CC BY
41
ИСТОРИЯ
И.В. ГОНЧАРОВА, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России Орловского государственного университета
Тел. 73-33-78;[email protected]
БЕДНОТА В ОБЪЕКТИВЕ СОЦИАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ ВЛАСТИ В КОНЦЕ 1920-х гг. (на примере Орловской губернии)
В статье идет речь об изменении социальной политики большевиков в конце 1920-х гг. в Орловской губернии. На архивных материалах иллюстрируется партийная работа по консолидации и локализации бедноты как важнейшее направление политики партии в деревне. Рассматриваются цели и методы создания групп бедноты, особенности восприятия их крестьянами. Анализируется стратегия власти, направленная на раскол деревни. Ставится проблема условий осуществления антикрестьянской политики власти в деревне.
Ключевые слова: беднота, крестьянство, деревня, социальная политика, власть.
Приход к власти большевиков, социальной базой которых являлись рабочие, определял направленность их социальной политики на укрепление позиций рабочего класса. Однако в крестьянской стране невозможно было игнорировать интересы основной массы населения. На протяжении первого послереволюционного десятилетия провозглашалась идея рабоче-крестьянской смычки. С переходом к индустриализации этот вариант ленинского социального компромисса потерял свою актуальность. Сворачивание нэпа и начало коллективизации, сопровождающиеся масштабным выкачиванием ресурсов из деревни, стали основным содержанием политики партии в отношении крестьянства в 1927-1929 гг. В этот напряженный период ломки социально-экономических, бытовых и культурных устоев крестьянства для последовательного проведения своих задач власть нуждалась во внутреннем союзнике - беднейшем крестьянстве. Это изменило ориентиры социальной политики партии, в ее объективе оказались бедняки. Важнейшим инструментом раскола деревни стала политика фаворитизации бедноты.
Одна из первых причин консолидации бедноты и привлечения беспартийного актива на сторону власти заключалась в незначительности партийного присутствия в деревне. Председатель Орловского губкома Борисов отмечал на заседании пленума губкома 26-29 сентября 1927 г., что партийные организации в деревне «так редки, что без привлечения беспартийного актива не могут обойтись» [1, 13].
Организация беспартийного крестьянского актива в Орловской губернии была провозглашена летом 1926 г. [2, 145]. Главный акцент в массовой работе с ним ставился на работу с беднотой. Организация и руководство группами бедноты возлагались на сельские партячейки. Вокруг бедноты предполагалось мобилизовать беспартийный актив деревни, батраков, комсомол, профсоюзы, кресткомы, задействовать женщин-общественниц и сельскую интеллигенцию. Для ликвидации неграмотности привлекался Рабпрос, служащие должны были объяснять предоставляемые льготы. Таким образом, беднота должна была стать социальным центром деревни, а работа с ней -основной общественной задачей. Целью партии были учет, выявление, политизация
© И.В. Гончарова
ИСТОРИЯ
бедноты. Работа с беднотой должна была стать важнейшей частью повседневной работы партийных, советских, кооперативных и др. общественных органов.
Партийные сводки отмечали, что сначала работа с беднотой была формальна, темпы ее разворачивания не удовлетворяли партийные органы [3, 4-5]. На местах часто не понимали, что закладывается в понятие «группы бедноты» и чем они отличаются от просто бедняцких собраний. Часто одни и те же активные бедняки были участниками различных общественных организаций деревни, становились «профессиональными» бедняками, завсегдатаями различных собраний. «В группу бедноты, - отмечалось в отчете Елецкого укома ВКП(б) в начале 1927 г., - входит беднота, выбранная во все органы данного села или деревни и сельсовета, и правление кооператива, и комитет взаимопомощи» [4, 3]. А не желающих регулярно посещать собрания созывали через сельсоветы, сельских уполномоченных и милицию. Для повышения статуса групп бедноты и бедняцких собраний допускалось принятие их решений и постановлений. Губком указывал: несмотря на то, что они не считались обязательными к исполнению, ячейки должны были поступать корректно, по возможности удовлетворяя их. Размытость этого положения, неопределенный правовой и организационный статус групп бедноты на фоне приоритетного направления партийной работы по их организации ставили сельских партийцев в сложную ситуацию. Казинская партячейка в Елецком уезде объединила партсобрания с собраниями бедноты, где совместно решала внутрипартийные вопросы, в том числе о приеме в партию. В поведении бедноты, почувствовавшей свою значимость, проявился «иждивенческий уклон»: при хорошем урожае она потребовала семссуду [4, 7]. Таким образом, общественная активность бедняков требовала материальных дивидендов от власти. Рост самосознания и общественной востребованности бедняков проявлялся в ее поведении на собраниях: «В общем, беднота себя чувствует на собраниях бедноты и общих собраниях граждан развязно» [4, 4].
