CC BY
5
5.5.4 Международные отношения,
глобальные и региональные исследования
(политические науки)
International Relations, Global and Régional Studies
DOI: 10.33693/2223-0092-2024-14-3-186-194 УДК: 342 ГРНТИ: 11.25 EDN: LFVZSH
Четвертый энергетический переход: текущее состояние, перспективы, стратегия России в геополитической борьбе
Е.А. Ходаковский1, а ©, А.А. Сизов2, b ©
1 Российский государственный гуманитарный университет, г. Москва, Российская Федерация
2 Московский государственный институт международных отношений (университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации (МГИМО МИД России),
г. Москва, Российская Федерация
a E-mail: [email protected] b E-mail: [email protected]
Аннотация. Статья посвящена анализу гласных и негласных причин четвертого энергетического перехода. Приведена оценка феномена четвертого энергоперехода как объективного этапа в развитии мировой энергетики, так и сквозь призму экономической конкуренции и геополитического противостояния ЕС, США, России, Китая, стран экспортеров ископаемого топлива. Изложена история взаимодействия СССР (РФ) и стран Европы в сфере энергетики. Раскрывается политически ангажированная подоплека причин энергетического кризиса и форсированных темпов энергоперехода. Затрагивается проблема рисков энергоперехода в современной геополитической и социально-экономической обстановке. Приведены основные положения стратегии развития энергетики РФ в условиях четвертого энергоперехода.
Ключевые слова: четвертый энергетический переход, энергетический кризис, геополитика, возобновляемые источники энергии, углеродная нейтральность, стратегии развития энергетики ЕС, Китая, России, энергетический и технологический суверенитет, трансформация мировой энергосистемы
ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ: Ходаковский Е.А., Сизов А.А. Четвертый энергетический переход: текущее состояние, перспективы, стратегия России в геополитической борьбе // Социально-политические науки. 2024. Т. 14. № 3. С. 186-194. DOI: 10.33693/2223-0092-2024-14-3-186-194. EDN: LFVZSH
ЧЕТВЕРТЫЙ ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ ПЕРЕХОД: ТЕКУЩЕЕ СОСТОЯНИЕ, ПЕРСПЕКТИВЫ, СТРАТЕГИЯ РОССИИ В ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЕ
Ходаковский Е.А., Сизов А.А.
DOI: 10.33693/2223-0092-2024-14-3-186-194
The Fourth Energy Transition:
Current Status and Outlook, Russia's Strategy
in the Geopolitical Struggle
E.A. Hodakovsky1, а ©, A.A. Sizov2, b ©
1 Russian State University for the Humanities, Moscow, Russian Federation
2 Moscow State Institute of International Relations (University)
of the Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation (MGIMO University), Moscow, Russian Federation
a E-mail: [email protected] b E-mail: [email protected]
Abstract. The article is devoted to the analysis of the public and tacit reasons for the fourth energy transition. An assessment of the phenomenon of the fourth energy transition is given as an objective stage in the development of global energy, and through the prism of economic competition and geopolitical confrontation between the EU, USA, Russia, China, and fossil fuel exporting countries. The history of interaction between the USSR (RF) and European countries in the energy sector is outlined. The politically motivated background behind the causes of the energy crisis and the accelerated pace of energy transition is revealed. The problem of the risks of the energy transition in the modern geopolitical and socio-economic situation is touched upon. The main provisions of the energy development strategy of the Russian Federation in the conditions of the fourth energy transition are presented.
Key words: the fourth energy transition, energy crisis, geopolitics, renewable energy sources, carbon neutrality, energy development strategies of the EU, China, Russia, energy and technological sovereignty, transformation of the global energy system
ВВЕДЕНИЕ
Во втором десятилетии XXI в. мировая энергетика активно вступила в фазу четвертого энергетического перехода. Его гласной причиной стал тот факт, что в мировом научном и политическом сообществе сформировалось консенсусное мнение, что промышленная деятельность человека негативно влияет на экологию и является определяющим фактором глобального потепления, угрожая стабильности на планете. Исходя из этой логики, четвертый энергетический переход был призван обеспечить устойчивость и экологическую безопасность энергетики, а также уменьшить зависимость от ископаемых видов топлива. Появилось понимание, что человечество стремительными темпами переходит к постуглеродной модели энергопроизводства, и дальнейшие стратегии экономического и политического развития регионов мира будут выстраиваться вокруг этой логики.
СТРУКТУРНОЕ
ПОЛИТИКО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ФОРМИРОВАНИЕ ЧЕТВЕРТОГО ЭНЕРГОПЕРЕХОДА
Политическое оформление четвертого энергоперехода произошло в 2015 г., когда было принято Парижское соглашение по климату. Заявленная цель документа - не допустить превышения глобальной среднегодовой температуры на Земле к 2100 г. более чем на 2 °С от доиндустриального уровня и сделать все необходимое для удержания потепления в пределах 1,5 °С. После вступления Соглашения в силу, все участники (а это более 190 государств) обязались принять национальные климатические программы, взяв на себя ответственность за сокращение выбросов парниковых газов.
Основные заявленные принципы четвертого энергетического перехода выглядят следующим образом:
1. Диверсификация источников энергии. Переход к более разнообразным источникам энергии, включая такие ВИЭ как солнечная, ветровая, геотермальная, гидроэнергетика. Это позволит снизить зависимость от ископаемых видов топлива и обеспечить устойчивое энергоснабжение в ресурсодефицитных странах.
