CC BY
58
УДК 008.001
А. А. Дудинова
аспирант каф. мировой культуры факультета гуманитарных наук МГЛУ; преподаватель каф. восточных языков переводческого факультета МГЛУ; e-maiL: [email protected]
БУДДИЙСКИЕ ОБРАЗЫ В ПОЭЗИИ КО ЫНА: ТРАДИЦИЯ И НОВАЦИЯ
В статье рассматривается авторская интерпретация буддийских образов на примере произведений южнокорейского поэта Ко Ына. Через уточнение специфики корейской классической литературы как части культуры, а также подробный анализ объединенных одной образной системой стихотворений Ко Ына выявляется связь традиции и новации в творчестве поэта.
Ключевые слова: корейский язык; корейская культура; корейская поэзия; образы; буддизм; традиция; новация.
A. A. Dudinova
Postgraduate student, Cultural Studies Department, Faculty of the Humanities, MSLU; Lecturer of Eastern Languages Department, Faculty of Translation and Interpreting, MSLU; e-maiL: [email protected]
BUDDHIST IMAGES IN KO UN'S POETRY: TRADITION AND INNOVATION
This article analyses literary works by South Korean poet Ko Un and interprets the Buddhist images they contain. A detailed analysis of the selected poems, connected by a specific system of images, serves to determine distinctive features of cLassicaL Korean Literature and provide a cLose-up on tradition and innovation in Ko Un's poetry.
Key words: Korean language; Korean culture; Korean poetry; images; Buddhism; tradition; innovation.
Буддизм появился на территорию современной Кореи из Китая во второй половине IV в. н. э. Китайские миссионеры не только активно распространяли учение Будды на территории Корейского полуострова, но и способствовали продвижению классической литературы Поднебесной, так как все сакральные тексты попадали в Корею непосредственно в китайском переводе [Курбанов 2009, с. 71]. Таким образом, постепенно «срастаясь» с местными шаманистскими верованиями, своеобразный микс буддийской и китайской культуры
оказывал непосредственное влияние на культуру и искусство Кореи. Результатом этого сложного синтеза стало формирование самобытной поэтическо-философской традиции, существовавшей на протяжении всей истории корейского государства.
Одной из главных характеристик сложившейся в результате слияния буддизма и шаманизма культурной традиции стало особое восприятие времени как некоего циклического механизма. Главная идея этой циклической модели времени заключалась в том, что всё самое совершенное и прекрасное в этом мире уже давным-давно создано, и единственное, что остается людям - это лишь подражать великим мастерам древности и следовать установленным канонам. Нельзя с уверенностью заявлять, что подобная установка угнетала естественные процессы развития искусства и литературы, но несомненным остается тот факт, что она оказывала определенное угнетающее воздействие на творческие импульсы художников и авторов. Стоит отметить, что подобные взгляды на развитие общества и культуры перекликаются с представлениями Конфуция о Золотом веке, а похожие социально-культурные представления о времени были характерны не только для Китая и Кореи, но и всего Дальневосточного региона в целом.
Благодаря воздействию консервативных установок, навязанных циклической моделью времени, в течение долгого времени в Корее под влиянием китайского языка и литературы сохранялась определенная иерархия литературных жанров, а также определенные эталоны их создания. Так, высшей формой выражения литературно-философской мысли на протяжении столетий оставалась поэзия, а вершиной поэтического мастерства считалось умение вплетать в ткань произведения отсылки или прямые цитаты на классических, в основном, китайских авторов [Троцевич 2004, с. 11]. Умение оперировать традиционными, в основном природными, образами, сформировавшимися под влиянием буддизма, а впоследствии и конфуцианства, также играло огромную роль [Писарева 2000, с. 221]. Соответственно, и от образованного, элитарного, читателя того времени требовалось хорошее знание классики, чтобы по достоинству оценить форму и содержание каждого нового произведения. Таким образом, долгие века традиция в культуре и искусстве превалировала над авторским личностным видением, развитие которому дало открытие границ Кореи и знакомство с мировым литературным наследием.
