CC BY
145
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2017. № 2
ОНТОЛОГИЯ И ГНОСЕОЛОГИЯ
В.В. Миронов*, Е.В. Косилова**, Т.А. Вархотов***,
П.Н. Костылев****, А.П. Беседин*****
АСПЕКТЫ ПРИМЕНЕНИЯ КОГНИТИВНОГО ПОДХОДА В ГУМАНИТАРНОЙ СФЕРЕ1
В статье исследуется вопрос о применимости метода когнитивных наук в социогуманитарном знании. Авторы опираются на различие между когнитивными науками, имеющими свой объект и предмет исследования, и когнитивным подходом, представляющим собой метод этих наук, который привносится и в междисциплинарные области исследований. Вместе с тем приводятся аргументы против абсолютизации когнитивной науки (как теории познания) и ее метода (как метода социальных и гуманитарных наук). Особенности применения когнитивного подхода в социальных и гуманитарных науках рассматриваются на примере психологии, экономики и религиоведения. Делается вывод о необходимости ограниченного использования когнитивного подхода в этих областях, сводящегося к получению фактического материала для последующей концептуальной обработки.
Ключевые слова: социальные науки, гуманитарные науки, когнитивные науки, когнитивная психология, нейроэкономика, когнитивное религиоведение, нейроэтика.
V.V. M i r o n o v, E.V. K o s i l o v a, T.A. V a r k h o t o v, P.N. K o s t y l e v, A.P. B e s e d i n. The aspects of application of the cognitive approach in humanitarian sphere
In the article, the question of applicability of the cognitive approach in social sciences and humanities is investigated. The authors rely on the difference between cognitive sciences, which have its own object and subject of research, and
* Миронов Владимир Васильевич — член-корреспондент РАН, доктор философских наук, декан философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 939-19-25; e-mail: info@philos.msu.ru
** Косилова Елена Владимировна — доцент кафедры онтологии и теории познания философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8-495-939-14-21; e-mail: implicatio@yandex.ru
*** Вархотов Тарас Александрович — кандидат философских наук, доцент кафедры философии и методологии науки философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 939-24-09; e-mail: varkhotov@gmail.com
**** Костылев Павел Николаевич — старший преподаватель кафедры философии религии и религиоведения философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 939-27-94; e-mail: relig@yandex.ru
.....Беседин Артем Петрович — кандидат философских наук, ассистент кафедры
истории зарубежной философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 939-23-15; e-mail: conf@philos.msu.ru
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательской программы «Теоретико-методологические основания когнитивного подхода в социогуманитарных науках» (проект № 15-03-00820а).
cognitive approach, which is the method of these sciences. Cognitive approach introduces its method into the multidisciplinary fields of research. The authors argue against absolutizing the cognitive science (as epistemological theory) and against its method (as the method of social sciences and humanities). Peculiarities of application of cognitive approach in social sciences and humanities are analyzed using the examples from psychology, economics and religious studies. They draw a conclusion usage that the cognitive approach in these fields should be used limitedly and come to obtaining a new factual material for further conceptual analysis.
Key words: social sciences, humanities, cognitive sciences, cognitive psychology, neuroeconomics, cognitive science of religion, neuroethics.
Интенсивное развитие когнитивных наук в последние десятилетия ставит философов перед насущной необходимостью осмысления философских и методологических оснований самого когнитивного подхода. Когнитивные науки представляют собой одну из наиболее успешных областей междисциплинарных исследований, в рамках которой работают представители различных естественнонаучных дисциплин и ученые-гуманитарии. О важной роли гуманитарного знания в когнитивных науках говорит не только история их становления, тесно связанная с психологией и философией, но и появление в последнее время новых междисциплинарных исследовательских областей — таких, как нейроэкономика (например: [P. Glimcher, 2011]), когнитивное религиоведение (например: [П.Н. Костылев, 2008]), нейроэтика (например: [П.С. Черчленд, 2016]), и т.п. Подобные области характеризуются применением неспецифичных для отдельной гуманитарной дисциплины методов когнитивных наук.
В процессе междисциплинарного исследования с применением когнитивных методов обнаруживаются новые проблемы, которые были сокрыты при чисто гуманитарном подходе, поскольку частично видоизменяется сама предметная оптика и объект исследования трактуется иным образом, дополняя его когнитивными интерпретациями. Соответственно, такое изменение позволяет решать иного класса проблемы, в том числе глобального характера.
