CC BY
112
Компаративистика Comparative Studies
А.С. Миронов (Москва) ORCID ID: 0000-0002-3990-1039
БЫЛИННЫЕ БОГАТЫРИ - ВЗГЛЯД С ЗАПАДА: НАЧАЛЬНАЯ РЕЦЕПЦИЯ РУССКОГО ЭПОСА В НЕМЕЦКОЙ КУЛЬТУРЕ
Аннотация. Немецкие исследователи и читатели русских былин знакомились с ними двумя путями: во-первых, через лубочные картинки, которые зачастую производились не в России, а именно в Германии, и, во-вторых, благодаря публикациям литературных «былин» на немецком языке (К.Х. фон Буссе, А. Дитрих и др.). Это обусловило особую рецепцию русского эпоса. В лубочных картинках богатыри утрачивали национальные черты, менялись не только их внешний, но и внутренний облик. В то же время в самой России недостаток публикаций текстов былин приводил к тому, что былинные сюжеты, отраженные в немецких «переводах», в лубке, зингшпилях и литературных сказках, оценивались как «грубые». Первая публикация текстов былин о русских богатырях на немецком языке, привлекшая заметное внимание ученых в Германии и в России, состоялась в 1819 г. Это книга Карла Буссе «Князь Владимир и его Круглый стол: древнерусские эпические песни» (Karl Heinrich von Busse. "Furst Wladimir und dessen Tafelrunde: Altrussische Heldenlieder"). Сюжет этих «былин» имеет исток в «Русских сказках» В.А. Левшина и балладах А.Х. Востокова. Буссе обращает внимание на различие ценностных систем русского и западноевропейского эпоса и делает вывод о языческой природе былин и о культурной отсталости русского народа. Сходные выводы можно сделать и по другим немецким публикациям русских былин (например, А. Дитриха). Таким образом, рецепция русского былинного эпоса в немецкой культуре представляется искаженной не только по внешним признакам, но и в самой основе - в ценностной системе.
Ключевые слова: русский эпос; богатыри; лубочные картинки; рецепция русских былин; ценностная система; былинные концепты; К.Х. фон Буссе; А. Дитрих.
A.S. Mironov (Moscow) ORCID ID: 0000-0002-3990-1039
Epic Heroes - a Look from the West: The Initial Reception of the Russian Epos in German Culture
Abstract. German researchers and readers of Russian epics got acquainted with
them in two ways: first, through the cheap lubok prints, which were often produced in Germany, and, secondly, thanks to the publications of epics in German (K.X. von Busse, A. Dietrich, and others.). This led to a special reception of the Russian epic heroes. In the lubok prints, the epic Russian heroes lost their national traits, even their appearance changed. Roughly the same thing happened in Russia; the lack of publications of Russian epic texts led to the fact that the images of the heroes were perceived in the cheap lubok "German" form. Often, Russian epics and epic stories were rated as "rude". The first publication of epic texts about Russian heroes in German, which attracted noticeable attention of scholars in Germany and Russia, took place in 1819. This is Karl Busse's book "Prince Vladimir and his Round Table: Old Russian Epic Songs" (Karl Heinrich von Busse. "Furst Wladimir und dessen Tafelrunde: Alt-Russische Heldenlieder"). However, it is hardly possible to call these text a translation of authentic tpic songs: their plot has its source in V A. Levshin and ballads A.Kh. Vostokov. Busse draws attention to the difference in the value systems of the Russian and Western European epic and makes a conclusion about the pagan nature of the epics and the cultural backwardness of the Russian people. Similar conclusions can be drawn from other German publications of Russian epics (for example, A. Dietrich). Thus, the reception of the Russian epic epos in German culture seems distorted not only by external traits, but also at the very basis - in the value system.
Key words: Russian epic; epic heroes; lubok prints; Russian epics reception; value system; epic concepts; K.H. von Busse; A. Dietrich.
Немецкая точка зрения на русских эпических героев наметилась задолго до первых попыток перевода былин и их анализа германскими учеными. В XVII-XVIII вв. русскоязычные лубочные «повести в лицах» нередко производились в Германии. Как убедительно показал И.М. Снегирев, на немецких фабриках в Нюрнберге, Кельне, Нейруппине и Мюнхене резали картинки на светские сюжеты, подлаживаясь под вкусы русских простолюдинов. В результате, «если сличить русские балагурные и сатирические картинки со старинными голландскими, немецкими и польскими в этом же роде, то, вероятно, некоторые из первых, почитаемые за отечественные, оказались бы иноземными по своему происхождению» [Снегирев 1861, 10].
