CC BY-NC-ND
83
Е.Н. Ивахненко
АУТОПОйЕЗИС «ЭПИСТЕМИЧЕСКИХ ВЕЩЕЙ» КАК НОВЫЙ ГОРИЗОНТ ПОСТРОЕНИЯ СОЦИАЛЬНОЙ ТЕОРИИ*
В статье предпринимается попытка рефлексии социальной теории, вырастающей из аутопойезиса сложных объектов - фондовых рынков, интернет-сетей, социальных коммуникаций. Основной тезис статьи: ауто-пойезис «эпистемических вещей» порождает социальные риски и заставляет пересматривать исследовательские практики и стратегии взаимодействия людей со сложными информационно насыщенными объектами.
Ключевые слова: аутопойезис, рекурсия, постсоциальные исследования, объект-центричная социальность.
Статья положена в методологическое русло «поворота к материальному» в социологии и социальной теории в целом. Речь идет о повороте от вещи в социологии к социологии вещей. Еще Э. Тоффлер, создавая свой «Future shock», придавал исключительное значение такому важному для исследователя качеству, как «повышенная чувствительность к ходу времени». Что бы это значило применительно к теме статьи? В самом общем смысле такая чувствительность определяется способностью оставаться релевантным изменяющемуся с калейдоскопической быстротой миру. По существу, предлагается анализ, который, с одной стороны, примыкает к современным «постсоциальным исследованиям», с другой - в него включается тема аутопойезиса, соединяющая собой, по нашему мнению, современный социальный конструктивизм, постсоциальные исследования и системную теорию коммуникации Никласа Лумана. Нами отстаивается позиция «объект-центрично-го» социального познания. Речь идет об объектах, которые не только заявили о своем существовании, но и способствовали созданию новых форм объектных ориентаций.
© Ивахненко Е.Н., 2015
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 13-33-01009 а1.
Термин «постсоциальный» служит обозначением для расширяющегося спектра культурных форм, выходящих за пределы традиционных определений социального порядка. Наиболее отчетливо преимущества «постсоциальных» объект-центричных разработок проявились в исследованиях фактора непредсказуемости фондовых рынков1. Наряду с этим особую значимость в русле поставленных проблем приобретает объект-центричный анализ интернет-коммуникации. Происходит непрогнозируемый рост рисков, порожденный увеличением числа подобных объектов и усилением продуцируемых ими десоциализирующих сил. На этом фоне бесперспективными и тупиковыми представляются эссенциалистские подходы, так или иначе связанные со стремлением постичь нечто «изначальное» в обществе, его «генетический механизм» или «всеобщий закон». В постсоциальных исследованиях становится критически важной выработка культурных принципов, которые позволяют ближе подойти к изменчивости развития общества. Таковая актуализируется в теме аутопойезиса - самостроительства. Аутопойезис (от греч. аигод - сам, пощогс; - создаю, произвожу, творю) буквально означает само-строительство, само-производство или воссоздание себя через себя самого. В рамках концепции аутопой-езиса систем, по определению Н. Лумана, общество, рассматриваемое в потоке времени, «неспособно предвосхищать или планировать свое будущее», а в своем морфогенезе, в своих радикальных структурных изменениях оно соотнесено с эволюцией»2. Неопределенность будущего аутопойезных систем является также важной частью постсоциальных исследований, которые в некоторых своих частях сосредоточены не на поиске вероятностей будущего, а на анализе социальных рисков, которые возникают в тех случаях, когда объектные культуры получают преимущества, а представленные таким образом объектные отношения составляют конкуренцию отношениям человеческим.
Как это может быть? и как это может случиться?
В предлагаемом анализе значительную смысловую нагрузку несет понятие «эпистемический объект» (ЭО). Впервые термин «эпи-стемическая вещь» предложил Х.-И. Райнбергер для обозначения разворачивающейся структуры, не тождественной самой себе3. Этот термин позволял провести важное различение с объектами технологическими. Статус технологических вещей (инструментов и товаров), по Райнбергеру, определяется наличием в них фиксированных, стабильных свойств, готовых служить исследователям или потребителям. То есть субъект придает инструментальной вещи функции, о которых он знает и которыми он сам (до того) уже располагает.