Перенесение социальной значимости на низшие слои деревни должно было изменить социальное ранжирование, положив в основу не экономические принципы, а политические - готовность поддерживать преобразования партии. Привлечение бедноты было первой наиболее простой задачей, сложнее был «союз с середняком», главной же целью общественной работы на селе являлось разобщение деревни.
С 1927 г. усиливается политизация деревни. Определенную роль в этом сыграла кампания по перевыборам Советов, проводившаяся с 1 января по 1 апреля 1927 г. В циркулярном письме ВЦИКа за подписью Калинина от 29 ноября 1926 г. среди основных указаний ВЦИКа были обеспечение в выборах широкого участия бедняцко-батрац-ких и середняцких слоев, а также сплочение этих слоев деревни и выдвижение из их среды кандидатов в сельские Советы [5, 122-123].
Помощь бедноте стала играть первостепенную роль в государственных восстановительных мероприятиях. В 1927 г. помимо безвозвратных гос-бюдждетных средств (426 616 руб.) и ссудного кредита (2 592 604 руб.) Орловская губерния получила 160 000 бедняцкого кредита в виде семенного материала. Партработники подчеркивали, что вопрос кредитования бедноты имеет глубокое политическое значение [6, 31]. В информсвод-ке № 18 об итогах проведения осенне-посевной кампании в Орловском округе от 15.10.1928 г. отмечалось, что центральной задачей осенне-посевной кампании 1928/1929 г. была помощь бедноте семенным материалом, кредитами, обработкой полей и др. мероприятиями. В общей сложности было выделено 23 300 рублей [7, 168]. Классовая линия проводилась и в работе по землеустройству. Бедноте старались отводить земли «первокачественные и в ближайших угодьях» [8, 9].
О масштабах разворачивания работы с беднотой судить сложно из-за фрагментарности поступавших в губернский центр сведений. Так, весной
1928 г. в Орловской губернии было проведено 58 волостных совещаний бедноты, из них в губком подали сведения по 34 волостям, где приняли участие 1834 человека. Анализ высказываний этой наиболее политизированной и социально активной части бедноты отражает интересные моменты: стремление бедняков использовать партийную фразеологию, продемонстрировать свое отношение к власти, госиждивенческие настроения, отношение к кулаку как врагу Советской власти. Крестьянка Бурыкина из Дмитровского уезда говорила: «Не на словах, а на деле Советская власть восстанавливает хозяйство бедноты, кредитует его, нам, беднякам, самим надо работать и организовываться в коллективы». В том же уезде Беляков отождествлял себя с партией: «Наша задача -организовать бедноту в коллективы, тем самым мы дадим отпор кулаку и не дадим ему возможности закабалять нас». Подводя итог выступлениям, информатор в отчете в губком отмечал: «В ряде выступлений и решений конференции групп бедноты красной нитью проходила мысль, что беднота
считает партию своей защитницей и организатором и что путь и победа бедноты над нищетой и культурной отсталостью успешно может быть завершен при одном непосредственном условии -при условии руководства партии коммунистов большевиков, при условии сплочения бедноты вокруг ВКП(б)» [9, 126-135]. Насколько объективным может быть этот пафосный вывод? Незначительный охват (менее двух тысяч бедняков) и еще меньший процент высказывающихся - это далеко не общий показатель барометра бедняцких настроений. Подобные высказывания, конечно, не означают повсеместной поддержки Советской власти беднотой, но они говорят о выделении среди бедноты наиболее политически активной группы, которая хотела повысить свою социальную значимость за счет демонстрации поддержки власти, для которой были очевидны выгоды сотрудничества с коммунистами, в том числе и по изоляции зажиточной части. Сознательно или подсознательно, но они уловили, что демагогия на данном этапе важнее планомерного, но бесперспективного труда на земле, что положение в обществе зависит от демонстрации лояльной политической позиции и популяризации мероприятий соввласти, в которых они, скорее всего, мало что понимали.
