CC BY
110
_ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА_
2007 История и политология Выпуск 3(8)
«БОЛЬШОЙ ТЕРРОР»: ГЕНДЕРНЫЙ АСПЕКТ (ПО МАТЕРИАЛАМ ПРИКАМЬЯ)
Н.А.Кочеткова, Л.А.Обухов
Пермский государственный университет, 614990, Пермь, ул.Букирева, 15
Рассматриваются закономерности и особенности политических репрессий, направленных против женщин, в годы «Большого террора» 1937 - 1938 гг.
В литературе массовые репрессии 1937 -1938 гг. вслед за Р. Конквестом называют «большим террором». По своему размаху и жестокости эти репрессии не имели аналогов в последующей советской истории. «Большой террор» представлял собой серию централизованных карательных операций против различных категорий населения, рассматривавшихся Сталиным и его окружением в качестве реальных или потенциальных врагов режима.
Массовые репрессии 1937 - 1938 гг. затронули прежде всего мужскую часть населения страны. По данным переписи 1939 г. мужчины составляли 79 % обитателей ГУЛАГа1. Однако следует учитывать, что к населению ГУЛАГа относились и трудпосе-ленцы, среди которых женщин было значительно больше, чем в лагерях и колониях. Р. Конквест утверждает, что в 1930-е гг. в лагерях содержалось менее 10 % женщин, причем значительная часть их принадлежала к уголовному миру2. Согласно другим данным доля женщин в составе заключенных лагерей составляла на начало 1938 г. 6,9 %, а на начало 1939 г. - 8,4 %3. Подсчеты, произведенные на основе картотеки репрессированных, составленной в Государственном общественно-политическом архиве Пермской области показывают, что доля женщин, оказавшихся в застенках НКВД в 1937 - 1938 гг. достигала 8,2 % от общего числа арестованных.
Было несколько причин такой гендерной асимметрии. Несмотря на формальное уравнение в правах с мужчинами, женщины по-прежнему воспринимались как несамостоятельная и пассивная группа в структуре советского общества. Кроме того, целесообразнее было использовать в качестве рабочей силы на промышленных объектах ГУЛАГа мужской контингент заключенных, как более приспособленный к выполнению тяжелых физических работ.
Начало «большому террору» положило постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 2 июля 1937 г. «Об антисоветских элементах», которое было конкретизировано в оперативном приказе наркома внутренних дел Н.И. Ежова № 00447 от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов».
Значительную часть «антисоветских элементов» составили бывшие кулаки, которые в начале 1930-х гг. в массовом порядке были раскулачены и высланы из родных мест в отдаленные районы страны. Уральский регион являлся одним из основных районов кулацкой ссылки, поэтому и репрессии здесь отличались большими масштабами.
Операция против «антисоветских элементов» предполагала репрессирование прежде всего мужчин, поскольку в приказе оговаривалось, что «семьи приговоренных по первой и второй категориям, как правило, не репрессируются»4. На практике «как правило не репрессируются» превращалось в «как правило репрессируются». В период раскулачивания зачастую выселялись не только зажиточные крестьяне, но и члены их семей, получившие ярлыки «жены кулаков», «дети кулаков». Фактически члены семей бывших кулаков также попадали в категорию «антисоветских элементов». В приказе имелось уточнение, сводившее на нет положение о нерепрессировании семей «антисоветских элементов»: «семьи, члены которых способны к активным антисоветским действиям», должны водворяться в лагеря или трудпосел-ки, а все семьи уже репрессированных предполагалось «взять на учет и установить за ними систематическое наблюдение»5. Таким образом, все члены семей репрессированных превращались фактически в потенциальный объект для органов НКВД. Помимо этого, положение об «активных антисоветских дей-
© Н.А.Кочеткова, Л.А.Обухов, 2007
ствиях» в приказе не разъяснялось, а потому могло трактоваться сколь угодно широко.
