CC BY
73ЛИТУРГИКА И САКРАМЕНТОЛОГИЯ
Академическое интервью УДК 264
DOI: 10.25803/26587599_2021_40_96
к 100-ЛЕТИЮ со дня РОЖДЕНИЯ ПРОТОПРЕСВИТЕРА АЛЕКСАНДРА ШМЕМАНА
Богословское наследие протопресвитера Александра Шмемана
Интервью со свящ. Георгием Кочетковым, П. И. Мейендорфом, В. де Хан, З. М. Дашевской, В. В. Александровым
аннотация: В сентябре 2021 г. исполнилось 100 лет со дня рождения протопресвитера Александра Шмемана. Интервью посвящено вкладу о. Александра в христианское богословие. Священник Георгий Кочетков отметил роль богословских трудов и церковной деятельности протопр. Александра Шмемана в распространении идей литургического возрождения как в Русской, так и в Американской православных церквах. Вместе с тем он считает, что дальнейшее развитие православного богословия таинств может касаться более тщательного различения мистериального и мистического уровней духовного опыта. П. И. Мейендорф полагает, что литургическое возрождение в Православной церкви, начавшееся еще в конце XIX в., первое время носило индивидуалистический характер и предполагало только более частое причастие отдельных верующих; благодаря богословским трудам о. Александра Шмемана, основанным на исследовании раннехристианских источников, участие в евхаристии стало восприниматься как дело всего церковного собрания, а не только как акт личного благочестия. Профессор Мейендорф и В. В. Александров также подчеркнули вклад духовных учителей, в частности, протопр. Николая Афанасьева, в развитие исторического объяснения литургии. В. де Хан упоминает особую роль о. Александра Шмемана в раскрытии богословия литургии — благодарение как евхаристическое призвание человека, приносящего в жертву Богу всю свою жизнь, а также соединение
© Вестник СФИ, 2021
в единую целостность трех отдельных реальностей: мира, Церкви и Царства Божьего. Среди тех, на кого особенно повлияло литургическое богословие о. Александра, она называет бенедиктинского монаха и ученого Эйдана Ка-вано, католического богослова Дэвида Фагерберга и лютеранского теолога Гордона Латропа. З. М. Дашевская отмечает, что о. Александр поставил вопрос о целостном восприятии всей молитвы как единого акта сослужения клира и мирян. Большинство исследователей указывают, что богословие о. Александра Шмемана оказало существенное влияние на литургическую практику не только Православной, но и Католической церкви, а также многих протестантских церквей.
ключевые слова: теология, литургика, евхаристическая экклезиология, литургическое возрождение, таинства, евхаристия, церковное собрание, протопр. Александр Шмеман
для цитирования: Богословское наследие протопресвитера Александра Шмемана. Интервью со свящ. Георгием Кочетковым, П. И. Мейендорфом, В. де Хан, З. М. Дашевской,
B. В. Александровым // Вестник Свято-Филаретовского института. 2021. Вып. 40.
C. 96-120. DOI: 10.25803/26587599_2021_40_96.
to the 100th anniversary of the birth of protopresbyter aLexander schmemann
The Theological Heritage of Fr. Alexander Schmemann
Interview with Fr. Georgy Kochetkov, P.I. Meyendorff, V. de Haan, Z. M. Dashevskaya, V. V. Aleksandrov
abstract: September 2021 marks 100 years since the birth of Fr. Alexander Schmemann. This interview focusses on the main significance of his work for Christian theology in the fields of liturgical revival and Eucharistic Theology. Fr. Georgy Kochetkov notes the role of Fr. Alexander's works and ecclesial activity in spreading ideas that facilitate liturgical renewal both in the Russian and American Orthodox Churches. At the same time, he believes that the further development of an Orthodox theology of the Holy Mysteries (sacraments) may involve a more thorough discernment of the sacramental and mystical levels within spiritual experience. P. I. Meyendorff takes the view that the liturgical renewal within the Orthodox Church, that began at the end of the 19th century, at first had a very individualistic character and presumed only that individual believers would receive communion more frequently; but thanks to the theological works of Fr. Alexander, which were based on careful study of early-church sources, the Eucharist came to be understood as an affair of the entire ecclesial gathering, rather than as an affair for individual piety. Professor
Meyendorff and V. V. Aleksandrov also underscore the contribution of various religious teachers, and in particular of Fr. Nicholas Afanasiev, in the development of an historical description of the liturgy. V. de Haan recalls the particular roll of Fr. Alexander Schmemann in revealing the theology of the liturgy; Schmemann sees thanksgiving as the Eucharistic calling of the human person, as he brings his whole life as an offering to God, and also sees the liturgy as an affair which integrates three separate realities — of the world, the Church, and the Kingdom of God — into a single whole. Among those upon which Fr. Alexander's liturgical theology had a particular influence, he names Benedictine monk and scholar Aidan Kavanagh, Roman Catholic theologian David Fagerberg, and Lutheran theologian Gordon Lathrop. Z. M. Dashevskaya notes that Fr. Alexander raised the issue of the importance of perceiving the prayers of the clerics and the laity as a single and integral whole. A majority of researchers agree that Fr. Alexander Schmemann had a significant influence upon the liturgical practice of the Roman Catholic Church and many protestant churches.
keywords: theology, liturgics, eucharistic ecclesiology, liturgical renewal, sacraments, holy mysteries, Eucharist, ecclesial gathering, Fr. Alexander Schmemann
for citation: "The Theological Heritage of Fr. Alexander Schmemann. Interview with Fr. Georgy Kochetkov, P. I. Meyendorff, V. de Haan, Z. M. Dashevskaya, V. V. Aleksandrov". The Quarterly Journal of St. Philaret's Institute, 2021, iss. 40, pp. 96-120. DOI: 10.25803/26587599_2021_40_96.
Священник Георгий Кочетков
Кандидат богословия, главный редактор журнала «Вестник Свято-Филаретовского института», Москва, PorcM / Cand. Sci. (Theology), Editor in Chief, The Quarterly Journal of St. Philaret's Institute, Moscow, Russia, info@sfi.ru
Что в том переживании литургии, которое предложил протопр. Александр Шмеман, вдохновляет христиан — в первую очередь православных — по обе стороны иконостаса?
Это вдохновение началось еще при жизни о. Александра Шмема-на. Я помню, что в 1970-е гг. он был еще мало известен, но некоторые его книги все-таки были в библиотеке Николая Евграфо-вича Пестова, где я мог с ними познакомиться. Потом появилась возможность доступа к «Вестнику РХД», издававшемуся Никитой Алексеевичем Струве, в котором я с удовольствием читал статьи
о. Александра [Шмеман 1972; Шмеман 1973а; Шмеман 1973б; Шмеман 1974 и др.]. Они были очень органичны как в контексте этого журнала, так и в контексте всего русского религиозно-философского возрождения. Мне даже кажется, что о. Александром Шмеманом и, может быть, о. Иоанном Мейендорфом и закончилось это возрождение, которое продлилось чудесным образом с конца XIX фактически до конца ХХ века.
