CC BY
293
Literature
1. Nikolina N.A. Poetics of Russian autobiographic(al) prose: manual. - Moscow: Flinta, 2002.
2. Berdyaev N.A. Self-knowledge. Moscow, 1991.
3. Mandelstam O. The prose of a poet. Moscow: Vagrius, 2000.
4. Benchich Zh. The role of the autobiographic(al) memory in O. Mandelstam's "Noise of the time"// Autointerpretation: Collected articles. St. Petersburg, 1998.
5. Mandelstam N.Y. O.E. Mandelstam's life and work. Voronezh, 1990.
6. Pasternak B.L. Collected works. Vol. 4: Stories. Essays. Articles / ed. by V.M. Borissov and E.B. Pasternak. Moscow, 1991.
7. Uzharevich Y. One life - two biographies // Auto-interpretation: Collected articles. St. Petersburg, 1998.
8. Stepanyan E.V. The Categories of B. Pasternak's poetic(al) thinking// Voprosi philosophii. 2000. №8.
9. Yakobson R. Works of the theory of poetry (poetics). Moscow: Progress, 1987.
Пелихова Алена Анатольевна, канд. филол. наук, старший преподаватель кафедры русской литературы Бурятского госуниверситета
Pelihova Alyona Anatolyevna, senior lector of the Russian Literature Department of Buryat State University, cand. of philological sci.
Tel: (3012)258794, е-mail: [email protected]
УДК 82.02
ББК 83.3Р7
Т.В. Авдохина
Черты автобиографизма в прозе В.П. Астафьева
В статье анализируются произведения В. Астафьева, пронизанные личным автобиографическим чувством. Автобиографизм как главная особенность прозы писателя проявляется в образе ее главного героя, выступающего объектом описания и одновременно субъектом самопознания.
Ключевые слова: автобиографизм, автобиографический герой, публицистичность, исповедальное начало, пе-сенность.
T. V. Avdokhina
Autobiography features in prose of V.P. Astafiev
The article analyzes books by V. Astafiev which are full of autobiographical feelings. Autobiographics as the main feature of the writer's prose is displayed in the image of its main hero, who is at the same time an object of description and a subject of self-cognition.
Key words: autobiographism feeling, autobiographical hero, publicistic pathos, confessionary beginning, song beginning.
О творчестве В.П. Астафьева много написано, исследованы самые разные черты его художественного мира. Как одну из главных особенностей отмечают сочетание в его произведениях художественного и публицистического начала [1, с.32]; говорят о существовании в его творчестве самых разных, взаимоисключающих начал: наличие мудрого спокойного тона и отрицание самого, казалось бы, близкого и родного [2, с. 11]; находят в его прозе одновременное присутствие сентиментального и натуралистического, жестокого и слезливого [3, с. 23]. Эту черту астафьевской прозы даже называют «натуралистическим сентиментализмом» и считают едва ли не самым характерным признаком его художественной системы.
На наш взгляд, одной из особенностей прозы В.П. Астафьева, которая может быть осмыслена как необходимый элемент его художественного мира, является автобиографизм. Критики давно уже обратили внимание на то, что многие произведения Астафьева внутренне объединены одним характером, одной судьбой, на которой ясно лежит отблеск судьбы самого автора [4, с.305]. Этот сквозной герой как бы показан на разных ступенях его развития и в разных обстоятельствах: детство в сибирской деревне («Последний поклон»), становление подростка в детдомовских условиях военных лет («Где-то гремит война»), война и ее воздействие на человека («Звездопад», «Пастух и пастушка»). То есть между автором художественного произведения и его героем явно ощущается биографическое единство. Но главное - в произведениях писателя последовательно разворачивается история внутреннего мира героя, близкого автору.
Критики 1970-1980-х гг. сходились в том, что все его произведения «образуют звенья истории героя, носящего различные имена, но человека одной и той же биографии» [4, с.302]. Воспринималась эта черта его творчества скорее как недостаток. Несомненно, автобиографизм свидетельствовал, с их точки зрения, о некотором однообразии его таланта [5, с.14]. А. Макаров призывал писателя изменить этот тип,
показать другого героя, изобразить «новую юность» [4, с.53].