2. Энергоэффективность и энергосбережение. Стимулирование энергоэффективности и энергосбережения в различных секторах экономики.
3. Снижение выбросов парниковых газов за счет перехода на чистые источники энергии и применения технологий с низким уровнем эмиссии С02.
4. Инновации и технологические разработки. Стимулирование инноваций и разработок новых технологий в области чистой энергетики, энергоэффективности, накопления энергии, других аспектах энергетики. Интенсивное использование цифровых технологий, искусственного интеллекта для повышения эффективности управления энергетическими процессами.
5. Социальная справедливость и инклюзивность. Учитываются социальные аспекты и интересы всех групп населения при реализации энергетических проектов. Декларируется доступ к чистой энергии и создание равных возможностей для всех.
6. Международное сотрудничество и партнерство. Сотрудничество между странами, корпорациями, местными органами власти и гражданским обществом для достижения глобальных целей по борьбе с изменением климата и обеспечению устойчивого энергопотребления.
Отличительной особенностью нового энергетического перехода стали довольно сжатые сроки: согласно планам, переход к доминированию ВИЭ должен произойти в горизонте до 2035-2050 гг. Предыдущие переходы происходили в течение века или более. При этом Международное энергетическое агентство (МЭА) настаивает, что несмотря на форсированные темпы и сворачивание инвестиционных программ в области традиционной энергетики, удастся не только сохранить стабильные и доступные поставки энергии, но и способствовать уверенному экономическому росту1.
РИСКИ И ПОСЛЕДСТВИЯ ПЕРЕХОДА К УГЛЕРОДНОЙ НЕЙТРАЛЬНОСТИ
Очевидно, что новая трансформация происходит не по причине катастрофического уменьшения ресурсной базы, а вследствие принятых установок о пагубном влиянии человека на природу. Несмотря на оптимизм МЭА существуют справедливые опасения, что стремление к углеродной нейтральности спровоцирует удорожание энергии, спад экономической активности, снизит надежность энергосистем. Это, помимо минимальных сроков достижения целей, можно назвать одним из противоречий четвертого энергетического перехода в той форме, в которой он реализуется.
Еще в 1975 г. П.Л. Капица проанализировав основные виды энергетики, которую сейчас называют аль-
тернативной пришел к выводу, что они не способны помочь в преодолении энергетического кризиса. По его мнению, сделать это без потерь в экономической активности и не нарушая стабильность энергосистем, возможно только с помощью развития атомной энергетики2. Однако в современных документах, посвященных энергетической трансформации, про развитие АЭС практически речи не идет. В 2022 г. МЭА утвердило классификацию чистых источников энергии. В «зеленую таксономию» попал атом и газ3. Это вызвало критику в ЕС, который настаивал, что отходы АЭС токсичны, а газ - ископаемое топливо. Евро-комиссия, стремясь смягчить политическую критику объясняла, что пока ВИЭ в Европе не обеспечивают потребностей экономики, а работа атомных станций и по сравнению со сжиганием угля и нефти оказывает существенно меньшее воздействие на атмосферу. Несмотря на разъяснения, атомная энергетика в Европе продолжает подвергаться жесткой критике со стороны экологических активистов и ряда политических партий, которые заявляют, что атом представляет серьезную опасность. Свои доводы они сводят к примерам аварии на Чернобыльской АЭС (1986) и частичному разрушению АЭС «Фукусима-1» в Японии в результате цунами (2011).
В Германии в 2023 г. под беспрецедентным давлением партии «Зеленые» и министра экономики Роберта Хабека были закрыты последние атомные станции4. Примечательно что произошло это в разгар энергетического кризиса, начавшегося в 2021 г., когда биржевые цены на топливо резко выросли, а год спустя после введение европейских санкций против топливного комплекса РФ и подрыва газопровода «Северный поток» ситуация на рынке ЕС усугубилась. В итоге Германия в условиях отсутствия поставок газа из России и закрытия АЭС была вынуждена вернуться к сжиганию угля, что вступило в прямое противоречие с целью достижения углеродной нейтральности. В цепочке данных фактов можно проследить консолидированную политическую волю, основной целью которой является не столько борьба за углеродную нейтральность и климатическую стабильность, сколько лоббирование определенных геополитических и экономических интересов. Данное суждение в значительной степени дискредитирует идею четвертого энергетического перехода, вскрывая ее двуличность в том виде, в котором она предлагается.
Важно отметить, что современную мировую энергетическую политику формирует в основном западный истеблишмент, являющийся основным идеологом этого процесса. Политические и экспертные круги лоббируют и определяют новые правила игры. Поэтому было бы неверным говорить, что переход к четвёртому энергетическому укладу продиктован лишь вследствие обеспокоенности мирового сообщества экологическими проблемами. Тут есть целый ряд политических и экономических причин.