Почему труды Шмемана пользовались популярностью? У людей была ностальгия по качественной жизни, хотелось свободы, прежде всего, духовной. Отец Александр жил этим вдохновением. Его книги о крещении и евхаристии заставляли думать и заставляли всех людей включаться. Всех! Вот это было удивительно: это то, чего искали люди в церкви и обычно не находили. Все люди мечтали о церковных общинах, понимали, что недостаточно просто хорошо организованного прихода, и о. Александр показывал, на какой основе возможно объединение людей. Он считал, что такой основой является евхаристия. Он был уверен, что евхаристия, евхаристическое собрание возродят церковь, вдохновят и объединят ее. Он шел в фарватере наследия о. Николая Афанасьева и вдохновлялся его идеями.
Конечно, о. Александр был человеком особого склада: он был ученым и богословом, но больше, я бы сказал, церковным деятелем. Ему была важна практика, и это меня в нем как раз подкупало. Он не просто выбирал в традиции самое интересное, самое ценное, что часто бывает самым уязвимым и легко утрачивается в ходе исторического процесса. Он хотел вдохнуть жизнь в литургическую традицию, и это чувствовалось в его книгах. Отец Александр смог это передать, потому что был человеком высокой русской культуры. Он стал для многих источником вдохновения, несмотря на свой немножко скептический, иногда даже затронутый унынием дух.
Как развивалось «литургическое богословие» после протопр. Александра Шмемана? В чем Вы в своей работе о евхаристии опирались на концепцию протопр. Александра и в чем Вы с ней принципиально не согласны?
Да, я действительно много занимался литургикой, сакраментоло-гией, поскольку нужно было создавать новую мистагогию [Кочетков 2018-2020]. Нужно было изучать и прояснять историю и смысл таинств. Конечно, я опирался, в частности, на труды о. Александра Шмемана. Все, что я мог в них взять, я старался взять. Он описал все основные таинства, связанные с таинством просвещения:
крещение, миропомазание, покаяние, евхаристию [Шмеман 1993; Шмеман 2001]. Также о. Александр удивительным образом изучил таинство смерти, точнее, таинство погребения [Шмеман 2013]. Его концепция мира как таинства — настоящая мистагогия для современных людей, не очень церковно образованных, но в то же время желающих живой жизни в церкви и ее воплощения.
В своих трудах я отталкивался от литургических идей о. Александра Шмемана — не враждебно, а наоборот — очень благодарно, вдохновенно. Но были, конечно, и расхождения, которые особенно проявились к концу моей работы. Назову лишь одну, но фундаментальную вещь: о. Александр не нашел различия между мистериальным и мистическим. Он объединял то и другое, иногда с необыкновенной легкостью переходил от одного к другому. В своих размышлениях он начинал с таинств, но тут же переходил к экзистенциальным, а подчас и к глубоко мистическим вопросам. Конечно, его размышления об этих вещах были тоже интересны, но он как бы сразу показывал, к чему таинство должно привести, как оно поменяет и настроит людей. Отец Александр Шмеман чувствовал вектор церковной традиции, понимал, на что она настроена, к чему она ведет и ведет именно через таинства, а не просто через нравоучение или изучение буквы Священного писания. Однако он мог выдавать желаемое за действительное, например, когда писал, что литургия возводит нас в Небесное Царство. Главная книга о. Александра так и называется «Евхаристия. Таинство Царства» [Шмеман 2001]. Но евхаристия только указывает на Царство, показывает, что оно приблизилось и еще более приближает нас к нему, а его к нам. Было бы правильно, если бы Шмеман так говорил. Но у него евхаристия — сразу откровение Царства. Конечно, это упрощение и ошибка.
Но эта ошибка была весьма частой в его время. Очень многие люди объединяли, например, литургическую сакраментальную форму таинства с мистериологическим опытом церкви или объединяли мистериальное с мистическим. Мы можем найти это и в трудах крупнейших, гениальных людей, таких как о. Сергий Булгаков и Н. А. Бердяев. Поэтому я как раз много сил положил на то, чтобы эти вещи лучше различать — не разделять, а различать.
Нечуткость к различению мистериального и мистического, символа, знака и означаемого, символизируемого, — вот это, конечно, проблема. Хотя уже хорошо, что о. Александр ставил вопрос о действительности и о действенности таинств. Действенность и действительность тоже часто путают; считают, если
действительно, значит и действенно. А это не так! Таинство может быть действительным; священнослужитель может быть канонически поставленным, и народ, и чинопоследование — все может быть исполнено и даже по-своему вдохновенно, но это еще не делает таинство обязательно действенным. Как от недействительного перейти к действительному таинству, а от действительного таинства прийти к действенному таинству — это и для меня были главные вопросы, когда я писал таинствоводство [Кочетков 2018, 23 и др. ].
Что нового труды протопр. Александра Шмемана внесли в понимание Церкви?
Для меня очень важны размышления о. Александра Шмемана о Церкви. Павел Иванович Мейендорф, сын о. Иоанна, однажды написал в парижской газете «Русская мысль», что о. Георгий Кочетков начал делать и делает то, что о. Александр хотел, но не решался сделать. Я думаю, он знал, что говорил. Отцу Александру приходилось преодолевать страхи, недоверие к тому, что он делал. Конечно, он был проповедником евхаристической эк-клезиологии в традиции о. Николая Афанасьева [Александров, 41-42]. Он хотел, чтобы было евхаристическое собрание, чтобы были живые отношения, чтобы было единодушие, эсхатологическая устремленность к Царству и литургия после литургии. Он хотел, чтобы не было излишних привязанностей и оглядок то на светскую власть, то на культуру, то на нацию и т. д. Хотя значение культуры он несколько преувеличивал, что было свойственно и Георгию Петровичу Федотову, и многим другим прекрасным представителям русского религиозно-философского возрождения ХХ в.
Отец Александр Шмеман боролся за живую настоящую Церковь. Не случайно таким существенным было его влияние на руководителей Американской православной церкви (Orthodox Church in America). Он в большой степени вдохновлял ее на самые лучшие изменения. Хотя его не все понимали и не все воспринимали то, что он говорил.
Но и у самой евхаристической экклезиологии есть свои недостатки. Ее апологеты предполагали, что она была в церкви изначально, что она была апостольской, прямо, непосредственно идущей от апостольских корней. Но это оказалось не совсем так. До середины II в. в церкви была основной не евхаристическая,
а общинно-братская экклезиология [Кочетков 2020, 258-268]. Развитие евхаристической экклезиологии пришлось на середину II — середину III в. Господь не так много исторического времени ей отвел. Общинно-братская экклезиология просуществовала немного дольше, около 120 лет. Но то, что это различие общинно-братской экклезиологии и экклезиологии евхаристической не было замечено, — все-таки серьезная проблема о. Николая Афанасьева и всех его последователей. Они сделали огромный шаг вперед, разбили то единое представление об экклезиологии, которое было до них; показали, что была другая логика, другая экклезиология, которая реально существовала. Но что-то важное не было найдено... Отец Александр был вовлечен в разные братские союзы, в РСХД или другие объединения, но все-таки в нем оставался какой-то духовный индивидуализм, желание замкнуться только на семье. Он доверял только семье, а вот общине церковной он не доверял. Да у него по сути и не было такой общины. Он ее не строил, не искал. Я думаю, что он бы мог ее выстроить, если бы все-таки строил.