На наш взгляд, о том, что автобиографизм произведений В.П. Астафьева на самом деле выражает какую-то особую логику его творчества, является органичной чертой его художественного метода, свидетельствует его книга «Последний поклон». Это произведение, с одной стороны, искало основу нравственного «самостоянья человека» в тех же координатах, которые были характерны для литературы 70-х гг. -возвращение к корням народной жизни. И в этом своем значении оно вписывалось в общий литературный поток. С другой стороны, книга продолжает и развивает традиции произведений русской литературы, посвященных теме детства, в большинстве своем автобиографических: «Детские годы Багрова-внука» С.Т. Аксакова, «Детство» Л.Н. Толстого, «Детство Никиты» А.Н. Толстого, «Лето Господне» И. Шмелева, «Жизнь Арсеньева» И. Бунина. Нравственным истоком внутреннего влечения Астафьева к теме детства является желание восстановить естественное течение жизни, утраченную целостность бытия и тем самым обрести душевный покой, обрести «лад».
Категории лада и разлада с жизнью привлекают самое пристальное внимание писателя, становятся предметом самых глубоких и болезненных размышлений. В повести «Последний поклон» поводом для обращения к миру детства стала война, через которую прошел сам Астафьев. Силой своей памяти писатель желает воскресить в себе мальчика, которого хотела убить война. Только этот мальчик способен очистить «темное и омертвелое нутро», успокоить, «наполнить пустоту жизни звуками, красками, запахами». Это желание прикоснуться к миру собственного детства может быть объяснено самыми разными причинами. Замысел «Последнего поклона» относится к тому времени (первая книга вышла в 1968 г.), когда в связи с сибирскими новостройками появилось множество самых разных художественных и публицистических произведений о Сибири. И сам В.П. Астафьев говорил о том, что у него «возникло желание рассказать о "моей" Сибири...» [6, с.117]. В результате из отдельных рассказов о жизни Витьки По-тылицына возникла широкая панорама жизни народа, населенная множеством персонажей. Но, может быть, самым важным было желание автора воссоздать внутренний мир героя-повествователя, помещенного внутрь этого многоцветного, говорящего, поющего, пляшущего, работающего и живущего полноценной жизнью мира. Опосредованное выражение духа через плоть, внутреннего - через внешнее, безотчетно-спутанного - через вещественно-структурное явилось в этой книге Астафьева своеобразным актом самоотождествления. Художественная реальность «Последнего поклона» обнаружила в себе способность в силу этой особенности быть больше самой себя. Этот акт самоотождествления позволил писателю обрести, говоря современным языком, «отзеркальное сознание», вернуться к восприятию себя, знакомого, ощутившего на себе разрушительную силу войны, посмотреть на себя новым, измененным, обогащенным взглядом, глубже узнать себя через чужое, внеположное сознание и бытие. И произошло это благодаря возвращению к детству, прикосновению к детской душе, отзывчивой, доверчивой и открытой миру, воспринимающей его как что-то необыкновенное, сказочное.
Писатель и не скрывает, что герой многих его произведений, особенно тех, где усилено лирическое, исповедальное начало, - это он сам. «Беру в свою большую ладонь руку мальчика и мучительно долго всматриваюсь в него, стриженного, конопатого, - неужели он был мною, а я им?!» [7, с.5]. Это он со страстной мольбой обращается к собственной памяти: «И воскреси - слышишь? - воскреси во мне мальчика, дай успокоиться и очиститься возле него...» [7, с. 5]. Шаг за шагом проходит автор тот же путь, что и его герой (конечно же, максимально приближенный к автору), фиксируя детали, замечая приобретения и потери, описывая взросление души.
Пользуясь правом писателя, который Ю. Лотман определил как «право выбора», Астафьев последовательно создает героя, наделенного автобиографическими чертами, включая в историю своей жизни всех, кто одарил его теплом своей души, открыв горизонты его личности.