1 См.: https://www.iea.org/reports/global-energy-and-climate-model/ net-zero-emissions-by-2050-scenario-nze; https://www.state.gov/ sunnylands-statement-on-enhancing-cooperation-to-address-the-climate-crisis/
2 См.: http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/KAPITZA/KAP_10.HTM
3 См.: https://ec.europa.eu/commission/presscorner/detail/en/ip_22_ 4349
4 См.: https://peretok.ru/news/trading/26133/
ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ИМПЕРАТИВЫ, ОБУСЛАВЛИВАЮЩИЕ ПЕРЕХОД К УГЛЕРОДНОЙ НЕЙТРАЛЬНОСТИ
В условиях возрастающего влияния на мировую экономику таких игроков как Россия, Индия и Китай с одной стороны, а также призрака экономической рецессии западного мира с другой, активизировалась борьба за экономические и геополитические интересы. ЕС увидел для себя политическую угрозу в зависимости от российских энергоресурсов и экономическую в проигрываемой промышленной конкуренции со стороны стран Юго-Восточной Азии.
Таким образом, четвертый энергетический переход как феномен выходит за пределы энергетики и технологии, характеризуясь столкновением не столько энергетических, сколько экономических, политических и даже экзистенциальных интересов и ценностных императивов Востока и Запада.
По мнению представителей правящих элит США, Евросоюза многие, на их взгляд нелиберальные режимы, включая Россию, Иран, Саудовскую Аравию, Венесуэлу, Китай значимо зависят в своем экономическом развитии и проецировании геополитической мощи от производства и экспорта углеродных энергоносителей. Значит, их нефтегазовая и угольная индустрии по определению подлежат сдерживанию и даже дестабилизации и маргинализации, если того потребуют обстоятельства. Именно так можно объяснить форсированный отказ Европы от ископаемого топлива, игнорируя экономические выгоды от сотрудничества с РФ, ставя во главу политическую конкуренцию.
В период промышленного роста для ведущих стран Европы ключевым вопросом стало бесперебойное снабжение дешевыми энергоресурсами. С учетом дефицитной собственной ресурсной базы оставалось два варианта обеспечения энергобезопасности: обретение надежных поставщиков энергии во вне или создание альтернативы традиционным видам энергоресурсов. 17 декабря 1991 г. в Гааге была подписана Европейская энергетическая хартия. В основу документа легли гарантии бесперебойных поставок энергоресурсов. В 1994 г. появился Договор к энергетической хартии (ДЭХ), вступивший в силу в 1998 г., и представлявший собой юридически обязывающий документ, регулирующий международные нормы в энергетических отношениях5. Документ упрощал доступ западным компаниям к источникам и транзиту энергоресурсов, а государствам-поставщикам - к западным инвестициям. В 2019 г. ЕС принял новую «зеленую повестку» (Green Deal), в которой провозглашался полный отказ от ископаемого топлива и переход на ВИЭ с целью стать первым углерод-нейтральным регионом мира. В ДЭХ потребовалось внести изменения, которые привели к дискриминации нефтегазовых проектов при увеличении объема инвестирования в ВИЭ. В 2023 г. Евроко-миссия сочла, что ДЭХ мешает планам ЕС осуществлять «зеленый» переход. Подоплекой послужили оспаривания в судах сокращения инвестиций в нефтегазовый сектор и закрытия производств, работающих на угле-
5 См.: https://www.energycharter.org/fileadmin/DocumentsMedia/ Legal/ECT-ru.pdf
водородах. Несколько стран ЕС вышли из Договора, Россия окончательно отказалась от участия в ДЭХ еще в 2009 г., мотивировав это тем, что договор никак не защищает нетто-экспортеров энергоресурсов. Это стало началом будущего кризиса в энергетических отношениях РФ и Запада.
То, на каком низком уровне находятся текущие энерго-экономические отношения России и ЕС, невзирая на очевидную иррациональность европейского подхода, можно предполагать, что западные государства изначально воспринимали созданные десятилетия назад энергетические институты и правовые режимы как инструменты реализации своих экономических и политических интересов. Это гарантировало им собственную энергетическую безопасность и тот формат международного взаимодействия в энергетической сфере, который отвечал политическим интересам.
Принуждение к отказу от ископаемого топлива, в логике ЕС, должно обеспечить независимость от импортных энергоресурсов, а значит лишить нефтегазовые страны (в частности ОПЕК+) доли доходов тем самым уменьшив их возможность влиять на экономические процессы в мире, что приведет к ослаблению геополитического влияния стран-экспортеров и вероятному усилению государств-лидеров возобновляемой энергетики.
Международное агентство по возобновляемым источникам энергии (IRENA) прямо подчеркивает, что страны, достигшие энергетической независимости, будут менее уязвимы перед своими поставщиками, а значит, смогут смелее реализовывать свои стратегические и внешнеполитические цели6.
На смену картелям, контролирующим рынки углеводородов, придут союзы и объединения, охватывающие ВИЭ. Так в 2005 г. появился Глобальный Совет по ветроэнергетике, в 2015 г. образовался Международный альянс солнечной энергетики, в 2016 г. начал работу Глобальный геотермальный союз, в 2017 г. - Всемирный водородный совет. При реализации энергоперехода страны, зависящие от минеральных ресурсов, смогут оказаться в числе энергетических нетто-экс-портеров.