Находки евхаристической экклезиологии чрезвычайно важны. Но, повторяю, жизнь церкви началась не с нее, а с общинно-братской экклезиологии, когда еще не было понятия об иерархии в Церкви, когда Церковь жила Даром и дарами Духа Святого, когда она видела, что Церковь там, где Христос, где Дух Святой, где Святая Троица 1. Так говорили во времена общинно-братской экклезиологии. А потом стали говорить — где евхаристия, там и Церковь 2. Здесь разница принципиальная.
Каково духовное значение наследия протопр. Александра Шмемана для современной церкви и современного богословия?
Я думаю, что значение о. Александра будет только возрастать. Его не забудут, несмотря на всю реакцию, которую мы сейчас наблюдаем. Он не был узким литургистом, занимавшимся только литургическим богословием, сакраментологией или мистери-ологией. Он чувствовал потребность церкви в мистагогии. Он искал. Он был по природе именно свидетелем, проповедником. Отец Александр Шмеман как миссионер — это же целая тема!
1. См., напр.: «Где Церковь, там и Дух Святой, и 2. «Церковь там, где совершается Евхаристия,
где Дух Святой, там Церковь и полнота благодати» и где совершается Евхаристия, там — Церковь» (Ириней Лионский, св. Против ересей. 3. 24. 1). [Афанасьев, 22].
Не случайно он много говорил, писал, ездил по всей Америке. Он действительно стал столпом Американской православной церкви. Я удивляюсь, почему они его не канонизировали до сих пор, а надо бы было это сделать.
Боюсь, что Шмеман, вообще говоря, еще как следует не прочитан. Он считал, что сначала должен быть Христос в церковном собрании, и тогда Он будет на престоле, тогда будет настоящая евхаристия. А не наоборот: Христос на престоле, поэтому в церковном собрании [Шмеман 2005, 67]. Вот эта идея великолепная! И она принадлежит к мистической глубине церковной жизни. И такие вещи нужно, конечно, усваивать всей церковью. Их нужно воспринять. А пока они еще воспринимаются как нечто слишком экстравагантное. Да еще многими ли усваиваются? Мы должны указывать на наследие о. Александра Шмемана и тогда, когда мы говорим о миссии в современном мире, когда мы говорим о христианской культуре, когда мы говорим о литургике, о смысле нашего литургического предания. Без Шмемана, я думаю, мы здесь не обойдемся.
Павел Иванович Мейендорф
Доктор богословия honoris causa, Свято-Сергиевский институт, Париж, Франция; почетный профессор кафедры литургического богословия имени Александра Шмемана, Свято-Владимирская Православная духовная семинария, Нью-Йорк, США / Doctorate honoris causa, Institute Saint-Serge, Paris, France; Fr. Alexander Schmemann Professor of Liturgical Theology Emeritus, St. Vladimir's Orthodox Theological Seminary, New York, USA, pm@svots.edu
Что в том переживании литургии, которое предложил протопр. Александр Шмеман, вдохновляет христиан — в первую очередь православных — по обе стороны иконостаса?
Пожалуй, наиболее яркой вдохновляющей идеей, которую о. Александр Шмеман оставил христианам, в особенности православным, является переживание литургии как радостного события. Для многих православных, которые выросли с пониманием богослужения как некоего долга, это было откровением. Богослужение, как видел его Шмеман, в особенности евхаристия, есть эсхатологическое событие, в котором Царство Божье уже присутствует здесь. Божественная литургия означает участие в небесном пире, в котором все собрание, клир и миряне вместе, становится причастным преображенной жизни.
Церковный круг, в котором воспитывался о. Александр Шме-ман, стал свидетелем евхаристического возрождения не только в православии, но также в Римско-католической церкви, и после II Ватиканского собора достиг многих протестантских церквей. В православии это движение началось в XIX в. с таких деятелей, как св. прав. Иоанн Кронштадтский в России и представители движения колливадов (КоЖирйбес;) в Греции. Для этого периода стало характерным частое причастие, что было, по крайне мере отчасти, вдохновлено исследованиями в области исторической литургики, показавшими, что, начиная с апостольского века и позже, богослужебные тексты предполагали причастие всех присутствующих на евхаристии. Однако вначале евхаристическое возрождение в значительной степени имело индивидуалистический характер: православный христианин принимал причастие для своего личного освящения. Причастию предшествовало строгое молитвенное правило, пост и таинство исповеди — традиция, восходящая к средневековью, когда причащались крайне редко, и в значительной степени приведшая к восприятию причастия как акта покаяния.
Что нового труды протопр. Александра Шмемана внесли в понимание Церкви?
По настоящему новым в богословии о. Александра Шмемана, вдохновленного своими учителями в Свято-Сергиевском богословском институте — архим. Киприаном (Керном) и протопр. Николаем Афанасьевым, было представление о том, что участие в евхаристии — это дело всего церковного собрания, а не акт личного благочестия. Именно тогда, когда Церковь собирается для совершения евхаристии, она опознается как Церковь, и именно тогда все верные, будь то клирики или миряне, являют свою принадлежность Церкви. Это обусловливает богословскую позицию, согласно которой частое участие в евхаристии не только допустимо, но в идеале предполагается на каждом богослужении.
Реализация такого понимания евхаристии, безусловно, столкнулась с препятствиями. Первым из них была инерция — воспринятая клиром и церковным народом многовековая традиция редкого причащения. Серьезным препятствием стали также покаянные практики, связанные с подготовкой к причастию. В сочинении «Святая святым» [Шмеман 2003б] о. Александр Шме-ман резко критикует эти практики, которые, по его мнению, отделяют подготовку к причащению от обычной христианской
жизни. Более того, эти практики, утверждает он, могут привести к заблуждению, что только благодаря собственным усилиям, строгому посту, воздержанию от супружеских отношений и таинству исповеди, которое часто становится чисто формальным и механическим, верующий может стать достойным причащения святых тайн. Но ведь, как мы исповедуем на каждой литургии, только «один Ты свят, один Ты — Господь Иисус Христос». Эти приуготовительные практики, вместо того чтобы поощрять частое причастие, на самом деле делают его практически невозможным! Таким образом, подготовка к причастию отрывается от повседневной христианской жизни, от того, как верующие живут ежедневно в период между воскресными литургическими днями.
Возможно, одним из главных заветов о. Александра в пастырской практике является возвращение не просто к частому причастию, но и к его переживанию как радостного события, как это было у ранних отцов, которые истолковали слова молитвы Господней «хлеб наш насущный дай нам на сей день» как указание на участие в евхаристии и приобщение Хлебу бессмертия, что становилось бесконечным источником радости в благодарности.