Понятие «лад», «добро», «труд», по-разному высвечиваясь, являются определяющими в первой книге «Последнего поклона», в которой речь идет о жизни Витьки Потылицына в доме бабушки. В этом пространстве торжествуют порядок, гармония, красота мира. Порядок этот поддерживается самой бабушкой Катериной Петровной. В ее образе писатель подчеркивает и выделяет именно те черты, которые, с его точки зрения, и способны сохранить не только жизнь ребенка и устои семьи, но и самые законы мира. Если проследить развитие этой основополагающей категории в творческом мире писателя, то следует обратить внимание на горькие размышления о том, почему произошло катастрофическое уничтожение моральных устоев в 70-80-е гг. ХХ в. в романе «Печальный детектив» (1985). Хотя жизненные факты, приведенные писателем, свидетельствуют о крайнем расчеловечивании человеческого в людях, автор в своих публицистических высказываниях прямо формулирует мысль о том, что есть путь возвращения человека к своей человеческой сущности и кроется он в возвращении к законам взаимопомощи и сострадания. Иными словами, речь идет о тех же нравственных основах, которые являются опорой жизни не только бабушки Катерины Петровны, но и всего мира, и именно их стремится отыскать рассказчик-герой из «Последнего поклона», из «Оды русскому огороду» и рассказчик-повествователь из романа «Печальный детектив», из книги «Царь-рыба» и рассказа «Жизнь прожить». Отмечая их общую нравственную позицию и сосредоточенность интересов на проблеме лада и разлада, отношении человека и мира, чело-
века и природы и общую тональность, объединяющую жестокие, натуралистические подробности, идил-личность, сентиментальность, а также праздничность и песенность, можно говорить о единстве авторского «я», проявление которого Б. Успенский видит в том числе и в «идейно-целостном плане», и в «плане фразеологии и психологии» [8, с. 15].
Для «Последнего поклона» существенна ретроспективная точка зрения повествовательного текста, как в общем и для подавляющего большинства произведений о детстве в русской литературе, что важно для раскрытия истории жизни. М. Медарич считает, что «история становления своей личности» является одним из самых существенных признаков, выявляющих внутренний автобиографизм художественного произведения [9]. Выбор главного героя (он является одновременно субъектом речи и сознания) определяет общую тональность произведения. Органическое отношение к жизни маленького героя, его удивительная способность воспринимать жизнь как нечто сказочное и таинственное придают особый лиризм, просветленность многим рассказам книги. Даже такие, казалось бы, незначительные события, как новые штаны, сшитые бабушкой («Монах в новых штанах»), дивный пряник, привезенный Катериной Петровной с базара («Конь с розовой гривой»), поездка деда за сеном («Запах сена»), чудная песня малиновки («Зорькина песня»), спасение гусей («Гуси в полынье») становятся для Витьки волнующим актом постижения загадочного мира и открытием светлых сторон человеческой души. Как отмечается в литературе об Астафьеве, это одна из главных тенденций его творчества: не только показать путь духовного становления и взросления героя, но и вписывание себя в этот мир.
Праздничная тональность рассказов первой книги «Последнего поклона», ее песенность опять же могут иметь несколько объяснений. Следует отметить, что тональность эта обусловлена, в первую очередь, конечно же, выбором героя-повествователя. Это наивный, непосредственный, доверчивый и эмоционально чуткий ребенок. Безусловно, созданию атмосферы праздничности, придает, как это уже было отмечено, образ бабушки как носительницы идеи лада и порядка. Но хотелось бы обратить внимание и на выражение авторского «я», на внутреннее желание автора заглянуть в себя самого, увидеть в себе «того мальчика», «успокоиться и очиститься возле него». Мучительно и настойчиво он пытается вернуть себе мир, «полный звуками, красками, запахами». Но не только праздничность и песенность определяют общий настрой книги. В ней переплетается радостное и печальное, светлое и трагическое, возвышенное и чистое. Соединение этих взаимоисключающих и взаимодополняющих начал - особая черта художественного мира писателя, ее отличительная особенность. В повести обнаруживается трехмерное существование художественного времени: время лирического героя (что чувствует и переживает Витька Потыли-цын), время героя-рассказчика, воспроизводящего события прошлого с позиций настоящего, и время автора, всматривающегося в будущее. «И когда придет мой последний час..., верую: и тогда томящим видением будет так и не открытая мною страна, и не умрет, а замрет ее образ во мне» [7, с.156]. Это формирует особое лирико-философское настроение повести и позволяет автору с максимальной полнотой выразить свое мироощущение, которое отражало ощущение социального и нравственного хаоса и давало понимание путей его преодоления.