Богатыри в лубочном варианте утрачивали не только русский характер и русское лицо, но и без труда переодевались в немецкие костюмы. Формат лубочной картинки, ее нацеленность на «короткие» эмоции покупателя (изумление, шок), приводили к искажению эпических сюжетов: так, например, на одной из картинок лубочный Илья Муромец насаживает на копье дочь Соловья-разбойника - хрупкую девушку, облаченную в легкое платье европейского фасона.
До публикации «Древних российских стихотворений» (1804) представители русского образованного общества вынуждены были судить о национальном эпосе из лубочных картин. Таким образом немецкий образ русского богатыря оказывал заметное влияние на рецепцию былин в отечественной науке и профессиональном искусстве. Находясь под влия-
нием лубка, многие исследователи с презрением относились к эпическим песням русского народа. Например, М.М. Херасков в статье, предваряющей его собственную поэму «Чесменский бой» (1772) и рассчитанной на внимание немецкого читателя, представляет краткий обзор истории отечественной словесности, где рассуждает о былинах как о песнях «во вкусе восточном», указывая, в частности, на обилие повторений. По мысли М.М. Хераскова, поскольку создатели былин «ниоткуда не могли почерпать просвещения» в суровый век, когда «оружия бряцание... глас Муз заглушало» [«Рассуждение.» 1933, 290], то и слагали они свои песни с корыстным намерением увеселять своих вождей. В былинах, по мнению М.М. Хераскова, отражается «грубость сердец» русского народа. Стези народной музы он также именует «грубыми» [«Рассуждение.» 1933, 291].
Статья Хераскова, содержащая приговор былинам, долгое время была едва ли не единственным уважаемым источником для немцев, интересовавшихся русскими эпическими песнями: так, посредством лубочных картин и в полном отрыве от предмета исследования, немецкая наука формировала собственный взгляд на русский эпос.
Все могло измениться в 1804 г., когда в свет вышло первое издание «Древних российских стихотворений» Калайдовича - сборник неискаженных былинных записей. В 1815 г. шестнадцатилетний Вильгельм Кюхельбекер, находясь в восторге от песен из этого сборника, переводит на немецкий язык былину «Сорок калик со каликою» (см. упоминание об этом в статье Б.Н. Путилова [Путилов 1977, 363]). Однако первая публикация о русских богатырях на немецком языке, привлекшая заметное внимание ученых в Германии (и в России), состоялась лишь в 1819 г. Это книга Карла Буссе «Князь Владимир и его Круглый стол: древнерусские эпические песни» (Karl Heinrich von Busse. "Furst Wladimir und dessen Tafelrunde: Altrussische Heldenlieder") [Busse 1819].
Карл Хайнрих фон Буссе, старший сын почетного члена Санкт-Петербургской академии наук Иоганна Хайнриха (Ивана Фомича) фон Буссе, в школьные годы перед лицом наступающей наполеоновской армии был вынужден бежать из Риги в Санкт-Петербург, где поступил на службу российской императорской короне. Россия наградила его не только орденами Св. Владимира и Св. Анны, но также блестящим знанием русского языка, которое Карл фон Буссе поспешил употребить к своей пользе. В 1819 г. «младой поэт», как он сам себя называет в предисловии, преподносит великой княгине Александре Федоровне, принцессе прусской, небольшую книжицу на немецком языке. Внутри - баллады об Илье Муромце и Чуриле, Добрыне и князе Владимире Красно Солнышко. В качестве эпиграфа помещен перевод нескольких замечательных строчек из сборника Кирши Данилова («Высота ли, высота поднебесная»).
Фон Буссе утверждает, что лично слышал русские сказки о богатырях: «Многие из этих песен или сказаний были спеты и рассказаны на пути составителя, иные запомнились ему еще с мальчишеского возраста. и он, для отдыха, а более, для радостного воспоминания, записал эти песни»
[Busse 1819, XV].
