CC BY
321
ИСТОРИЯ
СОТ В ДОНЕСЕНИЯХ ИТАЛЬЯНСКИХ ДИПЛОМАТОВ (1924-1941 гг.)
О.В. Дубровина
Университет Модены и Реджо Эмилии. Департамент Лингвистических и культурологических исследований. Италия, Модена, 41121, пл. Сант Эуфемия, 19.
В статье анализируются донесения итальянских дипломатов, работавших в СССР в межвоенный период. На основе неопубликованных источников делается попытка объяснить решение Муссолини вступить в войну против СССР в 1941 г. Как исторический источник дипломатические сообщения, с одной стороны, представляют собой богатый материал о различных аспектах жизни СССР, увиденной глазами иностранцев и представленной ими в наиболее подробной и исчерпывающей форме. С другой стороны, субъективный характер донесений предполагает критический подход к оценкам и суждениям итальянских дипломатов. Тем не менее, несмотря на очевидную узость их информационной базы, необходимо учитывать значимость дипломатических донесений и рассматривать дипломатические каналы как один из многочисленных факторов в определении внешнеполитического курса фашистской Италии. В статье рассмотрены два аспекта наблюдаемой итальянцами советской реальности: общественные настроения, а также национальный менталитет русских. Качественная характеристика обоих феноменов легла в основу сделанных дипломатами выводов о нестабильности советской власти и её неминуемой гибели в случае внешнего вторжения.
Ключевые слова: итальянская дипломатия, коммунизм и фашизм, межвоенный период, имагология, образ врага, советская реальность, национальный характер, общественные настроения.
С момента установления официальных отношений между Италией и СССР на основе Договора о торговле и мореплавании от 7 февраля 1921 года [4, c. 41] официальные представители были направлены в столицы обоих государств. 25 февраля первый посол Италии в СССР Гаэтано Ди Мандзони вручил свои верительные грамоты, а через месяц в Рим прибыл первый полпред СССР в Италии К.К. Юренев [5, c. 13]. СССР, одна из основных стран, с которыми Италия поддерживала тесные экономические отношения, был для последней в некотором смысле «дружественным врагом». Если внешне оба правительства заявляли о неприемлемости политических режимов друг друга, то в области торговых обменов и real politik часто находили точки соприкосновения, что позволяло им как минимум до 1936 г. (с начала гражданской войны в Испании) не вступать в открытое противостояние и ограничивать баталии обменом резкими репликами на страницах национальной прессы. Значительная роль СССР в экономике Италии как поставщика сырья, так и ёмкого рынка сбыта для её промышленной продукции предопределила повышенный интерес руководства сначала либеральной, а затем, с 1922 г., и фашисткой Италии к внутренней ситуации в России, столь резко изменившей с 1917 г. направление своего исторического пути. Непредсказуемость внутреннего развития молодого советского государства, жёсткая борьба различных политических группировок, неожиданные решения в области экономической политики (от военного коммунизма к НЭПу, от НЭПа к коллективизации и индустриализации) и, наконец, постепенный переход от декларированного режима народной демократии к тоталитаризму требовали от правительства Италии постоянного внимания, чтобы иметь ясное представление о текущем моменте и успевать вырабатывать собственную позицию. Дипломатическая служба была одним из немногих доступных итальянцам каналов сбора информации о СССР. О значении дипломатических донесений из Москвы говорит личный интерес Муссолини1, который собственноручно оставлял на них карандашные пометки.
В предлагаемой читателю статье мы постараемся проследить по донесениям итальянских дипломатов интересовавшие их политические вопросы, а также проанализировать их оценки различных сторон жизни советского общества. Особое внимание в работе будет уделено вопросу об объективности суждений и степени их возможного влияния на выбор внешнеполитической линии итальянского фашизма. Хронологически статья охватывает период с 1924 г. (установление официальных дипломатических итало-советских отношений) по 1941 г. (разрыв
отношений, связанный со вступлением Италии в войну против СССР).
Источники и историография. Основная часть дипломатических документов хранится в Историко-дипломатическом архиве Министерства иностранных дел Италии в Риме (далее — ASD MAE). Небольшая часть разрозненных материалов встречается также в фондах Государственного центрального архива Рима. Некоторые доклады итальянских дипломатов, посвященные голоду на Украине в начале 30-х гг., были опубликованы и вошли в сборник под редакцией А. Гразиози [35], а также в качестве приложения к статье Дж. Петракки L'Urss senza miti: la visione diplomatica [49].
Донесения содержат различного рода информацию, начиная с подробных отчетов о съездах РКП(б) и заканчивая описанием бытовых сторон жизни советского общества, составленных на основе поездок самих дипломатов по территории СССР, а также на основе собранных ими данных среди своих соотечественников, оставшихся в советской России после Октябрьской революции. До настоящего момента российские историки не работали с этим архивным собранием, которое, однако, уже было в прошлом предметом исторического анализа таких итальянских исследователей, как А. Грациози [34], Дж. Петракки [45, 46, 47, 48] и А. Аккаттоли [6]. Итальянские историки составили подробное описание хранящихся в фонде документов и провели их содержательный анализ с целью изучения дипломатических отношений между Россией и Италией [45, 46], реконструкции политического процесса в СССР [49], голода на Украине в начале 30-х гг. [34], истории русской эмиграции в Италии, советско-итальянских культурных связей и культурной жизни в СССР по официальной информации и личным впечатлениям итальянских дипломатов [6].
Основным источником информации для посольств служила советская печать, к анализу которой итальянские дипломаты относились осторожно и старались отделить достоверную информацию от пропаганды. Дипломаты пользовались также сетью секретных агентов среди местного населения и старались по возможности сами присутствовать на событиях особой важности. Ограниченные возможности доступа к информации толкали иностранных дипломатов к более тесному сотрудничеству с другими посольствами для получения и обмена новостями о внутренней жизни в СССР. Сложность в получении полной и достоверной информации объяснялась и географическим расположением итальянских консульств, покрывавших своей сетью лишь европейскую часть СССР.
Среди «русских бумаг» фонда «Политические дела» архива ASD MAE содержится целый ряд донесений, отправленных итальянскими
1 Муссолини исполнял обязанности министра иностранных дел в периоды c 1922 по 1929 гг. и с 1932 по 1936 гг..
консулами в московское посольство из Ленинграда, Одессы, Харькова, Киева, Батуми, Новороссийска и Тбилиси. В результате деятельности этих дипломатических представительств сохранилось большое собрание исторических документов, которые представляют научный интерес ещё и потому, что дипломаты могли относительно свободно перемещаться по территории СССР вдали от политического центра [47, p.338].
Характеризуя дипломатические донесения как исторический источник, прежде всего, необходимо упомянуть о специфике работы итальянских дипломатов в Москве, наложившей значительный отпечаток на составляемые ими донесения. Ограниченность доступа к информации, как очевидно, влияла на качественную и количественную стороны полученных сведений. Однако дипломаты находили различные способы обойти создававшиеся советскими властями преграды на пути к получению интересующей их информации и компенсировать недостаток легальных средств. Критический подход к анализу статистических данных, сопоставление различных источников информации, подробное изучение советского законодательства, мониторинг официальной прессы и неусыпное внимание к деятельности антисталинской оппозиции — все эти действия были так или иначе направлены на получение как можно более полной информации о СССР и составление исчерпывающих отчётов о реальном положении дел в стране.