Интересно, что США пытались балансировать между собственными интересами санкционного давления на Россию и реализацией общемировой стратегии энергоперехода и защиты климата. Американо-российское сотрудничество в части зеленой повестки вступило в противоречие в той части, где на российские компании были наложены ограничительные меры. Спецпредставитель президента США по климату, экс-госсекретарь Джон Керри был убежден, что санкцион-ное давление нисколько не мешает общим усилиям по защите климата7. Причем речь идет об ограничительных мерах в отношении компаний, которые должны участвовать в процессе декарбонизации экономики. И тут есть элемент политической манипуляции и очевидные противоречия. С одной стороны, американский чиновник призывает повышать обязательства
6 См.: IRENA. Geopolitics of the Energy Transition, p.39-40. https:// www.irena.org/-/media/files/irena/agency/publication/2019/jan/ global_commissionjgeopolitics_new_world_2019.pdf
7 См.: https://www.kommersant.ru/amp/4900790
по энергетической трансформации, сокращать использование углеводородов, перестраивать экономику, чтобы общими усилиями добиться выполнения Парижского соглашения по климату. С другой стороны, Керри выступает за усиление санкционного давления, ставя во главу не общечеловеческие ценности, коими считается защита климата, а геополитические и экономические интересы.
Президент России Владимир Путин, заявлял, что «чего бы не говорили про углеводороды, чего бы не говорили о необходимости развивать альтернативные виды энергии, - а это надо делать, и мы в России этим занимаемся и без всякого сомнения будем делать это дальше, - но от углеводородной энергетики в ближайшие десятилетия, многие десятилетия человечеству никуда не деться»8.
Форсирование энергоперехода в угоду политическим целям может привести к долгосрочной дестабилизации мировых рынков, дефициту и удорожанию энергоресурсов, разрушению складывавшейся десятилетиями системе международной торговли.
Очевидно, что эти риски понимает Китай, который, не смотря на мировое лидерство в приращении генерирующих мощностей, использующих ВИЭ, критически зависит от импорта нефти и газа, и продолжает наращивать закупки исходя из рациональных соображений. В 2023 г. по данным Главного таможенного управления КНР, Россия стала главным поставщиком нефти (107 млн т) и газа (более 25 млрд м3) в эту страну9.
В то же время для Китая энергетический переход может рассматриваться и как возможность занять лидирующие позиции в области технологических инноваций. По совокупности КНР является крупнейшим в мире производителем, экспортером и установщиком солнечных панелей, ветротурбин, аккумуляторов и электромобилей, что ставит его в авангард глобального энергетического перехода. Тут возникает еще одно противоречие, о котором стоит упомянуть. По итогам 2022 г. на долю КНР пришлось 50% мировых расходов на низкоуглеродную энергетику. Страна вложила $546 млрд в солнечную, ветровую генерацию, производство электромобилей и аккумуляторы. Это в 3 раза превышает объем инвестиций ЕС ($180 млрд) и почти в 4 раза США ($141 млрд)10.
В условиях глобальной трансформации доминирование Китая в технологической и особенно в производственной сфере становится вызовом для ЕС и США. Страны Запада видят явные геополитические риски, когда цепочки поставок сосредоточены в одном географическом регионе. Получается, что Евросоюз оказывается в процессе энергоперехода примерно в той же ситуации, из которой пытается выбраться, снизив зависимость от углеводородов РФ, он попадает в прямую зависимость от поставок оборудования из КНР.
СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА РОССИИ В УСЛОВИЯХ ЧЕТВЕРТОГО ЭНЕРГЕТИЧЕСКОГО ПЕРЕХОДА И САНКЦИОННОГО ДАВЛЕНИЯ
России в ответ на вызовы нового энергоперехода стоит сосредоточиться на поддержании технологического суверенитета и конкурентоспособности. У страны есть уникальные возможности сбалансировать развитие энергетического сектора: сохранять производство углеводородов, которые по-прежнему необходимы многим странам, а параллельно развивать атомную и гидроэнергетику, технологии получения энергии от ВИЭ.
Заместитель директора Института национальной энергетики Александр Фролов предполагает, что международная дискуссия о форсировании энергоперехода связана не с конкретным исчерпанием ресурсной базы, а скорее энергопереход есть некая стратегия, которая реализуется в интересах определенной группы государств. Зеленая энергетика в будущем может просто занять некую нишу в масштабах энергосистем стран мира. С точки зрения энергобезопасности, чем разнообразней энергетическая корзина, тем лучше11.
Если подход западных государств к пониманию энергоперехода можно оценить как догматичный, направленный на изоляцию и ослабление геополитических противников, то перед РФ открываются возможности представить свое видение этого процесса, не отрицая его необходимости. Министр иностранных дел Сергей Лавров заявлял, что странам БРИКС и в20 необходимо выработать сбалансированные решения по энергопереходу, взять на себя обязательства не использовать экономику и энергетику как оружие и избегать недобросовестной конкуренции12. То есть речь идет о восприятии энергоперехода как важного элемента на пути к справедливому мироустройству. В этот процесс на равных вовлекаются страны глобального Юга, для которых вопрос доступа к ресурсам является зачастую вопросом физического выживания и ликвидации нищеты.