На II пленуме Окружкома 12-14 октября 1928 г. обсуждался вопрос о работе с группами бедноты. Участники пленума отмечали слабую организацию и плохое руководство группами бедноты. В заключительном слове докладчика Козлова прозвучала установка на будущее: «Надо достигнуть решительного перелома в работе, шире развернуть группы бедноты, 630 сельсоветов, 160 сельячеек -армия порядочная... В среднем 4-5 групп на ячейку, а где можно, там необходимо развернуть 8-10. Райкомы вместе с сельячейками должны наметить сеть». Примечателен военизированный тон вывода: «Мы идем к классовым боям в деревне и должны быть готовы и организована беднота, иначе оправданий никаких не будет» [10, 131-134]. В этом военно-коммунистическом заявлении функционер интуитивно нащупал единственно возможный путь: без инициации внутридеревенско-го конфликта оправдания со стороны крестьянства власть бы никогда не получила. В принципе, проводя политику раскола в деревне в преддверии коллективизации, она на это и не рассчитывала, она рассчитывала на сообщников в лице беднейшего крестьянства. Как бы формально партийцы ни относились к этой работе, они понимали, что без этой социальной составляющей их деятельность обречена: «Какую бы работу мы ни
проводили, мы всегда упремся в работу с беднотой» [10, 137]. Таким образом, деревня осенью 1928 г. представлялась орловским партработникам как поле грядущей классовой битвы, союзником в которой была намечена беднота. Ее предстояло вычленить, локализовать, задобрить финансово путем облегчения налогового бремени, организовать и настроить против лагеря противника, куда решением власти были отнесены несогласные крестьяне, именуемые в дальнейшем «кулаки».
18.11.1928 г. датируется «Положение о группах бедноты» как руководство к действию в Орловской губернии. В нем указывалось, что группы бедноты следовало организовывать при всех выборных непартийных органах [11, 16]. Их деятельность заключалась в обсуждении вопросов, стоящих на повестке дня тех организаций, к которым они прикреплялись. Это были не организации самой бедноты, а подвластные партии советские органы для активизации деревенских низов и по возможности - середняков. Руководство и костяк состава обеспечивались советскими и партийными работниками, которые вовремя должны были переориентироваться на ударный социальный фронт. Беднота в таких структурах часто была на правах «свадебного генерала». При этом власть не желала повторения практики военного коммунизма, когда комбеды оспаривали властные полномочия советских органов. Группы бедноты реальной властью на местах не наделялись, им не делегировалось даже совещательных функций, они должны были обсуждать уже принятые решения и популяризировать их в крестьянской массе. Они планировались скорее как школы подготовки партийного влияния на селе.
Осенью 1928 г. состоялся смотр групп бедноты. Его результаты по отдельным группам иллюстрируют содержание деятельности этих специфических образований. Очевидно было стремление бедняков превратить группы из формально-протокольных объединений в площадку для реализации своих интересов. Это шло вразрез со стремлением властных органов использовать бедняков для своих целей. Например, в августе проводилась кампания по проведению лиц в проверочноучетные комиссии. Сельсовет внес постановление: «Назначить по каждой деревне бедняков по выявлению скрытых объектов обложения сельхозналога и каковым доносить сельсовету.» [12, 41-46].
Использовать бедняков как рычаг социального воздействия в деревне старались и по другим направлениям. 18 сентября на пятом заседании группы бедноты было принято решение «выявлять
граждан, повышающих цены на хлеб при продаже, и доводить до сведения сельсовет о скупщиках хлеба». Для того чтобы распространить «2 заем индустриализации», бедняки должны были взять на поруки середняков и зажиточных, вместе с контрагентом совершить подворный обход для подписки назаем.
Сами бедняки старались превратить группы в собес. Среди зафиксированных наблюдателем характерных выступлений большинство касается вполне житейских вопросов: «Хлопотали о лесе, но бесполезно», «Подходит зима - топки нет», «Хлопотала о пенсии за мужа, погибшего в Красной Армии» и т.д. Вместе с тем объединения из бедняков, но не ради бедняков не были предназначены разрешать эти и другие вопросы. В партийных отчетах они чаще даются для иллюстрации низкого уровня политической культуры и несознательности беднейшего населения, не понимающего партийных задач.