Здесь возникает очевидный вопрос о степени достоверности дипломатических каналов и их свободы от возможных ведомственных ограничений. В том, что дипломаты ощущали на себе груз ответственности, невозможно сомневаться, так как Муссолини лично прочитывал донесения из Москвы. Разумеется, подобное повышенное внимание сказывалось на манере излагать полученную информацию. Можно предположить, что и фашистская идеология оказывала определённое влияние на оценку итальянских дипломатов ситуации в СССР, и всё же, как представляется, некоторым авторам донесений удалось преодолеть границы идеологической матрицы и высказывать адекватные суждения, соответствующие реальности. Необходимо также учесть менталитет работавших в СССР итальянских дипломатов, их принадлежность к элитарным слоям политического истеблишмента, несущего на себе сознание собственной исключительности и отличия от других функционеров фашистского режима [48, с. 190-191]. Их суждения о советской действительности во многом были обусловлены их социально-культурным происхождением.
Тематический спектр. Тематика донесений свидетельствует о широте интереса итальянских дипломатов к советской действительности, привлекавшей их внимание в самых различных своих проявлениях: политика, экономика, культура, спорт, официальные праздники, религия, партийное строительство, транспорт,
вооружение, социальные отношения, законодательство и т.д.
Каждый период отличался определенным набором «горячих» тем, привлекавших пристальное внимание дипломатов. Так, например, после смерти В.И. Ленина в 1924 г. донесения почти полностью посвящались внутрипартийной борьбе; конец 20-х гг. был ознаменован началом реализации первой пятилетки. Донесения начала 30-х гг. передавали подробное описание голода на Украине и на Северном Кавказе с попытками анализа причинно-следственных связей на основе сведений, полученных из различных источников внутри страны.
Особый интерес у итальянских дипломатов вызывали политические процессы в СССР. Чер-рути пытался заглянуть «за занавес» советской пропаганды и выяснить настоящую причину политических обвинений. «Обширный материал, опубликованный за последние годы о саботаже, не является достаточно убедительным, а скорее наводит на мысль, что под вывеской «саботажа» пытаются скрыть технические ошибки, административные промахи, недосмотр управленческих и координирующих структур, а также излишнюю бюрократию» [23]. Другое объяснение политическим процессам и многочисленным обвинениям в саботаже было предложено итальянским консулом в Харькове Градениго: «Не стоит исключать того, что, как обычно, на спинах бедных невинных людей строится воображаемый замок из заговоров и т. д. Этот метод используется для доказательства крайней необходимости в деятельности ГПУ в целях гарантии единства государства» [31]. По мнению Аттоли-ко, «жёсткие меры, аресты и депортации» были связаны с недовольством, спровоцированным плохими урожаями. Таким образом, итальянские дипломаты интерпретировали громкие политические процессы и множество других приговоров как проявление слабости режима, находившегося в лихорадочном поиске виновных.
Значительную часть донесений итальянских дипломатов занимал процесс строительства социализма и связанные с ним проблемы коллективизации и реализации пятилетних планов. Особый интерес привлекала политика советского правительства в отношении многочисленного крестьянства. После того как итальянцы сделали вывод о том, что в российской деревне, а точнее в экспорте сельскохозяйственной продукции, сосредоточен основной источник промышленного роста, они начали пристально следить за мерами советского правительства по отношению к крестьянству. Наблюдая за коллективизацией на подотчётных им территориях, итальянские консулы в Харькове и Тбилиси были убеждены в ответственности советского правительства за разразившийся голод на Украине, Северном Кавказе и Поволжье. Сопротивление крестьян вызвало реакцию центра, спровоцировавшего, по мнению итальянских дипломатов, миллионы
смертных случаев от голода и инфекционных заболеваний [34, с. 30].
Большое количество донесений посвящено условиям работы и жизни рабочих, что доказывает особый интерес фашизма к социальным проблемам рабочего класса и их решению в СССР. В отчётах затрагиваются различные аспекты жизни советских рабочих: режим работы, зарплата, особенности потребления, свободное время, жилищные условия и т.д. В частности, особое внимание было уделено стахановскому движению и его негативным последствиям для личной и профессиональной жизни простых рабочих.
Мы проведём анализ двух сквозных тем, получивших наибольшее развитие на страницах дипломатических донесений и способствовавших созданию среди итальянцев образа Советского Союза: отношение к режиму широких слоёв населения и менталитет русского народа. Выбор именно этих двух тем объясняется в том числе и отсутствием их освещения в современной историографии. Основное внимание итальянских историков привлекали, главным образом, политические и экономические аспекты СССР, нашедшие свое отражение в донесениях дипломатов.
Общественные настроения. Одной из задач итальянских дипломатов, работавших в Москве, было изучение общественных настроений в СССР в целом и отношения населения к советскому режиму, в частности. Этот аспект привлекал дипломатов по разным причинам. В первую очередь, они считали, что позитивное мнение населения о строе укрепляло стабильность режима и отражало прочность поддержки действующей власти со стороны народных масс. В данном случае можно предположить существование некой конкуренции между тоталитарными режимами в сфере борьбы за массовый консенсус и поиска мер для его формирования. Наконец, анализ народной поддержки режима давал возможность предсказать реакцию населения на возможную войну против СССР и готовность сражаться за коммунистический режим.
Критическое отношение к большевистскому режиму было зафиксировано дипломатами среди всех категорий населения, начиная с крестьян и заканчивая студентами и даже партийными работниками. Вернувшись из СССР, итальянский ученый Л. Бизео отправил в МИД Италии свой отчёт о положении крестьянства в СССР и его отношении к центральной власти. «В целом необходимо подчеркнуть, что крестьяне глубоко ненавидят советское правительство. Если по какой бы то ни было причине правительство окажется в сложной ситуации, оно не сможет рассчитывать на поддержку деревни» [22].
Что же касается рабочих, то, по мнению дипломатов, советское правительство рассмат-
ривало их как силу, способную совершить политический переворот, поэтому старалось удовлетворить их требования и обеспечить им необходимый минимум средств для достойного существования. Однако, несмотря на политику сдерживания, даже рабочие проявляли признаки недовольства. Из итальянского посольства в Хельсинки в МИД приходили новости из «различных источников» о размахе рабочих движений: «Широкое распространение волнений даже среди промышленных рабочих и угроза всеобщей забастовки, способной остановить нормальное течение жизни в основных производственных центрах, позволяют предположить в недалеком будущем повсеместное обострение экономического кризиса» [54]. Тем не менее, к середине 30-х гг. сообщения о выступлениях рабочих постепенно исчезают со страниц докладов итальянских дипломатов. Последние полагали, что все проявления недовольства на корню подавлялись советскими службами безопасности.