ЭО осмысляется в другой модальности. Таковая положена в русло аутопойезиса. ЭО порожден и продолжает свое развитие путем рекурсивной подпитки знанием включенных в него субъектов или, лучше сказать, наблюдателей в их лумановской интерпретации. Субъекты же, как правило, по инерции инструментального подхода, продолжают полагать, что только пользуются им или используют объект как инструмент (фондовая торговля, участие в интернет-коммуникации). Кроме того, отдельные субъекты не единственные «привносители» эпистемического влияния на сложные социальные объекты. Их разрастание в современных западных обществах («обществах знания») подпитывается усиливающимся влиянием экспертных систем (общественных экспертиз), которые прошли в своем развитии через два этапа.
Первый этап - вещи/объекты в социологии - связан с авторскими экспертными интерпретациями, когда группа специалистов изучает социальный объект и предписывает те или иные конкретные действия для его устойчивого и предсказуемого развития в «нужном» направлении. Предписания оформляются экспертами, которые в свою очередь «извлекают» рациональное действие из обобщенного представления о том, как и куда должны быть направлены организационные усилия заказчика. Цели, которые эксперт преследует, прямо или косвенно устанавливаются заказчиком экспертизы. И дело здесь вовсе не в злой или доброй воле последнего, а в том, что траектория развития социального объекта предписывается и направляется извне - из замыслов экспертов и составленных ими представлений о целе-сообразном (сообразно с его целью) использовании объекта. В этом случае те или иные интересы и цели групп населения преобразуются экспертами-профессионалами в набор инструментов влияния на объект, а знание выступает в качестве конкретного продукта (товара). В отношениях эксперта и объекта экспертизы в данном случае продолжает работать принцип отчуждения (Гегель, Маркс).
Второй этап - социология вещей / объектов. Вещи / объекты, которые преодолели порог сложности в своей «гибридной» (вещь-культура) эволюции, как это выясняется, способны «давать отпор» (Б. Латур), сопротивляться радикальным проектам целерационального конструирования. Применительно к таким вещам / объектам наблюдения и исследования лишь увеличивают их сложность, а вовсе не превращают в послушные инструменты. Экспертное знание в данном случае выступает в качестве одного из факторов влияния наряду с другими, отталкиваясь от которого эксперт / исследователь уже не получает прогнозируемой детерми-
нации предполагаемого социального воздействия. Всегда получается в итоге что-то иное, чем предполагалось, всегда - рожденное изнутри (по Луману - как результат перехода границы самореференции / инореференции), а не путем принудительного выделения каких-либо элементов / структур из окружающего мира. Осмыслить и понять такое «перерождение» объектных социальных миров возможно при условии, когда культура «объектуализируется». Экспертиза в этом случае перестает быть разновидностью «инструментального действия» и становится разновидностью социального со-действия и со-производства социальной реальности. По существу, формулируется тезис об отсутствии какой-либо иной, отличной от сконструированной со-действием «человек-вещь» социальной реальности в рамках теории систем. Эпистемические вещи / объекты, при таком их теоретическом рассмотрении, уже не орудия, не инструменты, не товары и не посредники в традиционном смысле, а всегда - гибриды природы и культуры4. Таким образом, концепция социальности, применительно к взаимодействию с ЭО, существенно меняется.
В своей статье К. Кнорр-Цетина и У. Брюггер предложили интерпретацию ЭО как объекта знания, способного безостановочно разворачивать свою сущность, «взрываться» и «мутировать». Так, если вещи в инструментальной их интерпретации по сути своей напоминают закрытые ящики стола конкретного размера с четко очерченными углами, то «объекты знания скорее подобны выдвинутым ящикам, заполненным папками, ряды которых теряются в темноте отведенного им пространства стола»5. Определяющей характеристикой ЭО становится, по определению Кнорр-Цетины, «недостаточность объективности и завершенности существования, нетождественность самому себе»6. Если же продолжать эту тему в лумановской интерпретации техносоциального объекта как системы коммуникации, то его следует назвать «системой с самопорожденной неопределенностью»7.