В ходе взаимодействия с гуманитарными дисциплинами когнитивные науки привносят в междисциплинарное поле не новый обект исследования, а реализуются как особый метод, позволяющий иначе взглянуть на уже имеющиеся проблемы в этой сфере.
Может показаться, что успех когнитивного подхода в некоторых гуманитарных науках угрожает самим этим наукам. Например, было отмечено, что объектом исследования когнитивных наук является человеческое познание. Не нужно ли тогда заменить традиционную философскую дисциплину гносеологию на когнитивистику?
Ответ на этот вопрос таков: когнитивные науки не могут быть теорией познания, так как сами нуждаются в такой фундирующей теории. Во-первых, когнитивные науки основываются на общефилософских предпосылках, выражаемых в обращении к базовым теоретико-познавательным категориям, таким как «познание», «сознание», «субъект», «объект» и т.п. Экспериментальная работа не может быть даже начата без изначального представления о проблеме, сформулированного с использованием этих терминов. Изучение таких категориальных оснований не может быть предметом когнитивных наук, построенных на них и нерефлексивно их принимающих. Во-вторых, универсальный словарь философской теории познания обеспечивает взаимодействие между различными науками, что является условием самой возможности междисциплинарных исследований. В-третьих, философская теория познания предлагает целостное понимание процесса познания, что недоступно когнитивным наукам, фокусирующимся на вопросах получения, переработки и использования информации, обусловливающих поведение конкретного индивида.
Хотя когнитивные науки не могут занять место гносеологии, не в праве ли когнитивный подход претендовать на роль главного или даже единственного метода гуманитарных наук? Движение в сторону доминирования когнитивного метода в конкретной области мы наблюдаем, например, в нейроэтике: Патриция Черчленд предлагает решать традиционные проблемы этики через обращение к нейронауке [П.С. Черчленд, 2016]. Проблема с абсолютизацией когнитивного подхода состоит в том, что она может привести к подмене предмета исследования: вместо решения какой-то проблемы, скажем, этики, мы обнаруживаем описание определенных информационных процессов в мозге и поведенческих механизмов, считающееся достаточным ответом на изначальный вопрос.
Методы когнитивных наук часто не соответствуют типу проблем, стоящих перед гуманитарными науками. Несмотря на то что эти методы используются в экономике, исследованиях культуры (см.: [/. Prinz, 2016]), этике, религиоведении, их применение ограничено отдельными индивидами и их поведением. Когнитивный подход не позволяет взглянуть на экономику или культуру в целом, что, безусловно, требуется от ученых. Поэтому не стоит опасаться, что данный подход может стать главным или единственным методом гуманитарных наук.
Целью вводной части этой статьи было указать область применения когнитивного подхода в гуманитарном знании, оградив от посягательств те сферы, где практика его приложения невозможна. Далее будет кратко рассмотрена специфика использования когнитивного подхода в психологии, экономике и религиоведении.
Первой когнитивной наукой стала когнитивная психология. Она зародилась в начале XX в., придя на смену интроспекционизму под сильным влиянием идей Гуссерля. Задачей когнитивной психологии является изучение мышления, выраженное неизбежно в каком-то поведении. Когнитивная наука произошла из гештальт-психологии [Б.М. Величковский, 2006], которая с теперешней точки зрения выглядит примитивной, хотя в свое время она являлась прорывом для психологии. Дело в том, что ранняя психология все свое внимание направляла на отдельные функции человека (к ней относились интеракционизм, бихевиоризм). Гештальт-психология тоже началась с исследования отдельных функций, восприятия, однако потом, с введением таких понятий, как «инсайт» и «поле», ученые постепенно стали осознавать необходимость изучения организма в целом. Сейчас с необходимостью получения такого знания согласно большинство ученых (Томаселло, Лакофф, Баттерроут). Однако без исследования отдельных аспектов мышления (Пал-мер, Грегори) также нельзя обойтись. Поэтому первая дихотомия когнитивной психологии — атомизм/холизм.
Когнитивная психология, как и вся в целом психология, не избежала участи быть противоречивой наукой. Главное противоречие психологии заключается в старых классических терминах «объяс-нение»/«понимание» [А.А. Пископпель, 2008], а в современной когнитивной науке, заимствующей термины у американской аналитической философии, — во «взгляде сверху вниз» и «взгляде снизу вверх». Взгляд снизу, т.е. объяснение, предполагает исследование работы мозга. Этим занят, например, коннекционистский подход, изучающий нейронные сети [P. Thagard, 2014]. Появление в последнее время таких мощных средств наблюдения за работой мозга, как томография, привело к новому подающему надежду подходу, который можно назвать психофизиологически-когнитивным [G.M. Edel-man, 1987; J. Bickle et al., 2012].
