CC BY
144
УДК: 821.112.2 ББК: 83.3(4Гем)
Андреюшкина Т.Н.
БЕРЛИН В НЕМЕЦКОЙ ПОЭЗИИ ХХ ВЕКА: ДЕМИФОЛОГИЗАЦИЯ
МЕГАПОЛИСА
Andreyushkina T.N.
BERLIN IN THE GERMAN POETRY OF THE 20 CENTURY: DEMYTHOLOGIZATION OF MEGAPOLIS
Ключевые слова: демифологизация, мегаполис, экспрессионизм, Берлинская стена, сонет, гимн, баллада, «западный Иерусалим», «фронтовой город», постмодернизм.
Keywords: demythologization, megapolis, expressionism, Berlin Wall, sonnet, hymn, ballad, «Jerusalem of the West», «front-city», postmodernism.
Аннотация: в статье анализируется немецкая поэзия ХХ века, посвященная Берлину, мегаполису и столице Германии. За восторженными стихотворениями экспрессионистов начала века последовала трагическая послевоенная поэзия. Город, разделенный на две части, символизировал в немецкой поэзии второй половины века расколотую Германию, отражая политические и культурные события в стране и после ее объединения.
Abstract: the article studies the German poetry of the 20 century, devoted to Berlin, megapolis and capital of Germany. After the enthusiastic poems of begin of the century in the expressionistic poetry followed poems full of tragic experience of the war and of the dividing into two parts by the Berlin Wall. The modern poetry about Berlin mirrors the events in the political and cultural life of the Germany after its uniting.
Берлин, столица Германии, к началу ХХ века стал одним из наиболее привлекательных городов европейской культуры, а в середине века, разделенный, как и страна, пополам, представлял в миниатюре двухполярную Германию со всеми ее противоречиями. Став мегаполисом, Берлин до сих пор привлекает внимание разнообразных деятелей культуры, в том числе и поэтов, благодаря своей бурной политической и культурной жизни. Отношение поэтов к культурной столице на протяжении ХХ века было многообразным - от признаний в любви, как к женщине, до ненависти, как к молоху, перемалывающему судьбы не только великих, но и простых людей. За время своего существования город, как объект культуры, истории, политики, оброс легендами и мифами, которые либо поддерживались в гимнах этому «городу мира», либо развенчивались в сатирических куплетах, в песнях и балладах, полных поистине берлинского юмора и иронии. В своей статье мы проанализируем немецкую
поэзию ХХ века, в которой Берлин выступает как объект демифологизации.
В поэзии натурализма, например, в гимне «Берлин» (1890) Юлиуса Харта (1859-1930) город сравнивается с «серым океаном, бесконечно распростершим свое гигантское тело» у ног поэта, который, приветствует «каменные массы» «города мира» «десять тысяч раз», будучи «опьяненным дыханием его рта». Харт олицетворяет город, уподобляя его горному великану, огромному морю со скалистыми берегами, который поглощает тысячи кораблей и людей, опускающихся на его дно. Несмотря на это, поэт черпает силы «в дикой мощи» волн города-гиганта, подобно герою шиллеровской баллады «Кубок», он бросает в воду кубок «со слезами и жалобами», чтобы под пение волн создать «лучшую песню»:
[...] Singen will ich den Kampf
Mit der Natur, Fleisch, Staub und Tod1.
Пятью годами раньше молодой поэт
1 Ibid. - S. 49. («Воспеть хочу я борьбу / С природой, плотью, тленом и смертью»).
описывает свою первую встречу с Берлином в стихотворении «На пути в Берлин» (1895). Харт отмечает контрасты города, называя его то «раем» и «благословенным Ханааном», то «царством ада» и «вулканом» с дымящими фабриками, «узкогрудыми» домами, маленькими окнами, в котором соседствуют «смерть и жажда жизни». Но любопытство и желание борьбы заставляют поэта поселиться в Берлине и оставить свой след во «всеобщем потоке жизни».
Карл Хенкель (1864-1929) в стиле литературной традиции XIX века характеризует Берлин как «ярмарку жизни», напоминающую калейдоскоп из
разнообразных голосов и персонажей. Его «Вечерняя картина Берлина» (1903) включает в себя балладные интонации, диалоги из реплик цветочниц, лавочников, мошенников, солдат - разноголосый хор вечернего города.
Любовь к Берлину разделяет с Хартом Кристиан Моргенштерн (1871-1914). Три катрена из пятистопных ямбов его стихотворения «Берлин» (1906) передают самые нежные чувства к городу, звучащие как признание в любви женщине. В нем, несомненно, проявляется влияние «венецианских сонетов» А. Платена, которое чувствуется в элегической интонации, музыкальности аллитераций, напевности фраз:
Ich liebe dich bei Nebel und bei Nacht, wenn deine Linien ineinander schwimmen, -
zumal bei Nacht, wenn deine Fenster glimmen
und Menschheit dein Gestein lebendig macht1.
Унаследованная от натурализма тема большого города, в которой человек чувствует свою отчужденность2, выходит в экспрессионизме на передний план. Ее можно встретить в сонетах О. Лерке
1 Ibid. - S. 75. («Люблю тебя в туман и ночью / когда линии твоего контура сливаются в одну, / и ночью, когда светятся твои окна, / и люди оживляют твои камни»).
2 Этой проблеме посвящена монография Н.В. Пестовой. Лирика немецкого экспрессионизма:
профили чужести. - Екатеринбург, 1999.