Все высланные кулацкие семьи концентрировались в трудпоселках. Они не обладали свободой передвижения и во многом зависели от произвола коменданта поселка. Только в 1936 г. бывшим кулакам и совершеннолетним членам их семей было разрешено участвовать в выборах.
По архивно-следственным делам можно установить, каким образом фабриковались дела на женщин-трудпоселенок. К каждому делу подшивалась заполненная сотрудником НКВД анкета арестованного, в которой имелись графы «социальное происхождение» и «социальное положение до революции». В анкетах женщин, как правило, фиксировалось их кулацкое прошлое, обычно в одном из вариантов: «дочь кулака», «из кулаков», «кулачка». В подобных формулировках отражалась ответственность дочери за отца, жены за мужа, что свидетельствовало в определенной мере о восприятии женщин с точки зрения патриархальных норм.
Мотивация репрессий против бывших кулаков была простой: поскольку они в свое время были раскулачены и выселены в отдаленные районы, у них имелись основания быть недовольными советской властью, а значит, они могли мстить. Следователи НКВД в ходе допроса стремились различными способами добиться от арестованных «признания» в недовольстве и даже враждебном отношении к советской власти. Судя по стилю, следователи сами формулировали подобные «признания», а иногда просто писали протоколы допросов карандашом, обвиняемый же подписывал каждую страницу чернилами. После окончания допроса карандашные записи стирали и следователь чернилами писал нужный протокол. Подобный вид допроса сотрудниками карательных органов назывался «допрос под карандаш». Методика фальсификации и фабрикации дел арестованных была различной, о ней сохранилось большое количество свидетельств в документах и мемуарной литературе6. «Признания» арестованных однотипны, написаны как под копирку или исходя из способностей на выдумку следователя. «Я из своих враждебных настроений к советской власти высказывала среди трудпоселенцев свои недовольства... Я говорила, что советская власть нас разорила и мы страдаем голодом и холодом и кормим
~ 7
вшей» . «. советская власть нас раскулачила и выслала на Урал, а до советской власти мы жили и ни о чем не думали, а потому я ... готова пойти на любые диверсионные акты, чтобы только поскорей избавиться от советской власти»8. Общий смысл всех признаний: ненависть к советской власти, источнику всех бед, и стремление свергнуть ее.
Очень часто в архивно-следственных делах содержатся характеристики, составленные поселковым комендантом, как правило, негативного содержания. Комендант понимал, что от него требуется, как и следователь, он состоял на службе в системе НКВД. В характеристику порой включались совершенно незначительные факты, чисто бытовые, житейские поступки, но при соответствующей подаче складывался образ человека, чуждого советскому строю. «Трудпоселен-ка... открыто агитирует против советской власти. 2.06.1937 года санинспектор ... составлял протокол . за антисанитарию в квартире . Далее она ведет себя настолько анархично, что абсолютно не подчиняется никаким правилам внутреннего распорядка ...»9. « С 1931 по 1937 годы не участвовала ни в каких мероприятиях по проводимым работам в поселке . Она как числившаяся членом в сельскохозяйственной артели ни одного трудодня не работала. жила роскошно . одевалась нарядно и ходила в клуб, она этим самым отбивала настроение других женщин к работе»10. Факты, содержащиеся в характеристиках, учитывались следователями и служили одним из доказательств вины арестованных.
Составной частью операции по репрессированию антисоветских элементов были национальные операции: немецкая, польская, латышская, эстонская и ряд других. Причиной репрессий против «контрреволюционных национальных контингентов» по официальной версии послужило «выявление» органами НКВД агентуры иностранных разведок, якобы в большом количестве заброшенной в Советский Союз под видом политических эмигрантов и перебежчиков. Перед органами НКВД была поставлена задача обнаружить и ликвидировать не просто отдельных агентов иностранных разведок, а целые шпионско-диверсионные организации. Следует отметить, что руководителями таких организаций, как правило, являлись мужчины. Для следователей НКВД такие понятия, как «организа-
тор», «руководитель» и даже «вербовщик», оказывались несовместимыми с понятием «женщина».