В 2022 г. консалтинговая компания МсЮшеу, специализирующаяся на решении задач, связанных со стратегическим управлением, предупреждала, что энергопереход будет происходить неравномерно по масштабам и последствиям для разных макрорегионов мира. Энергия в условиях трансформации будет дорожать. Капитальные затраты на основные фонды для систем энергетики и выделения под них земли в период с 2021 по 2050 г. составят около $275 трлн, или в среднем $9,2 трлн в год. Среди стран в группе риска, которые могут не справиться с финансовыми вызовами энергоперехода, прежде всего окажутся государства с низким уровнем дохода на душу населения. Но и таким государствам как США, Китай, Япония, страны Евросоюза и Великобритания предстоит потратить не менее 6% своего совокупного ВВП в ближайшие 30 лет
8 См.: https://tass.ru/ekonomika/198789497ysclid-ls8k080q8797600
4789 _
9 См.: https://tass.ru/ekonomika/19713445 11 См.: https://publico.ru/opinions/zelenaya-energetika-budet-
10 См.: https://about.bnef.com/blog/global-low-carbon-energy- razvivatsya-no-ne-vytesnit-polnostyu-uglevorodorody
technology-investment-surges-past-1-trillion-for-the-first-time/ 12 См.: https://mid.ru/en/nota-bene/1933588/
на физические активы в контексте декарбонизации
13
энергетики13.
Тут стоит отметить, что подход России и других нефтедобывающих стран к пониманию текущего энергоперехода принципиально отличается от тех трактовок, что используют западные государства. Процесс должен быть основан на энергетической безопасности, экономической доступности и устойчивости. Нельзя расценивать заявления углеводородных стран о рисках форсированного энергоперехода исключительно как стремление сохранить свои позиции на рынке. По данным ОПЕК спрос на сырую нефть может увеличиться в горизонте 15-20 лет на 28%. До 2045 г. мировой нефтяной и нефтеперерабатывающей отраслям необходимы инвестиции в объеме $11,8 трлн, чтобы удовлетворить растущие энергетические потребности14. Отрасль получает противоречивые сигналы от рынка. С одной стороны, требуется наращивать добычу, чтобы смягчить рост инфляции и помочь мировой экономике, с другой - апологеты климатической повестки призывают отказываться от инвестирования в газонефтяные проекты.
На основании вышеизложенного можно сделать вывод, что контуры четвертого энергоперехода крайне противоречивы. В том виде, как трансформация представляется в Брюсселе, Вашингтоне, Москве, Пекине, Эр-Рияде, Абу-Даби, с политической точки зрения, может быть расценена как «новая холодная война» глобального Запада, с одной стороны, и Востока и Юга -с другой15.
Энергетический переход текущего периода отличается от предыдущих трех трансформаций мирового энергетического комплекса тем, что с самого начала становится полем геополитического противостояния. При том, что климатические проблемы и энергобезопасность находятся в списке тех вызовов, которые скорее должны объединить большую часть человечества. Чистая энергия - сфера общих интересов, однако в результате геополитического соперничества, усилия за благополучие будущих поколений, подменяются дипломатической игрой и манипуляциями с целью вытеснить с рынка целые государства. Очевидно, что следует с настороженностью относиться к призыву стран Запада включиться в гонку государств на пути к достижению углеродной нейтральности, так как история энергетического взаимодействия уже не раз показывала, какие методы могут использоваться ЕС и США для отвоевания выгодных позиций в мировой торговле и на политической арене. Понятие энергетической трансформации не должно подменяться ожиданием политических дивидендов от процесса. В противном случае это может привести к дисбалансу в глобальной
13 McKinsey. The Net-zero transition. 2022. P. 8. URL: https://www. mckinsey.com/~/media/mckinsey/business%20functions/sustain-ability/our%20insights/the%20net%20zero%20transition%20 what%20it%20would%20cost%20what%20it%20could%20bring/ the-net-zero-transition-what-it-would-cost-and-what-it-could-bring-final.pdf
14 См.: https://energy.economictimes.indiatimes.com/news/oil-and-gas/opec-secretary-general-says-global-energy-demand-to-soar-23-by-2045-requires-14tn-investment/107473179
15 См.: https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/comments/ ot-neveroyatnogo-k-novoy-norme-zabluzhdeniya-i-realii-v-miro-voy-politike/?sphrase_id=132330001
энергосистеме, торговле других сферах международного взаимодействия.
Предыдущие энергетические переходы характеризовались увеличением потребностей человечества в энергии, а их ключевым фактором являлось экономическое и технологическое преимущество новых источников генерации. Также важно помнить, что уже осуществленные энергопереходы не приводили к исчезновению спроса на доминирующий энергоноситель-предшественник. Теперь же речь идет о том, что целым странам приходится на неизвестный период времени поступиться темпами экономического развития ради достижения целей «устойчивого развития». Переход обуславливается не более высокой эффективностью нового источника энергии, а проводимой Западом энергетической политики в угоду внешнеполитическим и экономическим целям.
Четвертый энергопереход будет происходить в любом случае, потому как технологический прогресс не стоит на месте. Перед Россией стоит задача сбалансированного развития топливно-энергетического комплекса. Необходимо не игнорируя и не впадая в крайности «зеленой повестки», обеспечить энергобезопасность государства, энергоэффективность и конкурентоспособность экономики, развитие новых высокотехнологичных компетенций, предполагающее в будущем структурную трансформацию экспорта.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
С учетом продолжающегося энергоперехода, в предстоящие 30 лет в энергетике ожидаются различные, в том числе крупные, технологические прорывы, но новая технологическая революция маловероятна. Направления ряда технологических прорывов заложены уже сейчас, это и развитие и усовершенствовании технологий использования ВИЭ, газификации углей, разработке нетрадиционных ресурсов нефти и газа и освоении новых видов моторного топлива - биотоплива, сжатого и сжиженного метана на транспорте, освоение газовых гидратов и др. Данный вектор развития направленный помимо снижение экологической нагрузки на расширение ресурсной базы, в том числе возобновляемой, сможет на долгий период сдвинуть пики добычи традиционных энергоресурсов и, параллельно, замедлить повышение и снизить волатильность цен на энергию.