Подлинным чудом можно считать то, что фон Буссе услышал русские былины в Санкт-Петербурге и Риге. Еще большее чудо, что запомнившиеся ему былины в точности воспроизводят сюжеты сказок Левшина и баллад Востокова. Напрасно некоторые исследователи [Никольский 2008] считают труд фон Буссе добросовестным переводом на немецкий язык песен из сборника «Древних российских стихотворений». Кроме эпиграфа, в этой книжке нет почти ничего, напоминающего песни из сборника, выпущенного Калайдовичем. Это смесь авторского вымысла, перепетых левшинских фантазий, пересказа летописных эпизодов о взаимоотношениях князя Владимира и Рогнеды, легенды об Яне Усмаре (здесь он назван Чурилой), а также баллады Востокова «Светлана и Мстислав» (1806).
В 1962 г. немецкий исследователь Э. Хексельшнайдер, отмечая в книге фон Буссе отсутствие масштабных заимствований из «Древних российских стихотворений», считал это результатом «самостоятельной собирательской деятельности Буссе» и утверждал, что книжка «становится, таким образом, важным источником для изучения русского фольклора» [Хексельшнайдер 1962, 284]. На наш взгляд, эта книжка, скорее, может быть источником для изучения мощного влияния на умы современников, оказываемого сказками Левшина и балладами Востокова.
При этом книжица фон Буссе, по справедливому наблюдению того же Хексельшнайдера, «сильно влияла на все суждения о русских былинах» в Европе и «долгие годы оставалась единственным произведением в Германии, на основе которого немецкий читатель мог получить представление о русском былинном эпосе» [Хексельшнайдер 1962, 284].
Заметим, что немецкий сборник оказал мощное влияние на рецепцию былин и в самой России. Знаменитый отечественный фольклорист О. Миллер в предисловии к своему труду «Илья Муромец и богатырство киевское» (1869) признается, что долгое время вынужден был судить о русском эпосе по немецким переводам - до тех пор, пока не выучил русский язык «с азбуки».
В предисловии фон Буссе указывает на различия ценностной системы русского и западноевропейского эпоса: «В старых сказаниях русских не найти нежного почитания прекрасной дамы, романтической любви, к которым в песнях так светло и трогательно обращаются трубадуры и миннезингеры. Нравы и искусство западного рыцарства, боевой порядок и посвящение в рыцари, гербовые щиты и оруженосцы - напрасно искать их тут. Напротив, нас вводят в самостоятельный круг доблестных соратников, которые, не занимая ничего чуждого, храбро сражаются и обильно пируют» [Busse 1819, XII-XIII].
Характерно, что культурные различия, обусловленные разными системами ценностей русского и германского эпического сознания, немецкий переводчик трактует как следствие «отсталости» русских: «Если на Западе поздние судьбы народов, войны с рыцарскими цитаделями, крестовые походы на Восток, более устойчивое упорядочение дворянства в большей
степени воспитали рыцарство, утончили песни народных поэтов, то в России войны с дикими половцами и печенегами таковое развитие сдержали, а затем в тринадцатом столетии дикие орды маньчжуров прошли по стране» [Busse 1819, XII] .
Сосредоточенность на любовном интересе и наличие гербовых щитов является для фон Буссе признаком более «утонченного» эпоса потому, что самобытные ценностные концепты былинного эпоса его пониманию недоступны. По этой самой причине он заставляет русских богатырей действовать так, как действуют гунны или бургунды: грабить чужое добро, добиваться любви прекрасных дам и т.п.
Так, у фон Буссе поляница Горыника, побежденная Ильей Муромцем и Добрыней Никитичем, не случайно отвела витязей в глубокую пещеру:
Там свои сокровища хранила,
Много золота и дорогие одежды,
Все то витязям она уступила.
Нагрузили они своих коней,
Поскакали обратно в город Киев [Busse 1819, 79].
Заметим, что эпический Илья непременно отказывается от любого вознаграждения, при этом в былине возникает (с отрицательным знаком) образ того самого каравана коней, нагруженных «золотой казной»:
Кабы мне брать вашу золоту казну,
За мной бы рыли ямы глубокия!
Кабы брать мне ваше платье цветное,
За мной бы были горы высокия!
Кабы мне брать ваших добрых коней,
За мной бы гоняли табуны великие!
[Песни, собранные П.В. Киреевским. 1860, 18].