С западной философией и художественной культурой Корея познакомилась лишь в первой половине прошлого века, во времена японской оккупации. Таким образом, Корея начала приобщаться к европейской традиции только в середине ХХ в., с тех пор этот процесс продолжался непрерывно, вплоть до современного этапа. Формируется уникальный облик корейской литературы, построенный на сочетании традиционно сложившихся черт, характерных исключительно для корейского региона, и последних мировых тенденций в области художественного слова.
Наиболее ярко сочетание традиции и новации прослеживается в творчестве современного корейского поэта Ко Ына (1933 - наст. время), чье литературное наследие воистину велико. Ко Ын считается одним из самых знаменитых писателей Республики Корея, в разное время он создавал как поэтические, так и прозаические произведения, а за свой великий вклад в южнокорейскую литературу и яркую образность неоднократно рассматривался в качестве кандидата на Нобелевскую премию по литературе. Ко Ын - действующий буддийский монах, а значит, уникальный автор, практик и носитель многовековой культурной традиции. В своем творчестве он искусно использует сложившуюся буддийскую философско-литературную образную систему, переосмысливая и часто перерабатывая традиционные образы в духе современности.
Для того чтобы продемонстрировать, как слияние традиции и новации находит отражение в поэзии Ко Ына, были выбраны три стихотворения, объединенные общей образной системой. Это стихотворения из двух поэтических сборников: «Пэктусан» 1987 г.) и «Придя в деревню Муни» , 1974 г.).
Первое стихотворение «Снежный день» (^ ^^^ сборник «Пэктусан, 1987 г.) ярко демонстрирует синкретизм шаманизма и буддизма в корейской культуре. Это проявляется в дуальных оппозициях, встречающихся в тексте стихотворения, таких как: собака и медведь; двор и берлога (открытое и закрытое пространство); знание и незнание (собака рыскает по двору, медведь спит в берлоге и ничего не желает знать); активное и пассивное начало.
^^^^^ Снежный день1
^^^^ Падает снег. В такой день
Стать бы псом дворовым
1 Здесь и далее перевод А. А. Дудиновой.
4^ ^З^И ^4
Да взвыть на всю округу. А лучше Стать медведем И в темной берлоге Уснуть, обо всем позабыв, Пока падает Падает Снег
^^
Первая пара образов, собака и медведь, по сути, является ядром произведения, все остальные - лишь производные этого ядра. Рассмотрим каждый образ пары по отдельности. Медведь, согласно корейским антропогоническим мифам, представляет собой земное начало, является неким хтоническим божеством. Согласно мифу о Тангуне, [Курбанов 2009, с. 28] первопредок всех корейцев рождается в результате слияния земного начала (медведицы, которая превратилась в человека) с представителем неба (сын небесного правителя, Хва-нун). Подобное слияние символизирует мировую гармонию. В данном стихотворении второе, небесное, начало в традиционном для корейской мифологии представлении отсутствует, медведю противопоставляется пес (собака). Известно, что в некоторых притчах, например в притче о Будде Майтрее, боддхисатва обращается в собаку, чтобы наставить человека, следующего по Пути, ведущему к Нирване. Можно предположить, что для Ко Ына гармония, т. е. союз небесного и земного, заключается как раз в единстве буддизма и традиционного для Кореи шаманизма, хотя утверждать это наверняка, не проконсультировавшись с автором касательно точной трактовки произведения, разумеется, нельзя.
Также в стихотворении присутствует образ снега, который объединяет все три выбранные для данной статьи произведения и часто встречается в поэзии Ко Ына. Снег выступает в качестве объединяющего начала, уравнивает противоположности. Снег - это цветовой образ, а белый цвет - это чистота, покой и умиротворенность, одним словом - просветление, то самое освобождение от земного и суетного, к которому, согласно учению Будды, необходимо стремиться [Славик 1994, с. 52].