При этом, прорывные технологии, такие как накопители энергии и современные топливные элементы позволяющие использовать ранее слабовостребован-ные виды энергоносителей, включая метан и водород, давая импульс развитию мобильной энергетики и «зеленого» транспорта, будут способствовать существенному смещению приоритетов между централизованным и децентрализованным энергоснабжением, повышая мобильность и предоставляя возможность для освоения новых территорий.
Строя прогнозы на ближайшие три десятилетия энергетики готовы в основном обсуждать технологический аспект и давать по нему количественные оценки на основе перспектив совершенствования имеющихся и освоения разрабатываемых технологий. Компетентный прогноз ожидаемого состава и масштабов
применения новых энергетических технологий в период до 2050 г. в свое время дало МЭА16. Утверждается, что 8 классов технологий (более 120 наименований) преобразования энергии и 9 классов (почти 170 видов) технологий использования энергии, способны решить стоящие перед энергетикой задачи по меньшей мере до 2030 г.
Основной упор в своем докладе и перечне технологий МЭА делает на расширение использования возобновляемых источников энергии, повышение их доступности и распространения, с общим трендом на технологии четвертого энергоперехода. При этом отдельно стоит отметить уникальную роль России в таких условиях. Помимо колоссальных запасов традиционных углеводородных источников энергии, Россия, в отличие от большинства стран запада, имеет значительный ресурс неиспользованного гидропотенциала, что может стать ключом к обеспечению энергоперехода и снижению карбонового следа в нашей стране. Так, в отличие от стран ЕС, США, Японии и других развитых стран, использующих свой гидропотенциал на 60-80%, в России он использован лишь на 20%.
ВЫВОДЫ
Сталкиваясь с необходимостью продолжать поступательную тенденции развития российской энергетики в отсутствии иностранных комплектующих и доступа к западным технологическим проектам и решениям, перед Россией встает вопрос направлений дальнейшего развития. Консервативный путь заключается в сохранении и необходимого поддержания в работоспособном состоянии существующей инфраструктуры, без задела на будущее развитие и приращения мощностей. Однако за модернизационный путь, который часто пытаются противопоставить консервативному, обычно пытаются выдать гонку за перспективными веяниями и попытки встроиться в систему глобального энергоперехода в ущерб собственным внутренним ресурсам и потребностям. При этом часто игнорируется российские возможности по развитию гидроэнергетического потенциала и, в первую очередь, малых и микроГЭС, далее МГЭС.
В России свыше 2,5 млн малых рек, на которые приходится около 99% общего числа рек и около 93% их протяженности. Они формируют около половины суммарного объема речного стока (более 1000 км3 в год). Технический ресурс (потенциал) малых рек оценивается 382 млрд кВт • ч в год, а степень использования этого потенциала составляет примерно 2,2 млрд кВт-ч в год (объем производства малыми ГЭС России). При этом приблизительная оценка экономического потенциала (ресурса), составляет около 55% технического гидропотенциала.
Пик использования МГЭС в России пришелся на 1950-е - 1970-е годы, когда их существовало около десяти тысяч. Сейчас действует не более двухсот.
Основными проблемами внедрения МГЭС являются относительно высокая себестоимость оборудования
16 EnergyTechnologyPerspectives 2012. InternationalEnergy Agency. URL: https://www.iea.org/reports/energy-technology-perspectives-2012
и строительно-монтажных работ. Стоимость гидроагрегатов мощностью свыше 100 кВт в зависимости от напора составляет 200-400 долларов США за 1 кВт установленной мощности. Стоимость сооружения МГЭС «под ключ» составляет от 100 до 400% к стоимости оборудования в зависимости от типа сооружения и количества агрегатов на станции.
Перспективным направлением является применение МГЭС на реках в предгорных и горных районах, где ландшафт создает необходимый напор воды.
Между тем, постоянный рост цен на органическое топливо приводит к значительному удорожанию электрической энергии, доля которой в себестоимости производимой продукции достигает более 20%. На этом фоне возвращается интерес к малой гидроэнергетики. В целом она обладает следующими преимуществами, выделяющими ее для России в условиях четвертого энергоперехода.
1. Современная гидроэнергетика, по сравнению с другими традиционными видами электроэнергетики, является наиболее экономичным и экологически безопасным способом получения электроэнергии. Малая гидроэнергетика идет в этом направлении еще дальше. Небольшие электростанции позволяют сохранять природный ландшафт, окружающую среду не только на этапе эксплуатации, но и в процессе строительства. При последующей эксплуатации отсутствует отрицательное влияние на качество воды: она полностью сохраняет первоначальные природные свойства. В реках сохраняется рыба, вода может использоваться для водоснабжения населения.
2. В отличие от других экологически безопасных возобновляемых источников электроэнергии, таких как солнце, ветер, малая гидроэнергетика практически не зависит от погодных условий и способна обеспечить устойчивую подачу дешевой электроэнергии потребителю.
3. Быстрый прогресс в области создания миниатюрных автономных электронных устройств по контролю и регулированию технологических процессов, в том числе и по дистанционному управлению малыми гидрогенераторами, работающими в сети или автономно.