Былинный концепт богатырской силы не воспринят фон Буссе. В его балладе право на победу над Змеем Тугариным витязю Рагдаю обеспечи-вет то, что последний не рожден женщиной, но извлечен живым из утробы мертвой матери. В русском эпосе право на победу обеспечено действием духовного закона: победа возможна лишь в случае принятия героем миссии сострадания, для победы русскому герою нужно, чтобы его «неутерп-чивое» сердце богатырское «разгорелося».
Яркий случай проявления сострадания в эпосе - желание карачаровского сидня Ильи поднести воды нищим странникам. В акте сострадания Илья доказывает Богу свое право на чудесную силу. У фон Буссе сидень исцеляется сам собой, без помощи калик перехожих:
Ведь как исполнилось ему тридцать полных лет, Встал Илья с ложа,
И стоит он, высокий молодец,
Своим родителям на радость и удивление [Busse 1819, 28].
Заметим, что в варианте этой былины из сборника Кирши Данилова вообще ничего не говорится ни о болезни, ни об исцелении Муромца -песня попросту не имеет начала. Фон Буссе откуда-то узнал об исцелении (скорее всего, из лубочных «повестей в лицах»), но трактует его по-своему. При этом он додумывает важную деталь: когда Илья был ребенком, его болезнь якобы вызывала раздражение отца.
И того нескладного мальчика
Очень часто строгий отец бранил;
«Встань уже, да работе обучись!» [Busse 1819, 27].
Эта деталь разрушает образ благочестивых родителей Ильи Муромца, который весьма важен для разворачивания ценностной системы былинного мира.
Богатырская сила в русском эпосе - дар Божий, который не может быть растрачен попусту, ни ради личной корысти, ни во исполнении чьей-то прихоти. Но в немецкой интерпретации богатырь Хазарин путешествует от одной Бабы-Яги к другой и сражается с Кащеем только для того, чтобы тот выпустил из плена некоего рыбака, обладающего исключительным знанием (он может подсказать, где ловится любимая князем Владимиром рыбка). Вот как звучит в этом случае героический финал:
Герой Хазарин везет старика
Быстро к ласковому князю Владимиру,
И спокойно он ловит
Синюю и золотую рыбу
Для придворного стола княжеского [Busse 1819, 69].
Духовная природа богатырской силы в былинах подчеркивается тем, что носители этой силы не являются гигантами, великанами: Идолище не может поверить, что Илья Муромец выглядит как обычный человек, До-брыню на свадебном пиру принимают за странствующего певца, Алеша и вовсе без труда притворяется женщиной (женой Потока). У фон Буссе русские витязи сильно увеличены в росте; именно рост позволяет, например, считать Чурилу одним из величайших богатырей:
Такой высокий он, как сам Тугарин,
Так что среди русских бойцов
Чуть не самым великим называется! [Busse 1819, 48].
Добрыня Никитич в немецком варианте тоже нечеловеческого роста. Когда Маринка снимает свое заклятье, Добрыня вновь предстает перед
ней «в своем прежнем обличьи великанском» [Busse 1819, 56].
Несмотря на такой облик, русские богатыри у фон Буссе ведут себя трусливо: целой толпою они выезжают биться с одним Тугарином, а затем после первой крови бросаются в бегство:
Вся смелость ратников оставила,
Кто бежать может - тот бежит [Busse 1819, 14].
Смелость оставляет русского эпического героя лишь тогда, когда он не имеет духовного права на победу (Добрыня не может ударить будущую жену, он же понимает, что не может вмешиваться в отношения Сокольника с Ильей). «Старший за младшего» может «хорониться» прежде битвы, отказываясь выступить, однако бежать от противника после того, как вызвался, - не честь-хвала богатырская.
Как мы помним, в предисловии фон Буссе сетует, что в русских богатырских песнях невозможно найти рыцарской любви к прекрасной даме. Стремясь, видимо, восполнить этот недостаток при помощи собственного поэтического вдохновения, автор «Князя Владимира и его круглого стола» превращает Илью Муромца в преданного рыцаря бабы Латымирки. Вновь обретенному сыну богатырь сообщает:
Знай, что отбыв
Со двора твоей матери
Много месяцев я путешествую,
Ей в любви и верности пребывая [Busse 1819, 77].
В одном из вариантов былины, напротив, Илья перед битвой с нахваль-щиком спешит в Печерский монастырь исповедать блуд с Латымиркой в числе прочих своих грехов.