Многие мотивы и образы из «Последнего поклона» найдут свое развитие в других произведениях Астафьева, многие истины, открытые «мальчиком в белой рубахе», будут утверждены дальнейшей жизнью и творчеством писателя.
Так, в рассказе «Далекая и близкая сказка», написанном в начале 60-х гг., уже намечены практически все основные мысли автора о предназначении человека, о любви к малой родине, о великой силе красоты и добра. В рассказе передаются все нюансы душевных переживаний мальчика, потрясенного музыкой. Печальная скрипка Васи-поляка преображают Витьку, рождает в нем необъяснимые чувства глубокой жалости, сопричастности миру: «В эти минуты не было вокруг меня зла. Мир был добр и одинок -ничего, ничего дурного в нем не умещалось» [7, с.92]. Похожие переживания испытывает и герой повести «Кража» Толя Мазин. Это еще один герой, биографически и внутренне близкий автору по своим психологическим качествам, а значит, и по-своему «отзеркаливающий» его сознание.
Очарованный таинственной мелодией Толя вдруг понял, что такая музыка может «ослепить» в людях «неуживчивость, зависть, тьму душевную» и «выявить то, ради чего их рожали и растили матери с отцами - самое лучшее, самое доброе, что есть или было в каждом человеке» [10, т. 2, с. 159]. Эта же мысль звучит и в словах рассказчика-героя, взрослого человека, прошедшего войну и столкнувшегося с самым страшным злом в финале рассказа «Далекая и близкая сказка». Та музыка, которая когда-то в душе маленького человека вызывала «детский восторг» и «чистую жалость», пробуждает теперь другие чувства. Она звучит «древним боевым кличем», зовет к активному преобразованию мира, «чтобы потухли пожары, чтобы люди не жались к горящим развалинам, чтобы зашли они в свой дом, к близким и любимым, чтобы небо, вечное над нами небо, не подбрасывало взрывами и не сжигало адовым огнем» [7, с.94].
Свое собственное развитие в раздумьях о том, что и как может объединить людей, находит и тема артельной и роевой жизни. С наибольшей силой в «Последнем поклоне» она звучит в рассказе «Бабушкин праздник». Бабушкины именины описаны с обилием бытовых подробностей, психологических деталей. Смысловой центр повествования - бабушка Катерина Петровна. Это она заботится о том, чтобы де-
тям было хорошо, чтоб все пришлось им впору, она думает о том, чтобы «добрые чувства друг к другу» навсегда оставляли неизгладимую память о родном доме, о гнезде, из которого они вылетали, но лучше которого нет и не будет» [7, с.135]. Этот эпизод в контексте повести, да и всего творчества Астафьева, приобретал обобщенно-символическое звучание. Смысл его в том, что большая семья бабушки, которая наделена благодаря ей «трудовой песенной душой», воспринимается как дружная артель, где каждый открыт сердцем и душой и ответственен перед другими. В эту артель принимаются и другие люди: усаживается за стол дядя Левонтий и его жена тетка Васеня, приходит туда и деревенский гармонист Мишка Коршуков. И таким образом понятие семьи как родственных по крови людей расширяется до образа-символа общечеловеческой семьи. Щедрость человеческого сердца делает мир прекрасным. Это уже прямое высказывание автора в книге «Царь-рыба»: «Мир - это артель, бригада, мир - это мать, которая даже веселясь не забывает о детях... Мир и труд - вечный праздник жизни» [10, т. 4, с.222]. Если проследить развитие этой темы в творчестве В. Астафьева, то становится очевидной неизменность авторской позиции, истоки которой в нравственных уроках, полученных в детстве. Путь становления личности, осознание своего нравственного назначения, осмысление мира и связи человека с ним ведет именно к людям, к пониманию неразрывного единства с общим потоком жизни. По этому пути идет не только Витька Потылицын, но и Илька Верстакова («Перевал»), и Поля Мазаева («Кража»), и Леонид Сошнин («Печальный детектив»).