Среди документов ASD MAE хранятся отчеты с описанием студенческих волнений. В 1933 году консул в Харькове отправил в посольство доклад, посвящённый недовольству в университетских кругах. «Критика правительства стала нормальным явлением среди студентов, которые, как представляется, разочаровались и даже начали выражать антибольшевистские взгляды или, во всяком случае, вступили на этот путь. Молодёжь, на которую правительство возлагает наибольшие надежды, начинает проявлять недовольство и открыто высказывает критику в адрес властей. Это позволяет предвидеть интересное развитие событий в будущем» [32]. Студенческие волнения, согласно дипломатическим донесениям, основанным на непроверенной информации2, часто получали поддержку со стороны военных, не желавших работать в колхозах. Они были вынуждены замещать на полевых работах крестьян, оказывавших пассивное сопротивление политике коллективизации.
По сведениям итальянских дипломатов, в военных кругах недовольство проявлялось как на уровне рядовых военнослужащих, так и среди командного состава. Высшие военные чины обвиняли Политбюро в неспособности к управлению и сомневались в том, что находившаяся под его руководством страна сможет победить в войне в случае внезапного нападения. «Наибольшее недовольство охватило военные круги, многие члены которых были фанатично преданны делу построения коммунизма, однако при этом не были интернационалистами. Наоборот, будучи радикальными патриотами, они возмущались засильем "иностранцев" (грузин, армян и евреев) в правительстве, а также тем, что они не только единолично правят страной, но и ведут её, как они считали, к краху. В этих кругах утверждают, что вследствие катастрофической
2 Вероятно, именно этим объясняется использование всех глаголов в условном наклонении, которое в русском переводе можно было бы передать частицами «якобы», «вроде бы».
экономической и финансовой ситуации и упадка морального духа населения, способность страны к сопротивлению как в материальном смысле, так и, в ещё большей степени, нравственном, значительно уменьшилась. Они считают, что если политическая линия руководства радикально не изменится, то страна не выживет в условиях возможной войны» [12].
Солдаты-призывники также, согласно поступавшим в итальянское посольство сведениям, проявляли недоверие и неуважение по отношению к большевистской власти. В конце 30-х гг. Черрути сообщал итальянскому правительству об актах неповиновения, распространенных в советской армии. Солдаты часто отказывались стрелять в крестьян, принимавших участие в мятежах, а также тайно исполняли сатирические куплеты политического содержания.
Недовольство советским режимом было распространено и в рядах самой коммунистической партии. Помимо участников оппозиции, за составом и программой которой пристально следили итальянские дипломаты и посылали подробные отчёты в Рим, в сфере их внимания оказывались и члены партии просталинской ориентации, их настроения и критические высказывания. Руководитель ленинградского консульства писал в посольство в Москве: «Недовольство, затаённое в рядах партии, берет свое начало не только в разнице идеологических позиций различных Советов и взаимной неприязни их членов, но и в общей кризисной ситуации. Не только резко упал прожиточный минимум, но и развеялся миф об отсутствии безработицы» [42].
Возрастающее напряжение в широких слоях населения, по мнению итальянских дипломатов, обусловливалось несколькими причинами. Наибольшее влияние оказывало состояние экономики. Если в 1924 г. Мандзони сообщал в Рим, что «основные причины трудностей, раздражённости и недовольства, создающих неспокойную обстановку в стране, были экономического характера» [37], то и спустя восемь лет ситуация нисколько не изменилась. Об этом свидетельствовал Аттолико, сообщавший в Рим об «ужасных» условиях жизни местного населения, «опустившегося до уровня бедности 1921 года. Протесты и жалобы отныне стали нормальным каждодневным явлением. Бесконечный поток рабочих рук из деревни в город и обратно объясняется отчаянным поиском «чего-то получше» [16]. В отчётах дипломатов содержится также информация о нехватке продуктов питания и недовольстве, вызванном бесконечными очередями в полупустых магазинах. В 1929 году итальянский консул в Ленинграде писал: «Продолжает сохраняться критическая ситуация, сложившаяся в результате нехватки продуктов питания и товаров первой необходимости. Общее моральное состояние очень подавленное: недостаток продуктов объясняется тем, что большая часть населения без какой бы
то ни было веской причины делает запасы на недели и месяцы вперед» [21]. Недовольство среди рабочих было вызвано невыплатой заработной платы и задержкой в распределении карточек на продукты питания, которые, по их мнению, им причитались как представителям победившего класса. Бедственное положение крестьян со временем всё ухудшалось вследствие проводимой правительством политики в деревне, направленной на изъятие как можно большего количества сельскохозяйственных продуктов при неэквивалентном обмене: закупки по низким ценам, отсутствие промышленных товаров широкого потребления, низкое качество сельскохозяйственной техники и т. д.
Национальность руководящих кадров (по сведениям дипломатов, широкие массы населения были убеждены в засилье евреев в верхних эшелонах власти) также давала поводы для недовольства. Большинство итальянских дипломатов были убеждены в глубокой неприязни русского народа по отношению к евреям. Население раздражала не только «иностранность» советских руководителей, но и их роскошный стиль жизни: «Повсюду царит глубокое недовольство режимом, выражающееся в забастовках и волнениях, вспыхивающих в различных регионах Союза, а также в тайных разговорах, направленных против "хозяев" и подслушанных даже на похоронах жены Сталина» [9].
Негативные настроения среди населения были спровоцированы и особым отношением советского правительства к иностранцам: дипломатам, техническим специалистам, западноевропейским коммунистам. Градениго писал в Рим о зависти, с которой местное население смотрело на иностранцев: «Помпезность и роскошь, с которой советское правительство обходится с иностранцами, воспринималось неуместными, неоправданными, противоречащими коммунистической доктрине. Эти настроения, пропитанные ксенофобией, имели в своей основе политический подтекст. Говорят, что так было и при царях, и поэтому новое правительство в Москве не лучше прежнего» [33].
Наконец, дипломаты считали, что деятельность ГПУ также вносила свой вклад в создание взрывоопасной атмосферы в советском обществе. В отличие от 30-х гг., когда деятельность ГПУ стала ассоциироваться в широких слоях общества с террором, в 20-е гг. этот орган еще только «беспокоил» население и вызывал в нём, по мнению итальянцев, лишь раздражение: «[...] среди населения слышится ропот недовольства ГПУ из-за его излишней репрессивной деятельности» [38].
Недовольство выражалось по-разному, начиная с наиболее распространённых форм протеста среди рабочих - забастовки и демонстрации, и заканчивая сопротивлением крестьян, перешёптыванием украдкой в очередях, в ночных поездах и рассказами анекдотов с политическим подтекстом.
Самое решительное сопротивление, по мнению итальянских дипломатов, было оказано крестьянами. Наибольшее распространение получили уход с прежних земельных участков и отказ вступать в колхозы, полностью контролируемые государством. Эта позиция крестьян позволила заместителю консула в Новороссийске Л. Сиркана поставить под сомнение мысль о безработице в России. Он предложил другую формулировку: «незадействованность рабочей силы», которую, как он считал, необходимо было рассматривать «как одно из проявлений недовольства и пассивного сопротивления населения, а не как нехватку рабочих мест как таковую» [53].