Однако наряду с этим есть мыслители, которые двигаются, вернее, пытаются двигаться «сверху вниз», изучая намерения и мотивации человека, культурные предпосылки мышления (М. Коул), эволюционные основы познания (Л. Космидес). К подходам «сверху вниз» можно отнести обычный метод когнитивной психологии — построение моделей, например знаменитую модульную модель Дж. Фодора. Кроме того, не вызывает сомнения тот факт, что ученый, ставя задачу, хочет что-то узнать и понять о человеческой природе, а не только о закономерностях работы нейронных сетей, поэтому использование некоторых элементов подхода «сверху вниз» становится просто неизбежным. Однако попытки изучать психику «изнутри» приносят мало результата. Так, например, давно постулируемый и тщательно искомый мысленный код (mental code) до
сих пор не найден. Таким образом, дихотомия психическое/физическое — это вторая дихотомия когнитивной психологии.
В когнитивной психологии наиболее крупными «школами» являются коннекционизм, психофизиология и примитивный редукционизм, группа по искусственному интеллекту в Массачусетском технологическом институте и наша, бывшая советская школа культурно-исторической психологии. Представляется, что, за исключением последних двух, полноценными научными школами их назвать нельзя, поскольку в рамках каждой из них нет устойчивого сообщества, а существуют группы ученых, придерживающиеся той или другой теории. Кроме них, имеется множество лабораторий и групп ученых, изучающих те или иные функции мышления, зачастую без опоры на какую-либо из общепринятых теорий. В последнее время зарождаются многообещающие теории (но пока еще далеко не школы), такие как эволюционная, этно-культурная, а также пато-когнитивистика и когнитивное изучение развития ребенка.
Несмотря на упомянутый выше холистический подход, большинство теорий когнитивной науки носит характер гипотетических теорий — верифицирумых и фальсифицируемых, как теории любой эмпирической науки. В качестве примера можно привести один из важнейших современных подходов в когнитивной психологии — коннекционизм [Р. Thagard, 2014], согласно которому мозг состоит из нейронных сетей, постоянно меняющих свою форму и способных быстро обучаться. Каждая сеть перерабатывает информацию параллельно с другими сетями и способна сохранять в своей конфигурации опыт прошлых мыслительных актов. Коннекционизм является подвидом компьютерной модели, однако вводятся важные отличия — отсутствие ментального кода, отсутствие оперирования символьной информацией и жестко закрепленных нейронных ло-кусов, где хранились бы те или иные данные. Возможно, сюда же можно отнести голографическую теорию памяти [К. Прибрам, 1975]. Коннекционистская модель достигла больших успехов в моделировании таких областей мышления, как распознавание образов [Б.М. Величковский, 2006]. Однако с ее помощью крайне сложно моделировать логическое мышление.
Проблема причинности — еще один трудный предмет обсуждения, которым заняты авторы моделей работы мозга. Дело в том, что мозг не может быть полностью охвачен причинными связями, иначе были бы невозможны формирование гипотез, творчество и другие области, в которых необходима спонтанность. Это касается как классических «символьных» моделей работы мозга, так и кон-некционистских гипотез. Этот пример показывает, что полная модель мышления, возможно, вообще недостижима [^.В. Косилова, 2014].
Вместе с тем редукционизм не сдает своих позиций. Известная школа Болтона-Хилла пытается строить модель на основании, которое они называют «тезисы кодирования». Мозг, будучи системой преобразования информации, кодирует значения посредством собственного ментального кода, который впоследствии действует в управлении его работой. Из этого следует, что биологические и психологические процессы нельзя свести к процессам физическим или химическим. Однако у ментального кода, безусловно, есть своя причинность, поэтому понятие взаимной связи расширяется до семантически-синтаксической причинности и требует при своей расшифровке чего-то большего, чем знание алгоритмов [А. Kapusta, 2003]. Это уже упомянутая выше дихотомия объяснение/понимание.
Итак, на какие вопросы мы хотели бы услышать ответы от когнитивной психологии? К наиболее важным и широко обсуждаемым сегодня вопросам когнитивной психологии относятся следующие.
