CC BY
278
Б. С. Горобец, Е.В. Квасникова
АТОМНЫЙ ПРОЕКТ И СОВЕТСКАЯ РАЗВЕДКА (1942-1945 ГОДЫ)
Горобец Борис Соломонович - доктор геолого-минералогических наук, кандидат физико-математических наук, профессор Московского государственного университета инженерной экологии.
Квасникова Елена Валентиновна - доктор географических наук, ведущий научный сотрудник Института глобального климата и экологии Росгидромета и РАН.
Советский атомный проект официально стартовал 28 сентября 1942 г., когда вышло распоряжение № 2352сс Государственного комитета обороны «Об организации работ по урану».
Проект был составлен Академией наук СССР под руководством академика А.Ф. Иоффе и Комитетом по делам высшей школы во главе с С.В. Кафтановым. Распоряжением предписывалось Академии наук создать «специальную лабораторию атомного ядра» (1, 2). В марте 1943 г. вышел приказ о создании секретной Лаборатории № 2, которую возглавил И.В. Курчатов. Результат первого этапа работ был получен почти через семь лет, когда 29 августа 1949 г. на Семипалатинском полигоне была взорвана первая советская атомная бомба.
Советский проект все время отставал от англо-американского примерно на четыре года. Тем не менее разоренная войной страна изготовила свою бомбу на пять лет раньше, чем это прогнозировали западные эксперты. Мы прожили в условиях американской ядерной монополии четыре крайне напряженных года.
Об изготовлении отечественной атомной бомбы написаны сотни статей и книг. Мы же ставили перед собой более узкую задачу: осветить роль руководителей, возглавивших две важнейшие сферы Атомного проекта (АП): науку, ее возглавил академик, трижды Герой Социалистического труда Игорь Ва-218
сильевич Курчатов (1903-1960) и научно-техническую разведку во главе с полковником Леонидом Романовичем Квасниковым (1905-1993), начальником советской резидентуры, работавшей по атомной тематике по линии НКВД-НКГБ-МВД-КГБ СССР в 1939-1963 гг., Героем России (посмертно). Особенно интересным нам представляется начальный период работы над АП - до взрыва первой американской атомной бомбы в июле 1945 г., когда советским ядерщикам и разведчикам приходилось принимать ответственные решения, а «теорема существования» атомной бомбы еще не была доказана.
Точная информация о проекте оставалась особо секретной до начала 90-х годов, когда 17 февраля 1995 г. Указом Президента РФ № 160 было решено издать сборник архивных материалов в трех томах по АП (1). В них опубликовано множество документов не только о научно-технических работах, но и о содержании разведданных, касающихся осуществления атомного проекта в Англии и США. То, что научное руководство АП осуществлял И.В. Курчатов, было известно и ранее, это не скрывалось уже после его смерти в 1960 г. Но теперь было обнародовано и имя человека, также сыгравшего огромную роль в подготовке советского АП - Л.Р. Квасникова, инженера и разведчика, который еще в 1939 г. понял значение ядерных исследований за рубежом, инициировал разведработу в этом направлении и успешно руководил ею в течение 24 лет (!), предоставив нашим ядерщикам колоссальный объем важнейшей научно-технической информации.
Именно эти два человека, И.В. Курчатов и Л.Р. Квасников, давали задания своим подчиненным, часто не имея права при этом объяснить им ни общей цели, ни множества конкретных деталей. Они первыми оценивали всю поступающую информацию, зачастую в одиночку, опираясь лишь на свой личный опыт, образование и интуицию. Именно они принимали на себя огромную ответственность за каждое решение и подвергались страшному риску в случае ошибки. Работая в обстановке наивысшей секретности, они не имели права делиться даже теми сведениями, которые требовали зачастую консультации коллег или их участия. Тем не менее, выбирая варианты решения, они не совершили ни одной ошибки, которая поставила бы их дело под угрозу срыва. И если жизни и деятельности Курчатова посвящено множество публикаций, то о Квасникове почти ничего неизвестно, тем более широкому читателю (3, 4).
Леонид Романович Квасников родился 16 июня 1905 г. на станции Узловая Тульской губернии. Рос он в семье, где было девять детей: четыре сестры и пять братьев. Однако семья не бедствовала, имела хороший дом, дети учились в гимназии.