Как уже говорилось, художественная система В. Астафьева необычайно разнообразна и противоречива. Наряду с рассказами, в которых «песенный человек» открывает существование добра, красоты, семьи, дома как нравственной и философской основы жизни, в «Последнем поклоне» немало драматических и трагических ситуаций, которые также выделены автором из общего потока впечатлений и занимают свое определяющее место в системе жизненных обстоятельств, связанных со становлением личности автобиографического героя. Это прежде всего жизненные коллизии, в которых человек ощущает свое сиротство. Мальчик, главный герой повести, - сирота, ребенок, потерявший мать и брошенный отцом. Тема сиротства призвана подчеркнуть острое чувство драматизма не отдельного человека, а общее ощущение разлада жизни, хрупкости земного бытия, незащищенности человека перед лицом зла. Можно сказать, что в 70-80-е гг. ХХ в. это чувство ощущалось писателем как всеобщее, метафизическое, оно было вызвано не только и не столько социальными катаклизмами, сколько ощущениями более всеобщего характера. Не случайно на долю практически всех героев писателя выпадает так много бед и трудностей. Это ощущение трагичности человеческого существования постепенно усиливается в герое. Столкновение Витьки со злом жизни, носителями которого становятся люди эгоистичные, корыстолюбивые, бесчувственные, рождает в нем мысли о несовершенстве мира. В «игарских» главах книги во всей остроте встает проблема жестокости взрослого мира и детских страданий. Лишенный любви, человеческого участия, маленький герой сам оказывается во власти зла («Без приюта»). Именно в этой, самой жестокой главе книги, когда Витька столкнулся со злом, оказался на самом дне жизни, на краю гибели, сливаются воедино голоса мальчика и рассказчика, размышляющих о том, как выстоять в мире зла и равнодушия к чужому горю, да и к чужой жизни. Голос Витьки звучит во внутренних монологах, и с ним солидарен рассказчик-герой. Не может мальчик обмануть доброго человека Раису Васильевну, выписавшую направление в детдом. «Если таких людей начнут обманывать, хана тогда всякой вере и совести» [10, т. 2, с.97]. Подчиняясь этому закону, будут строить свою жизнь «повзрослевшие» герои писателя, сближенные с ним общими биографическими чертами («Забереги», «Где-то гремит война»).
М. Медарич, говоря о наличии в тексте автобиографического героя, считает, что в тексте обязательно должно быть наличие тождества между автором, повествователем и основным персонажем. При этом возникновение тождества происходит на уровне высказываемого, а не высказанного [9, с.13]. С этой точки зрения любое оформление собственной душевной жизни с помощью языка, слова представляет собой художественный акт. Он, конечно же, отличается от непосредственно пережитого художником, потому что фиксируются лишь некоторые аспекты действительности, поэтому внутренняя жизнь, переходя в область художественного, некоторым образом деформируется или стилизуется. Автор сам определяет систему персонажей, наделяя их теми или иными чертами характера, сам определяет композицию сюжета, развитие сюжета, расставляет акценты. Но как обязательный признак в произведении, несущем в себе черты автобиографизма, существует личность, которая является одновременно и объектом, и субъектом описания. Исходя из этого положения, автобиографизм можно выделить лишь там, где автор текста определен и как объект, т. е. конкретная личность во времени и пространстве, и одновременно как субъект самопознания. В прозе В. П. Астафьева, как можно убедиться, такая личность существует.
Обращение к автобиографическому началу позволило писателю показать истоки кризисного, разорванного сознания человека второй половины ХХ в., стоящего перед проблемой драматического выбора. Невозможность найти ответы на вопросы, поставленные перед каждым человеком жизнью, заставляла писателя обращаться к собственным истокам, чтобы в трагических противоречиях современной действительности находить основополагающие начала добра и красоты.