1. Как образуются qualia (личные переживания), какова их природа?
2. Что такое сознание? Представлено ли оно в мозге и если да, то каким образом? Как возможны измененные состояния сознания?
3. Как происходит объяснение ментальных репрезентаций? Где и как хранятся и создаются те представления, которыми мы мыслим?
4. Как формируется ментальный код (скорее всего, у всех он разный): если невозможно расшифровать его, то каковы принципы кодирования?
5. Возможно ли мышление в образах или человек мыслит только словами (символами)?
6. Существует ли свободная воля, не подверженная каузальной замкнутости физического, и если да, то каковы условия ее достижимости?
7. Проблема «управляющего центра»: каким образом субъект принимает решения на основе получаемой им информации?
8. Каковы условия возможности рационального мышления? Если мозг — это всего лишь продукт эволюции, то чьей функцией является адаптация к среде и как осуществляются отвлечение, абстракция, идеация и т.п.?
9. Какова природа воображения, интуиции и закономерности интуитивного мышления?
10. Каким образом человек становится зрелой личностью, ответственной за свои действия?
11. Каким образом возможно символьное представление информации и как происходит понимание символа и порождение новых символов?
12. Существует ли возможность объяснения патологического, например бредового, мышления, необыкновенных способностей (са-вантизм)?
Кроме того, есть множество других, менее глобальных вопросов (ср.: [A. Kapusta, 2003]).
Однако нетрудно видеть, что без понимания того, что субъект делает, невозможно интерпретировать результат. Когнитивистика, как и большая часть психологии, является квалитативной (качественной), а не квантитативной (количественной) наукой. Как измерить понимание смысла? Как на основе пусть даже полностью расшифрованного ментального кода предсказать, что человек подумает в следующую секунду? Что касается вопросов морали, то к их решению, думается, когнитивная психология придет еще очень нескоро, если вообще придет.
П. Тагард [P. Thagard, 2014] в Стэндфордской энциклопедии перечисляет следующие недостатки современной когнитивной психологии:
— недостаточный учет эмоций в мышлении человека (впрочем, современное течение embodied mind старается обращать внимание на эмоции);
— игнорирование сознательной составляющей мышления;
— игнорирование среды, в которой находится субъект как физического мира, так и человеческого сообщества (впрочем, в настоящее время подобные исследования ведутся, например, в рамках этнокогнитивной психологии);
— игнорирование телесности (это напрасный упрек, учитывая расширение направления embodied mind);
— игнорирование динамической составляющей мышления, представление мозга компьютером (опять же напрасный упрек, ибо компьютерная метафора, действительно упрощенная, преодолевается в рамках коннекционизма);
— игнорирование социально-культурного аспекта мышления (очевидно напрасный упрек, учитывая существование бывшей советской школы культурно-исторической психологии и американской культурной антропологии);
— анализ математического мышления показывает, что компьютер — не обычная вычислительная машина (коннецкионизм старается преодолеть это утверждение).
На примере когнитивной психологии можно видеть, что взгляды даже самих когнитивистов весьма сильно расходятся между собой. Можно сказать, что разум человека настолько сложен и грандиозен, что ученый с его ограниченными методиками буквально не знает, за что хвататься. Здесь как нельзя лучше подходит пословица про
слепцов, ощупывающих слона. Когнитивной науке, которая удивительным образом умеет объединяться с другими науками, еще только предстоит консолидироваться внутри себя.
В экономической науке изменения, связанные с когнитивным поворотом, просматриваются сразу на нескольких уровнях, начиная от самого базового — самой трактовки предмета и задач экономики. Если для классической политэкономии образца А. Смита и ее наследников вплоть до приблизительно середины XX столетия экономика представлялась наукой, ориентированной на вскрытие макрозакономерностей, управляющих производством и распределением благ (в духе знаменитой «невидимой руки рынка»), а ее предмет жестко связывался с объективными материальными структурами социальной системы (такими, как ресурсы, средства и продукты производства), то со второй половины XX в. отчетливо просматривается тенденция психологизации предмета экономики, которая превращается в науку о принятии решений экономическими субъектами, а вовсе не в науку о материальных структурах. В результате, как утверждает американский экономист Д. Норт, лауреат Нобелевской премии, в начале XXI в. экономика «является теорией выбора: с этим положением никто не спорит» [Д. Норт, 2010, с. 25].