Приведем только несколько сопоставлений двух типов объектов - инструментального и эпистемического. Так, если в инструментальном (классическом) значении вещь / объект «равен самому себе» и в нем содержится спрятанная, но еще не развернутая, но равная самой себе сущность («стол с закрытыми ящиками»), то в ЭО «не равен самому себе». Он приобретает новые свойства и изменяет те, которые имел, рекурсивно воспроизводит свою незавершенность. Если в инструментальном значении наблюдатель по отношению к вещи / объекту как будто располагает позицией «независимого наблюдателя», то в отношении к ЭО (именно в от-
ношении, а не по отношению) он сам включен в акт наблюдения как со-действия, т. е. наблюдая, тем самым внося в него изменения. В последнем случае, можно сказать, что ЭО подпитывается и наращивает свою комплексность / сложность соучастием наблюдателя. Следуя лумановской терминологии, можно также сказать, что ЭО и наблюдатель находятся по одну сторону границы формы и представляют собой единую аутопойетизирующую систему.
На нечто подобное указывал М. Хайдеггер. «Послушные», «прозрачные», выверенные человеком вещи определялись им как «оснастка» («Zeug»), через которую осуществляется наше инструментальное пребывание в мире8. Оснастка требует от человека заботы и опеки. В свою очередь, «вещь» идентифицируется с теми объектами познания, которые только и достойны быть («бытийствовать»), т. е. всегда напоминать о себе помимо и вне каких-либо теоретических рассуждений, накопленных и рационально упорядоченных.
Водораздел между отчужденными объектами (инструментами, фетишизированными товарами) и ЭО проходит по линии, разделяющей отсутствие или наличие аутопойезиса. Вводя понятие «ауто-пойезис» в социологию вещей, мы получаем дополнительную возможность привключить в исследовательские практики аргументацию, построенную на признании аутопойезиса ЭО как горизонта построения социальной теории на подходах, которые отличаются от подходов классических.
Первый шаг в обозначенном направлении во многом определяется привлечением исследовательского потенциала современных коммуникативных теорий, где тема аутопойезиса основательно разработана. Так, Н. Луман рассматривает коммуникативные революции (язык, письменность, книгопечатание...) как этапы эволюции аутопойезиса коммуникации9. Технологически обособившиеся электронные массмедиа рассматриваются им как его очередная ступень, на которой коммуникация способна продуцировать новые формы профессиональной кооперации и в конечном итоге создавать новые дифференциации общества. По сути, Луман описывает в терминах «операционального конструктивизма» некоторые следствия эволюции объекта (электронных массмедиа, например)10. К таким следствиям следует отнести эволюционное наращение комплексности систем. Сам рекурсивный механизм комплексности во многом объясняет неожиданный запуск принципиально новых свойств социальных объектов - их способность к автономному продуцированию непредсказуемых прежде от-дифференциаций в обществе, которые с позиции классических социальных теорий чаще всего представляются как девиации11.
Теория общества Лумана сконцентрирована на вопросе: как возможна коммуникация? Ответ на такое вопрошание предполагает соблюдение такого важного условия, как отказ от того, что сознание располагает трансцендентальными по происхождению и включенными в него привилегированными качествами. Или отказ от того, чтобы всерьез принимать за основу или начинать изучение общества с утверждения, построенного по типу «общество состоит из конкретных людей и отношений между ними» (Г. Зиммель). Общества вообще невозможно наблюдать извне. Чем тогда на самом деле обусловлена позиция наблюдателя? Н. Луман высказался на этот счет вполне определенно: «как представить себе наблюдение, если не рассматривать самого наблюдателя как систему? как наука может наблюдать, сама не будучи системой... системой с социальной зависимостью?»12.
При такой постановке вопроса мы наталкиваемся на сходство объекта нашего рассмотрения (включая нас самих и сам акт нашего наблюдения) с русской матрешкой, но с такой, в которой не удается обнаружить последнюю, неразборную фигурку. Бесперспективным в данной ситуации становится поиск субстантивного начала или первоэлемента коммуникативного действия.