(«Голубой вечер в Берлине»), Г. Гейма («Город»), П. Больдта («На террасе кафе Йости», «Город»), А. Вольфенштейна («Горожане») и др. В отличие от барочных и романтических портретов городов -центров культуры, религии и искусства -экспрессионистские картины крупных городов - средоточие большого скопления населения, где отдельно взятый человек ощущает свое одиночество и беспомощность.
П. Больдт (1885-1921), изучавший историю искусств, создает свои сонеты как живописные произведения. Его сонет «Девицы на Фридрихштрасе» своим названием и рядом образов перекликается с фотолитографией Г. Гроша «Фридрихштрасе» (1918): тут и женщины, как «лебеди» плывущие по улице, вышедшие на свою ночную «охоту», которые обходятся с мужчинами, «подобно грубым кухаркам, без особых сантиментов»3, и мужчины разных возрастов и занятий, готовые по первому зову кинуться им вслед.
«Голубой вечер в Берлине» О. Лерке (1884-1941), одного из мастеров пейзажной лирики, - сонет, в котором сливаются краски природы и города, человеческой жизни и природной стихии. Небо уподобляется воде, а вода - жизни. Человек - песчинка в руках неведомого разума и воли, он - игрушка в руках воды (природы) и неба (божественного разума). Переносы между строфами подчеркивают энергию и мощь природы, которая едва ли может быть укрощена человеком. И все творения человека - лишь отражение существующих предметов и форм в природе. Кажущаяся гармония человека и природы хрупка, и человек защищен, только находясь во власти высшего разума.
Der Himmel fließt in steinernen Kanälen;
Denn zu Kanälen steilrecht ausgehauen
Sind alle Straßen, voll vom Himmelblauen;
Und Kuppeln gleichen Bojen, Schlote Pfählen
Im Wasser. Schwarze Essendämpfe schwellen
Und sind wie Wasserpflanzen
3 Boldt, P. Friedrichstraßendirrnen // Großstadtlyrik. - S. 94.
anzuschauen.
Die Leben, die sich ganz am Grunde stauen,
Beginnen sacht vom Himmel zu erzählen,
Gemengt, entwirrt nach blauen Melodien.
Wie eines Wassers Bodensatz und Tand
Regt sie des Wassers Wille und Verstand
Im Dünen, Kommen, Gehen, Gleiten, Ziehen.
Die Menschen sind wie grober bunter Sand
Im linden Spiel der großen Wellenhand.1
Мотив смерти объединяет циклы «Весна» и стихотворения о Берлине силезского поэта Георга Гейма (1887-1912). Сонет «Берлин I» открывает книгу «Вечный день» (1912) разделом сонетов о Берлине. «Гейм придает Шпрее - реке, на которой стоит Берлин, традиционные черты реки Царства мертвых» . В этом сонете лирический герой отправляется в путешествие, о котором расскажет в последующих стихотворениях. В «Берлине II» перспектива меняется, герой с высоты рассматривает переполненную движущимся потоком людей и машин дорогу, ведущую в «исполинский город», «каменный океан». Образы сонета «Дачный праздник» навеяны картиной Г. Балушека «Летний праздник в дачной колонии» (1909): скрипач, символизирующий смерть; движущиеся в танце, как в жизни, по кругу люди; глазеющие на них дети; равнодушно плывущие над ними облака. Сонет «Поезда», рисующий соревнование между просыпающейся весной природой, рекой, «гремящей ледоходом», и цивилизацией,
1 Deutsche Gedichte. Echtermeyer / ausgewählt v. B. von Wiese. 18 Aufl. Berlin, 1993. S. 611. («Небо плывет в каменных каналах; / К ним стрелой ведут все улицы, / Заполненные небесной голубизной; / Куполы напоминают буи, трубы - сваи // В воде. Черный дым труб курится /Ив воде похож на водоросли. / Жизнь, застоявшаяся на самом дне, / Начинает рассказывать о небе, // То спутываясь, то расправляясь в такт / Голубым мелодиям. Как осадок и мишура, / Она направляет волю и разум воды, // Поднимаясь, двигаясь, опускаясь и скользя. / Люди, словно грубый пестрый песок, / На мягко играющей, большой руке волны»).
2 Маркин А.В. Примечания к «Вечному дню» // Г. Гейм. Вечный день. Umbra vitae. Небесная трагедия. - М., 2003. - С. 396.
мчащейся, как поезд, завершается метафорой «золотоперого грифа», синтезирующей образ заходящего солнца и мчащегося в клубах дыма поезда, освещенного красным заревом заката. «Берлин III» вбирает в себя все образы предшествующих сонетов: дым, город, голые деревья, поезд, закат. Но появляются и новые: погост для бедных и покойники, вяжущие колпаки для Марсельезы - так Гейм переходит к теме Французской революции, которая занимает важное место в его последующих сонетных циклах. Сонет «Голод» тоже связан с городской тематикой. Голод (нем. «Hunger») и собака (нем. «Hund») связаны между собой не только аллитерацией, но и через родственный собаке образ волчицы, вскормившей основателей вечного города Рима. У Гейма образ собаки с вселившимся в нее голодом демонизируется, голод - это смерть, которая душит все живое, голод -это город, который не щадит слабых и незащищенных.
