CC BY
60
Ü.H. Владимиров БАЛЛАДА В ЛИРИКЕ И,А. БУНИНА 1910-х годов
Новокузнецкий педагогический универсигет
Стихотворное наследие Бунина 10-х гг. изучено значительно меньше, чем его поэзнн предшествующих периодов. Наиболее интересный взгляд на бу-нннекую .чирику этого времени предлагает RC. Спитак. "'В отличие от произведений предыдущего десяти л етия, - п и шет исследоьатеп - об раз' 1божес тве н -ной гармонии созданья" в ней оттесняется образом грозного, таи нет вен ни го космоса" [I, с.Э5]. Йо, убедительно размышляя о картинах Грозного Космоса у Бунина и его логических обработках Библии и Корина. P.C. Спквак обходит молчанием значительный рндстпчот&орений бал едкого характера, Между гем метафизические вопросы ставя гея не ТОЛЫ® и стихах пейзажных и написанных по мотивам Корана и библейских притч, но и на материале русского фольклора. русской истории. Поэта интересу et не только трагическое столкновение личности и космоса, личности и времени, но и связь и зависимость судеб России и тайн национальной психики. Поэтому представление о лирике Бунина 10-х гг. будет неполным без учета стичо шорен и Й, объединен ныл темой России и русской души. Бунину рвано важно всмотреться в Космос, соизмерить "сердца ровное биенье" с "мыслимой музыкой планет4 [2] и заглянуть в глубь чело-нечеекпи уши часто столь ж>? грозно ii и еще бо; ее непостижимой, немыслимой", Привлечение фольклора для художественной реализации воззрений иа русскую историю и русского человека позволяло художнику сделать это максимально пластично.
Известно, тф жанры устного народного творчест-аа н литературном переложении нередко вол!(И>ща-юте а в балладе (так было у немецких романтиков, поэтов "озерной школы" в Англии, а России - у Жу «оне ко го). Поэтому обращение Бунина к фольклору закономерно приводит его к балладе.
Вопрос о жанре баллады, ее месте и роли в бу-нниском творчестве не п явился. Это объяснимо ь-лк отсутствием ангорских жанровых помет, так и индивидуальные характером буки неких балл ад, ориентированных на ту или мну га балладную традицию (потому трудно выявить типологию буминской балла-■и.0; дне кусе ион но и само определение жанра баллады [3]
Отнести к балладам ряд бупинских стихотворений позволяют следующие, выявленные С.Л. Страшно вым, жанровые приметы баллады- сюжет, являющийся "жанро&ой доминантой балладу"» стянутое в кульминацию балладное действие, его концентрнро-нанноегь, динамичность и фрагментарность; "ядро балладного жанра всегда конфликт героя и обстоятельств1' [4, с.44-45].
Первый оригинальный йпыт Бунина в этом жанре -стихотворение "Торе" (1903-1906). В создании этой баллады сказывается работа начинающего поэта над переводом "Лесного паря" Гете а 1886 г. [5, с.207-208]. Возвращение отца вечером лесной дорогой, тревога о больном сыне, недобрые предчуве гаия, смерть ребенка ■ эта фабульная канва, как и характерный романт ический антураж, напоминают о стихотворении Гете в переложении Жуковского [6] и в юношеском переводе Бунина. В романтических балладах Гете и Жуковского поэта привлекли и особенности проблематики* отвечающие его мироощущении. стихотворение о I разило крепнущее авторское представление о неустойчивости, зыбкости человеческой жизни, ее тайне и непознаваемости, об общей катастрофичности бытия >ги мотивы развиваются н последующи* бунинских балладах.
Семейный деспотизм на Русн отражают баллады "Мачеха", "Отрава" и отчасти "Алисафия". героиню которой батюшка, мачеха и братья выдают за морского змея. В балладе "Напутствие'4(1,312-313) поэт касается подобных анормальных отношений между кровно близкими людьми. Стихотворение построено как диалог матери, посылающей сына на верную смерть ("Склонись - //И рукой обнаженной до локтя. //Смертной язвы коснись1и сына, слабо сопротивляющегося ничем не мотивированному в тексте материнскому напутствию. Здесь художник «тает не ситуацию сознательного родительского урока болн, как в стихотворении "Уголь" (1,351-352), а неоправданного, бессмысленного зла. Робкий протест, слышимый в тщетных сыновьих мольбах ("Мать! Зачем? Разве душу и тело //Я не отдал тебе?"), с одной стороны и пепрек Ю1.н^1 к матери, с [рутой юаорято некоем роке, тяготеющем над героем стихотворения.