Отправным пунктом в осмыслении системной теории может служить тезис, предложенный Н. Луманом. Он прост, оригинален и даже тавтологичен - коммуникация осуществляется только через коммуникацию и ничто другое. Иначе говоря, понять, как развивается коммуникация, можно только из механизма ее самой, а не из нашей - казалось бы, очевидной - способности узреть в продуктах коммуникации ее суть или что-то вроде финальной схемы. Выдвигая этот тезис, Н. Луман прямо указывает на его связь с тезисом, предложенным У. Матураной и Ф. Варелой. Эволюция, как писали чилийские нейробиологи, является продуктом не тщательно продуманного плана, а естественного дрейфа; она творит по аналогии с блуждающим по миру скульптором, а именно так, как позволяет структура находок. В нашем случае важно подчеркнуть, что коммуникация, как и сама биологическая жизнь, не оставляет следов своих начал и не воплощает в своих конкретных проявлениях (клетка, организм и т. д.) самого способа, которым они порождены13. Если бросить взгляд за горизонт нейробиоло-гии (что и сделал Луман), то данное положение становится весьма значимым при рассмотрении таких процессов, как развитие обществ, их подсистем (мораль, власть, экономика и др.), а также различных обособившихся техносоциальных объектов, каким, к примеру, является Интернет.
Из выдвинутого Н. Луманом тезиса следует, что коммуникация строится вовсе не на какой-то рациональности, предустановленной «самой ее природой». Дело не в том, что не существует рациональная коммуникация, а в том, что ею не определяется природа коммуникации как системы. Привнесение предзаданных рациональных схем, равно как и математически вычисленных представлений об обществе, используется в прикладных теориях коммуникации (РИ) или же для моделирования отдельных агрегативно сопоставляемых частей конструктов. Однако применительно к оперативно замкнутым и аутопойезисным общественным системам такие подходы являются неполными, приблизительными и, чаще всего, ошибочными. Напомним, что в нашем случае речь идет о коммуникации как системной теории общества, когда вопрос: как возможна коммуникация? сближается по смыслу с вопросом: как возможно общество? В этом отношении не следует полагаться на то, что где-то в глубине коммуникации спрятан закон «правильного» ее построения, ожидающий своего открытия, как Америка ожидала своего Колумба. Коммуникация, согласно лумановскому подходу, строится не на предустановленных нашим сознанием принципах «какой она должна быть», а на логике различений. Сознание (равно осознание) коммуникативного акта всегда осуществляется после того, как механизм различений уже сработал. Мы каждый раз исходим из того, что объяснить непредсказуемо возникшую ситуацию можем лишь позже. Но если рациональная коммуникация ставится под сомнение, то что тогда может стать ее реалистичной альтернативой в поиске социальной теории? Это то, что можно назвать «коммуникативной рациональностью», т. е. то, что организуется до того как может быть осознано, представлено системно. В основе коммуникативного процесса лежит не какой-то неразложимый элемент / начало, добравшись до которого «мы все поймем», а -операция, которая примыкает к другой операции. Само же примыкание операций осуществляется «в темноте и тишине» и никак не обнаруживается в результатах коммуникации.
Обозначенный подход к проблеме коммуникации следует считать неклассическим. В ХХ в. к нему протаптывались тропинки с разных сторон: как условие образования смысла в словоупотреблении (в семиотике - Ч. Пирс, в семиологии - Ф. Соссюр)14; в законах форм в логике («Законы формы» Дж. Спенсера Брауна)15; в аутопойезисе эволюции живых организмов в биологии (Х. фон Ферстер, У. Матурана и Ф. Варела)16. На коммуникации различений, как уже было отмечено, строит свою теорию социальных систем Н. Луман - один из самых влиятельных и одновременно
«труднопрочитываемых» философствующих социологов современности.
Итак, коммуникация выстраивает саму себя через себя же, осуществляя тем самым аутопойезис (самостроительство). Над ней не стоит некая предустановка конечной цели, которая может быть схвачена сознанием. Поэтому коммуникация безостановочно порождает контингентность17, а потому ее социальные порождения (от-дифференциации), подобно порождениям биологической эволюции, в широком смысле слова, непредсказуемы. Из сказанного вовсе не следует призыв к отказу от осознанного поведения / влияния личности / эксперта, и тем более - к отказу от ответственности социолога за свои действия. Более того, установка на отсутствие предустановленного порядка (схемы, закона и т. д.) развития коммуникативного процесса, в широком смысле слова, предполагает куда большую ответственность, чем в том случае, когда кто-то искренне считает, что он располагает неоспоримыми доказательствами «единственно верного знания» о конечных параметрах и целях будущего общества. Опыт истории показывает, что безответственные социальные поступки чаще всего исходят из метафизических интеллектуальных установок. Насилие - политическое, интеллектуальное, физическое - наиболее вероятное следствие стремления привести всех других к чему-то «твердо известному», а потому «истинному» предназначению общества и истории - того, как и куда они должны быть направлены / перенаправлены.