Повлияло ли литургическое богословие протопр. Александра на отношение к евхаристии у христиан других конфессий, в том числе не придерживающихся византийского обряда?
Не будет преувеличением сказать, что о. Александр Шмеман стал отцом литургического богословия. До него богословие понималось в первую очередь как абстрактная, академическая, философская система, в которой не было места для литургии. Как в западных, так и в православных институтах и семинариях было принято изучать богослужение как историю формирования определенных чинопоследований и молитв. Но литургия не была пережита или преподана как источник богословия как таковой. В этом заключалась основная идея первой книги о. Александра — его диссертации, защищенной в Свято-Сергиевском институте, — «Введение в литургическое богословие» [Шмеман 2003а]. Сегодня эта работа является обязательной к прочтению не только в православных, но и во многих римско-католических и протестантских семинариях.
Именно это убеждение, разделяемое протопр. Николаем Афанасьевым, архим. Киприаном (Керном) и затем еп. Иоанном (Зи-зиуласом), а также французскими католическими богословами
Луи Буйе и Жаном Даниелу, привело к развитию так называемой евхаристической экклезиологии. Эта экклезиология стала преобладать в православной богословской мысли во второй половине ХХ в., а в Римо-католической церкви получила распространение после II Ватиканского собора. В экуменическом движении она стала известна как экклезиология общения, выраженная в основных богословских заявлениях, разработанных Комиссией «Вера и церковное устройство» Всемирного совета церквей, в том числе в документах «Крещение, евхаристия и священство» (1982) 3 и «Церковь: на пути к общему видению» (2013) 4. Не удивительно, что православные ученики о. Александра Шмемана сыграли значительную роль в разработке этих документов. Во многом благодаря экуменическому движению, в котором православные участвовали с самого его зарождения, это течение мысли повлияло также на протестантское богословие и практику.
Виктория де Хан
Кандидат богословия, преподаватель католической теологии, Блэкфрайрс, Оксфорд, Великобритания / Ph.D. in Theology, Lector in Catholic Theology, Blackfriars Studium, Oxford, Great Britain, victoria.dehaan@bfriars.ox.ac.uk
Что в том переживании литургии, которое предложил протопр. Александр Шмеман, вдохновляет христиан — в первую очередь православных — по обе стороны иконостаса?
На мой взгляд, литургическое богословие протопр. Александра Шмемана в первую очередь вдохновляет своим целостным подходом к литургической жизни. В его текстах нет призыва к участию в богослужении ради самого богослужения или к механическому соблюдения церковного ритуала. В то же время о. Александр не призывает к литургическим экспериментам и приспособлению службы к желаниям молящихся, а видит в литургии особое пространство, в котором христианин раскрывает себя как новое творение. В литургии о. Александр Шмеман видел процесс становления человека как евхаристического существа, возносящего к Богу с благодарением всю свою жизнь и, более того, весь мир. Литургия — это, по сути, то действие, ко-
3. См.: Baptism, Eucharist and Ministry. Faith and 4. См.: The Church: Towards a Common Vision.
Order Paper № 111. Geneva : WCC Publications, 1982. Faith and Order Paper № 214. Geneva : WCC
VIII, 31 p. Publications, 2013. P. 41-46.
БОГОСЛОВСКОЕ НАСЛЕДИЕ ПРОТОПРЕСВИТЕРА АЛЕКСАНДРА ШМЕМАНА
107
торое «переделывает» историю грехопадения, превращает нас в «благодарных» Божьих детей. В литургии мы становимся сопричастными совершенной жертве Христа, тому абсолютному акту благодарения Отцу, который Он совершил на Кресте. Через евхаристию Христос возносит нас к себе, освящает и одаряет благодатью для новой, святой жизни. Именно поэтому для о. Александра Шмемана не существует настоящей духовной жизни вне литургии и святых таинств.
Согласно мысли о. Александра, в литургии переплетены и соединены в единую целостность три отдельные реальности: мир, Церковь и Царство Божье. Для того чтобы понять значимость литургической жизни как для отдельного христианина, так и для общины, необходимо осознать, как эти три реальности взаимодействуют. По словам о. Александра Шмемана, «подлинным назначением литургии всегда было сводить воедино, в одном символе, три уровня христианской веры и жизни: Церковь, мир и Царство Божье, сама Церковь, таким образом, является таинством, в котором поврежденная, но все же „символическая" жизнь „этого мира" возносится во Христе и Христом до Царства Божьего» [Шмеман 1996а, 52]. На первом и самом базовом уровне литургия принимает мир как «материю», которую она использует. Вода, елей, символы, звуки, жесты, все творение открывается на литургии как фундаментально ориентированное на духовную сферу и берущее начало из духовных истоков. Именно это всестороннее взаимодействие материального и духовного, природного и сверхъестественного лежит в основе тезиса о. Александра Шмемана о сакраментальности мира и его мысли о том, что именно на литургии мы имеем возможность созерцать мир как таинство. На втором уровне литургия раскрывает Церковь как Тело Христа и орудие спасения. Отец Александр много раз подчеркивал в своих работах, что Церковь на литургии — это не просто «люди», которые собрались в историческом «старом времени», а «новое человечество», собравшееся вместе в эсхатологическом «новом времени». На литургии мы входим в пространство веры, которую мы исповедуем. Мы становимся не просто участниками совместного ритуала, но участниками реальности нашей веры, которую литургия раскрывает в виде символов. Мы переживаем Рождество или Воскресение Христа как таинственное «сегодня», которое преображает нас здесь и сейчас, а не как отдаленные исторические события и догматические формулы. Это особое переживание веры,
согласно Шмеману, возможно вследствие присутствия в литургическом действии третьего, эсхатологического уровня. Литургия — это то пространство, которое открывает для нас Царство Божье, сквозь призму которого мы можем видеть в свете Божьей правды и наш мир, и нас самих. Как писал о. Александр Шме-ман, «искупить мир и то, что в мире, — значит включить их в перспективу Царства Божьего» [Шмеман 1996б, 37]. Литургия как раз и является тем пространством на земле, в котором мир через Церковь встречается с вечностью и осуществляется его освящение и наше личное преображение. Мы приходим на литургию не для того, чтобы просто помолиться или выполнить наше христианское воскресное обязательство. Мы приходим на литургию, чтобы быть освященными Божьим Царством, чтобы это Царство стало единственным ориентиром нашей жизни как жизни Церкви и чтобы Божье Царство наполнило своей святостью этот мир. В этом целостном подходе к литургии, в которой о. Александр Шмеман видит взаимодействие между миром, Церковью и Царством, мне кажется, и есть самое главное достижение его литургического богословия. Подход о. Александра к литургии побуждает к более осознанному пониманию литургического действия. Он не поощряет крайностей, но направляет христианина к глубокой и подлинной практике литургического участия, основанной не на личных предпочтениях или предпочтениях общины, а на богословском фундаменте веры. Я считаю, что в настоящее время, когда литургическая практика многими воспринимается либо как ритуальная обязанность, либо как что-то второстепенное в сфере духовной жизни, призыв о. Александра Шмемана к целостной и полноценной литургической жизни как никогда актуален.