Группы бедноты с самого начала обнаружили у бедняков стремление к госиждивенчеству. Государство, которое призывает их к социальной мобилизации и подчеркивает проведение ради них своей политической линии в деревне, декларирует нажим на кулачество и объединение в колхозы ради развития бедноты, должно было, как думали бедняки, реализовывать их сиюминутные практические потребности. Такой настрой был чреват не только разочарованием крестьянства, он демон-тивировал трудовые усилия. Отсутствие стимулов к труду и ожидание постоянной помощи от государства создавали не лучшие предпосылки производительности труда в колхозах. Бедняки изначально были ориентированы на то, что им все должны, а их бедняцкое положение является не унизительным, а, напротив, оправдательным и даже социально выигрышным. Примечательно, как работники на местах оценивали нежелание бедняков-коммунистов вступать в колхоз, предпочитая совхоз: «Бедняк-коммунист идет в совхоз, получает там 25 руб., казенную квартиру, получает дрова, бесплатно для работы лошадь, - зачем ему идти в коллектив, где его заставят работать» [13, 6].
15 декабря 1928 г. состоялась I Окружная конференция групп бедноты. На ней говорилось о наличии в округе 288 групп бедноты, объединяющих 1684 человек [13, 82]. Доклады о ситуации на местах добавляют штрихи к портрету этих организаций. В Кричине Дмитровского района «получился казус»: из 8 участников группы бедноты 7 оказались середняками, и только один соответствовал своему социальному профилю. На собраниях бедноты обсуждались вопросы, находящиеся вне
их компетенции, например, о праздновании 1 Мая и 8 Марта. Но гораздо серьезнее был «комбедов-ский уклон». Организованная беднота игнорировала оформление своих постановлений, принимая их сразу как руководство к действию, особенно если их провозгласили в присутствии члена сельсовета или партячейки. Присутствующий на конференции Лукашин назвал это «гражданской войной» [13, 4]. Параллели были очевидны: спустя десятилетие в деревне очень быстро воскресили ком-бедовские принципы, тем более что антураж военного коммунизма создавала сама власть политикой чрезвычайщины и ударными хлебозаготовительными кампаниями в духе продразверстки. «Комбедовские настроения» фиксировались и в дальнейшем. Бедняк Ефим Волков Малоархангельского района в феврале 1929 г. говорил: «Можно проверить, вывозили ли хлеб по амбарам, не мешает посмотреть хорошенько бедноте» [14, 131].
На конференции подводились итоги смотра групп бедноты. Судя по выступлениям, сам смотр инициировал появление многих групп. В Сосков-ском районе до смотра существовало три группы, но исключительно «на бумаге». Смотр к группам-призракам» добавил еще две. Примечательно также, что ситуация с вычленением бедноты была аналогична ситуации с кулаками. Ни в том, ни в другом случае местные представители не всегда понимали, о ком идет речь. Один из руководителей группы бедноты в Сосковском районе, одновременно являющийся секретарем ячейки и председателем кредитного товарищества, не знал, кого считать бедняком. Когда же представитель окруж-кома обвинил его в политической неграмотности и в том, что он не знает, как проводить политику партии, тот откровенно сознался: «Мы этим вопросом не интересовались» [13, 8]. Пострадавший руководитель группы не был одинок в своем невежестве. Если в определении кулака существовало множество подходов, весьма спорных, то критерии бедняков почти не обсуждались. В обзоре Губстатотдела «К вопросу о способах группировки крестьянских хозяйств в Орловской губернии по материалам статистики 26-28 гг.» в связи с этим отмечалось: «Беднота как социальная группа имеет единственно правильную мерку - степень зависимости» [15, 6]. Без определения зависимости под эту мерку при желании можно было подвести все население деревни.
Почти повсеместно работа с беднотой началась со смотра бедноты. Руководители на местах недоумевали: размытые критерии социальной дифференциации, запутанность состава советского актива (нельзя было быть одновременно членом
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
сельсовета и группы бедноты), обилие кампанейской работы по взиманию налогов, в т.ч. самообложению, хлебозаготовкам, отодвигали работу с беднотой на второй план. На практике она казалась бессмысленной - собрать несколько бедняков, скорее всего неграмотных, объяснить им политику партии и выслушать их жалобы на жизнь и местное руководство. Еще хуже, если они неправильно поймут свое предназначение и, как прежние комбеды, начнут отождествлять себя с властью на местах.