Во втором стихотворении, которое называется Заснеженный путь сборник «Пэктусан, 1987 г.) образ снега получает более широкую
интерпретацию и обретает новые смыслы, выходящие за пределы традиционной буддийской символики, связанной с белым цветом.
Заснеженный путь
И пусть у нас нет ничего,
Подставляя лицо снегу,
Выдохнем белый пар.
Заметай всё, снег!
И пусть у нас нет ничего,
Укроемся снегом.
Заметешь ли ты, снег,
Грязные следы
Ошибок и надежд
Нашей юности?
Покроешь ли льдом
Как гор седые пики?
«И Уже в утробе матери
Мы слышали далекие
Раскаты грома -
Рокот горных перевалов.
Заметай все, снег!
Давилась кашлем мама -
Глотала боль души.
Мети, снег, что есть силы!
И пусть у нас нет ничего,
Подставляя лицо снегу,
Выдохнем белый пар,
Укроемся снегом.
Заметай все, снег!
Как видно из текста, в этом произведении снег не только является символом очищения, подготовкой к просветлению и отрешению от всего мирского, но также олицетворяет собой трудности, жизненные невзгоды. Снег метет в лицо, и лирический герой вынужден двигаться против снежной бури, но при этом он не противопоставляет себя стихии, наоборот, принимает ее, как неизбежность, как смерть. В этом проявляется буддийский фатализм: за жизнью всегда следует смерть,
за смертью следует перерождение и новая жизнь. Значит, снег в поэтике Ко Ына - это не только тяготы земного бытия, избавление от них, но и новое начало, начало с чистого листа. Таким образом, мы можем проследить, как тесно переплетаются в одном образе буддийские смыслы и личностная интерпретация автора.
Другой заслуживающий внимания образ - образ горы. В сиджо и классической китайской поэзии гора связана с пространством, противостоящим миру людей. Горы могут быть как границей, отделяющей мирскую суету от бессмертного, вечного начала в природе, так и особым пространством, пребывание в котором позволяет внутренне подготовиться к контакту с вечностью [Никитина 1994, с. 113]. Традиционный образ горы в произведении Ко Ына получает очень близкую к первоначальному значению интерпретацию. Гора становится последней точкой на жизненном пути, преддверием смерти. Те самые «раскаты грома» и «рокот горных перевалов», которые еще в утробе матери слышал лирический герой и есть предчувствие конечности бытия, скоротечности жизни и близости смерти. Значит, путь, который под напором снежной бури предстоит преодолеть, направляясь к горе, есть жизненный путь человека.
В буддизме путь это прежде всего путь к просветлению и освобождению от земного страдания, стремление к Нирване. И хотя поэт в стихотворении использует корейское слово ^ (киль - это же слово, кстати, часто встречается в классической корейской поэзии жанра сиджо [Никитина 1994, с. 196] вместо иероглифического £ (до, кит. дао), которое обычно используется в данном контексте, очевидно, что он апеллирует именно к образу пути, каким он предстает в буддийской экзистенциально-философской традиции.
Образы горы, пути и снега встречаются и в другом стихотворении Ко Ына, «Придя в деревню Муни» из одноименного сборника
1974 г.). Художественный перевод этого стихотворения выполнен Л. А. Писаревой [Писарева 2014, с.116, с. 228], но для более подробного анализа целесообразнее будет использовать подстрочный перевод.
7И
7Н
По дороге в деревню Муни
Зимой, отправившись в деревню Муни, я понял,
ЧЧ^ ЧЧЧ Ч^. Ч^Ч ЧЧЧЧ ^ЧЧЧЧ ЧЧЧ.
ч^ ^^ ч чч
Чд.
ЧЧЧ ЧЧЧ ЧЧ ЧЧЧЧ.
^Ч ЧЧ 4^14 ЧЧЧ ЧЧ 44^1 ЧЧЧ^д ЧЧ ЧЧ Ч^Ч Ч ЧН ЧЧ ЧЧЧЧ.
ЧЧ^Ч.