4. В условиях, когда природные источники энергии -нефть, уголь, газ - истощаются, постоянно дорожают, использование дешевой, доступной, возобновляемой энергии рек, особенно малых, позволяет вырабатывать дешевую электроэнергию.
В настоящее время имеется успешный опыт эксплуатации оборудования с использованием существующих плотин, каналов, систем водоснабжения и водоотведе-ния промышленных предприятий и объектов городского хозяйства, очистных сооружений, оросительных систем и питьевых водоводов.
Перспективным является направление упрощения конструкции МГЭС, прежде всего, за счет использования нерегулируемых гидротурбин, а стабилизацию генерируемой электроэнергии осуществлять, используя статические (полупроводниковые) регуляторы.
Таким образом, малую энергетику можно выделить как наиболее экономичное решение энергетических проблем для территорий, относящихся к зонам децентрализованного электроснабжения, которые составляют
более 70% территории России. Обеспечение энергией удаленных и энергодефицитных регионов требует значительных затрат. В данном случае далеко не всегда выгодно использовать мощности существующей федеральной энергосистемы.
Перспективным является выстраивание энергетическим систем на базе МГЭС в регионах, не имеющих крупкой связи с энергосистемой Европейской
ЛИТЕРАТУРА
1. Серегина АА. Экономико-энергетическая дипломатия в условиях четвертого энергоперехода. М.: Инфра-М, 2022. С. 123. EDN: HSGSLR.
2. Мартынов В.Г., Бессель В.В., Лопатин А.С. Об углеродной нейтральности России // Труды российского государственного университета нефти и газа имени И.М. Губкина. 2022. № 1 (306). С. 5-20. DOI: 10.33285/2073-9028-2022-1(306)-5-20. EDN: NBXONV.
3. БеляевЛ.С.,ВоропайН.И.,Марченко О.В.прр. Электроэнергетическая интеграция России в Евразийское пространство: условия и роль гидроэнергетических ресурсов // Энергетическая политика. 2016. № 1. С. 26-36.
4. Бердышев И., Битней В., Габдушев Д. и др. Исследования перспективы развития гидроэнергетики в Сибири, на Дальнем Востоке и Камчатке // Энергетическая политика. 2023. №6. С. 38-53.
5. Богуш Б.Б., Хазиахметов P.M., Бушуев В.В. и др. Основные положения Программы развития гидроэнергетики России до 2030 года и на перспективу до 2050 года // Энергетическая политика. 2016. № 1. С. 3-19.
6. Лушников О.Г. Российская гидроэнергетика в условиях глобальных вызовов и мировых трендов//Гидротехника. 2022. № 1 (66). С. 45-49. DOI: 10.55326/22278400_2022_1_66_45
7. Митрова Т.А., Галкина А.А. Межтопливная конкуренция // Экономический журнал Высшей школы экономики. 2013. № 3. С. 372-389.
8. Новоженин В.Д. Российская гидроэнергетика. Проблемы при преимуществах// Энергетик. 2019. № 3. С. 3-7.
9. Островский А.В. Рынок энергетических ресурсов Китая: интересы и возможности России. М.: Изд-во ИДВ РАН, 2011.
10. Стенников В.А., Головщиков В.О., Осак А.Б. Проблемы и перспективы развития электроэнергетики в восточных регионах России // Энергетическая политика. 2023. № 6. С. 20-37.
11. Шепелев Г.В. Энергопереход: подходы к формированию повестки исследований для российской науки // Управление наукой: теория и практика. 2022. Т. 4. № 1. С. 101-121. DOI: 10.19181/smtp.2022.4.1.6
12. Яковлев И.А., Кабир Л.С., Никулина С.И. Национальная стратегия финансирования энергоперехода: оценка возможностей и поиск решений // Финансовый журнал. 2022. Т. 14. № 5. С. 9-24. DOI: 10.31107/2075-1990-2022-5-9-24
13. Грушевенко Д.А., Григорьев Л.М., Галкин Ю.В. и др. Эволюция мировых энергетических рынков и ее последствия для России. М.: ИНЭИ РАН/АНЦ, 2015.
14. Grubler A. Diffusion: Long-term patterns and discontinuities // Technological Forecasting and Social Change. 1991. Vol. 39 (1-2). Pp. 159-180.
15. Smil V. Energy and civilization: A history. Cambridge: MIT Press, 2017.568 р.
16. Smil V. Energy transitions: History, requirements, prospects. Oxford: Praeger, 2010.178 p.;
17. Smil V. Energy in world history. Boulder: Westview Press, 1994. 300 p.
18. Хань Хаолэй, Чу Лин. Пути укрепления сотрудничества Китая и России в сфере низкоуглеродной энергетики (в контексте глобального тренда «углеродной нейтральности») // Социально-политические науки. 2021. Т. 11. № 4. С. 62-69. DOI: 10.33693/2223-0092-2021-11-4-62-69. EDN: DSZSXT.
части России: в первую очередь Сибири и Дальнего Востока. В рамках таких проектов как «Азиатское су-перэнергокольцо» можно будет путем строительства крупных гидротехнических сооружений сформировать профицит электрической энергии и поставлять электроэнергию из восточных энергоизбыточных регионов на северо-восток Китая, в Монголию и другие страны АТР.
REFERENCES
1. Seregina A. Economic and energy diplomacy in the context of the fourth energy transition. Moscow: Infra-M, 2022. P. 123. EDN: HSGSLR.