Обыгрываемый также н балладах "Два голоса", "О 1 !егре разбойнике" мотив "мать и сын" в сгихо-творенни 1916 г. "В орде" отражает формируемую авторскую концепцию историй: "Ты. девочка, шхая сердцем и взором, //Ты знача ль в тот вечер, садясь п.ч песок, //Что сонный ребенок, держаишин тшк" геч-нь!И сосок, /Пот самый Могол, о котором// Во веки веков не забудет земля? //Ты знала ли, Мать, что и я //Восславлю его, - что не надо мне рам. //Христа, Галилеи и лилий ее полевых, //Что я не смиреннее их, //Атиллы, Тимура, Мамая, //Что я их достоин, когда, //Наскучив томиться за ложью, //Рву древнюю хартию божью, // Насилую, режу, н граблю, и жгу города?"(1 ,405). "За скучной ложью божьей хартии любви - "Христа, Галилеи и лилий ее нолецых,"-пишетоб этом стихотворении А.Е. Горелов, - вознн-
— Ы —
О.И. Владимиров. Баллада в лирике И.А. Бунина 1910-х годов
кает фатальная «своей бесстрастности мистерия: извечная Мать, извечно вскармливающая Могола" [7, с,338). Фатальность этой мистерии усилена субъектной организацией стихотворения: безымянное "я", ведущее повествован не, оказывается конечным злом, воплотившимся в Атиллу, Тимура, Мамая, Моюлп. Последнее имя условно, так как обозначает не столько конкретного будущего завоевателя, сколько "то самое" зло, разрушение, насилие, о которых "во веки не кои не забудет земля". В малоизвестном стихотворении 1922 г. "О, слез невыплаканный яд!'', посвященном этой теме, Бунин более откровенен: "Блажен, кто раздробит о камень //Твоих, Блудница, новых чад!" [8, с.96]
В балладе "О \ 1етрс разбойнике''! 1,328-330), как и в "Напутствии", ее герой с матерью и женой говорит па разных языках. Близкие безуспешно питаются приобщить "милого сына" н "господина" к мирной жизни, к семье: "Чем ты недоволен? Ты ль не счастлив, не богат, не волен?" За восемь лет плена Петр настолько привык к жажде свободы, усиленной постоянным зрелищем моря, что ее. эту жажду, теперь предпочитает домашнему уюту. Годы неволи в цареградской темнице вызвали не только этот психологический сдвиг; Петр "отуречился": "чахнет ог печали", что не видит "дете$1 в красных фесочках" ("не детей, чертенят". - возражает ему мать), в христианский праздник "онсидел... непокрытый... небритый, тер полою красного жупана //по горячей стали ятагана" (т.е. турецкого кинжала). Пренебрежение христианскими нормам" поведения доводит Петра до : I рашш>го ре.ч; . Гре . шнос п. ею отяг ощена гем, чт действие происходит в воскресенье Божье, т.е. в Пасху. Неслучайны здесь и имя героя, ассоциирующееся с именем апостола Петра, трижды отрекшегося от Христа, и трижды упоминаемое воскресенье, и уточнения "раньше литургии", "после литургии". Эти моменты акцентируются и в балладном композиционном приеме повторении с нарастанием, основанном на повторении части текста, но в драматически более сгущенной ситуации, наконец, а несобствен но-прямо и речи конца баллады слышен полос автора, сливаю щи не я с голоса м и роди ых Пе гра и в месте сними передающий народное представление о правилах христианского поведения в земной жизни и нравственной ответственности человека за совершенные дела ("Кто добром разбойника помянет? //Как-то он на Страшный Суд предстанет?). Такое прочтениебалла-ды поддержано и ее названием.