Его отец, потерявший левую кисть в железнодорожной аварии, благодаря врожденной грамотности и мастерству каллиграфии, смог устроиться писарем. Он любил читать, покупал книги и с ранних лет приобщал детей к чтению. О матери стоит сказать особо. Простая, малограмотная женщина, она обладала
удивительными способностями к математике, занималась ею с детьми. Все мальчики получили высшее техническое образование, а одна из сестер выбрала математику своей профессией, закончив механико-математической факультет Московского университета.
Третья сестра была в числе первых выпускниц Московского института физкультуры. Достигла такого уровня мастерства в своем деле, что ее приглашали к кремлевским сотрудникам проводить занятия. Это она привила брату любовь к спорту. По приезде в Москву для поступления в институт он с увлечением занялся многоборьем. Выдержка, видение противника, умение держать удар - этими качествами разведчик Квасников во многом обязан спорту.
В те годы, узнав о программе «профтысяча», он пытался поступить в Московский институт железнодорожного транспорта без экзаменов. В рамках этой программы требовалось пройти лишь собеседование и представить характеристику с места работы. В его характеристике, в частности, указывалось, что ему, выпускнику железнодорожного училища, часто поручали выполнять инженерные задачи. Последнее обстоятельство вызвало почему-то особое раздражение у членов комиссии, разговор с которой сразу принял для него крайне неблагоприятный оборот, поскольку он не состоял в комсомоле. Возмущенный, Квасников покинул комнату «собеседования». Поступив в Московский институт химического машиностроения (МИХМ), Леонид с первых же курсов проявил огромный интерес к науке, ни один студенческий конкурс научных работ не обходился без его участия.
Он занимался проблемами тяжелой воды, трития, разработкой нового типа взрывчатых веществ - «начинкой» для снарядов. Был приглашен в аспирантуру, подготовил диссертацию, посвященную проблеме совершенствования снарядов.
И вдруг неожиданный вызов в ЦК, где «предложили-приказали» перейти на работу в органы НКВД... Квасников пытается сопротивляться, утверждает, что его интересует наука, на подходе защита диссертации. В ответ ему обещают сохранить тематику научно-технических разработок. Но безотчетное чувство протеста не покидает молодого специалиста. И тогда в ход идет шантаж -намекают на последствия для семьи в случае отказа. А семья - своих 11 человек, родители еще живы, да жена с близкой родней - шесть человек - и все будут зависеть от него одного. Согласился. Шел 1938 год.
Начиналось же все в 1935 г., когда группа физиков во главе с И.В. Курчтовым открыла явление ядерной изомерии: одно и то же ядро может находиться в разных энергетических состояниях с различными полупериодами распада от микросекунд до многих лет.
В 1940 г. аспиранты И.В. Курчатова Г.Н. Флеров и К.А. Петражак сделали крупнейшее открытие в ядерной физике: было обнаружено самопроизвольное деление ядер урана, которое является источником нейтронного фона. Как
оказалось позже, его необходимо учитывать при создании ядерных зарядов для бомб и ядерных реакторов. Курчатов вычеркнул свою фамилию из числа соавторов, поскольку хотел подчеркнуть самостоятельность своих учеников. Академик А.Ф. Иоффе посчитал эту работу крупнейшей в физике за 1940 г. и выдвинул ее на Сталинскую премию. Однако премии ученым не дали, так как в рецензии на работу отмечалось, что подтверждений о столь необычном явлении из ведущих лабораторий Запада не поступило, и наши физики скорее всего ошиблись. Тогда еще не знали, что именно в том году на Западе было решено засекретить все работы по ядерной физике, так как там уже приступили к разработке проекта урановой бомбы.
Началась Великая Отечественная война.
И.В. Курчатов и А.П. Александров в Севастополе занимаются проблемой размагничивания кораблей, чтобы они не притягивали вражеских мин. А новый начальник советской научно-технической разведки Л.Р. Квасников, занявший эту должность в 1939 г., несмотря на тяжелейшее положение на фронте, дает нашей резидентуре неожиданную ориентировку на сбор информации по ядерным исследованиям за рубежом.