Переход к психологизированному пониманию экономики как науки о выборе и организации «экономического» поведения — принятия решений по поводу благ в условиях неопределенности, с одной стороны, предопределен когнитивной революцией и вызванным ею «когнитоцентризмом» (современная версия психологизма). Но с другой стороны, он сам обусловливает повышенный спрос на объективистские теории выбора и принятия решений, соответствующие строгим (естественно-научным) критериям, начиная с запустившей этот процесс теории игр и заканчивая современными исследовательскими программами, которые будут перечислены ниже.
Неудивительно, что хотя экономическая наука среагировала на развитие когнитивной программы несколько позднее психологии или лингвистики, в итоге когнитивный поворот затронул практически все здание экономики, вдохнув новую жизнь в наиболее респектабельного оппонента доминирующей неоклассической теории — институционализм, активно взявшийся за изучение верований и установок в управлении социальным поведением людей [D.C. North, 1996; Д. Норт, 2010; Дж. Ходжсон, 2003].
Однако наибольший интерес представляют новые направления внутри экономической науки, инспирированные когнитивным поворотом. Все они ориентированы на решение проблемы экспериментального обоснования экономической теории, потребность
в котором остро ощущается и активно обсуждается в экономике последние двадцать лет [О. Кошовец, Т. Вархотов, 2015]. Направлением, которое начало развиваться одним из первых, является экспериментальная экономика, основателем которой принято считать В. Смита, опирающаяся на социально-психологические эксперименты, моделирующие различные аспекты экономической реальности и призванные на практике обосновать предложенные теоретиками закономерности, управляющие экономическим поведением [F. Guala, 2005].
Современником и своеобразным антиподом В. Смита внутри общей тенденции изучения экономики со стороны принятия решений и индивидуальных поведенческих актов является Д. Кане-ман, с именем которого принято связывать еще одно направление, инспирированное когнитивным поворотом, — поведенческую экономику [Д. Канеман, П. Словик, А. Тверски, 2005]. Если экспериментальная экономика в версии Смита, как правило, эмпирически подтверждала привычные для экономической теории модели и закономерности, то работы Канемана, напротив, сосредоточены на иррациональности и эмоциональных основах человеческого поведения, а эмпирические наблюдения обычно идут вразрез с моделями экономического субъекта в духе неоклассической экономической теории. Символично, что оба исследователя вместе получили Нобелевскую премию по экономике в 2002 г.
Наконец, наиболее молодым и амбициозным направлением среди вдохновляющихся когнитивными исследованиями и успехами нейронаук является нейроэкономика, появившаяся чуть более 15 лет назад и представляющая собой один из наиболее радикальных и претенциозных проектов в области эмпирического обоснования экономической науки. Нейроэкономика, с одной стороны, впитала наработки, предложенные поведенческой и экспериментальной экономикой касательно роли эмоций и других психофизиологических факторов в принятии решений, а с другой стороны, в качестве основы использовала новейшие результаты исследований в области нейробиологии и физиологии мозга. Итогом стал проект, рассматривающий экономическое поведение с точки зрения нейрофизиологических механизмов, ответственных за производство решений и влияющих на них факторов. Опора на строгие методы и достоверные данные естествознания (прежде всего, нейробиологии) должна обеспечить нейроэкономике такую же степень надежности выводов, какой располагают естественные науки, и в перспективе превратить ее из «неполноценной» общественной дисциплины в полноценную науку типа физики или химии и, тем самым, окончательно и наилучшим из возможных способов решить проблему эмпириче-
ского обоснования экономических моделей. По заявлению одного из лидеров нейроэкономики П. Глимчера, экономической теории следует покинуть зыбкую почву гипотетических объяснений и перейти к строгим детерминистским моделям с механической причинностью [P. Glimcher, 2011].
О масштабе научных амбиций разработчиков нейроэкономиче-ского проекта свидетельствует уже хотя бы тот факт, что название основной работы П. Глимчера — «Основания нейроэкономического анализа» — явным образом отсылает к одной из «священных» для неоклассической экономической теории работ, вышедшей в 1947 г., — книге П. Самуэльсона «Основания экономического анализа». Однако нейроэкономика пока не оправдывает данных ее лидерами обещаний [P. Fumagalli, 2016]. Несмотря на растущую популярность, она не способна выступить в качестве фундаментальной теории экономики, оставаясь одним из хотя и динамично развивающихся, подающих большие надежды [U. Maki, 2010], но все же локальных направлений.