Почему вдохновение испытывают люди по обе стороны от иконостаса? Я думаю, что в этом также сказывается целостный и оригинальный подход о. Александра Шмемана. Вместо того чтобы разбираться с правами и обязанностями священнослужителей и мирян на литургии, о. Александр предлагает нам посмотреть на этот вопрос в совершенно иной перспективе. Он убежден, что «все эти усилия вернуть мирянам принадлежащее им в Церкви место пойдут по неправильному пути, пока они будут исходить — как сейчас — исключительно из соотношения „духовенство-миряне", а не из соотношения, прежде всего, „Церковь-мир", которое одно может по-настоящему уяснить природу Церкви и, следовательно, место и соотношение в ней между собою ее различных членов»
[Шмеман 2001, 110]. Другими словами, мы не можем адекватно оценить литургическое взаимоотношение между духовенством и мирянами, пока не разберемся в том, что есть Церковь и как она освящает мир. По Шмеману главной задачей священника на литургии является служение Церкви, а главной задачей мирянина — принесение в Церковь мира во всех его аспектах. Вместе, в едином служении, они осуществляют божественный замысел спасения и освящения мира через евхаристию Христа. Протопресвитер Александр Шмеман представлял литургическое единство между священнослужителями и мирянами как «сослу-жение» или «соотношение». Именно в таком подходе он видел отражение органической природы Церкви, в которой все члены взаимозависимы в любви, а не соревнуются друг с другом за власть внутри общины.
Отец Александр, конечно, хорошо осознавал, что такое целостное экклезиологическое восприятие отношений между духовенством и мирянами на практике встречается редко. Виной тому две редукции — клерикализм и секуляризм, — которые Шмеман никогда не переставал критиковать в своих работах. Литургический клерикализм, по мнению о. Александра, — это такая система взглядов и практик, в которой священник представлен как некий сакральный посредник между природным и сверхъестественным миром, несущий ответственность за сакральные ритуальные действия. Миряне в таком раскладе предстают христианами второго сорта, существенно уступающими в достоинстве духовенству. Именно представители такого «клерикального» священства, утверждал о. Александр Шмеман, осудили Христа на смерть и теперь отталкивают людей от Церкви. Вторая редукция — литургический секуляризм — по сути является реакцией на клерикализм и его ограниченность в восприятии Церкви. Шмеман считал, что секуляризм видит основную функцию священника в том, чтобы отвечать на нужды своих мирян и адаптировать службу к их вкусам и предпочтениям. Миряне в то же время изображают из себя псевдо-священников, таким образом превращая церковь из иерархии «соотношения», или «сослужения», установленной Богом, в демократию. В итоге церковь заменяется приходом, а христианин превращается в прихожанина. Чтобы преодолеть эти две редукции, которые делают наше литургическое «сослужение» невозможным, нам необходимо возрождение евхаристической экклезиологии. Протопресвитер Александр Шмеман был убежден, что и духовенство,
и миряне в своих различных служениях и призваниях составляют одно Тело Христово и что это единство исходит не откуда-то извне, а именно из евхаристии, которую Христос доверил Церкви. Те проблемы в отношениях между духовенством и мирянами, которые Шмеман поднимал в контексте своего времени, к сожалению, до сих пор не разрешились. Поэтому размышления о. Александра на эту актуальную тему будут еще очень долго служить источниками оригинальных идей и полезных выводов для практики церковной жизни.
Повлияло ли литургическое богословие протопр. Александра на отношение к евхаристии у христиан других конфессий, в том числе не придерживающихся византийского обряда?
Отец Александр Шмеман был тем православным священником и богословом, который не опасался, а, наоборот, активно участвовал в диалоге с представителями других христианских конфессий. Следует особенно отметить его служение на должности вице-председателя Молодежного отдела Всемирного совета церквей и ее комиссии «Вера и церковное устройство». Отец Александр также принимал участие во II Ватиканском соборе в качестве православного наблюдателя. Кроме того, он являлся преподавателем в таких протестантских учебных заведениях, как Объединенная теологическая семинария (Union Theological Seminary) и Общая теологическая семинария (General Theological Seminary). Самая знаменитая работа о. Александра Шмемана «За жизнь мира», кстати, является собранием лекций, которые о. Александр читал для участников экуменической Национальной христианской студенческой федерации. Интерес Шмемана к христианскому опыту других конфессий состоял не только в его участии в различных инициативах, но и в сфере его личных богословских интересов. Несомненно, богословие о. Александра выросло на почве русской православной мысли, в частности, на работах архим. Киприана (Керна), протопр. Николая Афанасьева, прот. Георгия Флоровского и прот. Сергия Булгакова. Но, помимо этого, литургическое богословие о. Александра Шмемана также формировалось в диалоге с католической nouvelle théologie и движением литургического возрождения. Личная библиотека Шмемана в его офисе в Свято-Владимирской духовной семинарии — тому подтверждение. Поэтому если мы хотим понять, как богословие о. Александра Шмемана повлияло на литургическую
БОГОСЛОВСКОЕ НЛСЛЕДИЕ ПРОТОПРЕСВИТЕРЛ ЛЛЕКСЛНДРЛ ШМЕМЛНЛ
111
практику других конфессий, я думаю, очень важно помнить об этом изначальном взаимодействии мысли Шмемана с католическими литургическими источниками. В этом синтезе нет места банальному «окатоличиванию» православного богословия, но есть общее свидетельство евхаристических истоков Церкви и теологии. Это свидетельство о. Александр Шмеман преподносит как истинно православное свидетельство, как опыт восточного богословия, который находит свой отклик и на Западе.
Литургическое богословие о. Александра Шмемана активно преподается в католических и православных учебных заведениях, включая семинарии. Его «популярность» среди академиков разных конфессий, я думаю, обусловлена тем, что Шмеман — один из немногих христианских мыслителей современности, который смог сформулировать и обосновать теологическое основание литургии. Для него литургия была источником богословия (locus theologicus par excellence), тем первоначальным пространством, где Церковь встречается с Богом и где она преображается этой встречей. Другими словами, богословие для о. Александра Шмемана — это не размышление специально обученных людей о Боге, а в первую очередь литургический опыт встречи Церкви с Царством Божьим. Именно эта идея о. Александра о понимании литургии как первичной теологии является одной из главных точек соприкосновения между православной мыслью Шмемана и другими конфессиями. Особо нужно отметить влияние о. Александра Шмемана на литургическое богословие бенедиктинского монаха и ученого Эйдана Кавано [Kavanagh], а также на мысль католического богослова Дэвида Фагерберга [Fagerberg] и лютеранского теолога Гордона Латропа [Lathrop]. Вне контекста академического мира, конечно, сложно объективно судить, насколько знакомство со Шмеманом повлияло на конкретное восприятие литургии христианами. По моему личному опыту могу сказать, что встреча с литургической мыслью о. Александра Шмемана действительно сфокусировала и переориентировала мое переживание католической мессы римского обряда. С помощью о. Александра я научилась видеть литургию как мое сопричастие к евхаристической жизни Церкви для освящения и жизни мира. Такое глубокое и целостное понимание службы навсегда поменяло мой личный подход к литургии и дало моей духовной жизни твердое литургическое основание.