ЧЧ ^ЧЧ. ЧЧ ЧЧЧ Ч Ч ЧЧЧ ЧЧ ЧЧ ЧЧЧ ЧЧЧЧЧ ччч чччччд ччч чч ччччч. гчЧЧ ччч
чч^ ЧЧ ЧЧ «ЧЧ.
чччч^ ччч ^ччч чч^ч.
Что все дороги рано или поздно
встречаются там.
Смерть желает, чтобы подобно ей
дорога была одинокой.
Сухой треск забил уши.
Оказывается, все дороги ведут в
холод.
Однако жизнь, вернувшись назад по дороге,
Заставляет летать золу в уснувшей деревне, Вдалеке, сложив руки на груди, высится гора и кажется совсем близкой.
Снег! Ты укрыл смерть, что укроешь еще?
Зимой, придя в деревню Муни, я понял -
Смерть, обнимая жизнь, остается до конца лишь смертью. Ее приход отрицаешь до самого конца.
И смерть, почуяв человека, оборачивается с полпути. Все в мире находится внизу, Потому и падает снег. Бросай камни сколько хочешь, но в смерть не попадешь. Скажи мне, деревня Муни. Снег, укрыв смерть, что укроет еще?
Все три образа вновь появляются в контексте размышлений о смерти, ее неотвратимости. Деревня Муни погибла в результате стихийного бедствия, это заброшенное поселение выступает в качестве символа смерти, терминальной точки, в которой сходятся все дороги, пути (автор опять употребляет корейское слово Ч - киль). При дословном переводе становится понятно, что любая дорога, любой жизненный путь, неизбежно ведет в деревню Муни, т.е. к смерти
■Ч^ЧЧШЧ^Ч^ ЧЧ^ ЧЧЧ ч^).
Гора как некое сакральное пространство, символ освобождения от мирского и ворота в вечность при этом остается в стороне, хотя и кажется очень близкой. В этом отражается стремление к просветлению, которое, возможно, не наступит ни в этой жизни, ни в следующей.
Наконец, снег, как и в первом из трех проанализированных стихотворений, выступает в качестве некоего уравновешивающего начала. Он заметает и дорогу, и саму мертвую деревню, тем самым примиряя жизнь и смерть, показывая их единство и неразрывность как частей единого цикла. Жизнь и смерть вечно сменяются, переходя друг в друга.
Итак, проанализировав объединенные общей образной системой произведения Ко Ына, мы выяснили, что в своем творчестве поэт не просто использует традиционные для буддийской литературы образы, такие как гора, путь и т. д., но и привносит в них свое видение, а иногда и вовсе интерпретирует их по-своему. В результате чего возникает особенная семиотическая система, характерная только для творчества Ко Ына, который не только прибегает в своих работах к художественной выразительности традиционных буддийских образов, но и трансформирует их в свойственной только ему манере. В этом и проявляется уникальность Ко Ына как носителя и практика особой культурной традиции, но при этом современного нам поэта.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Курбанов С. О. История Кореи: с древности до начала XXI в. СПб. : Изд-во
С.-Петерб. ун-та, 2009. 680 с. Никитина М. И. Корейская поэзия XVI-XIX в.в. в жанре сиджо: Семантическая структура жанра. Образ. Пространство. Время. СПб. : Петербургское востоковедение, 1994. 312 с. Писарева Л. А. Бог-это Вы. Сеул : Пушкинский дом, 2014. 254 с. Писарева Л. А. Перевод корейской литературы на русский язык // Славяноведение. Сеул, 2000. № 1. С. 215-235. Притча о будде Майтрейе и Асанге. URL : www.oum.ru/literature/buddizm/ asanga-majtrejja/
Троцевич А. Ф. История корейской традиционной литературы (до ХХ в.) :
учебное пособие. СПб. : Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. 323 с. Slavik J. Dance of colours: basic patterns of colour symbolism in Mahayana Buddhism / Ethnological Studier. Vol. 41. Goteborg, 1994. 250 p.