В свою очередь, когнитивный поворот в религиоведении, пришедшийся в основном на первое десятилетие XXI в., имел своей основой так называемую «когнитивную теорию религии», впервые появившуюся в программной статье антрополога религии Стюарта Гатри в 1980 г. [£. Guthrie, 1980], затем развитую в его монографии «Лица в облаках: новая теория религии» [Idem., 1993]. Однако сегодня мы говорим уже о «когнитивном религиоведении» (англ. «cognitive science of religion»), и термин «science» в названии направления указывает на понимание изучения религии в контексте не привычно гуманитарных, а естественно-научных дисциплин. Основными принципами современного когнитивного религиоведения, уверенно выходящего за пределы практик, типичных для социогуманитарных областей знания, являются:
— существенное ограничение интерпретативных стратегий понимания религии в пользу объяснения религиозных феноменов прежде всего за счет анализа их в рамках более широких контекстов, вплоть до эволюционно-биологического;
— отказ от признания единой сущности (причины, цели и т.п.) религии в пользу понимания религии как синтетической категории, исторически объединившей принципиально разнородные явления и процессы;
— поворот от методов, учитывающих ценность религии как уникального явления (культурного, антропологического и экзистенциального, герменевтические и феноменологические методы), к общенаучным методам исследования контекстных для нее процессов и феноменов;
— прояснение базовых каузальных механизмов возникновения, существования и трансляции религиозных феноменов и дискурсов на фоне общего признания основной причины религии — принципиального устройства когнитивных процессов человека, т.е. идеи о том, что религия зарождается и претерпевает различные трансформации прежде всего в силу самой структуры человеческих познавательных процессов.
В ходе своего экстенсивного развития когнитивное религиоведение породило как определенные объясняющие стратегии, так и концепции, с которыми подобные стратегии так или иначе солидаризуются. Так, Паскаль Буайе, объясняя феномен религии, говорит о постоянном нарушении интуитивной онтологии при репрезентации объектов религиозного мышления — они минимально, но контринтуитивны (отчасти, но противоестественны), так как религиозные агенты соединяют в себе свойства различных онтологических доменов: человек, но бестелесный; животное, но говорящее. Тем не менее эта контринтуитивность не носит фундаментального характера — полностью контринтуитивные понятия в силу своей сложности и непохожести на большинство ментальных репрезентаций не смогли бы культурно распространяться [Р. Boyer, 1994].
С точки зрения психолога Джастина Барретта, религия — эпифеномен, так как в сложной стрессовой ситуации верующий склонен к умозаключениям, резко противоречащим собственным эксплицитным теологическим представлениям, что можно назвать «теологической некорректностью» [/. Barrett, 1999]. Следовательно, формирование религиозных доктрин связано, скорее, с когнитивными системами, лежащими в основе процесса формирования социальных групп (гильдий религиозных экспертов), чем, собственно, с содержанием самих доктрин.
Теория модусов религиозной трансмиссии (способов передачи религиозных содержаний), разрабатываемая антропологом Харви Уайтхаусом, выделяет доктринальный и имагинативный (нацеленный на создание образа) модусы. В первом религиозные содержания сложны, но за счет их ритуального повторения они постепенно деконтекстуализируются и переходят в так называемую «семантическую память»; следствием этого модуса становится своего рода «ритуальная скука», требующая наличия публичных лидеров и, соответственно, системы их профессиональной подготовки; далее, связь между религиозными лидерами и паствой нуждается в постоянном возобновлении — «ортодоксальных проверках»; наконец, такие сообщества способны к активному прозелитизму. Второй модус религиозной трансмиссии эксплуатирует «эпизодическую память», что требует более эмоционально насыщенных практик,
ортодоксальное вероучение не успевает сформироваться — практики интерпретируют собственные переживания посредством своего рода «спонтанной экзегетической рефлексии», образуются закрытые религиозные группы, практически не ведущие прозелитической деятельности [Н. Шкивкотв, 2004].
В конечном счете, мы можем согласиться с Йеспером Сёренсе-ном, который заключает: «Несмотря на очевидную новизну для религиоведения, когнитивная наука все же является общепризнанной междисциплинарной программой с собственными специфическими методологическими и теоретическими традициями» [/. 8огвтвп, 2005].