Литература
1. Азадовский К. Переписка из двух углов // Вопросы литературы. 2003. Вып. 5.
2. Басинский П. Виктор и Петрович // Литературная газета. 1998. № 26. 24 июня.
3. Лейдерман Н.Л. Крик сердца. Творческий облик В. Астафьева. - Екатеринбург, 2001.
4. Макаров В. Во глубине России. - М., 1973.
5. Ланщиков П. Виктор Астафьев. - М.: Просвещение, 1992.
6. Астафьев В. Как начинается книга // Астафьев В. Всему свой час. - М., 1986.
7. Астафьев В. Мальчик в белой рубахе. - М.: Молодая гвардия, 1987.
8. Успенский Б. Семиотика искусства. Поэтика композиции. - М., 1995.
9. Медарич М. Автобиография / Автобиографизм // Автоинтерпретация: сб. статей. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998.
10.Астафьев В. П. Собр. соч.: в 4 т. - М., 1980.
Literature
1. Azadovsky K. Correspondence from two corners // Voprosi literaturi. 2003. Ed. 5.
2. Basinsky P. Viktor and Petrovich // Literaturnaya gaseta. 1998. № 26. June, 24.
3. Leiderman N. Scream of Heart. Creative appearance of V. Astafiev. Ekaterinburg, 2001.
4. Makarov V. Deep in Russia. Moscow, 1973.
5. Lanshikov P. Viktor Astafiev. Moscow, 1992.
6. Astafiev V. How Does a Book Start. Moscow, 1986.
7. Astafiev V. A Boy in a White Shirt. Moscow, 1987.
8. Uspensky B. Semiotics of Art. Poetics of Composition. Moscow, 1995.
9. Medarich M. Autobiography / Autobiographics // Collection of articles. St. Petersburg, 1998.
10. Astafiev V. Collected works: in 4 vol. Moscow, 1980.
Авдохина Тамара Владимировна, старший преподаватель кафедры истории и теории художественной культуры Восточно-Сибирской государственной академии культуры и искусств
Avdokhina Tamara Vladimirovna, senior teacher of the department of arts theory and history of the East-Siberian State Academy of arts and culture
Tel: (3012)219781; e-mail: [email protected]
УДК 82
ББК 82.3(2)-003
Н.Л. Новикова
Война и крестьянский мир в русском фольклоре и повести В.Г. Распутина «Живи и помни»
Художественное пространство повести В.Г. Распутина «Живи и помни» рассматривается в контексте народных мифологических и нравственных представлений о войне и мире (в значении «крестьянская община»). Война осмысляется в русском фольклоре и прозе Распутина в связи с такими онтологическими категориями, как смерть и судьба.
Ключевые слова: мифологическое пространство; онтологические оппозиции: свой/чужой, жизнь/смерть, война, судьба, мир (в значении «крестьянская община»).
N.L. Novikova
War and Peasant world in Russian Folklore and V.G. Rasputin's novel "Live and Remember"
The author analyzes the artistic space of Rasputin's novel "Live and Remember" in the context of mythological and moral understanding of "War" and "World" (inmeaning of peasant world or community). The Russian Folklore as well as Rasputin's novels interpret the War in relation with such ontological categories as death and destiny.
Key words: mythological space; ontological oppositions: native/foreign, life/ death, war, destiny, world (in meaning of peasant world or community).
Великая Отечественная война в русском фольклоре предстает не только как историческое событие, поделившее весь ХХ век на время «до войны» и «после войны», - народные представления о ней часто содержат мифологический подтекст, связанный с фундаментальными мировоззренческими оппозициями: «жизнь/смерть», «добро/зло», «свой/чужой». Война в фольклорном сознании осмысляется как общая судьба, острейшая кризисная ситуация в жизни народа, оказавшегося на грани жизни и смерти.
Жизненная драма главных героев повести «Живи и помни» разыгрывается на фоне этой общенародной исторической трагедии: «судьба человеческая» в прозе В.Г. Распутина неразрывно связана с «судьбой народной». Пространство войны - онтологический уровень первостепенной важности в многослойном художественном пространстве повести. При всей своей исторической и бытовой конкретности