2. Martynov V.G., Bessel V.V., Lopatin A.S. About Russia's carbon neutrality. Proceedings of the Gubkin Russian State University of Oil and Gas. 2022. No. 1 (306). Pp. 5-20. (In Rus.). DOI: 10.33285/2073-9028-2022-l(306)-5-20.EDN:NBXQNV.
3. Belyaev L.S., Voropai N.I., Marchenko O.V. et al. Electric power integration of Russia into the Eurasian space: Conditions and the role of hydropower resources. Energy Policy. 2016. No. 1. Pp. 26-36. (In Rus.).
4. Berdyshev I.,Bitney V., GabdushevD. et al. Research prospects for the development of hydropower in Siberia, the Far East and Kamchatka. Energy Policy. 2023. No. 6. Pp. 38-53. (In Rus.).
5. Bogush B.B., Khaziakhmetov R.M., Bushuev V.V. et al. Basic provisions of the Russian hydropower development program up to 2030 and for the future up to 2050. Energy Policy. 2016. No. 1. Pp. 3-19. (In Rus.).
6. Lushnikov O.G. Russian hydropower in the context of global challenges and global trends. Hydrotechnics. 2022. No. 1 (66). Pp. 45-49. (In Rus.). DOI: 10.55326/22278400_2022_1_66_45
7. Mitrova T.A., Galkina A.A. Inter-fuel competition. HSE Economic Journal. 2013. No. 3. Pp. 372-389. (In Rus.).
8. Novozhenin V.D. Russian hydropower. Problems with benefits. PowerEngineer. 2019. No. 3. Pp. 3-7. (In Rus.).
9. Ostrovsky A.V. China's energy market: Russia's interests and opportunities. Moscow, 2011.
10. Stennikov V.A., Golovshchikov V.O., Osak A.B. Problems and prospects for the development of the electric power industry in the eastern regions of Russia. Energy Policy. 2023. No. 6. Pp. 20-37. (In Rus.).
11. Shepelev G.V. Energy transition: Approaches to the formation of the research agenda for Russian science. Management of Science: Theory andPractice. 2022.Vol. 4. No. l.Pp. 101-121. (In Rus.). DOI: 10.19181/smtp.2022.4.1.6
12. Yakovlev I.A., Kabir L.S., Nikulina S.I. National strategy for energy transition financing: Assessment of opportunities and search for solutions. The Journal of Finance. 2022. Vol. 14. No. 5. Pp. 9-24. (In Rus.). DOI: 10.31107/2075-19902022-5-9-24
13. Grushevenko D.A., Grigoriev L.M., Galkin Yu.V. et al. Evolution of world energy markets and its consequences for Russia. Moscow, 2015.
14. Grubler A. Diffusion: Long-term patterns and discontinuities. Technological Forecasting and Social Change. 1991.Vol. 39 (1-2). Pp. 159-180.
15. Smil V. Energy and civilization: A history. Cambridge: MIT Press, 2017.568 р.
16. Smil V. Energy transitions: History, requirements, prospects. Oxford: Praeger, 2010.178 p.;
17. Smil V. Energy in world history. Boulder: Westview Press, 1994. 300 p.
18. Han Haolei, Chu Ling. The ways to strengthen cooperation between China and Russia in the field of low-carbon energy (in the context of the global trend of "Carbon Neutrality"). Sociopolitical Sciences. 2021. Vol. 11. No. 4. Pp. 62-69. (In Rus.). DOI: 10.33693/2223-0092-2021-11-4-62-69. EDN: DSZSXT.
Статья проверена программой Антиплагиат
Рецензент: Маркушина Н.Ю., доктор политических наук, кандидат исторических наук; профессор, факультет международных отношений; Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ)
Рецензент: Озеров А.А., кандидат философских наук, доцент; доцент, кафедра философии и религиоведения; Военный университет имени князя Александра Невского Министерства обороны Российской Федерации
Статья поступила в редакцию 14.05.2024, принята к публикации 26.06.2024 The article was received on 14.05.2024, accepted for publication 26.06.2024
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
Ходаковский Евгений Андреевич, доктор политических наук, доцент; профессор, кафедра зарубежного регионоведения и внешней политики; Российский государственный гуманитарный университет; г. Москва, Российская Федерация. ORCID: 0000-0003-12045129; Author ID: 466904; SPIN-код: 7284-9177; E-mail: [email protected]
Сизов Андрей Андреевич, кандидат технических наук; докторант; Московский государственный институт международных отношений (университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации (МГИМО МИД России); г. Москва, Российская Федерация. Author ID: 1209497; SPIN-код: 2516-6951; E-mail: [email protected]
ABOUT THE AUTHORS
Evgeniy A. Hodakovsky, Dr. Sei. (Polit.), Associate Professor; Professor, Department of Foreign Regional Studies and Foreign Policy; Russian State University for the Humanities; Moscow, Russian Federation. ORCID: 0000-00031204-5129; Author ID: 466904; SPIN-code: 7284-9177; E-mail: [email protected]
Andrei A. Sizov, Cand. Sei. (Eng.); PhD student; Moscow State Institute of International Relations (University) of the Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation (MGIMO University); Moscow, Russian Federation. Author ID: 1209497; SPIN-code: 2516-6951; E-mail: [email protected]
