для стихотворений зрелого творчества свидетельствуют о доминировании напевного стиля в Х4 Бунина [20]. Традиция эпического хорея вновь обнаруживает себя в стихотворении «Али-сафия» (1912), основу которого составляет сюжет о святом Георгии, победившем Змея и спасшем царевну. Текст, созданный по мотивам духовного стиха «Красная Алисафия Агапиевна», из которого поэт делал выписки, с одной стороны, характеризуется наличием жанровых признаков баллады (полной балладной фабулы, балладных персонажей, балладного хронотопа, балладной темы «нечистой силы»), с другой - ориентацией на песенный фольклор (употребляются присущие русскому фольклору образы, символика, лексика, синтаксис, сплошные дактилические окончания). Большая часть текста отводится изображению тревожного ожидания, состояния опасности как всеохватывающего, длительного про-
цесса (длительность эта подчёркивается композиционно выделенными повторами, употреблением несовершенного вида глаголов прошедшего времени и глаголов настоящего времени). Данный комплекс тем является неизменной частью семантики русского балладного Х4.
Подведём итоги.
1. Семантика Х4 Бунина формируется под влиянием и в русле литературной традиции. Усваивая опыт предшественников (Жуковского, Пушкина, Тютчева, Фета, Полонского), Бунин творчески его переосмысливал, перерабатывал, подчиняя собственному художественному поиску.
2. Произведения Х4 лирики Бунина - не логические, а эмоциональные. Предметом речи являются не абстрактные размышления и доказательства, а непосредственное изображение конкретного явления и передача настроения. Приближению ситуации к читателю способствует установка на диалог, обращения, апелляция к слуховым и к зрительным ощущениям, вопросы, употребление определённых глагольных форм. Влияя на выбор тем и мотивов, связываясь с определёнными жанровыми ассоциациями, ситуативность является общим знаменателем, средством формирования стихотворной семантики Х4 лирической поэзии Бунина.
Библиографический список
1. Аторина О.Г. «Спит во гробе ледяном / Очарованная сном.»: сюжет спящей царевны в русской литературе ХК-ХХ вв. // Русская филология: Учёные записки Смоленского государственного педагогического университета. Т. 8. -Смоленск: СГПУ 2004. - С. 171-179.
2. АфанасьевА.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. Т. 2. - М.: Современный писатель, 1995. - 396 с.
3. Бунин Ив. Избранные стихи. - Париж: Современные записки, 1929. - 237 с.
4. БунинИ.А. Листопад. Стихотворения. - СПб.: Скорпион, 1901. - 178 с.
5. Бунин И.А. Под открытым небом. - М.: Детское чтение, 1898. - 61 с.
6. Бунин И.А. Полное собрание сочинений. В 6 т. Т. 1. - СПб.: Изд. т-ва А.Ф. Маркс, 1915. - 258 с.
7. Бунин И.А. Полное собрание сочинений. В 6 т. Т. 3. - СПб.: Изд. т-ва А.Ф. Маркс, 1915. - 248 с.
8. Бунин И.А. Полное собрание сочинений. В 6 т. Т. 6. - СПб.: Изд. т-ва А.Ф. Маркс, 1915. - 335 с.
9. Бунин И.А. Собрание сочинений. В 9 т. Т. 1. -М.: Художественная литература, 1966. - 593 с.
10. Бунин ИА. Собрание сочинений. В 9 т. Т. 8. -М.: Художественная литература, 1967. - С. 7-40.
11. Бунин И.А. Стихотворения 1887-1891 гг. -Орёл: Орловский вестник, 1891. - 78 с.
12. Гаспаров М.Л. Метр и смысл. Об одном механизме культурной памяти. - М.: РГГУ, 2000. - 289 с.
13. Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха. Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика. - М.: Фортуна Лимитед, 2002. - 352 с.
14. Грамматика русского языка. В 2 т. Т. 1. Фонетика и морфология. - М.: Издательство АН СССР, 1952. - 720 с.
15. ПолонскийЯ.П. Стихотворения. - Л.: Советский писатель, 1954. - 547 с.
16. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. В 10 т. Т. 5. - М.: Наука, 1964. - 638 с.
17. Стихи // Литературное наследство. Т. 84. Иван Бунин: В 2 кн. Кн. 1. - М.: Наука, 1973. -С. 173-286.
18. Тютчев Ф.И. Стихотворения. - Л.: Советский писатель, 1953. - 378 с.
19. Фет А.А. Стихотворения и поэмы. - Л.: Советский писатель, 1986. - 752 с.
20. ЭйхенбаумБ.М. О поэзии. - Л.: Советский писатель, 1969. - 552 с.
М.И. Тибилова
АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ НОВОГО СЛОВА В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ
Статья посвящена изучению современных лексических инноваций в русском языке. Актуальность темы обусловлена тем, что проблема возникновения и употребления новых слов всегда интересовала лингвистов; в связи с интенсификацией процесса неологизации на современном этапе развития русской языковой системы указанная проблема открывает новые возможности ее решения. Цель статьи — рассмотреть нетрадиционные аспекты изучения инноваций в современной лингвистической литературе.
Наиболее активно новые слова исследуются в отечественном языкознании, начиная с 60-х годов прошлого века, о чем свидетельствуют монографии, диссертационные исследования, многочисленные статьи, в которых новообразования рассматриваются в различных аспектах: словообразовательном, лексикологическом, социолингвистическом и т.д.
Однако в современной отечественной лингвистике наряду с традиционными аспектами изучения новых слов существуют и нетрадиционные подходы к исследованию инновационного корпуса лексики.
Одно из нетрадиционных неологических направлений - ментальный аспект [1, с. 142]. При таком подходе к лексическим инновациям последние рассматриваются через призму национального менталитета, его основных черт. Особенно актуален указанный подход при изучении новых слов иноязычного происхождения.
«Ментальность есть миросозерцание в категориях и формах родного языка, соединяющее в процессе познания интеллектуальные, духовные и волевые качества национального характера в типичных его проявлениях» [1, с. 143].
Восприятие и истолкование новых заимствованных в русский язык слов вступают в противо-
речие с онтологическими чертами русской ментальности, в связи с чем возникают некоторые теоретические проблемы.
Лексикологическая проблема состоит в том, что в русском языке уже имеются слова того же или близкого значения. Сегодня английские слова вытесняют лексемы подобного рода, среди которых имеются и слова иноязычного характера, французские и немецкие. Вот почему экран стал дисплеем, популярность и авторитетность -рейтингом, подросток - тинейджером и т.п.
Указанная проблема вызывает проблему общекультурного характера, которая состоит в том, что проницаемость языковой системы в отношении заимствуемых слов отчасти преобразует структурную основу русской ментальности. В частности, растет уровень субъективности в высказывании. Так, если вместо слова законность употреблено слово легитимность (признание законным), то обедняется объем понятия.
Распространяется также скрытое умягчение характеристики, некое потворство инстинкту, условно называемой интуицией. Говорят рэкетир вместо вымогатель, коррупция вместо продажность, путана вместо проститутка и т.п.
Таким образом, внедрение подобных слов приводит к вытеснению соответствующих им