Вот как описывает Квасников становление разведслужбы в своих записях, хранящихся в семейном архиве Квасниковых:
«После моего оформления в отделе НТР я обнаружил трех человек. Все новички. А во всех странах в начале войны наших людей, ориентированных на сбор разведданных по науке и технике, было не более 5-6 человек. Никаких ориентировок в смысле выбора приоритетов научных направлений, по которым должна была осуществляться разведка, мне никто не давал. Первое задание, направленное мною в наши резидентуры, состояло в том, чтобы первостепенное внимание они обратили на разработки в области использования атомной энергии как для создания нового вида оружия, так и для нового вида энергетики. <...> В 1940 г. из Лондона от резидента Горского пришли первые материалы на мой запрос. Считаю большим успехом нашей разведки, что мотивированное письмо английских ученых Пайерлса, Хальберна и Коварского о необходимости начала развертывания работ в государственном масштабе по созданию ядерного оружия практически одновременно легло на стол Черчилля и на мой стол в Москве. К сентябрю 1941 г. я имел полный текст доклада этих ученых правительству Англии (около 70 страниц) и целую подшивку телеграмм от Горского о развитии работ по созданию атомной бомбы в Англии. (Курсив наш. - Авт.). Тогда же я составил реферат этого доклада. Именно с ним были ознакомлены наши ведущие физики Иоффе и Капица, вынесшие единодушное резюме о том, что в ближайшие годы атомная проблема не может быть решена нигде. Причем ближайшие годы оценивались десятком лет».
Добытый материал Квасников направил наркому Берии, сопроводив его кратким рефератом, где было отобрано самое важное и достоверное. Не имея
права консультироваться ни с кем из физиков, он самостоятельно составил этот текст на трех страницах. Берия отмахнулся: шла осень 1941 г., немцы под Москвой, сейчас не до проектов урановой бомбы.
Л.Р. Квасников продолжает:
«Уже тогда я начал понимать, что в производстве атомного оружия -главное не конструкция бомбы, а получение взрывной начинки, а для этого требуется создание специального производства, новой отрасли промышленности. Только в середине 1942 г. Берия, наконец, ознакомил Сталина с запиской, составленной мною в сентябре 1941 г. К этой записке было присовокуплено небезызвестное письмо Г.Н. Флёрова, датированное мартом 1942 г., и резолюция С.В. Кафтанова на материалы, найденные украинскими партизанами в кармане убитого немецкого офицера, который, по заключению А.И. Лейпунского, занимался поисками урана на завоеванной территории. В нашей стране окончательно решение о развертывании работ по созданию атомного оружия сформировалось в правительстве только к октябрю 1942 г. Тогда Сталиным было созвано совещание, где кроме Берии и Молотова присутствовали наши крупнейшие ученые. Именно там Иоффе впервые назвал имя Курчатова как ученого, который способен возглавить работы по развертыванию как научной деятельности, так и организации промышленного производства плутония. После упомянутого совещания было образовано три комитета. Комитет по атомным делам со временем возглавил Берия. Так началось создание атомной промышленности в СССР».
Летом 1942 г. был сделан шаг и по линии Академии наук и высшей школы. В сентябре 1942 г. ГКО СССР принял то самое распоряжение, которое было упомянуто в начале статьи. В нем указывалось: «На Академию наук возложено проведение работ, имеющих своей задачей в весьма сжатые сроки дать ответ на вопрос о возможности или невозможности использования проявляющейся при делении урана внутриатомной энергии для практических и, в частности, военных целей». С этого момента в СССР пошел регулярный поток информации о работах союзников по атомному оружию. (Курсив наш. - Авт.).
Сразу после совещания у Сталина, где был серьезно воспринят первый добытый советскими разведчиками секретный доклад английских ядерщиков Черчиллю, было решено развернуть усиленную разведывательную работу по атомному направлению, причем не только в Англии, но и в США. Берия сказал тогда Квасникову: «Заварил кашу - сам ее расхлебывай! Собирайся в Америку!». Л.Р. Квасникова перевели в «действующий состав» и направили руководить оперативной работой за границей. Весной 1943 г. он с семьей прибыл в Нью-Йорк. Там стал легально работать как советской торгпред в «Амтор-ге» - советско-американской конторе по торговле СССР с Америкой. Это была самостоятельная ответственная работа, требовавшая специальных знаний. Разведчик-аналитик и инженер сумел быстро освоить новую для него профессию
экономиста-снабженца, официального лица, занимающегося полный рабочий день поставкой в СССР материалов и оборудования по каталогам, насчитывающим тысячи их видов. Одновременно он налаживал тайную оперативную работу.