Последний сонет в книге Гейма «Небесная трагедия» (1910-1912, изд. 1922) -«Пароходы на Хавеле» - перекликается с первым сонетом первой книги стихов «Вечный день» - «Берлин I». Но если там был грузовой паром, то здесь пассажирский пароход с музыкой на борту, но от прежней «идиллии» не осталось ничего: пароход вспарывает «борозды, красные, как кровь», «сумерки черным венцом овенчали лесистые острова», «плещут волны в глухом камыше».
Там, где на западе, холодном, как лунный
Свет, застыла дымная полоса -
Дорога мертвых в бледное небо .
Шпрее, о которой шла речь в первом сонете, является притоком Хафеля, а Хафель -судоходный приток Эльбы, таким образом, следуя речной мифологии Гейма, лодка Харона уже вышла напрямую к своей пристани и скоро прибудет в Аид. Так, прослеживается внутренний сюжет всех сонетных циклов в трех книгах стихотворений Гейма, которые рассказали о жизни «маленького человека» в мегаполисе: его
3 Гейм, Г. Вечный день... - С. 189 / пер. М.Л. Гаспарова.
каждодневный труд, праздники,
революционный бунт и смерть. Вместе с тем -это и история Европы: от рождения цивилизации через попытку ее преобразования путем революции - до ее гибели.
Совсем другим предстает Берлин в поэзии Эрнста Бласса (1890-1939). С присущими берлинцам юмором и иронией в сонете «Воскресный вечер» (1912) он описывает типичную предвоенную сценку в одном из берлинских кафе: городской поэт, сидящий в кафе, наблюдает за улицей и мечтает о вполне земной любви, которой он, считая себя поэтом и следуя шаблону, изначально себя лишает. С уничтожающей иронией Бласс уподобляет поэта в его мечтах официанту, который мечтает о флирте. При этом ирония поддерживается стилистическими средствами: поэтизмы соседствуют с элементами разговорной речи:
Der Dichter sitzt im luftigsten Café,
Um sich an Eisschoklade zu erlaben.
Von einem Busen ist er sehr entzückt.
Der Oberkellner denkt hinaus (entrückt)
An Mädchen, Boote, Schilf, ... an Schlachtensee.
Der Dichter träumt „... und werde nie sie haben ...'a
Эту традицию сохранит Г. Бенн, как и легкий ироничный тон в послевоенном стихотворении «Бар» (1953), описывая американцев, проводящих вечер в одном из берлинских баров: звучит английская речь, гости в униформе слушают песни на родном языке и ухаживают за немецкими женщинами.
Берлин 20-х гг. оживает в стихотворениях берлинца Вальтера Меринга (1896-1981). В стихотворении «Реклама завладевает жизнью» (1921) в стиле монтажа поэт воссоздает бурную жизнь ночного Берлина, расцвеченного разнообразными рекламными вывесками кинотеатров, баров, театров, магазинов и
1 Blass, E. Sonntagnachmittag //Großstadtlyrik. - S. 86. («Поэт сидит в прохладнейшем кафе, / Чтоб насладиться морож'ным в шоколаде. / Он в восторге от некоей груди. // Официант отрешенно думает / О девушках, о лодках, камыше, ... и озере. /Поэт мечтает: «... и никогда не буду ею обладать ...»).
отелей, круглосуточно зазывающих к себе гостей со всего мира. Интернационализмы подчеркивают международную известность этого «города мира». Стихотворение заканчивается пародией на известную балладу Гете «Лесной царь», что подчеркивает ироничное отношение автора к перегруженности столицы рекламой.
Громкий, огромный, «дикий» Берлин оглушает героев шуточного стихотворения «Посетители из деревни» (1930) Эриха Кестнера (1899-1974), представителя литературного направления между двумя войнами под названием «новая
деловитость». Реклама, автомобили, метро так поражают героев, что они замирают на месте, оказавших на Потсдамер Плац, и того и гляди окажутся под колесами автомобиля. Ироничная концовка снижает пафос и напоминает концовки-перевертыши гейневских стихотворений. «Берлин в числах» (1931), подобно сатирическому описанию Гейне Геттингена, построен на контрастах: рядом с больницами -кладбища, число умирающих превосходит по количеству новорожденных, но число горожан растет за счет вновь прибывающих. Кестнер отбирает такие цифры, которые усиливают сатирический портрет города: 8400 парикмахеров, 57600 атеистов, 400 000 кур, 4,5 000 000 жителей и из них всего 32 600 свиней.
Йоахим Рингельнац (псевдоним Ганса Бётигера, 1883-1934), пошедший по стопам своего отца, юмориста и графика Георга Бётигера, сначала свой жизненный опыт черпал, служа на флоте, а затем - как автор, рисовальщик и кабаретист в мюнхенском пивном баре «Simpl». С 1920 г. он был ангажирован в берлинском кабаре «Schall und Rauch», пока его выступления не были запрещены национал-социалистами. В песнях 20-х гг. («Песня из окна берлинских дрожек», «Берлин: на каналах» и др.), написанных в стиле юмористических куплетов, Берлин предстает городом контрастов, герои его песен -вышивальщицы, моряки, старые люди -готовы в любой момент покончить счеты с жизнью, если бы не юмор, который помогает выжить. «Берлин» (1936) -жанровая картинка, представляющая героя
за починкой чемодана (лейтмотив поэзии эмиграции): поэт размышляет о жизни в Берлине, где «легко попасть под колеса» и нужно «пробиваться зубами и локтями»1.