Среди «русских бумаг» встречаются и доклады об убийствах чиновников и коммунистических пропагандистов, отправлявшихся в деревню с целью убедить сельских жителей в необходимости выполнять спущенные сверху планы по сбору урожая. «По слухам, крестьяне этих регионов (Черноземье и Воронеж), в прошлом зажиточные, а сейчас страдающие от голода, убили руководителей местных партячеек и приступили к переделу земельных наделов. Это явление было типичным для всех крестьянских бунтов в России с древнейших времен» [18].
Что же касается рабочих, то, несмотря на заявления советского правительства о победе пролетариата и его безоговорочной поддержке властей, в 20-30-е гг. в СССР были отмечены демонстрациями и забастовками, организованными самими рабочими для выражения несогласия с тяжёлыми условиями жизни и требования их скорейшего улучшения. Ошибаясь в своих прогнозах о политическом развитии СССР, Черрути видел в забастовках начало процесса обновления страны, первые волеизъявления рабочих, направленные на освобождение от коммунистической власти: «В Киеве вследствие волнений, зафиксированных в рабочих районах, были арестованы несколько рабочих, однако они были быстро отпущены на свободу благодаря демонстрациям других рабочих в их поддержку. Незначительные сигналы, если хотите, однако они важны, так как до этого в жизни этой страны подобных прецедентов не возникало» [24].
Помимо традиционных форм протеста, характерных для рабочего класса, советские рабочие прибегали и к организации беспорядков. Так, в 1932 году Аттолико сообщал в Рим о «кровавых происшествиях», имевших место в промышленном текстильном районе Иваново-Вознесенска. Сокращение хлебного пайка при «отсутствии других средств к существованию усилило возмущение рабочих, которые, оставив свои рабочие места на фабриках, захватили зерновые хранилища» [13]. Усиливающийся страх перед силами правопорядка привел к тому, что выражение недовольства среди рабочих начало принимать завуалированные формы и проявлялось в частных беседах. Возвращаясь с работы в ночных поездах, рабочие выговаривались друг другу, жаловались на тяжелые условия жизни: «Как только поезд
отъезжает со станции, в целях экономии топлива в вагонах выключается свет. В темноте, и только в темноте, все начинают жаловаться на условия, в которых они вынуждены жить, несмотря на многочасовой изнурительный труд» [17].
В частной жизни недовольство проявлялось и в виде шуток и анекдотов, рассказанных шепотом из опасения быть услышанными агентами ГПУ. Консул в Ленинграде так описывал обстановку, в которой жило городское рабочее население в начале 30-х гг.: «Недовольство проявлялось лишь в редких случаях. Как правило, ГПУ подавляло своей железной рукой волнения на самой ранней стадии их зарождения. Критическое отношение населения проявлялось лишь в рассказываемых анекдотах и шутках о людях и политике режима, что, как известно, происходит и в других городах СССР. Так называемым «правом на шёпот» пользуются с большой осторожностью, боясь доноса в правоохранительные органы. Тем не менее, этот феномен относительно широко распространён» [43].
Очереди в магазинах также предоставляли удобную возможность высказаться и обменяться мнениями о сложившейся ситуации. «Вызывающие негативную реакцию населения «очереди», - писал в 1928 году Черрути, - представляют опасность для режима, так как в таком скоплении людской массы концентрируется общественное недовольство. Собравшийся перед магазином народ не может не обменяться мнениями о коммунистическом режиме, при этом не всегда совпадающими с правительственной линией. Запрет милиции на разговоры в очередях не привел к ожидаемому результату» [24].
Все эти выражения недовольства и очевидное отсутствие консенсуса среди широких масс населения в отношении советского режима давали основания итальянским представителям предполагать неминуемость гражданской войны или, как минимум, ожидание советским народом иностранной интервенции в надежде на освобождение с его помощью от большевистской власти. В 1928 году Кварони предсказывал очередную революцию, которая должна была положить конец советскому режиму: «Коммунисты чувствуют себя изолированными, в большинстве из них религиозный фанатизм прежних времен уступил место буржуазному желанию закрепить за собой своё нынешнее положение. Логично предположить, что с началом народного восстания коммунистический режим падет с ещё большей лёгкостью, чем царизм» [49].
Итальянские дипломаты не ожидали поддержки режима в случае начала войны даже со стороны рабочих: «В рабочих массах растёт недовольство. В них взрастили надежду на лучшее будущее. Сегодня же они отдают себе отчёт в том, что время идёт, а условия их жизни становятся день ото дня все хуже и хуже. Теперь они уже знают, что власти их обманывают, когда заявляют о плохих условиях жизни рабочих за границей. Они также не перестают повторять,
что во времена царя жилось лучше. Во многих случаях они открыто заявляют, что, если правительство вступит в войну, то они наотрез откажутся воевать» [51].
В 1932 году Аттолико передавал сведения, полученные им от своего соотечественника, проживавшего в Сибири с 1901 г. «В последнее время население Сибири взбудоражено мыслью о скором крахе большевизма. Конец режиму положит война, которая, как здесь говорится, должна начаться уже весной. Здесь также надеются, что японцы помогут в создании нового государства в Сибири, которое будет включать в себя территорию от Владивостока до Байкала» [14].
В данном случае можно предположить две вероятных причины близорукости итальянских дипломатов, доказанной последующими событиями. Во-первых, личная неприязнь к советскому режиму и большевистской власти накладывала отпечаток на анализ ситуации и придавала ему субъективный характер. Во-вторых, желание отличиться перед вышестоящими руководителями ведомства, написать ожидаемые ими отчёты о скором падении идеологического противника толкали на очевидные преувеличения, раздувание слухов и придание важности одним сведениям при одновременном замалчивании других.
Тем не менее, несмотря на все приведённые примеры недовольства, многие итальянские наблюдатели соглашались с мыслью о том, что ни одно из подобных проявлений недовольства против советского режима не представляло для него серьёзной опасности. В первой половине 20-х гг. ситуация в СССР казалась Мандзони настолько мирной и спокойной, что он не мог вообразить никакого протестного выступления со стороны победивших в результате революции и удовлетворивших свои потребности классов [39]. В 1926 году католический священник М. Д'Эрбиньи, прибывший в СССР с секретной миссией и имевший возможность тайно посетить различные советские города, по возвращении в Италию адресовал свой доклад в МИД: «Экономическая и финансовая ситуация всё больше ухудшается и, кажется, оставляет мало надежд на восстановление. Однако здесь не ждут новой революции, а скорее опасаются за начало внутренней борьбы на местах» [29]. Таким образом, спустя восемь лет со дня революции её даже самые непримиримые противники не предвидели скорого конца установившегося политического режима.
Ситуация во многом изменилась в 30-е гг. Однако перемены коснулись не степени надёжности режима, а причин его внутренней стабильности. Через капитана итальянского торгового судна, совершившего рейс в СССР, до посла Италии в Париже Мандзони дошли сведения от жителя СССР, описавшего катастрофическое положение советского населения: «В целом бедность среди населения растёт, так как все богатства присваиваются правительством с целью его
превращения в настоящие деньги: всё продаётся для покупки «валюты». Народ месяцами остается без чая, масла, сахара, мяса. Смерть людей никого не волнует. Реакции населения на такое положение не существует и нет даже слабого намека на нее» [40]. Таким образом, если для таинственного «жителя» СССР причина отсутствия сопротивления в народе лежит в условиях его жизни, которые лишали его воли, то, по мнению Кузимане, командира итальянского торгового судна, страх являлся силой, сковывающей действия народа: «Несмотря ни на что, в стране сохраняется спокойствие. Кажется, будто страх лишает русский народ возможности проявить минимальный протест, а привычка страдать облегчает само страдание» [28].