Зоя Михайловна Дашевская
Старший преподаватель, Свято-Филаретовский институт, Москва, Россия / Senior Lecturer, St. Philaret's Institute, Moscow, Russia, dean@sfi.ru
Что в том переживании литургии, которое предложил протопр. Александр Шмеман, вдохновляет христиан — в первую очередь православных — по обе стороны иконостаса?
Действительно, о. Александр Шмеман предложил такое прочтение литургии, которое предполагает сослужение и требует участия от всех членов церковного собрания. Несмотря на литургические неточности и не вполне академический подход (о. Александр попросту не ставил перед собой сугубо исследовательских историко-литургических задач), он попытался вернуть целостность переживанию литургии. В обиходе «по обе стороны иконостаса» все распадается на части: сегодня (по крайней мере так обстоит дело в Русской церкви), совершая молитву, пресвитеры вынуждены решать множество различных задач, помимо собственно «служения уст». В силу исторических обстоятельств они совершают не только те служения, которые были закреплены за ними в древности (приготовление св. даров и последующее их перенесение к престолу для служения в первом тысячелетии возлагалось на дьяконов, но сегодня это делают пресвитеры); пресвитеру сегодня необходимо сочетать возглашение ектений с параллельным чтением молитв, если он служит без дьякона; во время совершения литургии пресвитеру порой приходится исповедовать прихожан. Предстоятель совершает свое служение без поддержки церковного собрания — молитвы не возглашаются вслух всего народа, «аминь» и молитву собрания в большинстве случаев «заменяют» ответы хора. К существенным проблемам, которые имеют непосредственную проекцию на богослужение, можно также отнести недоверие священников к людям («„этот народ — невежда в законе", так чего от такого народа ждать?»), иерархическое сознание, часто присущее клирикам, и так называемое пастырское выгорание — две последние проблемы связаны друг с другом как две стороны одной медали. Прихожане сегодня разрозненны, часто за пределами храма, в обычной жизни, их мало что связывает с предстоятелем собрания и друг со другом; молитвы, предполагающие участие всего церковного собрания, им не слышны; отсутствие общей молитвы и по-
нятного языка богослужения требует от них отдельных специальных усилий понимания; помимо участия в богослужении, от них требуется индивидуальная подготовка к причащению. И в каждой точке этой цепи прежде всего страдает целостное восприятие богослужения. Заслугой о. Александра можно считать такое изъяснение богослужения, которое было обращено в равной степени к аудитории по обе стороны иконостаса — и к клиру, и к церковному народу. Его уникальная литургическая катехеза имела целью преодоление «частичного» отношения к богослужению. Отца Александра волновал вопрос о целостном восприятии всей молитвы как единого акта сослужения, и он, безусловно, изменил церковное сознание в этом вопросе. Его тексты дышат вдохновением церковной молитвы, в них веет Дух Святой. После текстов Шмемана литургия не может более трактоваться как «спасительный» акт индивидуального «освящения». В своих текстах и в опыте служения (хорошо помню аудиозапись литургии Великой субботы в храме Свято-Владимирской семинарии, на которой предстоял о. Александр) он показал, что христиане сегодня могут актуально переживать «единство духа в союзе мира» — постольку, поскольку это измерение открывается для всякого христианина в едином акте литургического приношения Богу, совершаемого всем собранием. Заслуга о. Александра заключается в том, что он после всех трагедий ХХ в. открыл такой язык, на котором можно говорить о литургии сегодня. Отец Александр совершил и более существенный шаг: он смог вернуть в переживание молитвы качество преизливающейся из сердца хвалы и благодарения, направленной от человека к Богу, свободной от какой-либо стилизации и елейности. Благодарность, евхаристичность в отношении к Богу возвращают христианам утраченное дерзновение и такое измерение человечности, которое открывает им путь к обретению богосообразности, и это относится не просто к каждому христианину, взятому в отдельности, но ко всей Церкви как к народу Божьему, собранию, Телу Христову. Фактически о. Александр своими текстами и опытом служения смог актуализировать в евхаристии, исполненной переживания Тайной вечери, ноту ликующей радости Пятидесятницы. Это своего рода богословский ответ на развивавшееся в течение столетий богословское, догматическое, литургическое переживание евхаристии как жертвы.
Как развивалось «литургическое богословие» после протопр. Александра Шмемана? Каковы его плоды и перспективы с точки зрения богословской мысли?
Наверное, можно сказать, что о. Александр Шмеман как богослов наследовал о. Сергию Булгакову (хотя отношение о. Александра к богословским интуициям о. Сергия было неоднозначным) — последний призывал «черпать богословие со дна евхаристической Чаши» 5 и усматривал в Евхаристии мистическое исполнение Церкви. Вместе с этим литургическое богословие о. Александра наследует, одновременно, о. Николаю Афанасьеву в желании последнего вернуться к тому образу служения, которое выявляло бы полноту духовных дарований в литургическом собрании. Отец Александр оказался одновременно и богословом, и практиком: будучи практиком, он переживал евхаристию как богослов, и богословствовал, опираясь на евхаристию. Он не был богословом-систематиком в классическом смысле; скорее, его собственная богословская интуиция вела его за пределы строгих терминологических рамок и параметров. Конечно, творческую мысль о. Александра не «распишешь» в схоластических определениях, но богословие призвано быть живой мыслью, от которой загорается сердце и в которой вопрошание современного верующего человека получает ответ на свой духовный поиск. Отец Александр попытался вернуть в богослужение времени измерение эсхатологии, а в евхаристию — живой дух благодарности и хвалы, и в этом, как представляется, сфокусировано его богословское «вложение» в сокровищницу христианской мысли. События первой половины ХХ в. — две страшных войны, тоталитарные режимы, воинствующее разрушение самих основ человечности, тягучая серость советского атеизма в одной части мира и секуляр-ный «оптимизм» в другой — побудили Шмемана переосмыслить христианское понимание времени, по-новому связать «начала» и «концы», найти источник преизливающейся радости в море человеческого страдания, такой радости, которая собрала бы в единый узел и экзистенциальный ответ на вызов расчеловечения и плоды орошенных христианским откровением человеческой мысли и культуры, и «нерелигиозное» (в смысле противоположном «религии» и «культу», как их понимал Шмеман) откровение о Кресте и Воскресении.
5. См. об этом: [Монахиня Елена, 151].