Апофеозом любви в европейском «рыцарском» значении этого слова у фон Буссе становится история Добрыни и Маринки, переделанная до неузнаваемости. Если в былине Маринка стремится влюбить в себя До-брыню при помощи колдовства, то в немецком варианте она «держит себя строго» с Добрыней, который безумно влюблен в нее по собственной воле. Фон Буссе деловито указывает, что Маринка не только молода, но и богата, как если бы это обстоятельство имело для влюбленного Добрыни определенное значение.
Далее у фон Буссе Маринка превращает Добрыню в тура, чтобы оградиться от его назойливости. Однако, отправив заколдованного богатыря пастись в лесу, Маринка внезапно влюбляется в него. Заметим, что в античных трагедиях Афродита наказывает мучительной страстью тех, кто отказывается отвечать взаимностью на чувства поклонника и тем самым оскорбляет богиню любви. Под видом богатырской песни фон Буссе создает подлинный гимн страстной любви. Тоска по Добрыне заставляет колдунью Маринку оставить колдовское ремесло и начать новую жизнь:
Раскрыла она свою заботу
Наконец одному мудрому священнику;
Тот ее утешил и наставил [Busse 1819, 55].
В былине страстная любовь - безусловное зло, это колдовское наваждение, за которое Маринка заслуживает казнь от руки Добрыни. В немецком переложении влюбленные торжествуют:
- Из любви к тебе, мне на благо, -
Говорит Марина, - я теперь
Злое все искусство оставила -
Подари же мне любовь свою [Busse 1819, 57].
В отличие от былинного, мир обрусевших рыцарей фон Буссе есть мир языческий: здесь всходит «с розовым отливом» Зимцерла, а князь Владимир, как и положено язычнику, по-прежнему многоженец («великая княгиня булгарская», в частности, «самая прекрасная» из его жен). В книжке Буссе любвеобильный князь Владимир постоянно в кого-нибудь страстно влюблен: в «булгарскую» красавицу Лепу, в Рогнеду, в Светлану (последняя похищена Карлом фон Буссе у А.Х. Востокова).
Книжка «Князь Владимир и его круглый стол» была замечена Гриммами: Якоб Гримм в предисловии к сборнику А. Дитриха доверчиво отзывается о сочинениях фон Буссе как о «реальных героических песнях» [Dietrich 1831, VII] русского народа. Его брат Вильгельм Гримм в комментариях к «Детским и домашним сказкам» (в частности, к сказке «Юный великан») указывает, что герой Чурило из сборника «русских баллад» под названием «Князь Владимир и его круглый стол» был великаном с железной дубиной. Остается сожалеть, что основатели мифологической теории судили о русском эпосе по «переводу» фон Буссе. Последний не оставляет Чуриле ни одной эпической черты, он попросту переводит фрагмент сказки Василия Левшина, автор которой смешивает Чурилу с летописным Яном Усмарем, заставляя столичного щапа выделывать шкуры.
С книгой фон Буссе в России были знакомы очень многие, включая В.А. Жуковского (эта книга числится в библиотеке поэта [Лобанов 1981, 360]), упомянутого автором в предисловии. Что же касается немецких ученых, то, как мы видели выше, некоторые из них вплоть до 1960-х гг. пребывали в убеждении, что фон Буссе без искажений перевел аутентичные эпические песни русских.
Этот и другие немецкие «переводы» былин и богатырских сказок (П. фон Гетце, А. Дитриха) сыграли важную роль в формировании искаженного образа русского эпоса в сознании представителей образованного общества Германии и России. Эти тексты были намного более доступны немецкой, да и русской читающей публике, чем издания «Древних российских стихотворений» Кирши Данилова. При этом «переводчики» вплоть до начала 1830-х гг. пользовались в качестве источника подписями к лу-
бочным картинкам. Так, в переводе А. Дитриха Соловей-разбойник сидит не на девяти, а на двенадцати дубах, и по этой примете можно уверенно судить о том, что Дитрих перевел и опубликовал не запись былины, а «повесть в лицах» [Dietrich 1831, 64].
В этом же переводе не говорится ни слова об исцелении тридцатилетнего сидня Ильи: «Тот сидел и не мог ходить тридцать лет; потом он встал, был здоров и начал ходить своими ногами» [Dietrich 1831, 61] - именно такой сокращенный вариант, скрадывающий духовный смысл былины, характерен для лубочных текстов.