Своеобразную точку в этом вопросе поставил итальянский консул в Киеве, выразив в докладе 1935 г. своё мнение о способностях украинцев к организации восстания: «Принимая во внимание национальный характер и апатию украинского населения на фоне неусыпной слежки и глубоко укоренившегося в обществе доносительства, нельзя разумно предполагать существование высоконравственных лиц, способных к самопожертвованию и готовых организовать заговор и положить начало оппозиционному движению против существующего режима» [27].
Таким образом, среди итальянских дипломатов сформировалось мнение о распространённом в советском обществе недовольстве существующей властью, и даже в тех его слоях, которые должны были бы пользоваться всеми привилегиями победителей революции. Тем не менее, как среди рабочих, так и среди сельских жителей проявлялось критическое отношение к политике советского правительства, которое находило своё выражение в волнениях, забастовках, убийствах партийных деятелей и других антисоветских действиях. Несмотря на многочисленные протесты, положение советской власти, по мнению итальянских представителей, оставалось прочным и надёжным благодаря непрерывной работе служб национальной безопасности (ГПУ-ОГПУ-НКВД), а также установившейся атмосфере страха, доносительства и морально-психологической подавленности, характеризующей общественные настроения в сталинскую предвоенную эпоху. Стоит отметить, что во многом такое положение вещей итальянцы объясняли и особенностями менталитета русского народа.
Русский менталитет. Исполняя в СССР дипломатические обязанности, итальянские представители интересовались не только политическими и экономическими аспектами жизни страны, но и её народом, его национальным характером, особенностями самосознания, отражающими исторические и современные явления российской действительности. Однако некоторые черты русского народа были скорее позаимствованы из классической русской литературы, нежели выявлены в результате соб-
ственного опыта жизни среди местного населения. На эту мысль наводит нереальность и фантастическая преувеличенность некоторых характеристик, имеющих гораздо больше общего с описанием литературных персонажей, нежели живых людей и бытовых ситуаций. Некоторые явления привлекали внимание иностранцев из-за резкого отличия от их собственной национальной культуры, вызывая среди наблюдателей возмущение, а иногда и чувство превосходства над русским народом. Помимо попыток дать определение национальному русскому характеру, итальянские дипломаты старались ответить на избитые «вечные» вопросы о самобытности русского человека: Россия является частью западной или восточной культуры? Почему революция произошла именно в России? Умеют ли русские работать? Прежде чем изложить ответы итальянцев на перечисленные вопросы, попытаемся воссоздать систему образного ряда, состоящую из характеристик, которыми итальянские дипломаты наделяли русский (а точнее, советский) народ.
Все без исключения итальянцы подчеркивали в русских очевидную, как им казалось, особенность национального характера: терпение. Та же черта могла быть названа несколько иначе с добавлением различных смысловых оттенков: терпимость (шПегапга), покорность (геш1881уМ), смирение (га88едпа2юпе). Смирение стало, пожалуй, наиболее стойким клише, закрепившимся в западной послереволюционной литературе, и с завидным постоянством перекочевывало из одного печатного произведения в другое.
Итальянцев поражали «терпение и выносливость русского народа», принимавшего различные формы. Уго Оттоленги, вернувшийся из своего путешествия в СССР в 1929 году, писал в своем докладе в МИД Италии: «Все настолько привыкли стоять в очередях для покупки товаров первой необходимости, что встают в очередь даже при входе в кинотеатр. Фольклорные игры для детей и взрослых также несут на себе отпечаток жесткой дисциплины. Человек латинского происхождения иногда с трудом может поверить в то, что им самим весело в них играть. Уличные очистительные машины могут облить водой пешеходов, но мне ни разу не приходилось наблюдать возмущение обрызганных людей» [44]. Та же кротость и смирение были замечены итальянскими дипломатами в разгар голода на Украине и на Северном Кавказе: «Мой осведомитель во время всего своего длительного путешествия не заметил в страдающих людях ни намёка на злобу и обиду: повсюду царил дух кроткого смирения перед неизбежным. Они говорят о своей близкой смерти, как о чём-то, что их напрямую не касается» [8]. Итальянцы подчёркивали, что большевики прекрасно знали об этой особенности характера русского народа и учитывали её при реализации своей экономической политики: « [...] не надо думать, что
советское правительство не знало, до какой степени оно могло пользоваться терпением народа: оно это прекрасно знало и пользовалось этим» [26]. Хотя Черрути и называл советского крестьянина «спокойным увальнем» (fanciullone pacifico), тем не менее, он полагал, что «и у него есть свой предел, и сложность в том и состоит, чтобы понять, когда он наступит» [25].
Ещё одной чертой русского народа, в определении которой сходились все итальянские дипломаты, была апатия и безразличие. «Вялый по своей природе», этот народ, как считал Черрути, никогда не сможет «реализовать в жизнь социалистическую теорию». «[...] самый пассивный, апатичный и потому легко управляемый народ, который можно только вообразить» 44], «медлительный», «безвольный и доведённый до животного состояния лишениями и причинённой ему болью» [30]. Прожив три года в СССР, Аттолико пришёл к заключению о том, что: «[...] женщины являются самым активным элементом этой бессильной нации» [15].
От темпераментных итальянских наблюдателей не могла укрыться грусть, свойственная, по их мнению, всем славянским народам. В своём докладе об организации празднований по случаю юбилея Октябрьской революции сотрудник информационного отдела итальянского МИД Берардис в почти поэтической форме описал характерный для русских фатализм: «В иной форме проявляются простота и покорность русского народа, ещё окончательно не сломленного пережитыми страданиями. Охваченный молодецким желанием забыться в песнях, музыке и развлечениях, он пытается сбросить свою славянскую грусть, навеянную тоскливым бытом, наполненным гнётом и притеснениями» [20].
Пессимизм также был одной из черт психологического портрета русского человека. Вице-консул в Новороссийске докладывал о «привычном психозе, распространённом в массах советского населения. Будучи по своей природе пессимистичными, русские сами себе желают страшных бедствий в надежде, что они приведут к изменению сложившейся ситуации» [52]. Благодаря всё тому же славянскому фатализму, по мнению Сиркана, крестьяне со смирением и спокойствием относились к смерти: «Крестьянин, заранее зная, что его приговорят к высшей мере наказания, с роковой невозмутимостью ожидает своей очереди. Подспорьем в этом ему служит дряблость и пассивность славянского менталитета. Разуверить его не удаётся ни кнутом, ни пряником» [52].
Итальянские дипломаты не обошли своим вниманием и уже набивший к тому времени оскомину вопрос о культурной принадлежности русской цивилизации. Все дипломатические представители сходились во мнении о том, что Россия была «глубоко азиатской» страной. Первым на этот счёт высказался Мандзони, введя в оборот выражение «жить по-русски» и дав ему следующее определение: «жить по-русски озна-
чает жить в достойном смирении. В этом есть что-то восточное, даже азиатское» [41].