Вильгельм Клемм (1881-1968), известный своим программным
стихотворением начала века «Мое время» (1911), доктор медицины и военный врач, поставивший диагноз своему времени -гибель цивилизации вследствие
охватившего ее безумия, - в стихотворении «Смерть в Берлине» (1914) (аллюзия на новеллу Т. Манна «Смерть в Венеции», 1913) говорит о последнем наказании человека богом: смерти в «кратере-клоповнике большого города»2 вне зависимости от профессии и заслуг человека.
Другой экспрессионист, Клабунд (1890-1928), в сатирическом стихотворении «Берлинское рождество, 1918» в трех строфах описывает все слои общества в соответствующих частях города: разодетых в бриллианты и меха дам и кавалеров во фраках, сидящих в кафе на Курфюрстендам, умирающих от холода и голода нищих в районе Веддинга и расстрел участников Ноябрьской революции.
Новым, революционным пафосом проникнута поэзия Р. Леонхарда (1889-1953). В его сонете «От города к городу» звучит призыв к всеобщей забастовке, уничтожению существующего порядка. Поэт идеализирует рабочее братство в крупных промышленных городах. Сохраняя строфы и рифмы сонета, он передает напряженный ритм городов благодаря большому количеству
анжамбеманов, дробящих строки и разрушающих их метрически ровное дыхание:
Geh durch Berlin! [...]
... Und die Stadt
schreit aufgewühlt nach Revolutionen -
denk nun an Mailand, wo die Brüder wohnen,
und an New York, an Londons Elendsgassen -
1 Großstadtlyrik. - S. 166.
2 Ibid. - S. 105.
und denk an Moskau, wo den mutigen Massen
im Kampf Erfüllung schon geleuchtet hat. И даже после войны Леонхард не теряет оптимизма и в стихотворении «Берлин» (1947) пишет о «великой судьбе великого города», в котором «стены и люди снова подымаются». Если бы не пафос стихотворения, его можно было бы считать ироничным предсказанием появления в скором будущем Берлинской стены. Г. Бенн в это же время пишет элегию великому городу. В одноименном стихотворении «Берлин» (1948) он предвещает: «когда стены рухнут, / только руины расскажут / о прежнем величии Запада»4.
Особую историю имеют берлинские стихотворения, написанные поэтами бывшей ГДР. Гюнтер Дайке (1922) в связи с возведением Берлинской стены в августе 1961 г. («Берлин, август 1961») напоминает о революционном прошлом столицы: Wir werden die Stärkeren sein! Wehn Siege und Niederlagen in Sturm der Geschichte dahin: Unbeugsam in diesen Tagen steht Spartakus in Berlin5. Немало стихотворений Берлину посвящает Вольф Бирман (1936), два из которых стали поистине хрестоматийными. Это «Берлин» (1965) и «Баллада о прусском Икаре» (1975). В первом стихотворении, состоящем из двух октетов и апеллирующем к барочным любовным сонетам, в которых красота возлюбленной превосходит красоту любимого города (см., например, сонет «Венеция в сравнении с возлюбленной» Г.Р. Векерлина), Берлин предстает в образе белокурой немецкой женщины с натруженными руками, которую невозможно покинуть:
Ich kann nicht weg mehr von dir gehn Im Westen steht die Mauer
3 Großstadtlyrik. - S. 123. (Пройдись по Берлину ночью [...] // [...] И взбудораженный город призывает / к революциям - вспомни Милан, / где живут братья, или Нью-Йорк, // или жалкие улочки Лондона - / вспомни Москву, где мужественным массам / в борьбе победа освещает путь).
4 Ibid. - S. 190.
5 Ibid. - S. 218. («Мы будем еще сильнее! / Пусть победы и поражения / забудутся в буре истории / несломленным в эти дни / стоит Спартак в Берлине»).
Im Osten meine Freunde stehn Der Nordwind ist ein rauer Berlin, du blonde blonde Frau Ich bin dein kühler Freier Dein Himmel ist so hundeblau Darin hängt meine Leier1. Поводом для создания «Баллады о прусском Икаре» послужила фотография американского поэта А. Гизберга, на которой Бирман был снят на фоне прусского орла на мосту Вайдендамербрюке в Берлине в 1975 г. Орла, являющегося символом жесткой политической власти, Бирман и называет «прусским Икаром», который хватает героя его баллады железными когтями и, взмахнув крыльями, уносит в небо, чтобы бросить на берег Шпрее. Баллада носит ярко политический характер, как и большинство стихотворений этого барда, который по политическим мотивам был выдворен из ГДР в 1976 г., что вызвало протест в писательской среде ГДР. После объединения Германии Бирман стал почетным жителем Берлина, а образ Икара в своих балладах о ГДР затем использовал другой политический поэт - Гюнтер Кунерт.
Вся жизнь Пауля Винса (1922-1982) была связана с Берлином2. В 70-х гг. он публикует сонет «Берлин 1953» в сборнике стихотворений «Четыре линии моей руки» (1972), посвящая его семилетним, но не внукам, а тем, кто после войны готов был снова пойти в «школу на развалинах». Проблематика сонета типична для послевоенного времени и поэтов ГДР: научиться новому языку, осмыслить вину, засучив рукава, приняться за работу по очистке города, а голов - от ложной
1 Ibid. - S. 219. («От тебя мне нет дороги / Стена за западе / На востоке - друзья / Они мне дороги. / Берлин - ты белокурая Лилит / Я - твой суженый / И небо твое в тучах / Лире моей созвучно»).