Но в этом стихотворении есть и второй план, К концу баллады нарастает напряжение между христианской этикой и апологией воли. Сквозной мотив моря подчеркивает не только жажду пиратской вольницы, ной неизбывную тоску, о свободе, не случайно христианка мать, противопоставленная отуречившемуся сыну, в этом отношении близка ему ("Мать да сын... на море глядели"); но если у матери эта тоска просветлена: она нидит спокойное, под стать праздничному "кроткому" настроению и всей умиротворен-
ной природе, море ("Милый сын мой, в праздник... небо ясно, горы в небе четки, //Синь залив, долины золотятся, //Сквозь весенний тонкий пар глядятся"), - то для Петра тоска по разбойно-пиратской вольнице ока^ынается сильнее религиозных и этических представлений, его непреодолимо влечет морская даль, поэтому он. слушая, не слышит жены и матери. На родных Петра нисходит Божья благодать (в бал ладе дважды упоминается о литургии), а Петр весь во власти темного, стихийного, иррационального, внешним проявлением которою является его отуречивание. Можно ли судить подверженного неуправляемой силе Петра по нормам христианской этики? -как бы спрашивает автор. Поэтому в вопрошающем финале, в форме несобственно-прямой речи он всс-таки уходит от оценки содеянного Петром.
Баллады "О Петре-разбойнике" и "Мушкет" (I, 359-360) построены на сходном материале: казаки убивают родных, чтобы отправиться в Цареград. Но в "Мушкете" иначе расставлены акценты. То. что Мушкет "Встал, жену убил, //Сонных зарубил своих малюток", сообщается в середине баллады, а через запятую - о том, что "пошел в туретчину, и был //В Царе граде через сорок суток". Грех Мушкета - это грех христианина, верного долгу крестового братства. Мушкет успевает прибыть в Цареграл к поминальному дню, разделяет с побратимом его участь ("И турецкий хан //Огрубил ему башку седую..."}: поруганное, не преданное земле тело не находит ус покоення ("И шнырнули ту башку в лиман. //1 i плыла она, качаясь, в даль морскую"); томясь о покое, душа обращается к Богу ("И глядела в высь /"башка" -О.В.///К Господу таза ее глядели"). Наконец, то, что Мушкет, увидев страшный сон, "проснулся и заплакал",-до тою, как убил родных, - заставляет предположить. что слезы Мушкета вызваны не только болью за крестового брата, но и жалостью к родным и себе, вынужденно совершающему грех и отправляющемуся на верную смерть. Мушкет заслуживает Божьего прощения: на его вопрошающий взгляд Господь ответ ил: "I te журись, //Не тужи, Мушкет.-попы тебя отпели." С этими строками перекликается стих из "Мандрагоры": "Бог убийцу, быть может, милосердно осудит" (I, 295). Оксюморон "милосердно осудит" и модальное "быть может" отражают неоднозначность авторского отношения к греху.
Исследователи отмечают, что у Бунина "этика не имеет глубоких оснований в человеческой природе" [9, с. 106], что "в основе преступления лежат не социальные, не культурные, не психологические при чины. Это вещь в себе, существующая безотносительно ко времени и пространству,,[ 10. с. 118]. Вместе с тем иррациональность, "утробность1* поступков бунинс ких героев не сни мает с н и х мораль но й отнег-ственносги за причиненное зло, за грех. Понятия греха, личной вины, ответственности, покаяния не чужды художественному миру Бунина. Эти понятия связываются с позицией повествователя как носителя христианского сознания.
И мучительных поисках равновесия между "темными и светлыми сторонами народной души" писатель все определеннее склоняется к торжеству в ней темного начала. Во многом в итогоных для этих раз-м ьгшл ени И "Окаянных дн|^" Бунин отметит роковую "шгткость" русского национального характера.
Злыми, разрушительными силами одержимы героини таких баллад, как "Мачеха1- (1, 358; 1913),
0 рана"(],35У; 1913), А чинуши" О, . L91\i. Героиня последней хоть и мала, "Л пьез с отцом до донушка1', а после, не найдя дружка, "Аленушка со-скучилась, ЙБезделнем измучилась, //Зажгла она большой костер..." Аленушка, как Петр н Мушкет, безоглядно влечется в гибельную бездну: "Сожгла леса Аленушка //На тыщу верст, до пенушка, //И где l ама дегитася-//Доныне неузналося!" Безумие уничтожения живого запечатлено в стихотворении "Дикарь" (1, 312); "Он [ "дикарь", "безумец". - О-В,] как во сне к своей добыче шел"
Этим роковым влечением отмечен и герой баллады "Д&а голоса" (I, 341-342), написанной по моги fse!m русской народной nccn;i "Ночь темна да не месячна-,." Из прощания матери с сыном не ясно, почему и на какое страшное дело отправляется сын, очевидно лишь понимание обоими проблематичности его возвращения; ' -А когда же мне, дитягко, //Ко двору íeñx ждать?//- Уж давай мы как следует попрощаемся, мачь!"