Литургическое богословие, переосмысление церковных таинств после о. Александра Шмемана требуют движения дальше, ввысь и вглубь, и это движение, как мне представляется, и будет продолжением «литургического богословия» о. Александра. Следует отметить, что о. Александр не просто «литургически богословствовал»; он определенным образом совершал богослужение, и его богослужебная, литургическая практика была продолжением (а в каких-то случаях источником) его богословской творческой мысли. И как для описания реальности таинств о. Александру понадобился новый язык, который он нашел за пределами традиционного «школьного богословия», так и настоящим развитием богословской мысли о. Александра, на мой взгляд, может быть новый творческий шаг в направлении экклезиологии и антропологии, для которых также требуется и новый язык описания, и созидание самой этой реальности за пределами «воскресного христианства». Один из ключевых вопросов, оставшихся без ответа в богословской мысли Шмемана, заключается в следующем: кто суть те люди, составляющие устремленное к эсхатону собрание народа Божьего, как они связаны друг со другом за пределами молитвы? Парадоксально, но ответ на этот вопрос мы находим не в богословской мысли, но в церковной практике новомучеников и исповедников ХХ в., как православных, так и принадлежащих к иным конфессиям: у членов Александро-Невского братства и в общине архим. Сергия (Савельева), в киевском «круге» архим. Спиридона (Кислякова) и в общине сщмч. Анатолия Жу-раковского, в пастырской семинарии Дитриха Бонхёффера и в церковной практике братств, основанных исповедником веры еп. Макарием (Опоцким), а также у многих иных христианских общин, братств, сообществ — собранных воедино христиан, желавших строить свою жизнь на евангельских началах, наследие которых еще предстоит раскрыть для мирового христианства. И в этом движении, которое заключает в себе не только богословскую рефлексию, но распространяется на жизненные практики, и будет заключаться творческое продолжение литургического богословия о. Александра Шмемана.
Виктор Владиленович Александров
Кандидат исторических наук, независимый исследователь, Будапешт, Венгрия / Ph.D., Medieval studies, Independent Scholar, Hungary, Budapest, alexandrov.v@gmail.com
Что в том переживании литургии, которое предложил протопр. Александр Шмеман, вдохновляет христиан — в первую очередь православных — по обе стороны иконостаса?
В переживании литургии, предложенном о. Александром, в частности в его итоговой и ставшей богословской классикой работе «Евхаристия» [Шмеман 2001], и во многом уже подготовленном работами его старшего коллеги и собеседника о. Николая Афанасьева, христиан, и не только православных, привлекает внятное объяснение отдельных элементов и общего смысла богослужения. Будучи фактическим центром православного благочестия на протяжении многих столетий, литургия либо не получала объяснения вообще, либо получала сугубо техническое объяснение в богословских учебных заведениях в рамках вспомогательной богословской дисциплины литургики, либо — и это случалось чаще всего — толковалась, особенно в византийские времена, символически как мистический назидательный ритуал. Объяснение, предложенное о. Александром и, повторюсь, подготовленное работами Афанасьева, историческое. Оно возвращает участников литургии к переживанию ее как Трапезы Господней, на которую собраны христиане, живущие в данном месте. Оно возвращает их от наблюдения ритуала, совершаемого преимущественно клириками, к участию в конкретном собрании христиан, и сообщает участникам совершенно иной уровень вовлеченности в литургию и совершенно иной уровень чувства принадлежности к церкви. Такое толкование, богословски гораздо более обоснованное, чем символическое, не может не привлекать христиан, независимо от того, где именно они находятся во время литургии, в алтаре или вне его. В этом толковании сила послания о. Александра церкви и секрет колоссального влияния его произведений на современную церковь. Читатель Шмемана начинает понимать, куда вообще он попал, а точнее сказать, куда он должен попасть, потому что в реальности то, о чем он прочел в книгах о. Александра, читатель находит в церкви только в очень прикровенном и заметно ослабленном виде.
Как развивалось «литургическое богословие» после протопр. Александра Шмемана? Каковы его плоды и перспективы с точки зрения богословской мысли?
Литургическое богословие о. Александра было принято в богословской мысли разных конфессий с интересом и вниманием, а иногда и с пиететом. Оно в целом находилось в русле господствующего исторического подхода в богословии и потому нашло благожелательный отклик у многих. Подход о. Александра восприняли и развивали и православные богословы (упомяну о. Фому Хопко как самый очевидный пример), и католические (Эйдан Кавано [Kavanagh], Дэвид Фагерберг [Fagerberg]). Причем в католической богословской мысли литургическое богословие получило даже более яркое и основательное развитие, чем в православной, что, видимо, связано с лучшим состоянием богословской школы в католичестве. В православии пока не нашлось продолжателей, соразмерных о. Александру по богословскому масштабу и культуре мысли. А только такие продолжатели способны не к простому повторению чужих идей, но к их творческому усвоению и развитию. Мне кажется, впрочем, что развитие литургического богословия после о. Александра в любой конфессии, где оно имело богословское влияние, происходило скорее вширь, чем вглубь. Для развития вглубь необходимы большие личности, а их в богословии — и в православном богословии особенно — сейчас мало.
Повлияло ли литургическое богословие протопр. Александра на отношение к евхаристии у христиан других конфессий, в том числе не придерживающихся византийского обряда?
Безусловно, повлияло: через работы самого о. Александра, который остается одним из самых читаемых и цитируемых православных богословов современности, и через работы упомянутых мной выше авторов (и других, не упомянутых мной). Однако меру этого влияния трудно определить.
Литература
1. Александров = Александров В. В. Богословие отца Николая Афанасьева // Церковь Божия во Христе : Сборник статей / [Сост. А. А. Платонов, В. В. Александров] ; Православный Свято-Тихоновский гуманитарный ун-т. Москва : Изд-во ПСТГУ, 2015. С. 23-46.
2. Афанасьев = Афанасьев Николай, протопр. Трапеза Господня. Киев : Quo Vadis, 2011. 160 с.
3. Кочетков 2018 = Кочетков Георгий, свящ. Тайны и таинства Человека и Церкви. Опыт современной мистагогии первой ступени. Пособие для мистагогов : В 2 ч. Ч. 1 : Введение в таинствоводство (мистагогию). Таинство просвещения. Тринитология. Таинство покаяния. Патерология. Москва : СФИ, 2018. 288 с. : ил.
4. Кочетков 2018-2020 = Кочетков Георгий, свящ. Тайны и таинства Человека и Церкви. Опыт современной мистагогии : В 5 кн. Москва : СФИ, 2018-2020.
5. Кочетков 2020 = Кочетков Георгий, свящ. Начала веры человека и церкви в новозаветную Церковь — экклезиология // Он же. Церковь Бога Живого : Очерки общинно-братской экклезиологии. Москва : СФИ, 2020. С. 213-286.
6. Монахиня Елена = Монахиня Елена [(Казимирчак-Полонская)]. Профессор протоиерей Сергий Булгаков // Богословские труды. 1986. № 27.
С. 107-194.
7. Шмеман 1972 = Шмеман Александр, протопр. Исповедь и причастие // Вестник РСХД. 1972. № 103. С. 46-62.
8. Шмеман 1973а = Шмеман Александр, протопр. Таинство собрания // Вестник РСХД. 1973. № 107. С. 15-28.