Вторая позиция аргументации аутопойезиса ЭО как горизонта построения социальной теории - это обогащение словаря объ-ект-центричной социологии за счет включения в социологический дискурс словарей пограничных областей знания (теории коммуникации, динамической / неклассической теории информации и др.). Данный подход, на наш взгляд, позволяет выйти за пределы прежних мыслительных схем, а также существенно расширить представление об объект-центричности как таковой. Признаки уже известных ЭО (фондовый рынок) вполне просматриваются в системных теориях организации. Э. Морен, например, усматривает - по наличию рекурсивной петли - универсальную общность организации социальных объектов с такими «чисто физическими» объектами, как океанические течения, вихри и др., поскольку они способны поддерживать собственную генеративность (воспроизводить собственное существование во времени). В своей известной книге «Метод. Природа Природы» он обосновывает положение о том, что мы имеем дело с «организационной гомологией» - организации природы, организации общества и организации сознания18.
В этом утверждении Морена вовсе не следует искать следы редукционизма, оно гораздо глубже и продуктивнее, чем это может показаться в первом приближении.
Как уже было отмечено, объект приобретает эпистемический статус, когда изменяет свои свойства и подпитывает свою эволюцию из наблюдающей / исследующей ее науки и экспертного знания. Для естествознания подобная концептуализация вполне обычное дело (квантовая механика), тогда как в социальных науках ей еще предстоит проторить свою дорогу. Но именно эти интегра-тивные свойства ЭО дают основание включать в социальные теории те понятия, термины, обозначающие качества ЭО, которые, по определению К. Кнорр-Цетины, формируют эмоциональные миры, личностные и групповые. Социальная теория в этом смысле уже не может представлять собой некую мета-конструкцию / систему или господствующую над миром систему идей и т. п. Социальная теория в этом случае представляется системой систем со своей рекурсивной петлей: «Теория сложных систем преобразует систему, которая ее формирует»19.
Таким образом, настоящую статью следует рассматривать как часть более широкой программы преодоления «классических» представлений о поведении тех социальных объектов, которые прошли точку запуска аутопойезиса и длят себя во времени как объекты «эпистемические». Словом, для нас наибольший интерес представляет не столько то, как люди, руководствуясь своими рациональными представлениями, тем самым осуществляют инструментальную деятельность при помощи вещей, сколько то, как наплыв объектных миров сопротивляется конструктивистским намерениям человека и тем самым изменяет его социальность - через аутопойезис отношений (процессов) между людьми и «ожившими» вещами / объектами.
К числу важнейших факторов, способствовавших повороту к объект-центричной социальности, следует отнести глобализацию технологических и коммуникативных сетей. Сама по себе глобализация, как известно, не привела автоматически к глобализации идентичностей, но привела к порождению многочисленных локальных микроструктур в обществе (community) с их идентично-стями. Нетрудно заметить и то, что описание и классификации многочисленных комьюнити, их состав и структура стали утрачивать четкие очертания. Наиболее очевидно это проявилось в индивидуализированных сообществах интернет-коммуникации, где объект-центричная социальность представляет оборотную сторону современной индивидуализации.
Обозначенная трансформация не открывается сразу, а порожденные ею формы социальности еще не выражены явно и зачастую остаются в поле традиционных интерпретаций - как очередное социально-групповое образование. В этой связи уместно констатировать: там, где традиционно работала связка «человек-человек» (или «человек - социальная организация»), стала образовываться связка «человек - эл. инф. устройство». Современные пользователи интернет-комьюнити далеко не исчерпывают списка тех, кто безмолвно принял электронного посредника между своим вопрошанием к миру и ответом на него: заработную плату мы теперь получаем не из рук кассира, а из прорези банкомата, говорим с диспетчером через переговорное устройство, ищем интересующую нас информацию, вбрасывая сформулированный вопрос в «бездушную» поисковую систему, вступаем в переговоры в чате с инкогнито, скрывающимся под ником... Но сама по себе констатация того, что первый тип связки («человек-человек») уступает место второму типу («человек-устройство») в условиях сохранения традиционной социологической интерпретации, мало что прибавляет к пониманию изменяющейся на глазах социальности события.