Вероятно, скудные знания по истории и культуре России легли в основу утверждения некоторых итальянских наблюдателей о «тайном присутствии кочевого духа в русском народе» [53]. Именно эта национальная черта, по мнению некоторых дипломатов, наряду с комплексом других объективных факторов, объясняла распространённый среди советского населения феномен частой смены рабочих мест: «[...] рабочая сила, задействованная на фабриках, склонна к постоянным перемещениям, что происходит не только из-за врожденной тяги к кочевому образу жизни, что характерно для русского народа в целом, но и из-за тяжёлых условий быта рабочих, их плохого питания и ещё худшего размещения в бараках» [7].
Качества русских как работников и будущих строителей нового режима также находились в центре внимания итальянских дипломатов. В 1924 году почти сразу после своего приезда в Москву, Мандзони поразился силе и энергии русского народа, что дало ему повод поверить в готовность и способность русских в корне изменить свои условия жизни: «[...] этот народ ясно доказал своё стремление к жизни и способность в последний момент найти в себе силы, необходимые для спасения от смерти и вступления на путь новой жизни. Поэтому невозможно не верить в его возрождение» [36]. Восторг и восхищение итальянских дипломатов со временем сменились более взвешенными оценками. Критикуя правительственные декреты, санкционирующие реквизицию зерна у крестьян, Кварони замечал, что подобные налоги лишат крестьянство предпринимательской инициативы, «и это у народа, которому и так по своей природе её недостает» [50]. Безынициативность русских была подмечена и Аттолико, не оставившим без комментария эпизод с умершим на пятидесятиградусном морозе домашним скотом: «Если бы этот народ обладал хоть крупицей инициативы, то давно бы уже выстроил деревянные загоны, благо древесины русским не занимать» [11]. Безжалостной критике подвергли русских рабочих и два итальянских технических специалиста, дав «местному работнику оценку, ставшую к тому времени уже общепризнанной: медлительность, отсутствие интуитивного мышления, грубость ручной и умственной работы. Нам не удалось привить знания и умения рабочему коллективу, как мы рассчитывали. В Италии такую бригаду мы готовим за пару недель» [10].
В конечном итоге все приведённые выше мнения заставили итальянских дипломатов задаться вопросом о потенциале русского народа к совершению революции. Многие из них в растерянности не могли понять, как народ, отмеченный подобными национальными чертами, мог решиться на такой кардинальный шаг. Бардуцци же ответил на этот волнующий итальянцев вопрос, взглянув на него в другом ракурсе: «Оче-
видно, что если бы русский народ был умнее и обладал бы большей силой воли, коммунизм был бы низвергнут уже давным давно» [19].
В заключение стоит добавить, что на основании «русских бумаг», присланных в Рим итальянскими дипломатами, вырисовывается еще одна черта русского народа: миролюбие. Итальянцы подчеркивали, что «проникнутая насилием» русская история сформировала национальный тип русского человека, привыкшего терпеть произвол стоящей над ним власти. При этом русские не оказывают ей никакого сопротивления в попытках защитить свои интересы. Это смирение привело итальянцев как минимум к двум основным выводам. Первый касался неспособности русских свергнуть советский режим самостоятельно, что предопределило необходимость внешнего воздействия для решения внутренней ситуации в стране. Второй вывод заключался в миролюбивом национальном характере русских, которые никогда бы не вступили в войну из-за врожденного отсутствия воинственного духа и безусловного принятия существующего политического режима. Подобная позиция русских объяснялась психологической апатией, политическим слабоволием и обыкновенным страхом за собственную жизнь и за жизнь близких. Одновременно с этим дипломаты были уверены и в том, что советский народ откажется воевать в объявленной большевистскому правительству войне. Эта мысль станет одним из лейтмотивов фашистской военной пропаганды против СССР, убеждавшей итальянцев в скорой и лёгкой победе на Восточном фронте.
* * *
В результате проведенного исследования естественным образом напрашивается вопрос о степени ответственности итальянских дипломатов в принятии руководством страны решения о вступлении фашистской Италии в войну против СССР. Следует, однако, отметить относительность роли дипломатических донесений в определении курса внешней политики Муссолини, особенно на заключительном этапе его нахождения у власти. Выбор в пользу Германии и силового решения конфликта стал совокупным результатом устремлений большей части правящего блока, интересы которого в решающей степени определяли внешнюю политику режима [1, с. 131], [3, с. 269, 374].
Очевидным представляется тезис о дезинформации собственного руководства, приведшей к вступлению Муссолини в войну против Советской России, без должной оценки всех последствий такого (учитывая результат кампании) опрометчивого шага. С одной стороны, можно подозревать итальянских дипломатов в некоторой наивности, проявлявшейся в комментариях ряда событий. Так, например, предсказание на протяжении почти всего предвоенного двадцатилетия массовых восстаний и гражданской войны напоминает скорее навязчи-
вую идею, нежели объективную интерпретацию фактов. Изолированность режима и его полное неприятие народными массами скорее говорит о некритической абсолютизации принятых на веру постулатов. С другой стороны, в их донесениях можно заподозрить желание удовлетворить чаяниям начальства и доставить руководству удовольствие читать приятные новости в «правильном» изложении.
Несмотря на пессимистические прогнозы в отношении будущего советского режима и предсказание скорейшего падения большевистской власти, дипломатам приходилось так или иначе оправдывать несостоятельность своих предположений (ни гражданской войны, ни антибольшевистской революции не происходило). Такое объяснение они находили, главным образом, в эффективности репрессивного аппарата, капиллярности его распространения во всех общественных нишах, а также в особенностях национального характера.
Внушаемые итальянскими дипломатами идеи неминуемости войны, ее ожидания всем
советским обществом как спасения против ненавистной большевистской власти, надежды на освобождение с помощью внешних сил — всё это ложилось на почву итальянского фашизма, обильно «удобренную» завоевательными концепциями. Муссолини никогда не отказывался от необходимости беспощадной борьбы с коммунизмом и, несмотря на пакт о ненападении между Германией и СССР, считал войну с Советами неизбежной [2, с. 281]. Согласно созданной дипломатами картине, советская власть должна была рухнуть подобно карточному домику, не находя опоры в основной массе населения. А если добавить особенности менталитета русских: леность, миролюбие, терпимость, смирение, фатализм, то создавалась картина пассивно переносящего невзгоды народа, готового в любой момент пойти за новой силой, обещающий минимальное улучшение тяжелых условий его быта. Эта убежденность в лёгкой и быстрой победе и стала одним из многочисленных факторов, подтолкнувших Муссолини к вступлению в войну против СССР в июне 1941 года.
Список литературы
1. Белоусов Л. С. Режим Муссолини и массы. М.: МГУ, 2000. 368 с.
2. Белоусов Л.С. Муссолини: диктатура и демагогия, 2-е изд, переработанное и дополненное, М., «Планета», 2016. 368 с.