9. Шмеман 1973б = Шмеман Александр, протопр. Таинство Царства // Вестник РСХД. 1973. № 108-109-110. С. 24-35.
10. Шмеман 1974 = Шмеман Александр, протопр. Таинство входа // Вестник РСХД. 1974. № 111. С. 33-44.
11. Шмеман 1993 = Шмеман Александр, протопр. Водою и Духом : О таинстве крещения. Москва : Гнозис : Паломник, 1993. 224 с.
12. Шмеман 1996а = Шмеман Александр, протопр. Таинство и символ / Пер. с англ. Е. Гиппиус // Православная община. 1996. № 32. С. 39-53.
13. Шмеман 1996б = Шмеман Александр, протопр. Церковь, мир, миссия : Мысли о православии на Западе. Москва : Изд-во Православного Свято-Тихоновского богосл. ин-та, 1996. 272 с.
14. Шмеман 2001 = Шмеман Александр, протопр. Евхаристия. Таинство Царства. Москва : Паломник, 2001. 310 с.
15. Шмеман 2003а = Шмеман Александр, протопр. Введение в литургическое богословие. Киев : Пролог, 2003. 294 с.
16. Шмеман 2003б = Шмеман Александр, протопр. Святая святым // Он же. Святая святым. Размышления об Исповеди и Причащении Святых Тайн. Киев : Пролог, 2003. С. 7-41.
БОГОСЛОВСКОЕ НАСЛЕДИЕ ПРОТОПРЕСВИТЕРА АЛЕКСАНДРА ШМЕМАНА
17. Шмеман 2005 = Шмеман Александр, протопр. Дневники : 1973-1983 / Сост., подгот. текста У. С. Шмеман, Н. А. Струве, Е. Ю. Дорман ; Предисл. С. А. Шмемана. Москва : Русский путь, 2005. 720 с. : ил.
18. Шмеман 2013 = Шмеман Александр, протопр. Литургия смерти и современная культура. Москва : Гранат, 2013. 176 с.
19. Fagerberg = Fagerberg D. Liturgy Outside Liturgy. Hong Kong : Chorabooks, 2018. 139 p.
20. Kavanagh = Kavanagh A. On Liturgical Theology. New York : Pueblo, 1984. XIII, 205 p.
21. Lathrop = Lathrop G. Holy things : A liturgical theology. Minneapolis : Fortress Press, 1993. XI, 236 p.
References
1. Afanasiev Nicholas, Protopr. (2011). Trapeza Gospodnia [Meal of the Lord]. Kiev : Quo Vadis (in Russian).
2. Alexandrov V. V. (2015). "Theology of Father Nikolai Afanasyev", in Tserkov' Bozhiia vo Khriste : Sbornik statei [Church of God in Christ: Collection of articles]. Moscow : PSTGU Publ., pp. 23-46 (in Russian).
3. Fagerberg D. (2018). Liturgy Outside Liturgy. Hong Kong : Chorabooks.
4. Kavanagh A. (1984). On Liturgical Theology. New York : Pueblo.
5. Kochetkov Georgy, Priest. (2018). Tainy i tainstva Cheloveka i Tserkvi: Opyt sovremennoi mistagogii pervoi stupeni: Posobie dlia mistagogov [Mysteries and Sacraments of Man and the Church: The Experience of Contemporary Mystagogy of the First Stage: A Guide for Mystagogues] : In 2 v., v. 1. Moscow : SFI Publ. (in Russian).
6. Kochetkov Georgy, Priest. (2018-2020). Tainy i tainstva Cheloveka i Tserkvi: Opyt sovremennoi mistagogii [Mysteries and Sacraments of Man and the Church : The Experience of Contemporary Mystagogy] : In 5 books. Moscow : SFI Publ. (in Russian).
7. Kochetkov Georgy, Priest. (2020). "The Principles of Personal and Ecclesial Faith in the New Testament Church: Understanding our Ecclesiology",
in Idem. Tserkov' Boga Zhivogo : Ocherki obshchinno-bratskoi ekkleziologii [Church of the Living God : Essays of communal fraternal ecclesiology]. Moscow : SFI Publ., pp. 213-286 (in Russian).
8. Lathrop G. (1993). Holy things : A liturgical theology. Minneapolis : Fortress Press.
9. Nun Elena [(Kazimirchak-Polonskaya)] (1986). "Professor Archpriest Sergiy Bulgakov". Bogoslovskie Trudy, 1986, n. 27, pp. 107-194 (in Russian).
10. Schmemann Alexander, Protopr. (1972). "Confession and Communion". Vestnik Russkogo studencheskogo khristianskogo dvizheniia, 1972, n. 103, pp. 46-62 (in Russian).
11. Schmemann Alexander, Protopr. (1973). "The Sacrament of the Assembly". Vestnik Russkogo studencheskogo khristianskogo dvizheniia, 1973, n. 107, pp. 15-28 (in Russian).
12. Schmemann Alexander, Protopr. (1973). "The Sacrament of the Kindom". Vestnik Russkogo studencheskogo khristianskogo dvizheniia, 1973, n. 108-109110, pp. 24-35 (in Russian).
13. Schmemann Alexander, Protopr. (1974). "The Sacrament of the Entrance". Vestnik Russkogo studencheskogo khristianskogo dvizheniia, 1974, n. 111, pp. 33-44 (in Russian).
14. Schmemann Alexander, Protopr. (1993). Vodoiu iDukhom : O tainstve kreshcheniia [Of Water and the Spirit : A Liturgical Study of Baptism]. Moscow : Palomnik (in Russian).
15. Schmemann Alexander, Protopr. (1996). "Sacrament and Symbol". Orthodox Community, 1996, n. 32, pp. 39-53 (in Russian).
16. Schmemann Alexander, Protopr. (1996). Tserkov', mir, missiia : Mysli o pravoslavii na Zapade [Church, World, Mission : Reflections on Orthodoxy and the West]. Moscow : PSTGU Publ. (in Russian).
17. Schmemann Alexander, Protopr. (2001). Evkharistiia. Tainstvo Tsarstva [The Eucharist. Sacrament of the Kingdom]. Moscow : Palomnik (in Russian).
18. Schmemann Alexander, Protopr. (2003). "Holiness for the Saints", in Idem. Sviataia sviatym. Razmyshleniia ob Ispovedi i Prichashchenii Sviatykh Tain [Holiness for the Saints: Reflections on Confession and the Practice of Communing in the Holy Mysteries]. Kiev : Prolog (in Russian).
19. Schmemann Alexander, Protopr. (2003). Introduction to Liturgical Theology. Kiev : Prolog (in Russian).
20. Schmemann Alexander, Protopr. (2005). Dnevniki: 1973-1983 [The Journals of Father Alexander Schmemann, 1973-1983]. Moscow : Russkii put'
(in Russian).
21. Schmemann Alexander, Protopr. (2013). Liturgiia smerti i sovremennaia kul'tura [The Liturgy of Death and modern culture]. Moscow : Granat (in Russian).
Интервью поступило в редакцию 01.08.2021; принято к публикации 10.09.2021