Читаем дальше Квасникова: «В Америке я опять оказался почти один. Оперативного состава по существу не было. Но я отметил двух толковых молодых людей, работавших в других направлениях разведки. Я связался с Москвой и забрал их к себе. Это были Анатолий Яцков и Александр Феклисов. Они стали потом основными работниками, встречавшимися с людьми, через которых я получал материалы от физиков, работавших непосредственно в Лос-Аламосе. Яцков вышел на связь с Гарри Голдом, через которого мы получили материалы от Клауса Фукса. Данные о полной конструкции атомной бомбы мы, впрочем, получили от другого физика, тоже из Лос-Аламоса. Конструкцию первой бомбы «Урчин» или «Малыш-сорванец» я наизусть помню. Я называл эту бомбу «матрешкой», потому что она многослойная. Мы теперь рассказываем так свободно о Фуксе не потому, что от него мы имели все основные сведения, а только потому, что он был провален. Фукс был у нас далеко не один. Но других имен я, конечно, не назову.
Нейтронный инициатор представлял собой полоний-бериллиевую систему с радиусом 10 мм. Общее количество полония составляло 50 Ки. Делящимся материалом бомбы являлась дельта-фаза плутония с удельным весом 15,8 г/см3 А. Внешний диаметр плутониевого шара составлял 80-90 мм. Плутониевое ядро находилось внутри полого шара из металлического урана с внешним диаметром 230 мм. Наружная граница урана была покрыта слоем бора. Металлический уран размещался внутри алюминиевой оболочки, представляющей собой полый шар с наружным диаметром 460 мм. За слоем алюминия располагался слой взрывчатого вещества с фокусирующей линзовой системой из 23 блоков специальной формы. Общая масса взрывчатого вещества составляла около двух тонн.
Можно ли было по полученным нами тогда материалам сделать атомную бомбу? Еще в Нью-Йорке, когда я разбирался с этим материалом, я сделал для себя вывод, что я сам, хоть и не лучший в мире слесарь-токарь, по этим данным
1.. Это была важнейшая информация! Когда наши радиохимики и металлурги получили первые микрограммы плутония, то оказалось, что у него может возникать шесть кристаллических фаз. Дельта-фаза существует в интервале температур 310—450оС. Необходимо было получить эту фазу и стабилизировать ее. Наличие различных фаз плутония приводило к тому, что при охлаждении расплава в металле образовывалось множество микротрещин. Плутоний с трудом поддавался обработке давлением в пресс-формах, коробился и растрескивался. Наши металлурги добились того, что легирование плутония примесями тантала, циркония и гафния значительно улучшали его свойства и позволяли стабилизировать необходимую дельта-фазу при комнатной температуре.
ее смонтировать смогу. При наличии соответствующих материалов, конечно, а это тоже было указано. Важнее всего было получить данные по производству плутония. Но для этого должна была начать работать промышленность.
Для получения атомной бомбы, кроме знания ее конструкции, важно было, чтобы реакторы работали и нарабатывали плутоний. Нужно еще диффузионный завод построить со всей «начинкой». Поэтому меня не только сама бомба интересовала. Данные по диффузионному заводу давал другой человек, тоже крупный ученый. Он давал ценную информацию по устройствам, через которые шло разделение фтористого урана (иК4. и иК6.). В Центр нами были переданы синьки полного монтажа завода и его оборудования (курсив наш. - Авт.).
Занимались мы и рудами. У меня в сейфе в Нью-Йорке одно время лежал пакет с урановой рудой в порошке до его отправки нашим ученым. Это, между прочим, тоже надо было раздобыть.
Данные по выделению урана-235 мы получали от других ученых-металлургов. Получали данные и по реакторам. Первый производственный реактор пустил Ферми на стадионе в Чикаго еще в декабре 1942 г. Мы были в курсе его дальнейших работ. Нам передавали данные и по твэламЛ. Первые твэлы пытались поместить в алюминиевую оболочку. Не получалось: алюминий не держит, «распускается». Пробовали сталь: тоже не держит. Наконец использовали циркалой, в состав которого входит цирконий и алюминий. Я был в курсе всех этих «проб пера». И ведь что интересно: твэлы разные теперь делают, а вот оболочки весьма близки к тем же.
Иной раз сам удивляюсь, почему люди соглашались с нами работать. И делаю вывод, что научно-техническая разведка возможна только в том случае, когда с обеих сторон срабатываются люди, которые не только в идейном плане разделяют взгляды друг друга, но и испытывают взаимные симпатии, когда передающая сторона понимает, что информация попадает заинтересованным специалистам. А ведь из центра я получал только лишь самые общие ориентировки, первые вопросы по полученным материалам задавал я, а не наши ученые из Москвы. Наши информаторы должны были чувствовать, что имеют дело если не с равным, то по крайней мере с достаточно грамотным специалистом. Это заставляло изучать проблему досконально.