Таким образом, анализ когнитивного подхода в таких разных гуманитарных науках, как психология, экономика и религиоведение, показывает, что методы когнитивных наук пока что находят ограниченное применение в данных областях и не могут служить их универсальными инструментами. Попытки абсолютизации когнитивного подхода приводят к «когнитивизации» гуманитарного знания, которая неизбежно влечет за собой отказ от комплексного, всестороннего изучения предмета. В то же время когнитивный подход может быть успешно применен при исследовании механизмов, связанных, например, с экономическим или — в ограниченной степени — религиозным поведением отдельных людей. Из этого можно сделать вывод, что когнитивный метод на сегодняшний день может играть вспомогательную роль в гуманитарных науках, сводящуюся прежде всего к получению фактического материала, требующего дальнейшей концептуальной обработки.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Величковский Б.М. Когнитивная наука: основы психологии познания: В 2 т. М., 2006.
Канеман Д., Словик П., Тверски А. Принятие решений в неопределенности: Правила и предубеждения. Харьков, 2005.
Косилова Е. Психология математического мышления // Доказательство: Труды Московского семинара по философии математики. М., 2014. С. 349-374.
Костылев П.Н. Религиоведческое исследование в эпоху информационных технологий: на примере когнитивной теории религии // Религиозность в изменяющемся мире: Сб. материалов I Международной зимней религиоведческой школы. г. Волгоград, 28 янв. — 3 февр. 2008 г. Волгоград, 2008. С. 71—78.
Кошовец О., Вархотов Т. Эпистемологический статус моделей и мысленных экспериментов в экономической теории // Вопросы экономики. 2015. № 2. С. 5—21.
Норт Д. Понимание процесса экономических изменений. М., 2010.
Пископпель А.А. Объяснение и понимание в диалоге «объяснительной» и «описательной» психологий // Методология и история психологии. 2008. Т. 3. Вып. 1. С. 47-57.
Прибрам К. Языки мозга. М., 1975.
Смит В. Экспериментальная экономика. М., 2008.
Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты. М., 2003.
Черчленд П.С. Нейрофилософия: мозг и нравственность // Актуальные вопросы нейрофилософии -2015: Ежегодник. М., 2016. С. 39-53.
Barrett J. Theological correctness: Cognitive constraints and the study of religion // Method and theory in the study of religion. 1999. Vol. 11. N 4. P. 325-339.
Bickle J., Mandik P., Landreth A. The philosophy of neuroscience // The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Summer 2012 Ed.) / Ed. E.N. Zalta: URL = https://plato.stanford.edu/archives/sum2012/entries/neuroscience/
Boyer P. The Naturalness of religious ideas: A cognitive theory of religion. Berkeley, 1994.
Edelman G.M. Neural Darwinism: The theory of neuronal group selection. N.Y, 1987.
Fumagalli R. Five theses on neuroeconomics // Journal of Economic Methodology. 2016. Vol. 23. N 1. P. 77-96.
Glimcher P. Foundations of neuroeconomic analysis. Oxford, 2011.
Guala F. The methodology of experimental economics. Cambridge, 2005.
Guthrie S. A cognitive theory of religion [and Comments and Reply] // Current Anthropology. 1980. Vol. 21. N 2. P.181-203.
Guthrie S. Faces in the clouds: A new theory of religion. Oxford, 1993.
Kapusta A. Rozumienie i wyjasnianie patologii umyslu wobec paradygmatu kognitywnego // Annales Universitatis Mariae Curie-Sklodowska. Sek. I. T XVIII. Lublin, 2003. S. 95-106.
Maki U. When economics meets neuroscience: hype and hope // Journal of Economic Methodology. Vol. 17. N 2. June 2010. P. 107-117.
North D.C. Economics and cognitive science: economic history (9612002) // Economics Working Paper Archive at WUSTL. 1996.
Prinz, J. Culture and cognitive science // The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Fall 2016 Ed.) / Ed. E.N. Zalta // URL: https://plato.stanford.edu/ archives/fall2016/entries/culture-cogsci/
Sßrensen J. Religion in mind: A review article of the cognitive science of religion // Numen. 2005. Vol. 52. N 4. P. 465-494.
Thagard P. Cognitive science // The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Fall 2014 Ed.) / Ed. E.N. Zalta // URL: https://plato.stanford.edu/archives/ fall2014/entries/cognitive-science/
Whitehouse H. Modes of religiosity: A cognitive theory of religious transmission. Walnut Creek, CA, 2004.