На 1.07.1929 г. в Орловском округе насчитывалось 432 группы бедноты. В окружкоме признавали, что проследить, как часто они созывались и проводили свою работу, не представлялось возможным. По отрывочным данным с мест, количество собраний в период с 1 февраля по 1 июля
1929 г. колебалось от 2-3 (Троснянский район) до 160 (Дросковский район). О масштабах вовлечения бедноты в орбиту политической активности свидетельствуют следующие данные. За период с декабря 1928 г. по июль 1929 г. по различным кампаниям было проведено 6262 общих крестьянских собрания и собрания групп бедноты, в которых приняло участие 103 485 человек [15, 5].
По данным первой половины 1930 г., количество бедняцко-батрацких групп незначительно уменьшилось. Так, на 1.02.1930 г. числилось 319 групп с охватом населения 3290 человек, на 1.05.1930 г. насчитывалось 375 групп с общей
численностью 5014 человек. Что стало причиной уменьшения этих объединений, сказать трудно. Среди возможных причин - перенесение центра тяжести работы партийцев на коллективизатор-скую деятельность или неполные сведения по 8 районам округа [16, 27].
Таким образом, на примере Орловского округа видно, как эволюционировала социальная работа в деревне в 1927-1929 гг., строго подчиняясь задачам партии. Курс был взят на фаворити-зацию бедноты в противопоставлении ее кулачеству. Эта политика выражалась в серии мероприятий на селе по локализации, обособлению, политизации бедноты, ликвидации ее неграмотности, экономической поддержке, организации направлений ее деятельности под строгим контролем партийных и советских органов власти с целью обеспечения поддержки проводимых партией мероприятий и инициации общественного участия в хлебозаготовительных, налоговых кампаниях, в процессе коллективизации. Последовательная работа власти с беднотой дала свои результаты: накануне коллективизации деревня была расколота, дезорганизована, что обеспечило успех раскулачиванию и коллективизации. Негативные черты фаворитизации бедноты - госиждивенчес-кие настроения, отсутствие трудовой мотивации, демагогия взамен реальной работы и т.д. - не могли не сказаться в перспективе на реалиях колхозной жизни.
Библиографический список
1. ^ОО. Ф. П-1. Оп. 1. Д. 1B52.
2. ^ОО. Ф. П-1. Оп. 1. Д. 2044.
3. ^ОО. Ф. П-1. Оп. 1. Д. 1B79.
4. ^ОО. Ф. П-1. Оп. 1. Д. 19B6.
5. ^ОО. Ф. П-1. Оп. 1. Д. 1B73.
6. ^ОО. Ф. П-1. Оп. 1. Д. 19BB.
7. ^ОО. Ф. П-48. Оп. 1. Д. 50.
B. ^ОО. Ф. П-48. Оп. 1. Д. 249.
9. ^ОО. Ф. П-1. Оп.1. Д. 2201.
10. ^ОО. Ф. П-48. Оп. 1. Д. 8.
11. ^ОО. Ф. П-48. Оп. 1. Д. 159
12. ^ОО. Ф. П-48. Оп. 1. Д. 72.
13. ^ОО. Ф. П-48. Оп. 1. Д. 102
14. ^ОО. Ф. П-48. Оп. 1. Д. 98.
15. ^ОО. Ф. П-48. Оп. 1. Д. 123
16. ^ОО. Ф. П-48. Оп. 1. Д. 231
I.V. GONCHAROVA
THE POOR IN THE LENS OF SOCIAL POLICY OF POWER IN THE END 1920TH (ON THE EXAMPLE OF THE OREL’S PROVINCE)
In the article speech goes about the change of social policy of bolshevists at the end of 1920th in the Orel province. On the archived materials party work is illustrated on consolidation and localization of the poor as major direction of policy of party in the country. Aims and methods of creation of groups of the poor are examined, features of perception by their peasants. Strategy of power, sent to the dissidence of the country, is analysed. The problem of terms of realization of antipeasant policy of power is put in the country.
Key words: the poor peasant, peasantry, the village, social policy, power.