2 П. Винс, родившийся в Кенигсберге, детство провел в Берлине. После прихода Гитлера к власти вынужден был эмигрировать в Швейцарию. Но с 1942 г. как член КПГ вел подрывную деятельность в Берлине, в 1943 г. депортирован в концлагерь. После войны недолго жил в Вене, а в 1947-50 гг. работал лектором и переводчиком в Ауфбауферлаг, затем выпустил несколько книг стихов и был отмечен Национальной премией ГДР (1959) и премией Г. Гейне (1962). Умер в Берлине.
идеологии, сохраняя «ясные мысли» и поддерживая «волю простых людей». Его сонет, состоящий из трех строф (5 4 5), композиционно словно передает
предстоящее деление города стеной (не случайно речь в средней строфе идет о «пороге») и обращается к дате смерти Сталина, которая означала новую страницу в истории не только СССР, но и Германии: Mit euch, siebenjährige, mussten wir buchstabieren aufs neue die fiebel der
jahre,
umblättern mühsam die brüchigen seiten der heimatstadt, unsre sprache erlernen aufs neue, schaufelnd.
Die schule im trümmerfeld empfing uns nicht mit zuckerguß, und wir traten wohl unwissend über die schwelle, aber nicht unschuldig. Lange reinigten wir die innenbezirke, lange taten wir das notwendige nur mit unmut,
um zu erkennen, dass die klareren gedanken herrschen sollen und der wille der einfachen3. Сатирический образ
социалистического Берлина 70-х гг. рисует Харальд Штретц в сонете «Берлин»: «Berlin, Du großer Sackbahnhof/ Zoologischer und verrufner Garten, / es warten / Puppen Penner Pensionäre. / Berlin, / Du Herz der Streusanddose / Jerusalem des Okzidents / brandenburgsche Mark / und olle Knochen: / für DM 6, 50 / Sozialismus: / wo gibts das sonst / so billig, / 1976? »4
Тенденция к демифологизации в литературе ГДР, начавшаяся в поэзии К.
3 100 Gedichte aus der DDR / hg. v. Ch. Buchwald und K. Wagenbach. Berlin: Wagenbach, 2009. - S. 23. (С вами, семилетние, нам нужно / снова сложить по слогам азбуку лет, / осторожно перелистать ломкие /страницы нашего города, заново / выучить наш язык, работая лопатой. // Долго мы чистили внутренние районы, / долго мы делали необходимое нехотя, / чтобы узнать, что господствовать / должны только чистые помыслы / и воля простых людей).
4 Großstadtlyrik. S. 265. (Берлин, ты - большой тупиковый вокзал, / Зоологический или с дурной славой парк, / Ждут куклы, бродяги, пенсионеры. / Берлин, / ты - сердце „песочницы империи", / Иерусалим Запада / бранденбургская земля / и старые мослы: / за 6, 5 западных марок социализм: где еще найдешь / дешевле / в 1976 году?).
Микеля и Г. Кунерта, ярко проявилась в сонетном творчестве Г.-У. Трайхеля (р. 1952), проживающего в Берлине и преподававшего немецкую литературу в Литературном институте в Лейпциге. В сонете «Миф: Берлин 1987» Трайхель населяет современный Берлин
мифологическими персонажами. Символом и реальным примером болезненно воспринимаемого разъединения немцев долгие годы выступал Берлин и Берлинская стена. Герои греческой мифологии представлены в сонете Трайхеля в роли обычных берлинцев, живших в ожидании объединения Германиии, которое кажется поэту бесконечным, а период государственного кризиса в ГДР -мифологически протяженным:
Die Mauer steht noch ein paar hundert
Jahre
Sisyphos wirft die Zeitmaschine an In Kreuzberg färbt Odysseus sich die
Haare
Im leeren Hinterhaus betrinkt sich Pan Steckt seinen Pass in Brand und geht dann flöten
Was hier zerbricht das kann auch Zeus nicht löten1.
Мифологические герои, будучи сниженными в своей роли до смертных и теряя, подобно людям, терпение от долгого ожидания социальных перемен, выполняют несвойственные им функции. Прометей растрачивает свой огонь на рекламный суп, Сизиф безрезультатно запускает машину времени, Одиссей перекрашивает себе волосы из-за невозможности выразить свой протест по-другому. Пан вместо роли законопослушного гражданина выбирает образ жизни уличного музыканта, и даже Зевс не в состоянии склеить «разбитый кувшин», который символизирует, как и у Клейста, «разбитую» и разделенную Германию и ее столицу.
Берлинская тема волнует не только
1 Die deutsche Literatur seit 1945 / hg. v. H.L. Arnold. München: dtv, 1999. - S. 17. (Стена простоит еще пару сотен лет / Сизиф заводит машину времени / в Кройцберге Одиссей красит себе волосы // В пустой пристройке спивается Пан/ Сжигает паспорт и идет играть не флейте / Что здесь разбилось не сможет склеить даже Зевс).
жителей восточного, но и западного Берлина. Берлинская стена находится в центре одноименного стихотворения 1968 г. берлинца Яка Карсунке (1934). Стихотворение написано верлибром, в стиле «новой субъективности» - без пафоса, подчеркнуто буднично и даже прозаично. Стена лишена здесь политического характера, но не теряет некоторой «социальной» значимости: к ней прислоняются, на ней делают стойку на голове, сбивают грязь с обуви, бросают в нее мячик, пишут на ней детские признания в любви, а подтягиваясь на штанге для выбивания ковров, заглядывают и за ее пределы.