В немецком сборнике Дитриха мы также встречаем излюбленную сцену лубочных художников: Илья Муромец накалывает на пику дочь Соловья-разбойника («И вернулся Илья в палаты, об их нечестии не подозревая, ведь старшая дочь над воротами балку на цепи повесила, чтобы его убить, когда он в ворота въезжать будет. Илья же увидел ее над воротами, своим копьем сбил и дочь ту убил» [Dietrich 1831, 64-65]). Подобной сцены не встречаем ни в одним аутентичном варианте былины; между тем, стоит ли говорить о том эффекте, который производил на души немецких читателей этот эпизод, якобы свидетельствующий об изуверстве и диком нраве русского героя.
Таким образом, начальная рецепция русского былинного эпоса в немецкой культуре представляется искаженной не только по внешним признакам, но и в самой основе - в ценностной системе. Первые публикации былин оказались пересказами, причем не оригинальных фольклорных произведений, а авторских переложений былинного эпоса, и на долгие годы сформировали представление о русских как стоящих на более низкой ступени культуры, нежели европейские народы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лобанов В.В. Библиотека В.А. Жуковского. Томск, 1981.
2. Никольский С.В. Уж как пал туман седой на синее море // Меценат и Мир. 2008. № 37-40. URL: https://bit.ly/2TVhRt3 (дата обращения 20.22.2018).
3. Песни, собранные П.В. Киреевским. Вып. 1: Песни былевые. Время Влади-мирово. Илья Муромец, богатырь-крестьянин. М., 1860.
4. Путилов Б.Н. Сборник Кирши Данилова и его место в русской фольклористике // Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. 2-е доп. изд. М., 1977. (Литературные памятники). С. 485-487.
5. «Рассуждение о российском стихотворстве». Неизвестная статья М.М. Хераскова // Литературное наследство. 1933. Т. 9-10. С. 287-294.
6. Снегирев И.М. Лубочные картинки русского народа в московском мире. М., 1861.
7. Хексельшнайдер Э. К истории изучения русского фольклора в Германии в первой половине XIX в. // Русский фольклор. Материалы и исследования. Вып. VII. М.; Л., 1962. С. 276-292.
8. Busse K.H. von. Furst Wladimir und dessen Tafelrunde. Alt-russische Helden-
lieder. Stutgart, 1819.
9. Dietrich A. Russische Volksmärchen. Leipzig, 1831.
REFERENCES
prüdes from Proceedings and Collections of Research Papers)
1. Putilov B.N. Sbornik Kirshi Danilova i ego mesto v russkoy fol'kloristike [The Collection of Kirsha Danilov and His Place in Russian Folklore Studies]. Drevniye rossiyskiye stikhotvoreniya, sobrannyye Kirsheyu Danilovym [Ancient Russian Poems Collected by Kirshay Danilov], 2nd ed., supplemented. Series: Literaturnyye pamyat-niki [Literary Monuments]. Moscow, 1977, pp. 485-487. (In Russian).
2. Hexelschneider E. K istorii izucheniya russkogo fol'klora v Germanii v pervoy polovine 19 v. [To the History of the Study of Russian Folklore in Germany in the First Half of the 19th Century]. Russkiy fol'klor. Materialy i issledovaniya [Russian Folklore. Materials and Research]. Issue 7. Moscow; Leningrad, 1962, рр. 276-292. (In Russian).
(Monographs)
3. Lobanov VV Biblioteka V.A. Zhukovskogo [Library of V.A. Zhukovsky.]. Tomsk, 1981. (In Russian).
4. Snegirev I.M. Lubochnyye kartinki russkogo naroda v moskovskom mire [Lubok Prints of the Russian People in the Moscow World]. Moscow, 1861. (In Russian).
Миронов Арсений Станиславович, Московский государственный институт культуры.
Кандидат филологических наук, ректор Московского государственного института культуры. Область научных интересов: теория и технологии современной журналистики; наследование культуры; аксиология; фольклористика; героический эпос.
E-mail: arsenymir@yandex.ru
Arseny S. Mironov, Moscow State Institute of Culture.
Candidate of Philology, Rector of the Moscow State Institute of Culture. Research interests: theory and technologies of modern journalism; inheritance of culture; axiol-ogy; folklore; heroic epic poetry.
E-mail: arsenymir@yandex.ru