Механизм фабрикации дел арестованных в ходе национальных операций был иным. В начале допроса арестованные должны были перечислить имена и фамилии своих родственников и знакомых, по возможности назвав их место работы и должности, указав место жительства. Обычно все перечисленные включались в состав «шпионско-диверсионной организации». Отягчающим обстоятельством являлось наличие родственников за границей. Если арестованный посещал иностранное государство или состоял в переписке с родственниками, проживающими за границей, то это толковалось следствием как передача информации шпионского характера и получение инструкций по дальнейшей деятельности в СССР. «Признавший» свою вину должен был сообщить следствию о том, кем и когда был завербован, а также подробно рассказать о своей деятельности.
В механизме фабрикации дел практически невозможно выявить какие-либо существенные различия в зависимости от пола. Однако анализ архивно-следственных дел позволяет сделать вывод о том, что в ходе массовых репрессий женщину по-прежнему рассматривали как «приложение» к сильному полу. Следствием этого явилось преобладание среди репрессированных мужчин, «выдвижение» их на руководящую роль в антисоветских организациях. Вместе с тем следует отметить появление такой специфической категории репрессированных, как «члены семей изменников Родины» (ЧСИР), как правило, это были женщины - «жены врагов народа». В оперативном приказе наркома внутренних дел Н. Ежова № 00486 от 15 августа 1937 г. говорилось о необходимости репрессирования жен изменников Родины. Местным органам госбезопасности предписывалось в отношении каждой намеченной к репрессированию семьи провести тщательную проверку и собрать компрометирующие материалы. Согласно приказу аресту подлежали женщины, состоявшие в юридическом или фактическом браке с осужденными в момент их ареста, а также женщины «хотя и состоявшие с осужденным в разводе, но: а) причастные к контрреволюционной деятельности осужденного; б) укрывавшие осужденного; в) знавшие о контрреволюционной деятельно-
сти осужденного, но не сообщившие об этом соответствующим органам власти»11. Следственные дела «жен врагов народа» направлялись на рассмотрение Особого совещания, которое «в зависимости от социальной опасности» обвиняемой определяло срок заключения в лагере от 5 до 8 лет.
В следственном деле каждой женщины как ЧСИР обычно имеется справка, в которой указывалось, что «. являясь женой участника контрреволюционной организации . проживала с ним . до момента ареста, знала о его контрреволюционной деятельности, но не сообщила об этом органам власти»12. Главная вина ЧСИР состояла в недоносительстве. Следствие по делам жен врагов народа было непродолжительным. На допросах большинство их отрицали свою вину, но это не принималось во внимание. По мнению следствия, сам факт замужества уже являлся доказательством вины.
Тяжело читать свидетельства женщин, переживших невероятные страдания, лишившихся мужа, детей. «. Объявили мне, что меня отправляют за мужа, как члена семьи изменника Родины, в трудовые лагеря сроком на 5 лет. я была убита горем, что отобрали у меня двух маленьких детей . с пятимесячным ребенком меня отправили в этап, я прошла пять пересыльных тюрем, сидела с ребенком в общих камерах . и только через месяц я попала в Акмолинские лагеря . от меня забрали последнего ребенка, определили его в детские ясли, а меня направили на общие работы»13.
Закономерен вопрос: были ли случаи, когда женщины не рассматривались сотрудниками НКВД как «приложение» к мужчине? Такие случаи имели место. Иногда органы госбезопасности арестовывали женщину, оставляя при этом мужа вне подозрения. Но подобные примеры крайне редки.