Ева Целлер (1923) в стихотворении «Берлин» (1971) сетует на так называемую «свободу» Берлина, который разделен стеной, охраняемой пограничниками: Eine Stadt
lässt sich die Haare wachsen und tanzt auf ihren Altären Sie ist so frei
Несмотря на Берлинскую стену, Йорг Фаузер (1944-1987) сравнивает Берлин с другими мегаполисами мира («Берлин, Париж, Нью Йорк», 1979), признаваясь в любви большим городам, защищая их перед лицом закона: «не города разрушают людей, а законы, которые не формируют человечность, а душат ее»:
ich wurde von den großen Städten geformt,
was ich sah, was ich litt, was ich wurde verdanke ich
einer Mutter aus Stein, der großen Stadt,
und morgen, wenn meine Zeit vorbei ist, wird es die große Stadt sein die mich begräbt3.
В сатирическом ключе создает свой «Берлинский путеводитель» (1973) Петер Пауль Цаль (1944). Он выстраивает
2 Großstadtlyrik. - S. 242. («Город/ погружается в забвение / и танцует на своих алтарях / И это называется свободой»).
3 Ibid. - S. 292. («меня сформировали большие города, / что я видел, от чего страдал, кем стал, / я обязан матери из камня, / большому городу, / и завтра, когда придет мой час, / это тоже будет большой город, / который меня похоронит»). Фаузер, по иронии судьбы, действительно погиб в большом городе, в автокатастрофе на автобане - Т.А.
стихотворение как монолог экскурсовода, который водит экскурсию по Берлинскому «зоопарку», показывая то «редкий экземпляр бюрократа», то
«капиталистическую семью» - род homo cannibalis, то представителя власти порядка - bos europaiecus, то «представителя народа» - homo demagogus.
Берлинской стене посвящен и целый ряд сонетов берлинца К.М. Рариша (1936) и его друзей-поэтов, с которыми он создал несколько книг-тенсон. Сонет «Без стены», цитируя знаменитое и не раз пародируемое стихотворение Гете, обращается к проблемам Германии после объединения: Kennst du das Land, das mauerlos geteilte? Wo Langeweile niemals lange weilte, weil ständig allseits neuer Aufschwung droht?
Kennst du das Land, das trauerlos gestylte? Wo man das Recht zu Haben nur ergeilte? Du ahnst: Das ist der Nibelungen Not.1 Тема золота Нибелунгов продолжается в сонете «Нибелунги» партнера Рариша по сонетному диалогу М. Кеппеля, в котором поэт сетует на то, что государственные деньги («клад Нибелунгов») в период экономического кризиса тратятся не на первостепенные нужды, а на «гламурные» программы:
Arcandor, Karstadt, Opel schon frohlocken: Der Schatz hilft uns aus unsren Insolvenzen!
Die Kanzlerin macht sich schon auf die Socken.
Wer kriegt den Schatz? Da gibt es Divergenzen, -
auch Ackermann hat sich zu früh gefreut. Der Hort geht an das Festspielhaus Bayreuth.
1 Rarisch K.M. Bilanz. Neue Sonette. Hamburg, 1995. O. S. (Известна ли тебе страна, разделенная и без стены, / Где скука никогда не заскучает, / Так как со всех сторон грозит ей процветанье? // Известна ли тебе страна, где не в почете разве что печаль, / Где только страсть к наживе расцветает? / Она тебе известна: это «Нибелунгова беда»).
2 Koeppel M.; Rarisch K.M. Der Muezzin frohlockt. Hamburg, 2009. O. S. (Ликуют Опель, Аркандор,
Карштадт: / нам избежать банкротства поможет клад! / Канцлерша встает на цыпочки: // Кто получит клад? Есть разногласия, / И Акерман уж слишком рано рад, / Весь
Берлин находится всегда в центре внимания Рариша-сонетиста. Как истинный берлинец, он острым словом реагирует на все происходящее в столице. В сонете «Берлин» и «Новый почетный гражданин» он не только снова и снова пишет о павшей стене, но и с болью реагирует на то, что почетными гражданами города становятся люди, выбираемые по коньюнктурным соображениям, обрушиваясь с жесткой критикой на Бирмана и Грасса:
Berlin braucht einen neuen Ehrenmann als Ehrenbürger, der noch nicht verprasste den Ruhm wie Biermann mit der Dichterkaste,
wie Grass, der sich nicht länger wehren
kann,
weil er nicht länger mehr begehren kann den Titel, den er damals knapp verpasste: des Sturmbannführers! Was er dann verfasste -
Geschwätz, das keinen mehr belehren
kann.3
Друг и коллега Рариша по перу М. Кеппель объявляет Рариша вечным борцом «фронтового города - западного Берлина» -так называется сонет Кеппеля, посвященный не только другу, но и многострадальному Берлину, остающемуся на передовой позиции в период объединения:
Bezirkstrukturen wurden fast amorph. Man ging gen Westen, hatte keinen Bock, im Mauerpark zu leben, und ad hoc zog ich ins Wendland. Dort heizt man mit Torf.
Die Wunden sind noch lange nicht verheilt; manch kluger Kopf wohnt dort noch nach wie vor.
Die Wende kam, ich bin zurückgeeilt, Weil ich mein Herz an Wilmersdorf verlor.
клад отходит к оперному торжеству в Байройте).