Ученые, которые передавали информацию, зачастую писали ее от руки, поэтому документы имели форму писем. А что такое письма: иной раз своим-то близким никак не заставишь себя черкнуть пару строк. А здесь совершенно бескорыстно, с огромным риском люди исписывали целые страницы. Они должны были верить, что их письма читает друг, а не абстрактная страна, ко-
.'. Твэл — тепловыделяющий элемент, это сокращение закрепилось в атомной промышленности как одно слово. — Прим. авторов.
торая строит светлое будущее. Насколько мне и моему ближайшему окружению удалось добиться этого, можете судить сами».
Прежде чем Сталин принимал решения по ядерной проблеме, пакеты раз-ведматериалов ложились на стол И.В. Курчатову, который давал свои заключения и направлял все это зампредсовнаркома М.Г. Первухину. Главное при этом было оценить, не сознательная ли это дезинформация. Разведматериалы охватывали весь спектр проблем: конструкцию бомбы, перечень и свойства материалов, технологию получения сверхчистых урана, графита, тяжелой воды, методы и технологию разделения изотопов, конструкцию и регламент работы ядерного реактора, технологию и свойства плутония, ядерные реакции и их константы (тысячи экспериментальных значений, которые нужно было в дальнейшем перепроверять), схемы и оснащение заводов, поиск и переработку руд и т.д. Чтобы дать представление об объеме и частоте поступления развед-материалов, укажем, что число архивных номеров рассекреченных документов за период только до взрыва американской атомной бомбы в июле 1945 г., доказавшего возможность ее создания, составило 20 единиц. Четыре заключения подписаны И.К. Кикоиным, они посвящены оценке разведданных только по проблеме диффузионного разделения изотопов. Все остальные заключения даны и подписаны И.В. Курчатовым. (В сборниках «Атомный проект СССР» отмечено, что часть документов еще не обнаружена, а часть пока не может быть рассекречена) (1). В рапорте от 5 марта 1945 г. начальник разведки НКГБ П.М. Фитин докладывал Берии: «За 1944 год нами было передано <в курчатовскую Лабораторию № 2> 117 наименований работ» (1, ч. 2, ч. 237).
Курчатов подвергал экспертизе содержание тысячи страниц самой разнообразной информации и при этом не сделал ни одного неверного заключения, которое привело бы к задержке в осуществлении советского Атомного проекта. Но ранее столь же безошибочно срабатывал и Квасников. Он принимал важнейшие решения также самостоятельно - на что ориентировать своих разведчиков, какие проводить оперативные мероприятия и, не дай Бог, допустить попадания дезинформации на стол Берии и Сталина.
А ведь в разведке тогда были задействованы оперативники, в подавляющем большинстве своем не имеющие научно-технической подготовки, не разбирающиеся в ядерной проблематике. Тот же А.С. Феклисов - автор книги «Признание разведчика» (5), был по образованию историк, обладал феноменальной памятью, что сослужило ему огромную службу. Ведь зачастую информацию нельзя было записывать, а приходилось просто заучивать ее наизусть. Работали круглосуточно.
На этом фоне очень странно выглядит первая записка Берии, поданная им Сталину. В ней есть такое примечание: «Вопросами расщепления атомного ядра в СССР занимались академик КАПИЦА - в Академии наук СССР, академик СКОБЕЛЬЦИН - Ленинградский физический институт и профес-
сор СЛУЦКИЙ - Харьковский физико-технический институт» (1). В этом тексте - что ни слово, то ошибка. Неправильно названы фамилия и институт (правильно: Слуцкин и Ленинградский физико-технический институт). Вроде бы мелочи, но ведь это доклад Председателю Госкомитета обороны СССР - и такие проявления неряшливости! Но главное другое - никто из названных физиков вообще никогда не работал с ядерными материалами. Между тем два ведущих ядерщика страны - академик А.И. Лейпунский и профессор И.В. Курчатов - даже не упомянуты. Нетрудно себе представить, чту было бы, если подобное допустили бы в своей работе разведчики!
Квасников вернулся в Москву в 1945 г. и был назначен заместителем начальника отдела научно-технической разведки, а в 1947 г. вновь возглавил этот отдел. До ухода в отставку в 1963 г. он был начальником отдела, а затем Управления научно-технической разведки ПГУ КГБ СССР.
После взрыва первой советской атомной бомбы 19 августа 1949 г. на Семипалатинском полигоне Л.Р. Квасников был награжден орденом Ленина в числе 260 человек, принимавших активнейшее участие в ее создании (1).