В балладе "Казнь" ([, 377-37Ü) герои не только подгоняет события ("Томите нож, мочите солью кнут!.. Орнте позаончее, бирючи!"), но и проявляет неукротимую волю, силу духа: "-Давай, мужик, лицо умыл,, //Салог обуть, кафтан надеть, //Веди меня, вали под нож //В единый мах не то держись://3убамн iicex заем, не оторвутГ
"О^еобразные сплетения" русско и лу ши'ее сшп-лые и темные" стороны рисуют и такие стихотворения. как "Вдоаеи'Х !, 314), "Мужичок"(1, 336). Нежный отец, склонившийся над колыбелью ("Вдовец"), ждет ночной мглы как прикрытия для своего разбойничьего промысла. "Божьему мужичку", пробирающемуся в Киев "со крестом да с верой", ничего не стоит "сдернутьбелые холсты", сунуть их "в сумочку н опять в шсгъГ.
В анализе названных баллад важно помнить, что неиерархичнос тьбунинско о мировосприятия, под-пнжноегь границ между прекрасным и безобразным к его эстетике обусловливают и нсно-эможеюсть тгн-
1 е с ко й оценки балластных героев. Такие жанровые особенности, как непромснснность, немотнвириван-ность поступков героев, рв^вершванне действия или попытка совершен ия поступка на i-ранн возможною - реального и фантастического, встреча героя с тайной, чудом, помогают утвердиться бунн некой концепции национального характера. Устойчивой ириметой бунннсюй баллады становится и ее субъектная многомерность. Сложная субъектная структура подчеркивав! невозможность одн означ ни й этической опенки поступков бал ладных героев, способствует выяв-
лению скрытых планов действительности, недоступных прямому восприятию лирического "я"
Если названные выше баллады можно считать психологи чески мм, то бал .чалы "Сви гогор" и "С витого р н Илья", в основе которых - известные былины, име-юг глубокий философский подтекст. Баллада !913 г. "Саятогор" (1, 356-3571 повествует о гибели былинного героя, принявшего "Божью смерть". Конь его не смиряется со смертью "господина единого", не подчиняется Ивану: "Мне ль Ивана носить на себе?" В контексте творчества Бунина 10-х гк оппозиция С.пя-гогор - И »¡о г (Китеж И но пня) [ [ 11 прочитывается как национальный вариант глобального противостояния у Бунина: Рай-Вавилон, Авель Канн, и грей poíi, порядок хаос (ср.: сингалет рнкша - англичанин и "Братьях", господин из Сан-Франциско - абруцкие горцы). Наиболее отчетливо эта оппозиция выражена в стихотворении 1925 г "День памяти Петра": "Хлябь, хаос - царство Саганы, //Губящего слепой стихшей. / /И вот дохнул он над Росе ной. //Восстал на Божий сгрон и лад..." [8, с.97]
Концептуальность баллады "Святогор" подтверждает н обрау трижды упомянутого камня Алатыря как некоего центра древней Руси, у которого вершатся ее судьбы. Алатырь, как отмечал А Н. Веселовскнй. --";Штариый камень, алтарь, на котором впервые была принесена бескровная жертва, "установлено ныешее таинство христианства," 112, с 306] Это значение зафиксировано в духовном стихе "Голубиная книга": "Сам Исус Христос, Царь Небесный.,. Утвердил он веру на камени... Потому лагырь-камень всем камням маги" [12, С.39]. В "Мифах народов мира" пишется, что "Алатырь, латырь, в русских средневековых легендах каме н ь с ч удесн ы м и с во й ствами. лежа! лий в море (вероятно, назнаиие "Алатырь" восходит к древнему наименованию Балтийского моря "А.иагтырское море") [13, с,57] . Последнее толкование, видимо, также было известно Бунину: в стихотворении 1916 г. "Там не светит солнце, не бывает ночи..." (!, 396-397) s "смоляном", "диком" морс находится "белый камень". Неслучайна и такая деталь: Иван за конем "тггарнном диким гоняется". Иван - "дикий татарин" символизирует недолжную стезю русской истории. "Стремена пустые", которыми зяенит не схваченный Иваном С вя го поров конь, указывают если не на открытость русской истории, то на неисчерпанность ее потенций, возможность если не возвращения на круги своя,то и непокорения Иванам: "Ночь за ночью идет, ворон каркает, //Ветром кинь вкруг Алатыря ширкаете/Стременами пустыни звеня." (i, 357).