3. История новейшего времени стран Европы и Америки: 1918-1945 гг. Л.С. Белоусов, И.В. Григорьева и др. М., «Высшая школа», 1989. 463 с.
4. Сборник документов «СССР-Италия. Страницы истории 1917-1984». М.: Политиздат, 1985. 293 с.
5. Хормач И. А. СССР и Италия. 1924-1939 гг. Дипломатические и экономические отношения. М.: ИРИ РАН, 1995. 288 с.
6. Accattoli A. Rivoluzionari, intellettuali, spie: i russi nei documenti del Ministero degli esteri italiano. Salerno: "Europa Orientalis", Vol. 21, 2013. 311 p.
7. Ambasciata d'Italia a Mosca, Mano d'opera per le fabbriche, 13.11.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
8. Ambasciata d'Italia, La situazione nel Caucaso Settentrionale, 27.5.1933 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
9. Ambasciata italiana a Mosca, Il problema degli approvvigionamenti all'inizio del XV anno di governo bolscevico, 15.11.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
10. Attolico B. Andamento dell'organizzazione industriale sovietica. Dichiarazioni di operai italiani, 1.3.1933 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
11. Attolico B. Notizie sulle condizioni di vita nell'Urss, 1.3.1933 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
12. Attolico B. Pericoli del regime staliniano, 39.1.1933, in ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
13. Attolico B. Scioperi ed incidenti nel distretto di Ivanovo-Vossnessensk,7.6.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945,b.
14. Attolico B. Situazione in Siberia, 29.3.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
15. Attolico B. Situazione interna della Russia, 10.1.1933 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
16. Attolico B. Situazione interna ed economica sovietica, 14.3.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
17. Attolico B. Situazione interna. Notiziario settimanale, 8.3.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
18. Attolico B. Voci di agitazioni tra i contadini, 21.6.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
19. Barduzzi, Situazione economica nella citta e nella campagna, 21.3.1935 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 16.
20. Berardis, Anniversario della rivoluzione, 8.11.1934 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 12.
21. Berri G. Vita di carestia a Leningrado, 13.3.1929 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b.1554.
22. Biseo L. Relazione sul recente viaggio in Russia, 11.2.1937 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1548.
23. Cerruti V. Sabotaggio dei tecnici e ingegneri nelle industrie sovietiche ed influenze straniere, 2.3.1930 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1558
24. Cerruti V. Situazione generale dell'Urss, 9.11.1928 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b.1549.
25. Cerruti V. Situazione interna dell'Urss, 22.3.1929 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1554.
26. Cerruti V. Situazione interna russa, 12.7.1928 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1551.
27. Consolato generale d'ltalia, Kiew, Scoperta di una organizzazione troskista a Kharkov, 26.10.1935 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 16.
28. Cusimane, Piroscafo "Graz" 23.2.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
29. D'Herbigny M. Nota del delegato di S.S. Nell'Urss, 24.8.1926 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1547.
30. Foghini F. Relazione sulle condizioni della Russia, 19.11.1931 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b.5.
31. Gradenigo S, Nazionalismo ucraino, condanne e deportazioni, 15.5.1934 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 13.
32. Gradenigo S. Fermento e violenze, 22.2.1933 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
33. Gradenigo S. Malcontento popolare durante la sosta della missione turca a Kiew, provocato dallo sfarzo del treno speciale, 10.5.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
34. Graziosi A. Lettere da Kharkov. La carestia in Ucraina e nel Caucaso del Nord nei rapporti dei diplomatici italiani, 1932-33. Torino: Einaudi, 1991. 255 p.
35. Graziosi A. L'Unione sovietica nell'Archivio storico del Ministero degli Affari Esteri, 1917-1939 // A. Venturi e A. Masoero (a cura di), Russica. Studi e ricerche sulla Russia contemporanea. Milano: Franco Angeli, 1990. Pp. 415-454.
36. Manzoni G. Russia, situazione interna, 12.12.1924 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1544
37. Manzoni G. Russia, situazione interna, 18.9.1924 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b.1541.
38. Manzoni G. Situazione interna in Russia, 17.4.1924 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b.1543
39. Manzoni G. Situazione interna in Russia, 24.1.1924 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1543
40. Manzoni G. Situazione interna nell'Urss, 18.1.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 1541.
41. Manzoni G. Situazione interna, 10.4.1924 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1554.
42. Milich, L'opposizione nel partito e la crisi nelle fabbriche, 25.1.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
43. Milich, Rapporto riassuntivo, 9.8.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
44. Ottolenghi U. Relazione schematica di un viaggio in Russia, 25.10.1929 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1554.
45. Petracchi G. Da San Pietroburgo a Roma. La diplomazia italiana in Russia, 1861-1941. Roma: Bonacci, 1993. 544 p.
46. Petracchi G. La Russia rivoluzionaria nella politica italiana. Le relazioni italo-sovietiche, 1917-1925, Pref. R. De Felice, Roma-Bari, Laterza, 1982.
47. Petracchi G. Le carte del Ministero degli affari esteri per la storia politico-sociale della Russia e dell'URSS (1861-1950) // Fonti diplomatiche in eta moderna e contemporanea. Roma: Ministero per i Beni Culturali, 1995. Pp. 318-357.
48. Petracchi G. L'Urss senza miti: la visione diplomatica // Storia delle relazioni internazionali. 1989, no. 2, pp. 181-220.
49. Quaroni P. Situazione interna russa, 21.9.1928 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b.1551.
50. Quaroni P. Situazione interna russa, 8.6.1928 // ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1551.
51. Rendimento del lavoro nell'Urss, 18.11.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
52. Sircana L. Andamento della stagione agricola, 8.4.1933 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
53. Sircana L. Disoccupazione dell'Urss, 24.4.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
54. Situazione interna dell'Urss, 29.9.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b.
Об авторе
Ольга Владимировна Дубровина - преподаватель магистратуры по программе «Европейские языки и культуры», Департамент Языковых и культурологических исследований, Университет Модены и Реджо Эмилии (Италия). E-mail: olga.dubrovina@unimore.it.
USSR IN REPORTS OF ITALIAN DIPLOMATS (1924-1941)
O.V. Dubrovina
University of Modena and Regio Emilia. Department of Studies on Language and Culture. Largo Sant'Eufemia, 19, 41121 - Modena (Italy).
Abstract: In this article the reports of Italian diplomatic officials who worked in the USSR between the two World Wars will be analyzed. On the basis of the unpublished sources, an attempt to explain Mussolini's decision to enter the war against the USSR in 1941 will be carried out. As a historical source, the diplomatic reports present, on one hand, rich material about different aspects of soviet life as seen by foreigners and
presented by them with thorough details. On the other hand, the subjective character of the diplomatic information foresees a critical approach towards the judgements and opinions of Italian diplomats. However, despite the limitation of their sources from where the Italian diplomats obtained the information, we have to underline the importance of the diplomatic reports and to consider the diplomatic channel as one of the multiple factors in the determining process of the international fascist policy. The attention is focused on two aspects of soviet reality: public sentiment and the national mentality of Russian people. The goal of the article is to examine the mechanism that led to the diplomats' conclusions about the soviet power instability and about its imminent collapse in the case of foreign invasion.