Описывая аутопойетические объекты традиционным языком (словарем) субъект-объектной социологии, мы обречены искать для них место в старых мыслительных схемах. Для релевантного их объяснения и понимания («чувствительности к ходу времени») необходимо включение по меньшей мере потенциала словаря объект-центричной социальности. При этом мы получаем доступ к анализу рисков, которые таятся за вовлеченностью субъекта отношения, где приоритет и «инициатива» принадлежит «ожившим» вещам - высокотехнологическим / коммуникативным / симбиоти-ческим объектам.
Осенью 2008 г., в разгар финансового кризиса, прозвучало признание Алана Гринспена, бывшего главы Федеральной резервной системы США, которое он сделал на заседании комитета Палаты представителей в Конгрессе США. Гринспен тогда заявил, что происходящее перевернуло его понимание того, как вообще функционирует рынок и что ни одна из существующих математических моделей не может охватить масштаба его сложности. В самом деле, ни один лауреат Нобелевской премии по экономике не смог предсказать финансовой катастрофы. И даже в наши дни, когда острая фаза кризиса миновала, ведущие экономисты признают, что кризис не имеет четких границ, он может «притихнуть», но также может неожиданно «взорвать» мировую финансовую систему. Иными словами, объект усложняется, а его
эволюция всегда на шаг опережает те модели, которые предлагаются специалистами для его обуздания и контроля за ним. Экономистам, бизнесменам, финансистам и политическим лидерам кризис предоставляет возможность только искать инструменты тонкой подстройки к приобретшей свойства «живой машины» мировой финансовой системе, но уже не оставляет шансов перехватить инструментальное управление ею. По сути, объектный сдвиг стал данностью экономической социологии. Релевантным исследовательским ответом на такую данность вполне может стать новая концептуализация социальности разворачивающихся объект-центричных аутопойезных структур.
Примечания
1 Анализ рынков в современной экономической социологии. М., 2008.
2 Луман Н. Общество как социальная система // Луман Н. Общество общества / Пер. с нем. А. Антоновского. М., 2011. С. 133.
3 Rheinberger H.-J. Experiment, Difference, and Writing: I. Tracing Protein Synthesis // Studies in the History and Philosophy of Science. 1992. Vol. 23. № 2. P. 305-331.
4 См.: Латур Б. Нового Времени не было. Эссе по симметричной антропологии / Пер. с фр. Д.Я. Калугина; науч. ред. О.В. Хархордин. СПб., 2006. С. 95.
5 Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование постсоциальных отношений на финансовых рынках // Социология вещей. М., 2006. С. 318.
6 Там же.
7 Луман Н. Общество как социальная система. С. 144.
8 Хайдеггер М. Время и бытие // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления: М., 1993. С. 391-406.
9 См.: Луман Н. Медиа коммуникации / Пер. с нем. А. Глухова, О. Никифорова. М., 2005.
10 См.: Луман Н. Реальность массмедиа / Пер. с нем. А.Ю. Антоновского. М., 2005.
11 Луман Н. Общество как социальная система. С. 143-153.
12 Луман Н. Введение в системную теорию / Пер. с нем. К. Тимофеева. М., 2007. С. 63-64.
13 Матурана Ф., Варела У. Древо познания / Пер. с англ. Ю.А. Данилова. М., 2001.
14 Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М., 1977.
15 Spencer Brown G. Laws of Form. L.: Georg Allen and Unwin Ltd., 1969.
16 Maturana H.R., Varela F.J. Autopoiesis and Cognition. The Realization of the Living. Dordrecht, 1980.
17 Русское слово «случайность» не совпадает с английским «контингентность» (contingency). Под контингентностью следует понимать ситуативность, привязанность любого события к определенному месту и времени, без связи его с какой-либо жестко детерминированной предопределенностью. С другой стороны, это такой тип селективности, который предполагает запрет на полную невозможность, равно как и запрет на столь же однозначную детерминированность того или иного выбора системы («двойная контингенция»). Понятие «контингентность» точнее передает смысл антифундаменталистских установок, например, в неопрагматизме Р. Рорти.
18 Морен Э. Метод. Природа Природы / Пер. Е.Н. Князевой. М., 2013. С. 186.
19 Там же. С. 187.