Историко-философскую проблематику "Святогора11 развивает баллада 1916 г "Святогор и Иль«" (1, 306). Судьпа Руси-России определена здесь четче: "Не подняться нз 1робного склепа //Святогору во веки вскои!" Илья, убедившись в невозможности ос ¡Ходить старшего брата-богатыря, вынужден выезжать "иа иную путину, ка иные дела". Русь, долженствующая воплотить величествен но-прекрасное предназин-
--М --
О.Н. Владимиров. Баллада в лирике И.А. Бунина 1910-х годов
чение, "вый i и на Божий простор", утрачивает эту возможность в силу какого-то тайного рока.
"Общая тенденция эпоса, - пишет В.Г. Мирзоев, анализируя былинные сюжеты о Святогоре, - стремление к рациональному в отличие от хаотических и иррациональных понятий первобытной эпохи развития7' [M, .Тf.ïj. Поэтому "эпос представляет себе Святогора как грандиозный пережиток прошлого, ненужный и даже нелепый в былинном прошлом. Сила Святогора не нужна Илье, он берег только масть се, соответствующую человеку новой формации, более рациональному и гармоническому по своему строению и духу" [14, с, 101-102]. В понимании Бунина иррационализм присущ человечеству изначально, цивилизация не отменила его, рационализм же обернулся ей на г ибель. Революции и войны, современником которых был писатель, заставляли его не при-л1мл I, Lb'ien I■■ Р'-:меиИу.Н( горни вообще, видеть по временах доисторических утраченный челонечеством рай. Поэтому Бунина влечет Восток, куда меньше поддавшийся соблазнам цивилизации. Параллельно стихотворениям фольклорного и агиографического плана Бунин пишет произведения о "краях без истории" (1, 415), о "краях забытых Рогом" (I, 406), в которых "все дико и прекрасно, как а Эдеме" ( 1,407): два одноименных стихотворения "Цейлон" 1915 и 1916 гг. (1, 372; I, 406-408), стихотворение "Край без истории... Все лес да лес, болота..." (I, 415) и др. Эти стихи нарочито бессобытийны, время в них останоалено, нагнетание подробностей пмпирического мира создает ощущение их саморазрастания: тто потерянный рай, любовно изображаемый на фоне "другой" действительности. Вместе с тем в отличие от своей позиции в Î925 г. н статье "И но ним и Китеж", построенной на противопоставлении христианского и '^татарского", Бунин далек от идеализации "потерянного рая". Райски-блаженное состояние его балладных ] ероев чрева го разрушительным началом: Свя-тогор сам себя погребает, Аленушка, пьющая с отцом "до донушка", измученная бездельем, сжигает леса и сама пропадает. В "Малайской песне" параллелизмом оораюн природы а человеческих отношений подчеркнута извечная трагедия любви: природа подготавливает трагедию и способствует ей, изрыв ревности и уоийсчио сопровождаются ралбушеиаи-шейся стихией (1, 385).