Key words: Italian diplomacy, communism and fascism, interwar period, imagology, enemy's image, soviet reality, national character, social moods.
References
1. Belousov L.S. Rezhim Mussolini i massy [The Mussolini's regime and crowd]. Moscow, Moscow State University, 2000. 368 p.
2. Belousov L.S. Mussolini: diktatura i demagogija [Mussolini: dictatorship and demagogy] Moscow, Planeta, 2016. 368 p.
3. Istoria novejshego vremeni stran Evropy i Ameriki: 1918-1945 gg.[Contemporary History of the Europe and America in the 1918-1945] Belousov L.S., Grigorieva I.V. i dr. Moscow, «Vysshaja shkola», 1989. 463 p.
4. Sbornik dokumentov «SSSR-Italia. Stranitsy istorii 1917-1984» [Collection of documents."USSR-Italy. Pages of the History]. Moscow, Politizdat, 1985. 293 p. (In Russian)
5. Khormach I. А. SSSR i Italia. 1924-1939 gg. Diplomaticheskie I ekonomicheskie otnoshenija [USSR and Italy in the 1924-1939. Diplomatic and economical relationship]. Moscow, IRI RAN, 1995. 288 p.(In Russian)
6. Accattoli A. Rivoluzionari, intellettuali, spie: i russi nei documenti del Ministero degli esteri italiano. Salerno: "Europa Orientalis', Vol. 21, 2013. 311 p.
7. Ambasciata d'Italia a Mosca, Mano d'opera per le fabbriche, 13.11.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
8. Ambasciata d'Italia, La situazione nel Caucaso Settentrionale, 27.5.1933. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
9. Ambasciata italiana a Mosca, Il problema degli approvvigionamenti all'inizio del XV anno di governo bolscevico, 15.11.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b.
10. Attolico B. Andamento dell'organizzazione industriale sovietica. Dichiarazioni di operai italiani, 1.3.1933 // ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
11. Attolico B. Notizie sulle condizioni di vita nell'Urss, 1.3.1933. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
12. Attolico B. Pericoli del regime staliniano, 39.1.1933, in ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
13. Attolico B. Scioperi ed incidenti nel distretto di Ivanovo-Vossnessensk,7.6.1932 // ASD MAE, AP, 1931-1945,b.
14. Attolico B. Situazione in Siberia, 29.3.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b.
15. Attolico B. Situazione interna della Russia, 10.1.1933. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
16. Attolico B. Situazione interna ed economica sovietica, 14.3.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
17. Attolico B. Situazione interna. Notiziario settimanale, 8.3.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
18. Attolico B. Voci di agitazioni tra i contadini, 21.6.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
19. Barduzzi, Situazione economica nella città e nella campagna, 21.3.1935. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 16.
20. Berardis, Anniversario della rivoluzione, 8.11.1934. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 12.
21. Berri G. Vita di carestia a Leningrado, 13.3.1929. ASD MAE, AP, 1919-1930, b.1554.
22. Biseo L. Relazione sul recente viaggio in Russia, 11.2.1937. ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1548.
23. Cerruti V. Sabotaggio dei tecnici e ingegneri nelle industrie sovietiche ed influenze straniere, 2.3.1930. ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1558
24. Cerruti V. Situazione generale dell'Urss, 9.11.1928. ASD MAE, AP, 1919-1930, b.1549.
25. Cerruti V. Situazione interna dell'Urss, 22.3.1929. ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1554.
26. Cerruti V. Situazione interna russa, 12.7.1928. ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1551.
27. Consolato generale d'Italia, Kiew, Scoperta di una organizzazione troskista a Kharkov, 26.10.1935. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 16.
28. Cusimane, Piroscafo "Graz", 23.2.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
29. D'Herbigny M. Nota del delegato di S.S. Nell'Urss, 24.8.1926. ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1547.
30. Foghini F. Relazione sulle condizioni della Russia, 19.11.1931. ASD MAE, AP, 1931-1945, b.5.
31. Gradenigo S, Nazionalismo ucraino, condanne e deportazioni, 15.5.1934. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 13.
32. Gradenigo S. Fermento e violenze, 22.2.1933. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
33. Gradenigo S. Malcontento popolare durante la sosta della missione turca a Kiew, provocato dallo sfarzo del treno speciale, 10.5.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
34. Graziosi A. Lettere da Kharkov. La carestia in Ucraina e nel Caucaso del Nord nei rapporti dei diplomatici italiani, 1932-33. Torino: Einaudi, 1991. 255 p.
35. Graziosi A. L'Unione sovietica nell'Archivio storico del Ministero degli Affari Esteri, 1917-1939 // A. Venturi e A. Masoero (a cura di), Russica. Studi e ricerche sulla Russia contemporanea. Milano: Franco Angeli, 1990. Pp. 415-454.
36. Manzoni G. Russia, situazione interna, 12.12.1924. ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1544
37. Manzoni G. Russia, situazione interna, 18.9.1924. ASD MAE, AP, 1919-1930, b.1541.
38. Manzoni G. Situazione interna in Russia, 17.4.1924. ASD MAE, AP, 1919-1930, b.1543
39. Manzoni G. Situazione interna in Russia, 24.1.1924. ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1543
40. Manzoni G. Situazione interna nell'Urss, 18.1.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 1541.
41. Manzoni G. Situazione interna, 10.4.1924. ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1554.
42. Milich, L'opposizione nel partito e la crisi nelle fabbriche, 25.1.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
43. Milich, Rapporto riassuntivo, 9.8.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
44. Ottolenghi U. Relazione schematica di un viaggio in Russia, 25.10.1929. ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1554.
45. Petracchi G. Da San Pietroburgo a Roma. La diplomazia italiana in Russia, 1861-1941. Roma: Bonacci, 1993. 544 p.
46. Petracchi G. La Russia rivoluzionaria nella politica italiana. Le relazioni italo-sovietiche, 1917-1925, Pref. R. De Felice, Roma-Bari, Laterza, 1982.
47. Petracchi G. Le carte del Ministero degli affari esteri per la storia politico-sociale della Russia e dell'URSS (1861-1950). Fonti diplomatiche in età moderna e contemporanea. Roma: Ministero per i Beni Culturali, 1995. Pp. 318-357.
48. Petracchi G. L'Urss senza miti: la visione diplomatica. Storia delle relazioni internazionali. 1989, no. 2, pp. 181-220.
49. Quaroni P. Situazione interna russa, 21.9.1928. ASD MAE, AP, 1919-1930, b.1551.
50. Quaroni P. Situazione interna russa, 8.6.1928. ASD MAE, AP, 1919-1930, b. 1551.
51. Rendimento del lavoro nell'Urss, 18.11.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b.5.
52. Sircana L. Andamento della stagione agricola, 8.4.1933. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 5.
53. Sircana L. Disoccupazione dell'Urss, 24.4.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b. 8.
54. Situazione interna dell'Urss, 29.9.1932. ASD MAE, AP, 1931-1945, b.
About the author
Olga V. Dubrovina - Ph.D. (Contemporary history), Lecturer in Russian History, University of Modena e Regio Emilia (Italy). E-mail: olga.dubrovina@unimore.it.