По материалам архивно-следственных дел трудно выявить специфику методов ведения следствия в отношении женщин. Прежде всего необходимо выделить следственные дела «жен врагов народа». Эта категория репрессированных женщин, вероятно, была самая бесправная. Следствие по этим делам было непродолжительным, максимально упрощенным и унифицированным. Главное в нем - установление факта заключения брака с «участником контрреволюционной организации». Следователи не были изобретательны
в определении состава преступления. Все обвинения были идентичны: «знала о преступлениях мужа, но не донесла». Сотрудники НКВД не нуждались в этом случае в каком-то особом подходе, чтобы получить необходимые признания. Не требовались и свидетели с «изобличающими показаниями». По сути, следствия как такового не велось. Женщинам не в чем было признаваться, но они не могли опровергнуть обвинение «жена врага народа».
В отношении женщин, имевших низкий уровень образования, чаще всего применялись два варианта ведения следствия. Первый вариант состоял в том, что неграмотной или малограмотной женщине зачитывались данные ею показания, а на подпись давались фальсифицированные материалы. Второй вариант заключался в том, что арестованных убеждали в необходимости подписания фиктивных показаний в «интересах советской власти». Но подобные приемы использовались и в отношении мужчин. Случаев применения мер физического воздействия на женщин, кроме конвейера, по материалам дел выявить не представляется возможным, хотя и исключать их нельзя. Достоверно поведать о методах следствия могут сами репрессированные женщины. Приведем одну из историй. «Арестована я была 17 февраля ночью... После этого примерно месяц меня никто не вызывал, и я не знала, за что меня арестовали и держат в тюрьме, но потом вызвал следователь. На допросе он мне сказал, что я ни в чем не виновата, но против меня надо сделать дело и поэтому он напишет, что я обрушила мост. имею переписку с Польшей и передаю шпионские сведения. На это я следователю сказала, что мост целый, переписку я действительно имею с Польшей, где живут мои родственники, но никаких шпионских сведений я им не передавала . Тогда следователь мне сказал, что много сидят невинных и что я должна пожертвовать 2-3 годами и посидеть, а потом меня отпустят. Тогда же был написан протокол допроса . Следователь давал мне читать протокол допроса, и я, кажется, пробежала глазами, но, будучи в возбужденном состоянии, много не поняла и его подписала. Во время допроса следователь мер физического воздействия ко мне никаких не применял, а даже наоборот, наш разговор все время шел как бы в шутку, смехом, и мне не верилось, что меня действи-
тельно в чем-то обвиняют, а, думала, пройдет время, разберутся в ошибке и выпустят, но . отсидела 10 лет без всякой вины»14.
В Государственном общественно-политическом архиве Пермской области составлена электронная картотека репрессированных. Картотека является неполной, на момент обработки (2004 г.) в ней содержались данные на 19 554 человека, репрессированного в годы «большого террора». На основании этих данных можно сделать некоторые выводы относительно репрессированных женщин, которые будут вполне репрезентативными.
Возраст женщины не являлся какой-либо преградой для репрессий. Возраст арестованных, как мужчин, так и женщин, колебался от 18 до 65-70 лет. Все жертвы репрессий, за редким исключением, являлись гражданами СССР. Очень интересны данные о национальном составе репрессированных мужчин и женщин. Согласно им 50,4 % арестованных в 1937 - 1938 гг. женщин и 57,4 % мужчин были русские, что вполне объяснимо: русские составляли большинство населения в стране, в том числе в Прикамье. Но среди арестованных в нашем крае женщин много было представителей польской (10,2%), немецкой (8,3), эстонской (5,7) и латышской национальностей. Приведенные показатели намного превышают удельный вес представителей этих национальностей в составе населения края. Основной причиной подобного соотношения, безусловно, были уже упоминавшиеся национальные операции, в ходе которых фамилии представителей определенных национальностей органы НКВД отыскивали в паспортном столе. Но в категории арестованных мужчин доля представителей этих же национальностей была значительно ниже, хотя тоже превышала удельный вес их в населении края: поляки - 4,9 %, немцы -2,1, эстонцы - 1,3, латыши - 1,2. Отчасти данное явление можно объяснить общим превышением численности женского населения над численностью мужского, а также большей мобильностью женщин (замужество).