3 Из письма автору монографии от 1.06.2009. (Берлину нужен достойный человек / в качестве почетного гражданина, который еще не растерял всю славу / как Бирман с кастой поэтов, / или как Грасс, который не может больше защищаться, // а также претендовать /на титул, который сам потерял: / штурмбандфюрера! Все, что он потом сочинил, / -чушь, которая уж никому не пригодится.)
Ob talibanisch oder talibarisch -der Frontstadt treu blieb stets mein Klaus M. Rarisch.1
Д. Грюнбайн (р. 1962) - один из ярких и значительных поэтов современности2. Его публицистическая сонет-баллада, близкая к жанру моритат и рассказывающая об одном чрезвычайном событии в Берлине, своеобразна по форме. Подобные сонеты с укороченной последней строкой в строфе называются хромыми. Эти строки содержат ключевые слова сонета и выносят приговор «нашему времени», отличающемуся предельной степенью равнодушия людей друг к другу. Berlin. Ein Toter saß an dreizehn Wochen Aufrecht vorm Fernseher, der lief, den Blick Gebrochen. Im Fernsehn gab ein Fernsehkoch
Den guten Rat zum Kochen.
Verwesung und Gestank im
Zimmer.
Hinter Gardinen blaues Flimmern, später Die blanken Knochen.
Nichts
Sagten die Nachbarn, die ihn scheu beäugten, denn
Sie alle dachten längst dasselbe: „Ich
hab's
Gebrochen." Ein Toter saß an dreizehn Wochen... Es war ein fraglos schönes Ende.
Jahrhundertwende.
1 Ibid. («Местные структуры почти аморфны. / Поехал на Запад, не хотелось / Ночевать в парке и потому / Поехал в «новые земли». Там топят торфом. // Раны еще не затянулись, умные там до сих пор живут. / Объединение прошло, я поспешил назад, // Потому что сердце оставил в Вильмерсдорфе. / Будь талибанской или тарабарской, / Навечно верен фронтовой столице К.М. Рариш»).
2 Грюнбайн вырос в Дрездене, изучал театральное искусство в Берлине и живет по сей день в столице Германии, путешествуя по Европе, Америке и Азии. С появлением своей первой книги «Серая зона утром» (1988) он заставил говорить о себе как о чрезвычайно образованном и незаурядном поэте. Его книги 90-х гг. («Лекция об основании черепа» - «Schädelbasislektion», 1991; «Сложение и падение» - «Falten und Fallen», 1994; «Дорогим умершим» - «Den Teuren Toten», 1994) подтвердили репутацию поэта, которому подвластны любые сложные лирические формы.
3 Антология современной немецкоязычной
литературы (1945-1996). Т. I. S. 262. («Берлин. С
угасшим взглядом мертвец три / С половиной месяца
Данный сонет дает яркий пример постмодернистской игры с каноническими жанрами, такими, как сонет4 и баллада. Классическая баллада понималась как повествование с эпической структурой и драматическим развертыванием событий, стремящихся к развязке, или «катастрофе». Нарушение нравственного закона и неизбежность последующего наказания составляет главную идею баллады. Таковы баллады Гете, Шиллера, Бюргера, Гейне. Современная баллада, отцом которой можно считать Брехта, помещает в центр баллады современного человека и социальную жизнь, заменяя ими образ незаурядного героя с предначертанной ему судьбой. Поэтому пародийный подтекст современной баллады позволяет определить ее как антибалладу5, пример которой дает Грюнбайн.
Стихотворение начинается с указания места и времени происшествия, что типично для эпического повествования. Характерный для баллады образ водяного колеса, символизирующего неотвратимость судьбы, заменяется поэтом на непрерывно работающий телевизор, создающий видимость присутствия в доме живого хозяина. Рекламные передачи о приготовлении пищи контрастируют с гниением трупа, сидящего перед телевизором. Главным героем баллады становятся соседи,
сидел перед телевизором, / Который продолжал работать. На экране повар / Давал полезные советы о приготовлении пищи. / Гниение и вонь в комнате. / За занавесками - голубое мерцание, позднее - / Обнаженные кости. / Ничего / Не говорили соседи, боязливо осматривая его / И думая об одном и том же: / „И я тоже.". / Мертвец сидел тринадцать недель. / Ничего себе, хорошенький конец. / На рубеже веков»).
4 Подробнее о жанре сонета в городской лирике см.: Андреюшкина Т.Н. Немецкоязычный городской сонет: история развития: монография. - Тольятти, 2014; Андреюшкина Т.Н. Немецкоязычный городской сонет в контексте литературно -исторических эпох // Русская германистика: Ежегодник Российского союза германистов. Т. 7. -М., 2010. С. 158-167.
5 См. об этом подробнее: Andreotti M. Die Struktur der modernen Literatur. Neue Wege in der Textanalyse. 3. Aufl. Bern; Stuttgart; Wien: Haupt, 2000. - S. 323-330.
нарушившие негласный закон
человеческого участия в судьбе живущих рядом людей и вдруг понимающие, что в сложившейся ситуации им предстоит такая же одинокая смерть.
Сонет Грюнбайна, как многие его стихотворения, беспощадно, подобно ножу хирурга, вскрывающему гнойные раны общества, констатирует ситуацию крайнего отчуждения. Сонет становится символом непонимания и разобщения «соседей», находившихся совсем недавно по разные стороны государственной «стены», а теперь проживающих на одной лестничной площадке.