По той же причине неприятия "разумности", трезвой расчетливости цивилизации, истории вообще писателя влекут отмеченные К). Мальцевым "оней-рнческие" состояния: во сне, в бреду, в галлюцинации "происходит столь желанное Бунину слияние с душой мира" [15, с. 126]. Обнаруживается внутреннее, подлинное, по Бунину, бытие человека ("Дурман 11Y ворог Сиона, над Кедра ном", "R цирке"), a конкретно-историческое его лицо отодвигается на задний план ("Князь Всеслав"), в этом состоянии является божественное откровение ("Святой Ёвста-фий"). "...Сны порой сильнее всякой нни" (3, 137), -признается повествователь в "Суходоле". Пророчес-
кий сон, "сон лютый" о "необращающихся вспять" "смердах-мертвецах" снится епископу Игнатию Ростовскому (1, 387-388). Герою стихотворения "Святой Еастафий", находящемуся "в посторге буйном. :июч и строгом", пьяному "простором, (ни пней, жаждою врага", является "Смиренный Взор, голгофский Крест" (1, 369-370). Стихотворение "Дурман" - о девочке, наевшейся ядовитого растения; в этом состоянии "Не видя, видит взор иное, //Чудесное и неземное, //Не слыша, ясно ловит слух //Восторг гармонии небесной." (1, 393). Наблюдая за ирок.зжс — ным, "евшим зерна спелой белены", дышавшим "невыразимым смрадом", "н меж тем с улыбкой на губах поводившим "кругом блаженным взглядом" и бормотавшим "Благословен аллах!", лирическое"я" в стихотворении "У ворот Сиона, над Ксдроиом..." приходит к заключению: "Радостны калеки, идиоты. //Прокаженный радостнее всех" (1,443). Особо примечательна в ряду этих произведений баллада "Князь Всеслав". Ее герой, опальный, "темный" (те печальный, мрачный) князь в Полоцке, "мали от мира, в схиме" вспоминзет не перипетии своего "жестокого жребия", а только "звон твой утренний. София. //Только голос Киева!" Память сердца, "тонкая греза", оказывается сильнее "жестокости людской", истории "Что года//Горестей, изгнанья! Неземное//Сердцем он запомнил навсегда."{ I, 390). " Неземное" в этом и других стихотворениях высту пает знаком преодоления метафизической разорванности человека и природы. конкретно-исторнческой роли личности и ее внутренней подлинной сущности.
Псе более мрачной видится поэту его современность, в которой "вот встанет бесноватых рать //И, как Мамай, всю Русь пройдет... //Но пусто в мире -кто спасет? //Но Бога нет - кому карать?" ("Канун". 1, 421). Тема богооставленности, трагической прел-решенноеги судьбы Руси России уси [ени в поэзии 10-х гг. мотивами плахи, отсечения головы, которое обыгрываются на разном материале - фольклорном, библейском, восточном ("Мушкет", "Казнь". "Что ты, мутный, светел-месяц?.." (1,377), "Алисафия", "Бегство в Египет" (1, 379). "Малайская песня" (1,385). Частые в лирике этих лет образы гроба (гробницы) могилы ("Война" (1,375), "Святитель" (1,380), "Свя-тогор и Илья" (I, 386), "Матвей Прозорливый" (I, 388), "Богом разлученные" (1, 391). "Дурман" (I, 393), "У гробницы Вергилия (1,395), "Псалтирь" (I, 399—100), "Сирокко" (I, 399), также подчеркивают эсхатологическое миропонимание Бунина.
Одновременно с балладой "Саятогор и Илья", обращенной и к мифологизированной истории н к современности, 23 января 1916 г. Бунин пишет баллады "Святой 1[рокопий" (1,387), "Сон епископа Игнатия Ростовского" (1, 387-388); дней позже он создает "Матфея Прозорливого" (1,388-389). Балладная недоговоренность перерастает здесь вболес прозрачные прогнозы, "Пси и человецы - //Единое в свирепстве и уме", - к такому выноду приходит святой Прокопий. "Они /смерды-мертвецы - О.В./ идут...
Глаза торят... Их много... //И ни един не обратился вспять" вопреки императиву епископа Игнатия Ростовского "В доме бога //Владыка я! Презренный род, стоять!" и его "лютом сне", В уста Матфея) Тро-зорливогч}, искушаемого дьяволом, вложены мысли Бунина о миссии поэта ("прозорливца", "пророка"), в роковые дни долженствующего нести тяжкое бремя истины: "И тьма и хлад в моей пещере... //Одеж-
ды ветхи... Сплю ъ гробу.НО боже! Дай опору вере! //И укрепи мя на борьбу!"(1, 389). Мифологические и агиографические сюжеты баллад проецируются автором на современность в стремлении попить и прогнозировать судьбы страны. О религиозных сю жетах и реминисценциях в пред- и отчасти послереволюционном творчестве Бунин некая и находил оло-ру и подтверждение своим предвидениям.
ЛИТЕРАТУРА
1. Сливак Р. Грозный «осмос Бунина f( Литературное обозрение.-1995.-N(3.
2. Бунин и А. Собрание сочинений: В 9 т.- М . Т965 - т i - С. 353 В дальнейшем ссылки на это издание будут даваться в теисте с указанием в скобках тона и страницы.
3. Об этом см.: Гугнив А.А. Постоянство и изменчивость жанра Ц Эолова арфа. Антология баллады.- М., 1999 - С. в-11.625-626.