Уровень образования арестованных женщин был ниже, чем у мужчин. Начальное образование имели 25,2 % женщин и 36,5 % мужчины, среднее и неполное среднее - соответственно 9,5 и 5 %, высшее и неполное
высшее - 1,2 и 1,3 %, не имели образования 17,9 % женщин и 12,8 % мужчины.
Наказания, которые получили арестованные женщины, были, если уместно такое сравнение, несколько «мягче», чем у мужчин. 41 % арестованных в 1937 - 1938 гг. женщин был освобожден, в основном после смещения Н. Ежова, «за отсутствием состава преступления» (мужчин - 31,7 %); 18 % приговорены к высшей мере наказания (мужчин расстреляли значительно больше - 39,4 %); 20,8 % получили срок десять лет лагерей (мужчины - 18 %); 6,7 % - срок восемь лет лагерей; остальные (13,5 %) были приговорены к менее длительным срокам: от 3 до 7 лет.
Тоталитарный режим во многом определил сущность советской системы гендерных отношений. Современные исследователи называют ее этакратической и патримональной. Первая характеристика означает, что повседневная жизнь советских людей (и женщин, и мужчин), «их жизненные стратегии обуславливались жестким государственным регулированием, которое определяло возможности действия как в публичной, так и в приватной
сфере»15.
Патримональность советской системы гендерных отношений выражалась в том, что большевистская власть позиционировала женщин как объект особой заботы и, предоставляя определенный набор социальных гарантий и льгот, связанных с совмещением функций занятости на производстве и материнства, фактически превращала их в государственно-зависимую группу.
Массовые репрессии являются одним из основных признаков тоталитарного режима. Они были направлены не только против мужчин, но и против женщин Советского Союза. Репрессии по отношению к женщинам имели ряд особенностей. Утверждение советской пропаганды о достижении полного равнопра-
вия мужчин и женщин в СССР являлось мифом. Своеобразно это неравенство проявилось и в политике репрессий. Количество репрессированных мужчин значительно превышает численность репрессированных женщин. Женщинам в ходе следствия отводилась второстепенная роль. Руководителями многочисленных «контрреволюционных, повстанческих, шпионских» и прочих организаций выступали, как правило, мужчины. Выделение особой категории репрессированных - «жен врагов народа» - служит свидетельством неравноправия мужчин и женщин, свидетельством подчиненного положения женщины по отношению к мужчине.
Примечания
1 Соколов А.К. Лекции по советской истории 1917-1940. М., 1995. С.271.
2 Конквест Р. Большой террор. Рига, 1991. Ч. 2. С. 94.
3 См.: Население России в ХХ веке: исторические очерки. Т. I. 1900-1939. М., 2000. С. 324-325.
4 Бутовский полигон. М., 1997. Ч. 1. С. 350.
5 Там же. С. 351.
6 См., например: Политические репрессии в Прикамье. 1918 - 1980-е гг.: сб. документов и материалов. Пермь, 2004. С. 266-268; Хлевнюк О.В. Государственный террор в 1930-е гг.//Книга для учителя. История политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР. М., 2002. С.136-140.
7 ГОПАПО. Ф. 641/1, оп. 1, д. 9053, л. 17.
8 Там же. Д. 1886, л. 13.
9 Там же. Д. 9053, л. 3.
10 Там же. Ф. 643/2, оп. 1, д. 27534, л. 3.
11 ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918 - 1960. М., 2000. С. 106.
12 ГОПАПО. Ф. 641/1, оп. 1, д. 10260, л. 1.
13 Там же. Д. 10261, л. 15.
14 Там же. Д. 13866, л. 42.
15 Словарь гендерных терминов. М., 2002. С. 45.
«GREAT TERROR»: GENDER ASPECT (ON THE MATERIALS OF PRIKAMIE)
N.A Kotchetkova, L.A.Obukhov
Perm State University, 614 990, Perm, Bukireva st., 15
The principles and the particularities of political repressions against women in the time of the "Great terror" in 1937 - 1938 are reviewed.