Сонет Уве Кольбе «Берлин. Начало. Декабрь» (Berlin Anfang Dezember) из сборника «Вряд ли платонически» («Nicht wirklich platonisch», 1994)
персонифицирует Берлин, создавая портрет изменившейся возлюбленной. В отличие от других стихотворений, посвященных Берлину, У. Кольбе рисует Берлин зимой, с его неприглядными будничными картинами. Лирический герой говорит о том, что разлюбил город, но последние строки указывают на борьбу между чувствами и разумом. Форма сонета передает эмоциональное состояние героя. Особенно наглядно это проявляется в строфической структуре сонета. В первом катрене, разделенном на четыре одностишия, выносится приговор. Каждое предложение содержит упрек или обвинение. Второй «катрен» (два двустишия) - упрек себе и снова приговор: «оставлена богом». Девятая строка, соединяющая и разделяющая октет и секстет, передает отчаяние и желание забыться. Трехстишие рисует образ больной женщины. Последнее двустишие выдает боль героя, которая вызвана равнодушием охладевшей к нему возлюбленной.
Dich gibt es nicht.
Du schweigst aus voller Kehle.
Du kotzt Kinder aus statt zu gebären.
Wo du gehst, ists mit Fremden. Grindiges
Tier.
Wie konnt ich dich einmal lieben? Nach dir lieb ich keine mehr.
Vom vielen Kunsthaar deiner Huren wirkt dein Gesicht so gottverlassen.
Her mit dem einen Trost der Kneipen!
Der Winter kippt dir aus dem Kalender, Asthmafalle, stinkende Klappe, Pißgelb im grauen Schnee.
Und deine brennt mich Wie sonst keine Kälte1.
Закончить статью хочется анализом шуточного стихотворения Роберта Гернхардта (1937-2006), замечательного юмориста, карикатуриста, писателя и поэта. Стихотворение-антигимн «Балин, Балин» (1996) написано на берлинском диалекте, в разговорном стиле, с использованием снова гейневской ироничной конечной коды. Кульминацией стихотворения выступает парадокс, что «если бы Берлина не было, его следовало бы выдумать, а если бы его еще не выдумали, он бы должен был быть». Гернхард разрушает стереотипы, утверждая:
Balin!
Muß ick ooch fern von dia leben, mein Herz wohnt imma noch in -
Dortmund? Nee bewahre!
Mannheim? Da doch nich!
Köln, Bonn, Kiel, Hamm, Hof, Graz, Wien?
1 Großstadtlyrik. - S. 333-334. (Тебя нет. // Ты молчишь всей глоткой. // Ты блюешь детьми вместо того, чтоб их рожать. // Куда бы ты ни шла, всегда с чужими. Шелудивая собака. // Как я мог тебя любить? После тебя уж никого не полюблю. // Из -за париков твоих девиц / Ты выглядишь покинутою богом. // Пивная - вот единственная отрада. // Зима исторгает из календаря желтыми пятнами / астму и вонь на серый снег. // И как никакой другой / горит во мне твой холод.)
Ach wat! Mein Herz wohnt imma noch in Dusseldorf1.
Таким образом, Берлин - Германия в миниатюре - всегда вызывал к себе интерес поэтов на протяжении всего ХХ века. Его образ в немецкой поэзии амбивалентен, он - и неверная возлюбленная, и «западный Иерусалим», центр официальной литературной и культурной жизни Германии,
представляющий в первую очередь «гламурную», внешнюю сторону многогранной столичной жизни, и центр оппозиционной культуры в Пренцлауэр Берг, но, прежде всего, - это «фронтовой город», который непосредственно участвует во всех исторических событиях, происходящих в Германии и Европе до и после падения стены.
1 Ibid. - S. 345. («Балин! / Если придется жить далеко от тебя, / мое сердце все еще живет в - / Дортмунде? Нет! / Дуйсбурге? Нет, упаси боже! / Мангейме? Да нет же! / Кельне, Бонне, Киле, Хаме, Хофе, Граце, Вене? / Ах, что ты! Мое сердце все еще живет в / Дюссельдорфе»). Дюссельдорф -родной город Гейне - Т.А.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Андреюшкина, Т.Н. Немецкоязычный городской сонет: история развития: монография. - Тольятти, 2014.
2. Андреюшкина, Т.Н. Немецкоязычный городской сонет в контексте литературно-исторических эпох // Русская германистика: Ежегодник Российского союза германистов. Т. 7. - М., 2010. - С. 158-167.
3. Антология современной немецкоязычной литературы (1945-1996). В 2 т. Т. 1. / сост. Л.Х. Рихтер. - М., 1999.
4. Г. Гейм. Вечный день. Umbra vitae. Небесная трагедия. - М., 2003.
5. Пестова, Н.В. Лирика немецкого экспрессионизма: профили чужести. -Екатеринбург, 1999.
6. Andreotti, M. Die Struktur der modernen Literatur: Neue Wege in der Textanalyse. 3. Auflage. - Bern; Stuttgart; Wien, 2000.
7. Deutsche Gedichte. Echtermeyer / ausgewählt v. B. von Wiese. 18 Aufl. Berlin, 1993.
8. Die deutsche Literatur seit 1945 / hg. v. H.L. Arnold. - München, 1999.
9. Großstadtlyrik / hg. v. W. Wende. - Stuttgart, 1999.
10. 100 Gedichte aus der DDR / hg. v. Ch. Buchwald und K. Wagenbach. -Berlin, 2009.
11. Koeppel M; Rarisch K.M. Der Muezzin frohlockt. - Hamburg, 2009.
12. Rarisch K.M. Bilanz: Neue Sonette. - Hamburg, 1995.