4. Лозовой Б,А. Из истории русской Салпады. Аятореф. дисс. ... канд, филол. наук - М. 1970 - С. 5-6; Страшнов С.Л. Анализ -поэтического произведения в *анрсйом аспекте - Иваново. 19вЗ.-С. 43-44
íi СтрашчоаС.Л. Уиээ.со^
6 См.: Лнгерэтур+ное наследство. Иван Бунин - М Л973 - Т, 64 - К* I
7 Н. 'Автобиаг.фафкНвСив замете' Бунин признавался ч:й произведет» Жртовского си читал у*е а отрочестве
6. Горел« А_Е. Звезда ОДИндаа«. И.Бунин // Горелое А.Е. Три судьбы. -Я., 19Й0.
9 См Неизвестные стихи И А. Бунина, Публикация Михаила Шаповалова // Подъем - 1986.- Nt6.
ID. Линков В.Я Мир и человек в творчестве Л. Толстого и И. Бунина, - М, 19S9.
и. Марупло Т.Г. "Ночной разговор' Бунина и 'Бежин луг" Тургенева // Вопросы литературы.- 1994 - Выг.З.
12. В 1925г. в статье "Мнения и Китеж" писатель возвращается к этому сюжету со Смтогором и Иваном: '...стоя среди российское солончака, имитируя Пушкина, играя заигранным слове<ком Герцена, некоторые бахвалятся: 'Да. скифы мы с раскосыми глазами!' Скифы! К чему такой высокий стиль? Чем тут бахвалиться? Разве этот скиф не 'рожа*, не тот ке хиргиэ, кривоногий Иван, что е былинные дни гонялся за конем сраженного Святогора? Правильно тут только одно: есть два непримиримых мира: Толстые, сыны 'святой Руси', Святогоры, богомольцы града Китежа - и 'рожи'.. те, коих былины называли когда-то Ивана' ми". (Бунин И,А Инония и Китех| Ц Литературная газете,- 1990.- Ni 45.- С. 6.)
13. Цкт. по Голубиная пиита. Русские народные духовные стихи Х1-Х1Х веков,- М., 1991.
14. Мифы народов мира: в 2 т Т.1.- М =991.
15. Мирзоев.В,Г. Былины и летописи. Памятники русской исторической мысли.- V., 1978.
56. Мальцев О. Бунин,- М . 1904.
М.А. Релун
ПОЭТИКА БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО В ПРОЗЕ Е.П. ЗАМЯТИНА КОНЦА 1920-х годов
("ЕЛА", 11 НАВОДНЕНИЕ")
Томский государственный педагогический универсетет
Обращение призы !920-х ¡г. к бессознательным истокам жизни, "тайному тайных", столь характерное для творчества И. Бабеля, Вс. Иванова, 6. Пастернака, М. Зощенко, Б. Пильняка, без труда обнаруживается н в прозе Е.И. Замятина этого пер иол д. Можно сказать, что литература о прелое ниЖм образом откликнулась на чрезвычайную популярность фрейдизма в широких кругах русского общества.
Н спией статье "Закул и сьг" Е. Замятин м ьюл ит тайну творчества именно в психоаналитических образах; спальные вагона* и каждом купе есть такая маленькая рукоятка, обделанная костью: если повернуть её вправо- полный сист. влево-темно, если поставить кя иредИНу - зажигается синяя лампа, неё видно, но тот синий свет не мешает заснуть, не будит Когда *
сплю и вижу сон-рукоятка сознания повернута влево, когда я пишу, рукоятка поставлена посередине, сознание горит синен лампой. Я вижу сон на бумаге, фантазия работает пак во сне, она движется тем же путем ассигнаций, но гтпм сном осторожно (синий цвет) руководит сознание. Как и во сне - стоит только поймать, что лто сон, стой! мин,ко полночи: включить сознание и сон исчез" [I, с.25], И еще более красноречивый фрагмент: "Комната, где стоит мой письменный стол, подметается каждый день, и все-таки, если сдвинуть книжные полки - и каких-то укромных уголках, наверно, найдутся пыльпмс гнезда, серьге, лохматые, мажет быть даже живые ком-к и, оттуда выскочит и побежит по стене паук. Такие укромные углы есть в душе каждого из нас, Я (бес-