В 90-х годах в российских СМИ заговорили о Клаусе Фуксе как о главном «атомном шпионе» СССР, якобы предрешившем успех всего дела. Но Фукс - лишь один из причастных к этому делу людей. По свидетельству сотрудника Квасникова Яцкова, наряду с Фуксом в Лос-Аламосе находился еще один источник информации - некто «Персей». Он поставлял данные, которые не мог получить Фукс, и наоборот. Таким образом, складывалось достаточно полное представление о том, что такое атомная бомба. Тот, кто скрывался под именем «Персей», жил в США. Для того, чтобы задать ему вопросы, надо было просить разрешения раскрыть его настоящее имя. Но захотел бы он после стольких лет предать гласности свое прошлое?
Другой подчиненный Квасникова Феклисов подтверждает: «Когда мы переслали этот материал в Центр, мы узнали, что он является очень ценным. С его помощью мы сэкономили 250-300 млн. долл. (сейчас это десятки миллиардов долларов. - Авт.). Это означало также экономию времени на решение проблемы, т.е. на создание советской атомной бомбы» (5).
О вкладе разведки и науки в создание ядерного оружия академик Р.И. Илькаев, нынешний директор ядерного центра в Сарове (Арзамас-16 -ВНИИ экспериментальной физики), констатировал: «В 1941-1945 годы роль разведывательной информации в развитии советского Атомного проекта была первостепенной, а в 1946-1949 гг. главное значение имели собственные усилия и собственные достижения. Границей этих двух периодов является 1945 год, когда Советской Союз одержал победу в Великой Отечественной войне и появилась возможность сосредоточить усилия государства на практическом решении атомной проблемы. Вместе с тем и на первом этапе необходимо отметить выдающуюся роль наших специалистов, прежде всего
И.В. Курчатова, по анализу разведывательных данных, их сопоставлению с нашими данными, их проверке и оценке, определению основных идейных направлений нашего Атомного проекта. Уже в этот период было сформировано ядро коллектива специалистов, который на втором этапе за три с половиной года успешно решил проблему создания атомной бомбы.
Принципиальное значение для реализации советского Атомного проекта имела информация об успешном испытании Соединенными Штатами 16 июля 1945 г. первой атомной бомбы. Беспрецедентная разрушительная сила атомных взрывов в Хиросиме и Нагасаки в августе 1945 г. привела руководство СССР к выводу о необходимости скорейшего форсирования работ по созданию советского атомного оружия.
2 июля 1945 г. Сталин, Молотов, Берия, а также Курчатов были проинформированы по шифрограмме Л.Р. Квасникова об ориентировочной дате взрыва американской атомной бомбы и ознакомлены с ее кратким описанием. Это испытание состоялось рано утром 16 июля, и Трумен чувствовал себя «на коне» перед самым открытием Потсдамской конференции. Далее, пристально следя за реакцией Сталина на сообщение о том, что Соединенные Штаты создали новое оружие «необыкновенной разрушительной силы», Трумен, премьер Черчилль и госсекретарь Бирнс пришли к заключению, что Сталин «не понял значения только что услышанного» (3).
Если помножить талант и гражданскую ответственность этих двух людей - Курчатова и Квасникова - на сумму усилий и значение конечного результата, то итог позволяет отнести их к истинным национальным героям, которые создали для СССР ядерный щит.
Литература
1. Атомный проект СССР: Документы и материалы: В 3 т. / Под общ. ред. Л.Д. Рябева. Т. 1. 1938-1945: В 2 ч. Часть 1 / М-во РФ по атом. энергии; отв. сост. Л.И. Кудинова. - М., 1998. - 432 с. Часть 2. - М., 2002. - 800 с. Т. 2.
2. История атомного проекта. М.: РНЦ «Курчатовский институт». Вып. 2 (1995) -305 с.; вып. 3 (1995) - 205 с.; вып. 4 (1995) - 291 с.; вып. 5 (1996) - 243 с.; вып. 6 (1996) - 141 с.; вып. 11 (1997) - 229 с.
3. Квасникова Е., Матущенко А. Конструкцию первой атомной бомбы он помнил наизусть, или Л.Р. Квасников - первый разведчик, работавший в интересах советского Атомного проекта // Бюллетень по атомной энергии. - М., 2005. - № 8. - С. 83-86.
4. Круглов А. Штаб Атомпрома. ЦНИИАТОМИНФОРМ. - М., 1998. - 489 с.
5. Феклисов А. Признание разведчика. - М., 1999.
